Текст книги "Затворник(СИ)"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Но город был за спиной. Поэтому Рокот напускал на себя такой бравый вид, с каким обычно ходил осматривать собственное имение, и шел своим путем.

– Ну как, тихо пока? – спрашивал воевода сторожей строго и спокойно.

– Тихо, воевода!

– Добро! Глядите в оба! Чуть что заметите – орите, бейте в била, бросайте огонь за стену! Лук натянут?

– А то как же!

– Так и держи! Не снимай, пока не сменят!

И шел по стене дальше. Видя в воеводе такую невозмутимость, ополченцы хватались за нее, как за ниточку, как за последнюю преграду перед лицом ужаса. Раз полководец не боялся за общее положение, то и простому воину оно начинало представляться не таким уж жутким.

Ночь, однако же, только начиналась...

Вражеское наваждение не только туманило и иссушало разум, но кажется, высасывало силы и из тела. Ноги воеводы обмякали, голова наливалась тяжестью. Сон и усталость наваливались каждую минуту сильнее. Всю свою богатырскую силу он собирал, чтобы не показать этого, но не многие вокруг имели такую силу. Рокот видел, как с другими людьми на стенах творится то же, что и с ним, и никого не мог упрекнуть в слабости.

– Воевода! – сказал ему один из старшин – Под стеной землю едва видно! Как бы не подползли! Не заметить бы слишком поздно!

Рокот велел удвоить число людей в пролетах, и сменять еще чаще, да почаще бросать огня на вал, а сам продолжал свой обход.

Заполночь появились волки. То ли мары в образе хищников, то ли призрачный морок, то ли живые звери, согнанные сюда колдовской силой. Словно несколько больших стай в кромешной тьме подошли с разных сторон к холму, расселись и принялись надсадно выть. Самих волков никто не видел, но их тошный сводящий душу вой раздавался без перерыва. По приказу Рокота с башни выпустили на звук горящую стрелу из самострела. Ни в кого, конечно, не попали, зверей в свете огонька тоже не увидели. Только обрывистое рычание донеслось до стены. Вой в этой стороне на минуту затих, но скоро возобновился с прежней силой.

– Пробуют нас пугать, вот и нагнали бесовых шавок, чтоб они тут голосили! – сказал Рокот бойцам – Пускай! Мы зайцы что ли, от одного волчьего воя дрожать! Только меньше спать хотеться будет! Не стрелять в них, стрелы зря не терять! Но ухо востро держите: как бы молокососы под этот шумок не забрались на вал!

Рокот без перерыва обходил стену круг за кругом. Следил, чтобы часовые не дремали, чтобы сменялись вовремя, чтобы не зевали, но и не высовывались слишком, чтобы не гас свет на стенах. Лишь дважды за ночь он прилег вздремнуть на полчаса. Вместе с ним несли стражу и помогали распоряжаться караулами двое его первых подручных – Свирепый и великан Большак.

Меж тем становилось все тяжелее. Темнота над городом сгущалась. Звезд не было видно совсем, луна едва-едва проглядывала сквозь пелену тьмы, накрывшую все. Огни на стенах тускло освещали землю на той стороне лишь на пару шагов. От волчьего воя ком стоял в горле. Часовые с трудом держались на ногах. Сменные спали мертвецким сном, разбудить их, поднять и отправить на посты стоило больших трудов. Могучий Рокот вымотался так, что обойдя очередной круг по стене, садился передохнуть. Тут же все в его голове начинало кружиться, расплываясь, Факела двоились и троились. Рокот вздрагивал, отгонял наплывающий сон, вставал и снова шел в обход.

– Не спать! Глядеть в оба! – говорил нарочито громко каждому часовому – Заснем – всех перережут, как при Затворнике зарезали князя Храбра! Глядеть в оба!

На полуденной стороне стены часовые услышали движение на склоне. Тут же ударили тревогу, скатили с вала несколько подожженных колод, но только на миг увидели мелькнувшие спины табунщиков, тотчас скрывшихся в темноте. Рокот послал по городу всадников, скакать с вестью, что внезапный приступ отбит, все спокойно.

Через час то же повторилось и с другой стороны, там степняки, разбежавшись, напоследок пустили из темноты стрелы и ранили одного сторожа. Ыкан появлялись и исчезали, то ли нащупывали в обороне города прореху, то ли просто старались измотать защитников.

Пришло уже время для утренней зари, но заря, ко всеобщему ужасу, не показывалась. Небесный свод, которому положено было начинать просветляться, наоборот, темнел все сильнее. Воины смотрели в рассветную сторону, и в страхе переглядывались, не смея заговорить, чтобы не накаркать беду. Где-то в городе снова раздался женский плач.

Рокот, чувствуя, что последние силы оставляют его, велел позвать Большака и Свирепого.

– Свирепый! Разошли людей, пусть будят всех старшин, всем вставать на стражу. Все, кто сейчас отдыхают, пусть идут на стену, и досыпают прямо здесь. С минуты на минуту ждем приступа. Огня побольше! Кто будет говорить, что утро не настанет, кричать, или как-нибудь с перепугу других пугать, тех успокаивать. Кто не послушает – сразу вязать и в яму! Тебе, Большак, поручение: найти ту бабу, что в городе орет, найти, и в дом запереть. Возьми людей, и расставь по улицам. Вели всех, кто станут во дворах орать, тех туда же! Пусть взаперти орут!

Время шло. Ночь не отступала, становясь только чернее, и чернее, уже и луна совсем пропала с небес. Город просыпался, и на его улицах нарастал гул испуганных удивленных голосов. Крики и плач раздавались все чаще. То тут, то там, стеная, голосили женщины. Орали и ругались в переулках люди Большака. Кукарекали в свое время петухи, а утро, которое они встречали, казалось, прошло мимо злосчастного города стороной. Но весь этот гомон не мог заглушить жуткой песни волков, которых, кажется, прибавилось вчетверо. Их вой уже доносился не из-за стен – он стоял во всем воздухе города, сидел в голове, в костях, в печенках, и саднил изнутри...

– Боярин!

Рокота одернуло от полудремы. Опять сморило! Стоило всего только об столб на миг облокотиться ... Перед воеводой стояли трое горожан с горящими факелами, двое бородатых стариков, и один мужик помоложе.

– Вам чего?

– Боярин, мы с закатной стены. – Заговорил один старец – Нас спросить послали: утро будет, или нет?

– Что? – Аж опешил Рокот от такой новой обязанности: обеспечивать городу наступление утра. – Вы в своем уме? Я-то почем знаю, будет оно, или нет!

– Ты не сердись, боярин. – сказал второй старик – Мы и не про тебя. Говорят, человек, который к тебе приехал, сильный колдун. Может, он знает? Где он есть?

– Он... там где надо. На своем месте он, граждане. У нас все по своим местам. Он на своем, и вы на свои места идите. Да скажите там всем, чтобы с минуты на минуту были готовы отражать приступ. Ступайте, добрые люди!

Громыхнув, затворилась тяжелая подвальная дверь, и Молний остался один в полумраке. – лишь слабый огонек догорающих в горшке головешек чуть-чуть освещал коморку. Молний острием меча поддел из сосуда пепла побольше, и с заклинанием насыпал на земле круг. Потом, отложив больше не нужный меч, он вошел в середину круга, присел на корточки, и стал вполголоса говорить колдовские слова. В золе и пепле, потухших было на холодной сырой земле, вдруг зажглись крошечные искорки. С каждым словом Молния они светили все ярче и сильнее, пока не вспыхнуло вокруг богатыря огненное кольцо, похожее на то, что создал Рассветник под Новой Дубравой. Тонкие язычки огня медленно и плавно перетекали один в другой, сливались и снова раздваивались. Пепел горел и не сгорал.

– Не вокруг себя зажигаю огонь, – шептал Молний – А вокруг города возвожу огненную стену! Пусть темная сила не пройдет в город, пока не одолеет моей преграды! В этом порука мое слово, и сама моя жизнь!

Так Молний встретил заход солнца. Началась его стража.

Давным-давно, впервые оказавшись наяву в потустороннем мире, Молний смотрел вперед себя открытыми глазами, как привык в жизни. Но чтобы видеть духов и человеческие призрачные тени, глаза не нужны – даже наоборот, они больше мешают. С тех пор Молний странствовал между той и этой сторонами много раз, и обычным зрением здесь давно не пользовался. Сейчас он закрыл глаза, и ему стало видно сразу все за пределами огненного кольца – и спереди, и сзади, и повсюду вокруг.

Пол, стены и потолок комнатушки еще были поблизости, но очертания их медленно расплывались и рассеивались, бревна и камни становились прозрачными. Ни других клетей подвала, ни горниц воеводиного дома, ни двора, ни города за ними не появлялось – колдовской взгляд Молния прошивал их и стремился дальше. Лишь черноту, сгустившуюся за кругом, он пронзить не мог. Молний прошептал заклинание и мысленно подался вперед. Тьма чуть проредилась. Волчьи глаза показались в ней, словно несколько пар тускло мерцающих точек. Почувствовав появление Молния, волки врассыпную кинулись прочь и засверкали глазами откуда-то чуть издали. Явственно послышалось, как они рычат во мраке, потревоженные незримым и беззвучным, но ощутимым врагом. Вдали замаячили цепочки огоньков ыканского становища. В небе, едва различимы, на миг показались звезды...

Но тьма зашевелилась. Кто-то пытался вырваться из ее сомкнутых вокруг города объятий, и она, сначала не ожидавшая никакого отпора, отшатнулась, но теперь почувствовала дерзкого человечка, и стала надвигаться на него. Окружить этого мятежника, найти его, нащупать, окутать черной пеленой, задавить, связать, сломить волю, добраться до горящего внутри огонька, заволочь его, и угасить, задушить...

Материя, заполнявшая призрачный мир, ощутимая одной только мыслью, пришла в движение. Затрепетала вокруг, словно побежала от огненного кольца мелкая дрожь тончайшей паутины, и по ее знаку, в глубине ночи выползали из нор хозяева-пауки.

Мрак вокруг сгустился. Костры табунщиков пропали. Исчезли и блики волчьих глаз, но появились снова – уже ближе, у самого края огненного кольца. Рычание их – любопытное, голодное, жадное, послышалось над самым ухом Молния.

"Здравствуй, Молний!" – уже не послышалось – ведь никакого звука не раздалось, а только сам разум знал, что было так сказано.

– Черная тьма, расступись перед белым светом! – сказал Молний шепотом. Чуть взметнулись вверх от тлеющего круга языки пламени. Волки с визгом и бешенным рычанием кинулись наутек, но вместо них из чуть отступившей тьмы перед Молнием теперь возникла неясная фигура – словно пятно темнее самой темноты, вдвое чернее черной ночи...

"Твое имя Молний?" – раздались опять неуловимые уху слова.

– Вы злыдни. – сказал Молний – Назови свое имя, и я тоже назовусь!

В ответ витязь ощутил ехидный, злобный смех.

"Молний! Ты Молний! Так твое имя. Где же ты сам, покажись!" неслышно промолвила тень и придвинулась ближе. Мрак следовал за ней стеной. Кольцо света сузилось вокруг пепельной черты.

– Свое имя скажи! – потребовал богатырь. – Вы Яснооку служили, кому теперь служите?

Отзвук издевательского смеха в голове Молния зазвучал снова – сильнее и злобнее.

"Ты спрашиваешь? Ты пришел найти ответы, а найдешь смерть! До рассвета ты не доживешь, и из города не выйдешь! Город окружили не только табунщики. Мы везде!"

Еще один призрак стал выделяться из мрака за спиной Молния, но здесь для него не было "спереди" или "сзади", "за спиной" или "перед глазами" Оба врага были с Молнием лицом к лицу. Оба они были вокруг, а он – словно во все стороны разом смотрел тысячей глаз.

– Кому вы служите? – Спросил Молний – Ыласы!? Скажите его имя!

Хохот умножился. Словно из одного смеха стало два, не то три.

"Ищи своих ответов, МОЛНИЙ! От нас ты ничего не узнаешь! Ты называешь нас злыднями, но как нас звал отец? Ты знаешь наш облик, но в чем наша суть? Тебе нечего сказать – тогда лучше молчи!"

– Вы сказали: отец! – спросил Молний – А мать как вас звала?

"Ищи своих ответов сам!"

– Ваш отец – Ясноок?

"Ищи ответов!" – шипели два голоса в один – "Хочешь знать – выйди из своего уголка, поищи здесь, в темноте! То, что тебе нужно, все здесь. Тьма знает!"

– Ваш отец Ясноок! А матери у вас не было, так!?

"Ищи во мраке..." Тени приблизились к краю огненного круга. Тьма истекала из них, словно струи дыма, змеями скользила по земле, и пламя теряло силу перед ней. Свет в кругу Молния потускнел, почти окруженный клубами черноты. Волки за спиной злыдней рычали и повизгивали – кажется, их собрались уже сотни. Горящие глаза глядели со всех сторон...

Но перешагнуть огненного кольца тьма не решалась...

– Тьма, расступись перед светом! – приказал Молний. Снова вспыхнул на полу огонь. Черные струйки вблизи кольца тут же рассеялись, дальние скрылись позади демонов, втянувшись в стену мрака.

– Матери нет у вас, вы не люди! – сказал Молний – Кто вы? Вас создал Ясноок?

"Ищи ответов, Молний. Смерть твоя близка, ищи, пока можешь!"

– Ворон знает ваши имена? Ворон вас создал?

Смех демонов превратился в безудержный хохот.

"Ворон?! Он курица, а не ворон! Из него чародей как из курицы! С тем, что он знал, можно было горы свернуть, а он гадал девкам о суженых!"

– Он умер, что ли? – спросил Молний.

"Колдун в нем давно умер! Он и не был колдуном никогда, он всегда был слаб! Ворон знал ключи к таким силам, которые его самого разорвали бы, попробуй он пустить их в ход! Всего его знания хватило на то, чтобы сделать Ясноока сильнее!"

– Так Ясноок ваш отец!?

"Ищи ответов!"

– Отвечайте! Он ваш отец, кому вы теперь служите!

"Выйди к нам, здесь твои ответы! Тьма – она знает!"

– Вы злыдни! Отец ваш – Ясноок! Вы – черные мары, он вас создал колдовством! Вот и ваше начало! Значит, отвечайте мне! Кто ваш хозяин! Как случилось, что вы ожили теперь, если его убили!

Снова хохот...

"Ищи ответов!"

Молний говорил уже в голос:

– Убирайтесь от города! Ваши кизячники через стены не перелезут, а вам через огонь не перебраться! Проваливайте!

"Твой огонь гаснет, смотри!"

– Вы создания Ясноока! Отвечайте, где он! Вернулся он из мертвых, или нет?!

"Ищи ответов в тени!"

– Убирайтесь сами в свою тень! Вы черные мары, создания Ясноока – вот ваше начало! Как ваши имена?

"Ты ничего не сказал, Молний, чтобы мы отвечали! Скажи, что тебе надо от нас!"

– Где остальные? Вас пять было, здесь двое. Где остальные?

"Где один – сам знаешь. – теперь уже без смеха, а с холодной змеиной злобой протянули двое. – Где остальные – скажем, когда наши имена назовешь! Тьма тебе их прошепчет, только прислушайся"

– Что такое ТЬМА?

...и тишина в ответ.

Едва слышно поскуливали волки. Светлое кольцо раздалось в стороны, оттесняя сумрак. Молний чуть пошатнулся, ему показалось на миг, что тяжелая ноша свалилась с его плеч...

Но лишь на миг. От первой тени словно струя дыма отделилась в сторону, и чуть сгустившись, приняла вид руки и меча, сжатого рукой.

"Ну что ж, меч – это хорошо. Это по-новому... – подумал Молний. На призрачной стороне он мог представить себя, и показаться хоть с мечем, да хоть с целым дубом в руке, только вот проткнуть кого-нибудь таким мечем, или ударить таким дубом нельзя было никак.

Рука злыдня с оружием поднялась к верху, замерла...

Яростный крик демонов едва не разорвал Молнию голову изнутри – меч, сплетенный из щупалец тьмы, сорвался отвесно вниз, словно топор на полено...

Звон и лязг потрясли все вокруг, будто крошились и разлетались хрупкие пластины основ призрачного мира. Порыв – не ветра – неведомой безымянной силы налетел на огненное кольцо, сбив на мгновение пламя. Частицы пепла и гаснущие искры разлетелись по комнате. Призрак выдвинулся из мрака ближе, и в его прежде размытых чертах стал четко виден демон в человеческом обличии – в черных одеждах, с черным лицом, с мечом в руке. Меч тоже изменился – он был уже не клубящаяся струя темноты, а твердая, холодная сталь. И одно мгновение ничто не отделяло Молния от острия, направленного прямо в сердце...

Но удар не угасил огня окончательно, и не развеял совсем пепельного круга. И Молний лишь пошатнулся от удара, но устоял и сумел сообразить, что за оружие у злыдня в руках, прежде чем черная рука занесла его снова.

– Тьма, перед белым светом расступись! – закричал Молний что было сил. Вспыхнул и встал стеной огонь вокруг, злыдень подался назад во мрак, но лишь на полшага – Кто ковал твой меч, мара!

"Ищи ответа!" – послышалась Молнию прежняя речь – "Пока не назовешь нас по имени, ничего от нас не узнаешь!"

– И без вас знаю, и без ваших имен! – проревел Молний, но его рев отозвался за пределами кольца лишь слабеющим эхом.

Черный человек снова выдвинулся из дымки, рука с мечем снова стала подниматься над головой.

– Ваши мечи сделал... Ясноок! – голос Молния, только что бессильно вязнувший в густой липкой черноте, теперь сам разгонял ее, как ветер разгоняет дым, и звучал все громче

– Выковал он их из железных гвоздей, которыми вы пронзали живых людей! Из их боли и страдания сплетали черное колдовство! – ясный облик злыдня снова стал размазываться, пятился, мрак сзади окутывал его

– Учил Затворника ковать мечи, и в работе ему помогал мой названный брат! Что, откусили? Или хайло порвали?

Пламя ударило вверх столбом, заплясало как бешенное... Прежний грохот раздался кругом, все сотряслось от могучего удара, но шел он теперь не на огненный круг, а наружу его, и как волна, крушил все на пути, рвал в клочья сумеречную паутину, оплетшую город. Злыдни отступили. Мгла поредела, и вверху пробилась сквозь ее продырявленный свод одна-единственная звездочка. Визг удирающих в страхе волков донесся издалека.

Бой, однако, не был окончен. Пока солнечные лучи не осветили землю, тьма была могущественна, и ее порождения могли снова и снова атаковать крошечную огненную крепость.

Вместо двух злыдней явились уже трое. Он кружились вокруг Молния тенями, налетали на очерченную им невидимую преграду, наползали черными струями. Грозили, уговаривали, шептали, выли и бормотали бесовские заклятия на неведомых языках. Их колдовские слова, что минуя слух, проникали сразу в сознание, были в силах сломить любую волю. Но по одному слову витязя черная тьма расступалась перед белым светом. Мечи появлялись в бесплотных руках, и в исступлении злыдни крушили ими огненную преграду. Но Молнию, знавшему начало мечей, они были не так страшны, и ни один клинок не мог больше сгуститься из клубов черноты в разящее железо.

Сколько бился Молний с демонами, сколько требовалось продержаться еще – он не думал, а задумавшись – не смог бы понять. Минута казалась ему часом, час тянулся как день, а день был бы длиннее целого месяца...

Уже и силы, и терпение защитников иссякало, уже крик в городе не умолкал, когда на восходной стороне, среди сплошной черноты, как алая ниточка сверкнул край встающего солнца. И лишь первый луч его упал на город, как зловещее колдовство, время силы которого вышло, рассеялось в один миг. Утро разом осветило небо и город.

Крики и стоны в Каили тут же смолкли, город онемел – но спустя мгновение разразился новым неистовым потоком голосов, целых тысяч голосов! Люди кричали и плакали, но теперь уже от радости, выбегали из домов, снова обнимались, как обнимались, на закате, но тогда прощались, теперь же – приветствовали друг друга и поздравляли. И никто уже не уговаривал их расходиться. На стенах, на улицах и дворах люди падали на колени, и стоя на коленях поднимали к небу руки, благодаря за дарованный свет и спасение.

Рокот, сойдя с ворот, по всеобщему примеру, опустился на колени и поцеловал землю.

– Ну вот, слава небесам... – сказал он во всеуслышание.

И больше слов не нашел...

Когда открыли каморку Молния, то он сидел, прислонившись спиной к каменной стене. Пепельное круг погас: здесь, запертый без окон, не видевший неба, Молний узнал о наступлении рассвета вместе со всеми – едва солнце поднялось, как стены тьмы вокруг огненного кольца пали, и враги его улетучились.

Слуги осветили клетушку факелами. Молний, опираясь руками о стены, медленно поднялся и сделал шаг к дверям. Он покачнулся, и наверное упал бы на земляной пол, если бы, бросив светильники, воеводины люди не подхватили его под руки.

– Что с тобой! Цел? – испуганно спросил подбежавший Рокот.

– Ничего. Устал только вот... – пробормотал Молний – Помогите-ка мне на свет выйти.

Выведенный из терема на двор, Молний повернулся на восход и подставил лицо солнечным лучам – словно струи чистой воды они смывали с него всю мерзость и тяжесть минувшей ночи. И все же его вид был ужасен: Иссиня бледное лицо, налитые кровью вытаращенные глаза, глядевшие безумно, будто сквозь все вокруг, куда-то в запределье, изуродованный рот оскален...

– Да уж, досталось тебе, добрый человек – сказал изумленный Рокот – Как на том свете побывал...

– Побывал, брат-воевода. Пустое. – сказал Молний – попить дайте, да место, чтобы выспаться...

Первая ночь была позади.

2.8 ПЕРЕДЫШКА

– Пила!

Гонка в Каяло-Брежицк далась Пиле нелегко, но в полной мере прочувствовать всю ее прелесть он смог лишь на следующее утро. Разбуженный топтанием и разговором в комнате, парень ощутил такое гудение и нытье разом во всем теле, такую резь в жилах, и ломоту во всех суставах, что даже повернуться на другой бок – было страшно и подумать. И ладно суставы – в промежность вообще, словно кол вбили. Оставалось только радоваться, что сегодня, вроде, никуда спешить уже не надо, и можно отлеживаться себе...

– Пила! – настаивал чей-то строгий голос.

– А...

– Поднимайся, пойдем во двор.

Приоткрыв глаза, Пила увидел над собой Клинка.

– Куда?

– Учиться будем. Забыл, что ли?

– Давай завтра, а? Все болит с дороги, сил нет, весь как околевший...

– Вот и разогреешься как раз. – сказал Клинок – Давай! Я на двор, а ты одевайся, и за мной!

И правда – чем дольше Пила гонялся с топором за своим наставником, тем меньше резало в руках и ногах. Одеревеневшее тело размялось, размягчились жилы, вытянутые поутру в струну.

Занимались они на одном из внутренних двориков большого княжеского двора на Струге. Сюда выходило заднее крыльцо хоромины княжеских отроков, в котором разместили вчера на постой Пилу со спутниками, и весь отряд Смирнонрава.

Стояла утренняя заря. Двор и весь Струг еще не поднимались. Только двое сонных отроков-сторожей с высокого соседнего крыльца наблюдали за занятием. Клинок свое "оружие" – палку в локоть длиной – в дело почти не пускал, словно не желал стуком деревяшек мешать людям досыпать свои сны. Почти от каждого удара Пилы он уворачивался, лишь изредка отводил топор дубинкой в сторону.

Пила, как и в первый раз, скоро начал уставать, нападал все реже и бестолковее, уклоняться Клинку становилось все проще. Все ниже опускалась левая рука с щитом.

– Выше щит! – приказывал Клинок, и дубинкой ударял, совсем слегка, почти только касался, о темя Пилы. – Выше! Бей еще!

– Выше щит!

– Руби!

– Руби еще!

– Руби!

– Не стой на месте! Уходи! Ударил-уходи! Щит не опускай! Бей! Щит забываешь!

Тюк! – дубинка снова стукнула пильщика по макушке.

– Постой! – сказал Пила, опустив оружие. Клинок сделал шаг назад.

– Ладно, пока хватит. Перед обедом еще побегаем.– сказал он – Теперь посмотри на меня. Дай топор.

Клинок взял топор в правую руку, обухом вперед, а дубинку в левую, подошел к стене, и дважды ударил по ней – по разу слева и справа.

– Вот так теперь будешь делать. – сказал он ученику – Сегодня вечером начнешь. Вечером ударишь по разу, утром – по два, следующим вечером – по три. Так будешь по удару каждый раз прибавлять. К следующей зиме дойдешь до тысячи – тогда остановись. Понял?

– Понял... – сипнул Пила. Он дышал тяжело, едва не высунув язык, как собака. Но все же, сегодня у него остались силы устоять на ногах...

Вернувшись в дом, Пила напился, ополоснулся и перевел немного дух.

– Ну как? – спросил, ухмыляясь, Коршун.

– Ничего. В первый раз думал – подохну, а теперь даже весело.

– Весело ему, слыхал! – сказал Коршун и рассмеялся.

Еще доедали завтрак, когда пришли от князя и позвали к нему Рассветника. Рассветник ушел, и вскоре вернувшись, велел всем готовится выезжать в город.

– Оружие брать? – спросил Пила.

– Теперь все время быть при оружии. Всем. – сказал Рассветник.

Быстро собрались, и отправились на двор. Пила, замешкавшись, опять выходил последним – когда Рассветник и Коршун с Клинком уже были снаружи, он только вышел на лестницу, и собирался спускаться по ней вниз, со второго яруса отроческой хоромины.

– Пила-горюченец! – вдруг позвал его девичий голос.

– А!

Пила обернулся по сторонам, и сверху в темном проеме лестницы смутно увидел склонившуюся над поручнем девушку.

– Тебе чего надо? – крикнул он.

– Ничего мне не надо – насмешливо ответила девушка. – Просто, поздороваться захотелось.

– Ну здравствуй...

– "Ну здравствуй" – передразнила Пилу незнакомка В полумраке лестничного проема парень не мог ее толком разглядеть, но голос был молодой, звонкий и веселый – Здорово, если не шутишь, Пила-горюченец.

– А ты откуда меня знаешь?

– Кто ж тебя не знает! – засмеялась в ответ девушка – Уже весь Струг только и говорит, какой к нам герой приехал!

– Да никакой я не герой... – пробурчал Пила.

– Ох ты, скромный какой, вы поглядите на него, люди добрые!

– А ты кто сама?

– Я кто? Живу я тут, вот я кто.

– В людских, что ли, живешь? – спросил Пила. На втором ярусе хоромины, где разместили дружину Смирнонрава, обычно жили княжеские отроки, на третьем – прислуга.

– В людских, да не как все. – сказала девушка – У нас тут особые покои, не хуже боярских! Нам княжеские холопы самим прислуживают!

– Понятно. Слушай, ну мне идти надо, князь звал.

– Ух, важный какой! – рассмеялась наверху собеседница – Князь его звал, да наверное, еще сам лично позвал. Ну иди, Пила-горюченец, иди до князя!

– Ладно, пойду...

"Интересно, какая она из себя? По голосу кажется, что красивая" – подумал почему-то Пила, когда выходил из хоромины.

На дворе слуги уже выводили оседланных коней из конюшен – и Рассветнику с товарищами, и Смирнонраву. Подвели коней и для Стройны – к самому княжескому терему. Приехал Волкодав, собирались большие бояре.

– А что стряслось-то? – спросил Коршун.

– На восходной стороне к воротам приехали люди, которые уходили с князем в поход. – сказал Рассветник – Княгиня велела таких, без особого разрешения в город не пускать, а сейчас сама поедет допрашивать.

– Всего-то делов? – удивился Коршун – Какая нужда княгине к ним ехать? Нужно допросить – так самих бы сюда привели, здесь бы и допросили.

– Значит, есть нужда, раз сама едет, да еще и нам всем сказала при этом быть.

Собравшись, князь и княгиня – деверь и невестка, поехали со Струга по длинному мосту на восходную часть города. С ними вместе скакали еще дюжина бояр и слуг.

У ворот, где задержали беглецов, их дожидался Мореход. Тут же успела собраться немалая толпа народа, и прибывали еще и еще. Все торопились взглянуть на чудом спасшихся и узнать наконец толком, что и как случилось с войском, с ушедшими в поход мужьями, отцами и братьями.

Для княгини перед воротами отчистили от людей пятачок, обхватов в десять.

– Сколько их там? – спросила Стройна Морехода.

– Шестеро, государыня!

– Хорошо. Один пусть спешится и заходит.

Через приоткрытые ворота прошел человек. Едва взглянув на него, Пила ужаснулся – так зияла пустота в глазах этого дрожащего, осунувшегося людского подобия! Какая черная колдовская сила смогла так изувечить человека! Бедняга едва переставлял дрожащие ноги и смотрел по сторонам диким рассеянным взглядом. Челюсть его ходила в стороны, словно он бормотал про себя что-то, руки тряслись и беспокойно растирали и царапали одна другую. Пройдя пять или шесть шаркающих шагов, он остановился, озираясь на собравшийся народ. Все молчали.

Вдруг взгляд бедняги уставился на Стройну. Человек мгновение посмотрел в глаза княгине, а потом вдруг разрыдался, осел с воплем наземь и ударил челом.

– Княгиня... – стонал он, валяясь в пыли.

– Не бойся. – сказала княгиня – встань, и говори, что видел.

Человек поднял голову, и чуть выпрямился, но с колен не встал.

– Светлая княгиня! Светлая... – бормотал он.

– Говори толком! Кто ты, откуда? – велела Стройна.

– Злыдни, светлая княгиня! – закричал беглец, глаза его снова наполнились слезами – Огнем дышали в лицо... в глаза как ледяными иглами, на лету прямо мне в глаза... на кого только посмотрят – тот сразу каменеет! Все погибли... Нельзя с ними биться! Нету сил... Небо на землю уронили... на нас... молниями сыпали... ыкунов без числа со всех сторон... Нет такой силы... Не справиться...

– Нет, говоришь? – спросила Стройна – Подойди-ка ближе. Мореход, помоги ему!

Мореход поднял с земли дрожащего боярина и подвел к Стройне. Княгиня с седла схватила бедолагу за бороду, и пристально посмотрела в его лицо. Беглец глядел княгине в глаза, и ничего больше не кричал, лишь громко всхлипывал.

– Значит, злыдень тебе огнем в лицо дышал, так говоришь? – спросила княгиня злобно – Что ж ты не обгорел нисколько?! Я на твоей роже трусливой ни одного ожога не вижу, и борода целая! Или ты неопалимый!? Говоришь, превращали в камень взглядом? Что-то резво ты бегаешь на каменных ногах, раз из каильской степи здесь очутился!

– Светлая... Светлая... – скулил несчастный. Оставив в кулаке Стройны клок бороды, он снова рухнул на колени, руками ухватился за стремя. Княгиня отпихнула его каблуком.

– Пес трусливый! Тебя пустыми мороками напугали, чтобы ты здесь других пугал! Позор земли! Мореход! Задери на него рубаху, да отсчитай плетей побольше – и в яму к остальным! Пусть остудит голову, тогда, глядишь, и расскажет все толком!

Мореход подошел к лежащему под конем человеку, и хорошенько поддал ему под ребра ногой.

– Вставай, щучий сын! Вставай, падаль! Эй, отроки! А ну растянуть его!

Бояре подняли беглеца из пыли – он не сопротивлялся, не просил пощады, только трясся, скулил, и лил ручьями слезы. Мигом его подвесили за руки к воротам, разорвали рубаху. Мореход закатал рукава, тут же слуги принесли и подали воеводе треххвостую плетку.

– Государыня-а-а-а-а... – вопил привязанный.

Свистнула в воздухе плетка, и со звонким хлопком пересекла голую спину. Плач бедолаги в миг переменился на пронзительный поросячий визг... Баба рядом с Пилой охнула и закрыла руками лицо.

Мореход "отсчитывал" удар за ударом. Спина боярина-беглеца покрывалась разрезами, глубокими как от ножей, превращалась в нарубку для мясного пирога. Несчастный уже не кричал. При каждом хлопке плети из его горла выдавливался лишь стон, слабее раз от раза. Казалось, что дух по частям покидает тело...

– Сколько ж можно... – всхлипнула женщина – Бедный...

Пила смотрел спокойно. Не беднягу, безумного от страха, полосовал сейчас Мореход на виду у города, нет! Ударами плети он бил и изгонял из города Страх. Это знал наместник восточной окраины, знала княгиня, понял и Пила. Человек, что был привязан к воротам, и другие подобные ему, бежали в город, полные страха, и несли его с собой. Несли внутри себя, точно болезнь, грозя заразить и погубить всех. Для Стройны признать сейчас беглеца невинным – значило объявить во всеуслышание о нечеловеческом могуществе врага, и допустить страх в город, посеять его и дать разрастись. Но осудить и наказать – значило объяснить все трусостью малодушного, который, спасая свою шкуру, бежал из боя и бросил товарищей на смерть. Беглец не был ни в чем виноват, но жестоко с ним обойтись было необходимо.