Текст книги "Затворник(СИ)"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Я шел один день, и другой, и третий, и понимал что озера мне вовремя не обойти, и в город Пусегда не прибыть раньше, чем туда придет рать колдуна. Чем дальше я шел, тем больше видел стреженцев. Уже было для меня бесспорно, что все пятиградские полки, а не только полк города Торьякта, уже были разбиты, и что большая беда постигла наш народ.

Не знаю, как колдун победил войско города Пусегда. Не может быть сомнения в том, что не обошлось без хитрости, и без измены, потому что немало уннаяка на острове Улку действовали против нас. Нельзя спорить, что Уркор служил затворнику, и скоро ты узнаешь, почему это правда. Тот боярин, который встретил нас на острове и приветствовал, чтобы обмануть, мог и не служить ему. После, когда я уже знал Старшего и братьев, я об этом подумал: Приветствуя наших воевод, он снял шапку, но лоб его был закрыт повязкой. Значит, злыдень мог говорить его голосом. Хотя Ясноок мог заставить его и других стать изменниками и другим способом – колдовством, и золотом, и угрозами, и иначе.

Я шел много дней, обходил поселки и сторонился людей, потому что боялся явной стражи, а еще больше я боялся тайных изменников. Всюду я видел свидетельства нашествия стреженцев на мою землю. В одном месте, и в то же время в другом, поднимался дым от горящих домов, и с берегов рек доносились в лес плач и крики. На переправах через реки и протоки озер стояла охрана, и я преодолевал их по ночам, и в местах неудобных. Через много дней я добрался до округи города Торьякта. Там стреженцев было везде множество, но осаждали они город, или взяли его уже тогда, я не знал. Я побоялся подойти к городу близко, как боялся и выйти к людям, чтобы не быть выданным. Укрытием мне послужил лес, далеко от жилищ. Там один я провел все время, которое осталось от лета. Когда началась осень, я решил: погибнуть от холода и голода не лучше, чем погибнуть от вражеских мечей. Но в город я все равно не шел, а шел до заимки лесника Кайса, что служил когда-то Уккэту. Он пообещал, что не выдаст меня. В его домике, стоявшем в маленькой заводи на озере, далеко от любой деревни, я провел зиму.

Кайс ходил иногда в села, и в сам город Торьякта, и по моей просьбе спрашивал там острожно, не спрашивал много сразу, чтобы не быть подозрительным. Он передавал мне, что говорили, и его вести меня не радовали.

Говорил он так: Пятиградье теперь можно было, не опасаясь ошибки, называть Трехградьем – так были сильно разорены Пусегда и Колта – еще один город из пяти великих городов Уннаяка. Города эти следовали решению стоять до конца, и были взяты приступом. Там не из каждых десяти дворов уцелело по одному. Люди, которые не были зарублены и увезены в рабство, строили на местах домов шалаши и копали землянки. Другие три города, в их числе и Торьякта, испугались такой участи, и просили князя о милости – помилование их было еще страшнее того, которое получил раньше город Честов. В селах и городках все было также разграблено, а многие из них исчезли совсем. По приказу злыдней людей связывал веревкой, вывозили на озера и бросали в воду, другим же рубили головы, других же увозили в рабство.

Как будто о бывшем своем господине, а на самом деле потому, что так просил я, Кайс узнал вот, что: Когда Торьякта сдалась затворнику, то были названы злыднем зачинщики мятежа из числа бояр и именитых людей. Первым в их числе был назван Уккэт. Он был казнен при общем собрании граждан, он и другие, был с ним казнен и младший сын Тойкархэт, детских лет которого колдун не помиловал.

Сам город отдали во владение одному из злыдней. Но злыдни почти всегда находились либо при затворнике, либо перемещались по городам, куда он отдавал им приказ ехать. В Пятиградье редко задерживался один из них. Поэтому в город Торьякта был назначен наместник, и наместником стал Уркор. Он стал жить в доме, которым раньше владел Уккэт, а Уотла стала его наложницей – так говорили. Еще Кайс говорил, что Уркор распоряжается в городе как хозяин в доме, а всех граждан видит как своих рабов. Любого по его воле могут выгнать за стены, лишить имущества или убить. Для этого Уркору не надо судить и знать что человек виновен. Граждане же во всем ему подчинялись, потому что страх опустил им руки.

Когда я слушал, что говорит Кайс, то мое лицо становилось черным от гнева. Я думал, что Уркору надо подождать нашей встречи, и что не всем страх опустил руки в земле уннаяка! Так я провел у Кайса зиму, весну и половину лета, и только мысли о мести поддерживали во мне жизнь это время.

За время, которое прошло, я стал худым и получил бороду,так, что узнать меня не было легко. Я решил снова пойти в город Торьякта, и пошел туда один. Не знаю, поступил бы я так, если бы мне было известно то, что было известно Вечному Небу.

В город я вошел свободно. Стреженцев нигде уже не было. Ворота охраняли уннаяка, состоявшие на службе у колдуна, злыдня и Уркора. Подозрения у них я не вызвал, сказав что от голодной смерти ищу в городе заработок.

Все в городе, как казалось, было неизменно, с моего отъезда к острову Улку. Дома не были сожжены и стояли на прежних местах. Лишь то было особенно, что горожане встречались на улицах редко, а на торговом месте половина обычных мест было пустыми. Ни с кем не заговаривая, я прошел половину города, когда Небо не то послало мне дар, не то посмеялось над моим человеческим ничтожеством.

Навстречу мне шла Уотла. На ней был наряд замужней женщины, золотые ожерелья на ее шее, и золотые кольца и браслеты на ее руках. Рядом с ней шла женщина, что служила при ней в доме Уккэта.

Уотла не узнала меня, а прошла и не повернула ко мне свою голову. Я же, с трудом сдержавшись, не выдал себя, но дал ей и служанке отойти некоторое расстояние, потом повернулся и шел по их следу.

Так я шел, не догоняя их, но и не отставая, и миновал несколько дворов. Потом Уотла и служанка, сопровождавшая ее, свернули с большой улицы в проулок.

Тогда я быстро, насколько мог, побежал за ними, догнал и схватил Уотлу за руки. Служанка крикнула что-то, но для меня было не время ее слушать. Я посмотрел Уотле на лицо, а она сначала застыла, потому что была удивлена, но потом, посмотрела на мое лицо и поняла кто ей встретился. Испугавшись, она вскрикнула, и чуть не потеряла чувства, но я бил ее по щекам и тряс, а когда она снова взглянула на меня, то я сказал:

– Уотла! Твои отец и братья далеко, но они смотрят на тебя!

Сказав так, я вытащил у Уотлы ножик, какие носят на поясе наши женщины, и ударил ее в шею. Служанка стояла в трех шагах, от испуга не имея сил пошевелиться и не владея собой. Я не тронул ее, и бежал через проулки, добрался до полночных ворот города, и вышел вон.

К леснику я больше не пошел, потому что был благодарен ему за убежище, а в том, что меня теперь будут повсюду искать, не могло быть сомнения. Я добежал до первого селения, отнял там лошадь, и скакал по лесу, переплывая реки, пока конь не упал. Потом я пеший шел лесами, ел рыбу из озер, ягоды и грибы. Потом добрался до реки Ижа, которая течет в Землю Уннаяка из Засемьдырья, там прибился к рыбакам, год ловил с ними рыбу в реке Ижа, а после добрался до удела княжича Смирнонрава, где находили убежище все, кто пострадал от Ясноока и его людей.

Там я встретил Старшего и его учеников, которых после назвал братьями. Там же встретил я много других людей, с разных мест ратайской земли, говорил с ними и слушал их слова.

И ты будешь теперь знать, Пила, что если бы не слова этих людей, переживших беды подобные моей, то моя ненависть к ратаям была бы лютой, и от клятвы, которую я себе дал, я бы не стал отрекаться. А я дал клятву убивать каждого ратая, которого смогу убить. Но от Старшего, от братьев и от других я узнал, что беда, постигшая меня и постигшая Пятиградье, постигла многие города, и как мы пострадали от колдуна, так страдают от него другие. Это я услышал от них. А когда потом я стал бывать с учителем и братьями в ратайской земле – тогда я это увидел...

– О! – прервался вдруг Вепрь – А вот и вести из города!

Из ворот Новой Дубравы резво скакал всадник. Свернув с дороги, он держал путь к месту стоянки.

– Рассветник, Коршун! Поднимайтесь! – Сказал Вепрь, вставая – Клинок!

– Дай спрошу, пока не забыл! – вскрикнул Пила – А что с твоим лесником стало? Слуги колдуна узнали, что он тебя скрывал?

– Не знаю, почтенный горожанин. – сказал Вепрь – Я пытался узнать о нем, и посетил его дом, когда пришел конец позорных лет, но в его домике уже никто не жил. Но дом Кайса не сожгли, и оставлен он был не очень давно, а я провел в Засемьдырье годы. Поэтому есть надежда, что даже если старик умер, то не враги убили его.

5. ПУСТЫЕ ХЛОПОТЫ

Вместо Борца на этот раз приехал молодой и по виду знатный боярин. Среднего роста, широкоплечий и широколицый, с короткой густой бородой. Поздоровавшись, он назвался Орланом и рассказал обо всем, что предпринимал в Дубраве воевода. Говорил он так обстоятельно, что Пила даже удивился, как это у одного человека в голове за раз столько укладывается и ничего не путается.

"Наверно, он поэтому у воеводы для особых поручений" – подумал Пила.

Орлан перечислил, кто из людей ходил в какие дома (заверив про каждого, что это человек проверенный), и куда ходил он сам, с кем там говорили, что спрашивали, и как им отвечали. Рассказал, о чем Борец толковал с вчерашними и сегодняшними караульными, и какие указания разослал стоящим теперь.

Со всех его слов выходило, что к поручению Борец отнесся куда как серьезно, но толку от этого не было пока никакого. Краюхи никто не видел. Нашлись люди, похожие на Краюху, но во всех тут же опознали здешних. Нашли также нескольких горюченцев, оказавшихся в городе, но среди них наоборот, никого подходящего не оказалось.

– Воевода еще спрашивает, – добавил Орлан – не стоит ли оповестить старост, пусть прикажут его высматривать по улицам.

– Это нельзя. – ответил Рассветник – Не хватало еще, чтобы десятские мужики на него где-нибудь налетели! Тогда точно хлопот не оберемся.

– Что тогда воеводе передать? – спросил гонец.

– Подожди... Скажи пока нам вот, что: – сказал Рассветник – Есть в Дубраве граждане, которые в позорные годы служили колдуну?

– Колдуну? – переспросил Орлан удивленно, и даже чуть поморщившись.

– Да-да, колдуну. Не удивляйся. Я вижу, воевода тебе доверяет, значит и мы можем. Знаешь ты таких людей?

– Или, может быть, кто-то, кто с людьми Затворника были в дружбе? – добавил Коршун.

– Да, есть. – чуть подумав, ответил озадаченный Орлан. – В позорные годы Затворник выбрал себе в городе поверенного – Рысь, боярского рода. Когда колдуна убили в Стреженске, то Рысь убили тоже. Убили еще несколько человек, которые выполняли его поручения. Но кое-кто и остались – те, что были на всяких мелких посылках, или просто знались с Рысью или с другими как он...

– Можешь их по именам назвать? – спросил Рассветник.

– Некоторых могу. Чтобы всех назвать, надо еще в городе поспрашивать.

– Тогда так и сделай. – сказал Рассветник – Еще скажи Борцу от меня: Стражу у обоих ворот и на стенах пусть усилит и велит глядеть в оба, особенно ночью. Старшины пусть обходят посты почаще. Если этот наш человек, или кто-то еще ночью попробует выйти из города выйти, чтобы его хватали без разговоров. Вот именно, чтоб без разговоров. – добавил, как бы утвердил Рассветник, и увидев недоумение на лице Орлана, пояснил: – Не подумай, что мы ваших бояр держим за брехунов. Но ты и воевода должны понимать – с нашим беглецом шутки плохи. Кто с ним заговорит, того он может погубить одним словом. А если, когда его станут вязать, он начнет драться, то драться будет... ну, неслабо так. Пусть ваши люди будут ко всему готовы. И знаешь, лучше если ты сам все это скажешь заступающим на стражу. Передай воеводе, что мы так и просили – чтобы ты с ними говорил.

– Ладно. – ответил Орлан.

– Сейчас уже ночь близко – сказал Рассветник – Мы в город не пойдем, заночуем здесь. К утру узнай, о чем мы просили, а там уже мы сами по их дворам проедемся. За нами если что, сразу присылайте, хоть посреди ночи, а если все тихо будет, то мы сами приедем утром. И воеводу поблагодари от нас.

– Это все? – спросил Орлан.

– Да, поезжай.

Только теперь развели огонь, перекусили и устроились на ночлег. В караул Рассветник поставил первым Клинка, за ним – Коршуна,и только под утро Вепря – за то, что сторожил днем. Сам Рассветник, когда остальные уже собирались спать, принялся за новый обряд.

Он сел недалеко от костра, поджав ноги. Вынув меч, пошептал что-то на обнаженный клинок, потом зачерпнул острием из кострища золы и, так же бормоча себе под нос, стал по чуть-чуть трусить пепел на землю. При этом он вел низко пригнутым к земле мечом по воздуху, как бы очерчивая перед собой круг.

Пила с любопытством наблюдал за колдовством. То же делал и Коршун.

– Что это он опять? – спросил наконец Пила шепотом.

– А? – переспросил Коршун, словно завороженный таинственным действием и вдруг одернутый – А... Ты это... Спи-ка давай! Много будешь знать – сгорбишься раньше времени.

Сгорбиться скорее положенного Пиле не хотелось. Поэтому он поспешил отвернуться, закутаться и закрыть глаза.

"Краюху в городе не нашли... – думал Пила – Почему так? Был бы он тут – не стал бы скрываться. Значит, либо не доехал, либо что еще может быть?"

Рассветник тем временем дочертил круг, положил меч на колени, придерживая обеими руками, и закрыв глаза, продолжал шептать заклинания. Вдруг уже остывший пепел на земле ало вспыхнул и затлел. Перед витязем образовалось тусклое огненное кольцо...

На заре, еще до восхода, все пятеро путников были на ногах. Завтракать на сей раз не стали – общим решением было подкрепляться в дубравской корчме. Быстро собрались и двинулись в город. По дороге Пила слышал в пол-уха разговор Рассветника с Клинком. Рассветник сказал, что если злыдень вчера был в городе, то за ночь из него не вышел. Почем ему было это знать – Пила не подумал и не спрашивать не стал.

Через ворота на этот раз пропустили без всяких разговоров. Пиле дорогу указывать уже не приходилось – город его спутники, кажется, более-менее знали. Да и знать тут было много не надо – все четыре улицы деревянного города встречались у ворот детинца, соединяясь в площадь-торг, не очень широкую – примерно сто на сорок обхватов. За то, что площадь была замощена бревнами, ее иначе называли ковром.

Ехали по городу молча. Почти никто за утренним часом гостям не встретился. Кругом стояла тишина, только из-за двух-трех оград их облаяли собаки – не очень усердно, а так, для порядка. Все лавки, окружавшие "ковер" были закрыты – многие из них торговали только по особым торговым дням. Еще здесь же на площади стояли все три дубравских постоялых двора. Один был для постояльцев важных – купцов, заезжих бояр и прочих. Два других – для людей попроще. Хозяин у обоих чернонародных трактиров был один. Первую гостиницу он держал открытой круглый год, а в другой обычно жили лишь пара сторожей. Она принимала постояльцев только на осеннюю ярмарку, или когда с полуночи вверх по реке Плотве притаскивали баржи с красногорским железом, в городе тогда их обычно уже дожидались обозы купцов-перекупщиков, или еще по каким-нибудь важным случаям. Но сейчас дорогу на закат перекрыла захребетская война. Полуденный Стреженск-Приморский удел сотрясали раз за разом нашествия кочевников ыканцев, и уже третий год оттуда никто не приезжал. Торговля в Новой Дубраве поутихла, и ворота "запасной" гостиницы были закрыты.

Пила, когда бывал в Дубраве, иногда останавливался в простолюдском трактире. Но Коршун, уже по привычке взявший Пилу вторым седоком, конечно был из числа людей-что-получше. Поэтому, когда Рассветник сказал им с Вепрем занять для всех места на постой, то Коршун сразу двинулся на двор для богатых гостей. Рассветник и Клинок направились к Борцу в детинец.

Вепрь и Коршун с Пилой въехали на гостиничный двор. Справа от въезда стояла длинная конюшня, крытая сверху соломой. За конюшней располагалось подворье и жилища здешней прислуги. А прямо на ворота, высоким резным крыльцом, смотрела сама гостиничная хоромина – огромный, в три яруса, домище. Из дощатой крыши торчали полдюжины труб. Больше полусотни больших и маленьких окон смотрели в разные стороны.

Чуть левее крыльца, возле нагруженных телег, собирались в дорогу несколько вставших спозаранку господ. Прислужники запрягали коней. Провожая важных путников, вокруг них вился, раскланиваясь и улыбаясь, бородатый высокий человек в красной рубахе. По видимости, тоже слуга при гостинице, но не из последних. Может быть – сегодняшний распорядитель. Увидев новых посетителей, он еще раз поклонился прежним гостям, и кинулся навстречу новым.

– Здравствуйте, здравствуйте, господа! Милости просим! – поприветствовал он путников – Вас трое будет?

– Пятеро. – сказал Коршун, спешиваясь. Коня его сразу взял под уздцы приспевший конюх. Пила и Вепрь тоже спустились на землю.

– Пятеро так пятеро! – умиленно восклицал корчмарь – Слуг с вами сколько?

– Без слуг.

– Хорошо! Для дорогих гостей и наши слуги сгодятся! Завтрак готовить?

– С завтраком пока подожди, а баню пусть топят. И коней пусть накормят.

– Как скажешь, господин, как скажешь!

Раскланявшись, трактирщик побежал в гостиничный дом, успев мимоходом перемолвится еще раз с отъезжавшими, и снова рассыпаться поклонами. Конюх тем временем ушел с коршуновым жеребцом в стойло. Навстречу ему из конюшни выводил под уздцы коня другой слуга – молодой мужик, раздетый до пояса. На шее у него висела уздечка – видимо, для еще одной лошади.

– Моего коня тоже поставь в эту конюшню. – сказал ему Вепрь, сунул в свободную руку поводья и двинулся было себе в сторону крыльца.

Слуга уздечку взял, но вслед Вепрю посмотрел непонимающе и растеряно. Тут из кучки бояр, собиравшихся в дорогу, выдвинулся один – бородатый, толстый и плечистый, в колпаке набекрень, и крикнул:

– Ну что застыл! А ну, покажи-ка, у кого ты на службе!

Слуга будто рад был расстараться за свою мгновенную оплошность. Он оттолкнул от себя морду вепрева коня, стащил с шеи уздечку, и шагнув вслед за Вепрем, со всего размаху хлестнул его по голове.

Кровь так брызнула из рассеченного – до раздвоения – уха, что поворачиваясь, Вепрь обрызгал обидчику лицо. Тот снова замахнулся уздечкой, чтобы ударить еще раз, но Вепрь опередил его кулаком в левую скулу. Слуга, так рьяно вставший за боярскую честь хозяина, отшатнулся назад, и упал бы, но Коршун подхватил его под руки, удержал и толкнул навстречу второй плюхе – справа в висок...

На помощь бедолаге, распугивая криком брошенных коней, уже бежали товарищи. Пила, который трогать никого опять-таки не хотел, еще подумал бы – ввязываться ли в драку за случайных спутников. Но размышлять оказалось некогда – один из нападающих, долговязый рыжий парень, налетел прямо на него, размахивая кулаками, и тут уж было не до объяснений! Волей-неволей пришлось отбиваться...

Противник был ловок, и выше горюченца на пол-головы. Раз за разом доставал он Пилу своими длинными руками, оставляя отметины на голове и на ребрах, да еще поддавал ногами в тяжелых башмаках. Левая бровь у Пилы раздулась в пузырь, с губы лилась кровь. Тогда коренастый пильщик, улучил момент, изловчился, пронырнул под кулаком рыжего, и ухватив длинного за ноги, повалился вместе с ним на землю. Противник брыкался под Пилой как необъезженый конь и вертелся словно уж, но Пила придавил его к земле и крепко держал, а чуть тот ослаблял потуги выбраться – освобождал руку и словно молотком колотил во что попадало...

– Молодец, паря! Доканывай его! – раздался под ухом голос Коршуна.

Это ободрение чуть не вышло Пиле боком – он отвлекся на миг, и тут же, перекувырнувшись через голову, слетел с ловкого противника. Рыжий вскочил на ноги, но положение было не в его пользу. Четверо его спутников кто валялись на земле без чувств, кто барахтался, кровоточа перебитыми носами или сплевывая обломки зубов. Рыжий, на которого, надвигался Коршун, спешно попятился спиной к воротам.

Тут Пила увидел, как один из бояр, тот самый, что велел слуге "показать", пошатываясь добрел до своей повозки, облокотился на нее, и перевалившись через край, достал два меча в ножнах. Первый он тут же обнажил сам, второй сунул в руки подоспевшему приятелю – рослому статному бородачу с быстро заплывающим глазом.

– Коршун, берегись! – успел крикнуть Пила. Но тут же между бойцами выскочил и встал стеной всадник. Конь под ним так вздыбился, что одноглазый, спасаясь от копыт, попятился и свалился на копчик. Клинок – а это он подоспел верхом, спрыгнул с коня, подскочил к толстяку, и не успел боярин не то, что замахнуться, но и глазом моргнуть, как мешком повис у Клинка на плечах, полетел вверх тормашками и шмякнулся так, что сапог с ноги полетел в одну сторону, а меч в другую. Клинок глянул на одноглазого, кажется порывавшегося встать, и шагнул было на него – тот с испугу забыв об оружии, только спрятал голову в плечах и прикрылся руками. Побоище кончилось победой прибывших гостей и полным посрамлением – на дорожку – для отъезжающих.

Клинок и раньше-то ходил хмурый, а теперь он повернулся к Коршуну, и двинулся на него с такой серьезной миной, что Пила поспешил отойти подальше с его дороги...

– Брат... – успел пролепетать Коршун. Клинок в один миг, подсев, подшагнул под него, распрямившись оторвал Коршуна от земли и швырнул навзничь.

– Клинок! Клинок! – закричал Коршун, вытаращив округлившиеся глаза.

– Вы какого ляда тут наделали! – проскрежетал Клинок зубами.

– Да что мы-то! Эти сами на нас налетели, на Вепря вон!

– Сами?! – рычал Клинок – А голова на плечах есть у тебя! Что наделали, я тебя спрашиваю! Кровь пролили! Теперь обряду конец... Эй вы, что встали! Коней заводите! – прикрикнул он же на конюхов, залюбовавшихся дракой дорогих гостей. Конюхи без разговоров кинулись ловить лошадей.

– Твоего туда же, боярин? – на бегу переспросил Клинка один.

– Да, туда же.

Клинок повернулся к Вепрю, Пиле и Коршуну. Коршун уже поднялся, и набыченый, отряхивался от дворовой пыли. Кровь из уха Вепря стекала по шее и расплывалась пятном по рубахе. Пила облизывал разбитую губу.

– Вы все, за мной! – приказал Клинок и сам пошел быстро к гостиничной хоромине. Тем временем на крыльце показался управляющий, позванный на беспорядок кем-то из слуг. Клинок тут же взял в оборот и его.

– Ты за хозяина?

– Да, боярин, чего... – ответил тот, мигом оглядев двор, суматоху и побитых старых.

– Этим пусть воды вынесут, – кивнул Клинок на поверженных – и пусть убираются. Где наши места? Давай веди.

– Как скажешь, Боярин! Вас ведь пятеро... Вам в скольких комнатах?

– В одной всех. Если лавок не хватит – скамьи неси, стели хоть на полу, но чтобы всем в одной. Пошли быстро!

Вслед за Красной Рубахой Клинок провел остальных по хоромине через широкую столовую, наполненную густым запахом свежего хлеба. Дальше – по лестнице на второй ярус. Миновав несколько поворотов по коридору, слуга остановился у нужной комнаты.

– Заходи бегом! – скомандовал Клинок. Коршун, Вепрь и Пила гуськом прошмыгнули через дверь.

– Слушай, захозяина! – войдя в комнату и придерживая изнутри дверь, сказал Клинок – Нам сюда тоже, умыться и полотно почище. Больше никого не впускай, и не посылай, пока сами не скажем. Сейчас наш пятый будет, такой длинный, в колпаке, на пегой лошади. Встретишь его сам и сюда без расспросов проведешь. Понял?

– Понятно, боярин!

– Подожди. Коршун!

– Чего... – буркнул провинившийся.

– Денег дай!

Взяв у Коршуна кошелек, Клинок вытащил и сунул в руку слуге несколько монет.

– Держи. Все, нас не тревожить. Если эти, что во дворе, будут требовать платить за бесчестие, сам иди сразу ко мне.

И закрыл дверь прямо перед лицом собеседника. Впрочем тот, кажется, и за дверью продолжал умиленно пригибаться.

В широкой чистой горнице у стен стояли пять лавок. В углу против входа – стол с тремя скамейками. Левее двери – одежные крюки и маленькая скамья для обувания. Два больших окна в смежных стенах были зарешечены и застеклены. «Светло как на улице» – подумал Пила. Раньше такие окна ему приходилось видеть только снаружи.

Гости расселись по лавкам и сидели молча, мрачнее серых валунов. Пиле тоже ничего больше не оставалось, как сесть и помалкивать. В тишине было хорошо слышно, как на дворе управляющий спроваживает отлупленных постояльцев. Каждое его слово доносилось так явственно, словно он раскланивался и юлил прямо здесь, перебегая между лавками от Клинка к Вепрю и обратно. Вскоре принесли воду в большом кувшине и ушат. Клинок с Коршуном обмыли и перевязали Вепрю ухо и выставили ушат за дверь. Тишина и неподвижность восстановились...

– Нам нужно долго так сидеть? – спросил наконец Вепрь.

– Пока Рассветник не вернется. – сказал Клинок – Мне по городу теперь одному ходить нельзя, а вам двоим – тем более нечего высовываться.

– А по нужде как? – зло съязвил Коршун.

– Коридорного крикнешь, тебе ведро принесут. Если, конечно, не хочешь, чтобы тебе с говном кишки выпустили для кучи.

– Понятно... – пробубнил Коршун.

– Понятно! – передразнил Клинок – Это и то – когда Рассветник вернется. А пока потерпишь.

Впрочем, терпеть долго не пришлось. Видно дело у Рассветника с Борцом было скорым, а еще вернее он, узнав о беспорядке, поспешил быстрее переговорить и явиться. Красная Рубаха, как и условились, встретил его сам и провел к остальным. Окинув беглым оком комнату, Рассветник задержал взгляд на перевязанном Вепре.

– С тобой что?

– Ухо поранено. – ответил Вепрь.

– Чувствуешь себя как?

– Я здоровый.

– А ты? – покосился Рассветник на изукрашенную харю Пилы.

– Ерунда... – сказал горюченец.

– Ладно. – Рассветник снял колпак, распоясался и сел на свободную лавку. – Рассказывайте, как было.

Рассказывал Коршун. С того, как Вепрь по ошибке распорядился чужим слугой, и до появления Клинка. Выслушав, Рассветник спросил у остальных, так ли все было. Вепрь сказал: "Да. Так все было." Пила молча кивнул.

Рассветник стал говорить сам – не так, как другие. Не с тем бешенством, с каким Коршун ревел у ворот на Жадину, и не с холодной сухой яростью Клинка. Он говорил спокойно, рассудительно, но веско, сурово и непреклонно. Пиле тут вспомнилась его встреча со злополучным проезжим в Горюченском, и парень внутренне был даже как будто рад, что не его сейчас так строго отсчитывают. Коршун с Вепрем сидели такие пришибленные и унылые, словно им, как тогда Пиле, каждое слово Рассветника стучало молотком по темечку.

Рассветник говорил, что выполняя такое важное дело, какое им досталось, и будучи за так многое в ответе, надо семижды думать, прежде чем из-за какой-нибудь хрени, ладно бы – своей непутевой головой играть, но и все дело ставить под угрозу. Говорил, что Вепрь с Коршуном сами вызвались ему помогать, и просили быть им наставником, обещали слушаться беспрекословно, с тем условием их и Барс отпустил из гор. А теперь они, выходит, и Барса подвели, и его, Рассветника. И Старшему за таких "последователей" узнай он, было бы стыдно, которые важное и ответственное поручение выполняют, а ведут себя при этом, будто на свое подворье вышли, холопам подзатыльников раздать! Самого Старшего учениками себя называют, а ума показывают – что у тех бычков, с которыми нынче сцепились. А уж если никак нельзя было уклониться от драки, так на кой тогда мастер Сыч их учил, если без кровопролития не смогли нескольких болванов остудить! Благо не своя пролитая кровь, а только чужая отнимает силу у обряда, и не веприно раненое ухо, а разбитые носы и губы незнакомцев теперь могут довести до беды.

Закончив речь, Рассветник подошел к столу, выпил воды из кувшина, что осталась от умывания, и сел на место.

– Что будем делать? – спросил всех.

Обиженные рукопашники молча глядели по сторонам. Ответил Клинок:

– Теперь время тянуть нельзя. Если злыдень правда в городе, и нас не унюхал, пока его местные искали, то теперь мы у него как на ладони. Значит, точно попытается смыться...

– Или напасть? – переспрсил Рассветник.

– Нет это навряд ли. Не захочет обнаружить себя перед всем городом. Если, конечно, не решит быстренько нас прикончить, и опять же – смыться.

– Ясно. – Сказал Рассветник. – Пошли заново коней седлать.

Сумки, плащи и остальное барахло оставили в комнате, взяли с собой только оружие и вышли вон. На дворе битых постояльцев уже как не бывало. Встретив по дороге Красную Рубаху, Рассветник велел ему смотреть за комнатой хорошенько, и сейчас же седлать коней.

Через несколько минут стояли у ворот детинца. Отсюда Рассветник поскакал уже знакомой дорогой к воеводе. Остальные ждали его на площади.

У Борца Рассветник пробыл опять недолго, и вернулся на этот раз вместе с Орланом и с шестью боярами, которых тот взял на подмогу. Все были верхом. Следом из детинца выехали и ускакали к воротам вестовые.

– Ворота сейчас закроют, и еще людей отправят на стражу. – сказал Орлан Рассветнику, кажется в продолжение их разговора.

– Хорошо, поехали. Поторопимся. – ответил Рассветник.

Уже близился полдень, а объехать предстояло больше полусотни дворов. Оказалось, Орлан вечером не только разузнал про нужных людей, но и успел, вызывав к себе улицких старост, узнать кто где теперь живет, у кого в услужении – если спрашивал про их слуг, и кто находится в городе, а кто в отъезде.

Нужный двор окружали, разделившись на группы по двое-трое, и встав в местах, где стал бы спасаться беглец. Вепрь и Коршун всегда оставались снаружи. В дома входили Рассветник, Клинок, Орлан и Пила, которому Рассветник сказал всегда быть при нем.

– Гляди в оба – сказал он парню – Нам злыдень может заморочить голову и проскочить, а ты если увидишь своего брата – сразу говори.

Обыска нигде не делали, а шли сразу к тем людям, на которых указывал Орлан. Рассветник всех спрашивал одно и то же: Нет ли чужих в доме, не приезжал ли кто-нибудь в последние дни, и в том же духе – Затворника и злыдней не упоминал. Он никому не грозил, не пытал, только расспрашивал своим обычным спокойным тоном, и могло показаться, что отделаться от него и наврать – нечего делать. Но Пила уже знал, какие необычные у него спутники, и думал себе, что не такой Рассветник простак, чтобы не распознать обмана. Как бы подтверждая его догадки, выходя из каждого дома, Рассветник, говорил Клинку что-нибудь вроде "И здесь не появлялся" или "Здесь тоже вроде тихо" Клинок чуть кивал в ответ. Все время розысков Клинок говорил еще меньше прежнего, и еще внимательнее, чем обычно, смотрел исподлобья по сторонам. Он был невозмутим и нетороплив, но сосредоточен – словно рысь подбирающаяся к добыче.