Текст книги "Затворник(СИ)"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

– Мы с Новой Дубравы едем. – сказал Молний, а туда попали – кто откуда. Вон, товарищ наш новый – показал он на Пилу – он тамошний уроженец, а тоже с нами поехал. И у тебя, смотрю, дружинников прибавилось?

– Это точно. – ответил князь – С Засемьдырска нас выехало сорок – я, двадцать моих дружинников, да двадцать тамошних людей. Другие к нам присоединились потом, кто в Пятиградье, кто в Верхнесольске. Теперь нас – считая с вами – сто двадцать!

"Вот это кто! – догадался Пила – Из Засемьдырья! Это князь Смирнонрав!"

Это был третий сын Светлого, правитель далекой глухой засемьдырской земли, князь Смирнонрав – младший брат князей Льва и Мудрого.

2.4 ВЬЮГА

Красные зори загорались на восходе снова и снова, и Мудрый вел войско им навстречу. Навстречу великой битве и великой крови.

Вороны почти с самого Каяло-Брежицка кружили над полками, и криками созывали товарищей – кто бы и куда не ехал большим поездом в этих полях, вороны летели следом, подбирали объедки, кости и павшую скотину. А большую войну с уймищами теплого свежего мяса они, похоже, чувствовали нутром. Тогда вороны слетались неведомо с каких далей, и готовы были днями напролет кружится по небу в ожидании, превозмогая усталость и голод. Предстоящее пиршество с лихвой вознаграждало их терпение!

Чуть после подтянулись и волки. Они словно увидели издалека в небе воронов, и тоже, сообразив, что за дело здесь собирается, стали сбегаться на поживу. Серые семенили вереницами вдалеке от дороги, осторожно озирались, принюхивались и прислушивались, жались к опушкам рощ и кустарникам. Они то исчезали, то показывались снова, но вой их раздавался ночью беспрерывно, то с одной стороны, то с другой. В другое время Мудрый не упустил бы случая устроить хорошую травлю, но теперь было не до этого.

От Каяло-Брежицка до Каили было шесть обычных дней пути. Однако Мудрый, выходя из города, послал каильскому воеводе гонца с известием – ждать его к вечеру следующего дня. Войско шло скоро, как это повелось в степных войнах. Ни пехоты, ни тележных обозов не было. Весь невеликий запас простые воины везли за седлом, а князь, его ближняя дружина и большие бояре – на вьючных лошадях. Отроки и слуги гнали рядом с ними оседланных боевых коней.

Князь вел за собой без малого семь тысяч всадников. Сам он, и двести его дружинников скакали во главе войска под огромным красно-золотым знаменем. За ними следовали каяло-брежицкие бояре – больших и мелких, вместе со слугами и хлопьями полторы тысячи. Дальше – примерно столько же вооруженных граждан Струга-Миротворова. Потом двигалось ополчение двадцати пригородов Каяло-Брежицка – еще тысяча с лишним человек. Завершали конный поезд пятьсот ыкан из кочевий, оставшихся верными Мудрому, и тысяча двести воинов из Подлесья – северной окраины удела. Привели на сбор их сразу три воеводы – большой боярин Секач и двое сыновей Зубра. Еще полтысячи тунганцев, разделенные на сотни и полусотни, охраняли войско в передовых отрядах, по сторонам и сзади.

Собираясь в поход, Мудрый оставил управлять городом, и если потребуется – оборонять его от ыкан, княгиню Стройну. Когда он объявил об этом на последнем перед походом совещании, то по местам бояр и дружины пробежал недовольный полушепот. Бывало раньше, что князья, отлучаясь по каким-то делам, оставляли правительницей мать. Но только мать – не жену!

– Светлый князь! – крикнул с места Крепкий, молодой человек из старшей дружины – Нет такого обычая, ставить над городом женщину! А в войну – тем более! Что женщина в войне понимает! Кто ей будет подчиняться!

– Мое слово – за меня править Стругом и всей страной остается Стройна! – сказал Мудрый – А кто откажется ей подчиниться, тот и мне враг!

– Успокойся, Крепкий! – сказал тому сидевший рядом боярин Мореход, прозванный так, за то, что из своих сорока с лишним лет половину ходил по Синему Морю – Княгиня Стройна умом и твердостью не хуже никого из нас, а то и лучше! Князь хорошо решил!

Погудели чуть-чуть, и согласились с Мудрым.

– Спасибо за честь, светлый князь. – сказала Стройна – Позволь мне взять в помощь Секиру.

Секира поднялся с места. Брат княгини вместе с ней приехал из Каили, и князь принял его в ближнюю дружину. Секира был одного роста с сестрой, по виду – и одних годов, хотя родилась Стройна почти на десять лет позже. Черты его лица были по-женски тонкими, но глядел боярин сурово, и когда говорил, то голос его всегда звучал твердо.

– Окажи честь, князь! – сказал Секира.

– Окажу, но другую. – ответил Мудрый шурину – Будешь у меня в поле ближним товарищем, советником и воеводой. Там ты мне пригодишься.

– Благодарю. – сказал Секира с поклоном.

– Волкодав, встань! – продолжал князь распоряжаться. Старик с некоторым усилием поднялся со своей скамьи. – Ты стар, от тебя советником при правительнице будет больше пользы, чем в конном походе, поэтому будешь ей правой рукой. Охраняй мою жену и помогай ей во всем. Возьмешь для этого у меня двадцать отроков, в придачу к своим людям.

– Благодарю, мудрый князь! – сказал Волкодав с поклоном, и сел на место.

– Ты, Мореход! – сказал князь – Раз ты считаешь княгиню умной и твердой, то тоже оставайся ей в помощь! Твой двор на восходной стороне города, вот и останешься старшим над этой стороной. Кого теперь назначить начальником на закатную сторону?

– Всадника назначь! – крикнул кто-то – Останутся в городе Мореход и Всадник!

– Хорошо бы! – усмехнулся Мудрый – Но всадники мне в поле самому пригодятся! Так кого на закатной стороне оставим за старшего?

Недолго потолковав, решили поставить Бобра, одного из самых уважаемых и богатых людей на западной стороне города. Князь велел оставить Мореходу и Бобру в помощь по пятьдесят ополченцев.

– Не мало ли, государь? – прогудел Пардус – Сто двадцать человек, да у троих бояр еще от силы полтораста своих мечей. На весь город выходит меньше трех сотен?

– Больше не можем оставить, у нас каждый человек на счету. – сказал Мудрый – А в городе люди еще найдутся, пусть не воины, но в обороне все пригодятся на подмогу. К тому же со дня на день храбровцы придут, да и Кречет со своими стреженцами должен поспешить.

Ополчение закатного храбровского края опаздывало на сбор. Их воевода Месяц, на все приказы поторапливаться, отвечал извинениями и добавлял, что вот-вот ждет полки из последних своих пригородов, а уж когда те подойдут – немедленно выступит. Теперь дожидаться его было уже некогда, и князь отправил ему гонца с приказом – немедленно идти к Стругу-Миротворову с теми людьми, что уже есть, и поторапливаться, а опоздавшие пусть сами добираются порознь. От Кречета из стреженской земли давно не было известий.

Тогда князь рассудил так, но сейчас, когда город с дворцом, княгиней, всем народом – и почти без войска, остался далеко за горизонтом, то сердце Мудрого щемило не на шутку. Оставалось только надеяться, что ыкане не сумеют обмануть его с воеводами, не двинутся в обход к беззащитному городу, а Месяц с храбровцами не замешкаются в дороге...

У Горбунова – крупнейшего города между Каяло-Брежицком и Каилью, и примерно в половине пути меж ними, к войску присоединились триста человек местных бояр и ополченцев. Здесь же сделали ночевку, а к следующему вечеру, на что и рассчитывали, показалась сама Каиль.

Этот город – второй по величине во всем уделе, стоял уже в самом близком соседстве с Диким Полем. Дальше на рассвет был только один город – Острог-Степной в трех днях пути. Набеги кочевников здесь были привычным делом, сколько стоял город, и приучили здешних жителей к особому образу жизни. Каильская Земля славилась отвагой своих воинов, искусством их в верховой езде, в обращении с луком и кривой саблей. Хлебопашцы здесь редко селились дальше перехода от городов, и всегда были готовы, едва завидев тревожные огни, бросать все и укрываться в крепостях, высиживать осаду, отражать приступы. А отбившись от врага – возвращаться на пепелища и отстраиваться заново.

Города в этих местах были больше, чем, например, в дубравской области, и лучше приспособлены к обороне. Сама Каиль по мощи укреплений мало знала себе равных во всей ратайской земле. Она стояла на вершине холма высотой в полста обхватов. Дубовая стена была высотой до пяти обхватов на пологом восходном склоне, и шириной в полтора обхвата, внутри набитая землей, с пятнадцатью четырехугольными башнями. Дорога к единственным воротам шла, огибая холм в самом крутом месте в четверть его окружности, так что подтащить к воротам таран стоило бы врагу целых сотен жизней.

У подножия городского холма князя встретил наместник, воевода Быстрый, со всеми большими каильскими боярами. Спешившись, он поклонился князю в ноги. Мудрый в ответ спустился с коня и обнял воеводу. Секира обнялся с боярином Суровым – их со Стройной средним братом, что жил в Каили в отцовском доме.

По войску был дан приказ разбивать лагерь на дневку, а Мудрый с воеводами здесь же, под открытым небом, расселись в круг держать совет. Из города мигом привезли в телеге десяток больших скамей.

Быстрый рассказал обо всех происшествиях с того дня, когда на заставах впервые зажгли тревожные костры.

К Острогу-Степному пришли из Дикого Поля несметные орды кочевников. Из самого этого города никаких известий не было – очевидно, он был в окружении. Стаи по несколько десятков и сотен ыкунов разлетались из-под Острога по стране, на полночь и на закат. Грабили и жгли все, людей убивали без числа. Селяне бежали от них прочь, или набивались в города. Быстрый высылал из города своих всадников на разведку, но те встречались везде с легкими отрядами табунщиков, когда дрались с ними, когда спасались бегством, но ничего о главном вражеском войске донести не могли. К осажденному Острогу никто не сумел ни прорубиться, ни проползти пластом. У приграничного Тунганского Городка, что в трех переходах на полдень от Каили – рассказывал Быстрый еще – тоже появилась конница под черными бунчуками. Оттуда после этого известий так же не было, и поле между Каилью и Тунганским полным-полно ыкунов.

– Ходят и бьются они, не так, как обычно кизячники делали. – говорил Быстрый – Во всем у них чувствуется новый порядок. Как будто всех их большие и мелкие полки действуют не порознь, а по единому замыслу: Увидев наших, маленькие шайки от боя уходят, только копыта сверкают. А стоит броситься за ними в погоню – тут же, откуда не возьмись, их набегает вдесятеро больше. Но и тогда не бьются – заставляют повернуть назад, а сами пускают стрелы в спину, и так провожают чуть ли не до самого города. Много людей мы уже потеряли, а боя считай, что и не было!

– Сколько ыкунов под Острогом? – спросил Вихрь, тот что распоряжался при встрече Большого Посла.

– Говорю же, господа, про это нет известий! – ответил Быстрый – К самому Острогу разведчики пройти не сумели, пленных тоже пока взять не сумели. В полях кочевники то появятся, то пропадут, обычно в сотню всадников, ну в две. Бывало и больше – до полтысячи там... Из Тунганского Городка доносили – там с тысячу пришло. На полночной стороне к городку Опушке подошел другой отряд – тоже сотен в семь или восемь, а может, и тысяча. Так тамошние сюда дали знать, а город бросили и попрятались в лесу.

– Вот что скажи: – спросил Мудрый – Что о злыднях слышно?

Собрание замерло. Кажется, этот вопрос особенно всех занимал.

– Ничего про них не слышно. – сказал каильский воевода – Никто их не видел до сих пор, и ничего не слышал.

– Значит, и говорить об этом пока нечего. – сказал Мудрый – Если встретим – тогда будем говорить! Сколько у тебя людей, Быстрый?

– С Каили и с пригородов почти две тысячи было бы. – ответил боярин – Но из них полтысячи в Остроге-Степном. Если бы мы смогли к Острогу успеть, они бы нас оттуда поддержали...

– Понятно. – сказал Мудрый. – Вот, какое дело, господа. Что скажете? Ты, Пардус?

Пардус поднялся над сидячим советом, во весь свой огромный рост.

– Говори. – сказал Мудрый.

– Мудрый князь! – ответил дружинник – Раз Острог до сих пор не подал нам весточки, значит ыкуны точно его окружили. Там и должна стоять их сила. Туда нам и выступать, да поскорее.

– Ты, Вихрь, что думаешь? – спросил князь.

– Выступать к Острогу. – сказал Вихрь, чуть поднявшись и тут же сев.

– Вы, подлесцы?

Братья Зубровичи покосились на Секача, а тот поднялся и сказал:

– Куда ты, государь, туда и мы!

– Кто еще что скажет? – спросил Мудрый у всех разом – Говорите, господа!

Все вразнобой отвечали то же самое.

– Ты, Быстрый, что скажешь! – спросил князь каильца.

– Наши кони стоят под седлами. – ответил воевода – Одно твое слово, светлый князь!

– Добро. – сказал Мудрый – Завтра днюем здесь, следующим утром идем на рассвет. Быстрый! У тебя в Каили пятнадцать сотен готовы. Оставишь в городе двести. Остальных бери и завтра выступай с нами. Твоя земля – вторая в уделе, а город – младший брат Каяло-Брежицка, вот и встанешь по правую руку. Ты, Пардус!

Великан снова встал.

– Бери все миротворские пригороды, и становись по левую руку. Вы, подлесские воеводы, становитесь с вашими людьми в запасной полк. Передовым полком пусть становятся ыкуны с тунганцами. А я с дружиной и каяло-брежцами буду большим полком. Ты Вихрь, будешь при мне вторым воеводой. Ты, Секира – кивнул он на шурина – будешь третьим в большом полку, брат твой пусть будет при мне, посыльным к Быстрому. Все ли согласны?

Брать слова чтобы возразить, никто не стал. Князь продолжил:

– Тогда, господа, всем отдыхать, завтра готовиться в поход, а послезавтра на рассвете – в стремя!

Дневка прошла спокойно. Ыкуны не появлялись. Вдалеке, к восходу от города, иногда поднимались к небу дымные столбы пожарищ. Но разведчики из числа тунганцев и ловких каильских наездников, отходя на тридцать-сорок поприщ, возвращались с одним и тем же докладом:

– Никого, светлый князь! Вблизи все спокойно! Деревни кругом пустые стоят, и ыкане как вымерли! Тишина...

"Волна откатила от берега" – опять вспомнились Мудрому давнишние слова дядиного дружинника.

На рассвете полки снова двинулись в путь. Шли не снимая доспехов, не спуская тетивы с луков. Отряды охранения маячили вокруг войска – одни ближе, другие дальше. Мудрый, как и прежде, ехал с дружиной впереди. Разведывать дорогу назначили Всадника. Напрашивался и шестнадцатилетний сын Быстрого, Силач, с еще несколькими молодыми каильскими вершниками. Князь разрешил им отправиться в разъезды.

– А не отстанете от нас, ребята? – Спросил Всадник. Он был среднего роста, худощавый, безбородый, но с длинными висячими усами. Имя свое он получил по заслугам – наверное, во всем уделе никто так ловко не сидел в седле, и не ездил так быстро.

– Мы, каильские, никогда не отстаем! – крикнул один из парней – Мы ветер обгоняем, потом ждем на месте, пропускаем вперед, и снова обгоняем!

С Всадником и Силачем Мудрый отправил еще двадцать удальцов.

– У нас и муха не пролетит, светлый князь! – крикнул, уносясь ветром, Силач. Радостная и вдохновленная улыбка светилась на молодом лице.

Дозорные улетели вперед и скрылись за бугром.

Солнце приближалось к зениту. Тени таяли. Копыта сотен коней, трусивших частой рысью, поднимали с дороги клубы пыли, и ни единый слабый ветерок их не разгонял. В небе перекликались вороны, что поутру отправились в путь вместе с войском. Но не галдели, не кричали единым гвалтом, как вчера, а лениво покаркивали, словно тоже разморенные солнцем на лету. Да и число их заметно убавилось. Князь в пути ни с кем не заговаривал, только коротко принимал доклады. Молчали и спутники. Конский топот кругом сливался в мерный негромкий гул.

Настоящие леса, что были к рассвету от Каяло-Брежицка, кончились еще до Горбунова. За Каилью попадались только редкие кленовые или каштановые рощи. А все больше – поросшее ковылем поле, местами ровное, местами в холмах и балках.

Около полудни, миновав от Каили два перехода, головной отряд выехал на широкое ровное место. Дорога дальше, петляя, уходила между двух соседних холмов. В пади между буграми вдруг показались четверо конников. Они во весь опор неслись прямо на княжеский стяг.

– Остановить! – приказал Мудрый, придержав коня. Встала и дружина.

Отроки бросились навстречу вершникам, взяли под уздцы их коней, и подвели ближе. Эти четверо оказались из разведчиков, отправленных со Всадником и Силачем. Измученные, взмыленные кони едва держались на трясущихся ногах. Сами всадники тяжело дышали. У одного блестящая кольчуга на плече потемнела от крови.

– Государь! – Сипнул один, пересохшим горлом. Ему подали воды, и сделав несколько глотков, отрок доложил:

– Светлый князь! Ыкуны!

– Где? – спросил Мудрый.

– В десяти поприщах отсюда мы их видели, но теперь ближе – идут прямо сюда.

– Сколько?

– Орда, князь! Мы видели тысяч пять, не меньше, но они из-за гривы выходили, и валили толпами все новые и новые, сколько их на той стороне было, мы не видели.

– Вихрь! – приказал князь – Воеводы! Всем строиться к бою! Тунганцев и наших ыкунов вперед зачинщиками! Пусть, как встретят врага, сыпят по нему стрелами, в бой пока не вступать!

– Где Всадник? – спросил Мудрый разведчика.

– Он остался ыкунов за нос водить. – ответил отрок – Отвлекать от нас. Мы когда ыкунов увидели, то за нами сразу сотни две кинулось в погоню, большинство за Всадником увязалось, но и за нами много... едва ушли, стрелами многих побило...

– А Силач где? – спросил Суровый.

– Он отстал. – ответил отрок – В него, в коня стрелы попали, он и отстал.

– Да вы что! – закричал каильский боярин – Воеводиного сына бросили?!

– А что нам, всем за него пропадать! – прорычал в ответ дружинник – Его никто не просил с нами ехать, а Всадник нам велел – живым или мертвым, а добраться до князя, и передать весть! Когда нам было его вытаскивать!

– Да вас... – прорычал Суровый.

– Молчать! – криком перебил его Мудрый – Слушай меня! Раненного убрать. Вы, трое – коней сменить, и в строй! Ты, Суровый – сказал он младшему шурину – лети к своим, и Быстрому скажи выводить полк к бою, о сыне пока не напоминай! Сейчас всем готовиться к сражению, обиды будем разбирать когда время придет!

Мимо со свистом и гиканьем, хлопая плетками, проносились степняки. Среди их серых халатов и шапок железные доспехи мелькали редкими проблесками. Подняв облако пыли, они скрылись за холмами. Княжеский знаменосец размахивал стягом, и дружинники, растянувшиеся по дороге, собирались к нему. Полки разворачивались. В поле по правую сторону от Мудрого выезжали из задних рядов каильцы, по левую – Пардус выводил конницу миротворовских пригородов. Все было в движении, кричали люди и лошади...

Но не успело войско выстроиться в боевой порядок, как на одном из двух холмов впереди, на том, что был чуть повыше, показался одинокий вершник. На черном коне, и сам одетый во все черное. Он сидел в седле, словно разглядывая копошащееся людское мешево вокруг, и внезапно, вскинув руки к небу, закричал на неведомом языке – нет, не на языке, ведь не называют языком рычание зверя! Но и зверь не мог рычать так! Он скрипел, словно несмазанное колесо, ухал как надсадный кашель, выбулькивая и отрыгивая зловещие колдовские слова! И разносились эти слова вокруг с такой силой, с какой не может их издавать человеческое горло – они заглушали весь шум движущегося войска, и в задних рядах гремели так же четко и страшно, как впереди...

– Злыдень... – прошептал князь.

– Злыдень... – понеслось по рядам. Испуганные люди бросали свое построение и замерев, вглядывались в одинокую конную фигурку на холме. Воеводы забыли о приказах. Стал подниматься ветер с рассветной стороны. Сначала сухой и горячий, он быстро холодел, становился пронзительнее, резче, свистел злее... На ясное небо над холмами нагоняло серую облачную пелену, через минуту солнце скрылось за ней. Кони волновались и едва держались в узде, испуганно ржали. Но ржание их и топот, вой рогов, крики людей и лязг оружия заглушались пронзительным мерзким воплем колдуна. Уже не одни ветер и облака налетали с востока – небо за холмами заволокло бело-серой мглой, а скоро и сами холмы утонули в ней, но удивительно – всадник как был, так и остался всем виден. Его черный силуэт ясно маячил в самой середине белого облака, накрывшего восходную сторону. Голос его не умолкал, бесовские проклятия звучали только громче и яснее...

"Что за нечистая сила!" – только и мог подумать Мудрый. Своей твердой рукой князь с трудом удерживал на месте белого скакуна. Ветер трепал его гриву, бил порывами в лицо...

Белая мгла миновала холмы, и в один миг накрыла все вокруг. На войско обрушилась метель. Мелкий колкий снег, гонимый яростным ветром, забивал и резал глаза. Ураган грозил свалить с коня. Воины закрывались от вьюги руками, прятали лицо за воротником, за плащами, кто поворачивался к ветру спиной. Лошади уже не ржали, а ревели каким-то неимоверным ревом, метались туда-сюда. Всадники, не держа никакого строя, лишь боролись с конями, и многие уже не могли ими править, кто-то, сброшенный, летел на землю. Иные скакуны, совсем взбесившись, носили по полю своих седоков, не видя пути, еще больше пугая остальных коней. Между тем, от бурана уже невозможно было ничего разглядеть в тридцати шагах – одна белая стена вокруг, и лишь далеко впереди – черная одинокая фигура...

– К ветру лицом стоять! – закричал что было мочи князь – Не отворачиваться! Лица щитами прикрывать! Держаться вместе!

Он едва слышал даже самого себя, среди всеобщего крика и рева, среди свиста пурги и завываний колдуна на вершине. Кто-то поблизости, кажется, Секира, повторил княжеский приказ, передавая его дальше, но и его голос донесся до Мудрого словно из-за каменной стены. Чуть приподняв глаза над щитом, князь увидел впереди себя еще одну темную конную фигуру, но теперь уже близко – не дальше двадцати шагов. Конник неспеша выезжал из снежной завесы. Рядом с ним – еще несколько, сначала почти не видные, словно серые мутные тени. Но приближаясь, их очертания становились чернее, отчетливее и больше...

Одного мига Мудрому хватило, чтобы понять все...

– В БОЙ!!! – закричал он, надсаживая горло – В БОЙ!!! ЫКУНЫ ПОДОШЛИ!!!

С удвоенной яростью, с еще большей силой взвыл злыдень, и теперь его вопль поддержали сотни глоток! На смешавшиеся ряды ослепленных, перепуганных ратаев, из метели бросились лавиной всадники в черных ушастых шапках, с кривыми мечами в руках. Ветер и снег не били им в лицо, не резали глаз, а подгоняли в спину. Ничего среди пурги ыкуны не видели, но тот, кто их направлял, смотрел не глазами...

Едва мелькнули ыканские мечи, опускаясь на головы миротворовцев, едва пролилась первая кровь великой сечи, едва среди криков, ржания коней и свиста, раздался первый вопль смертельно раненого, как пурга вмиг улеглась. И разом стало видно все, что до сих пор скрывалось под снежной пеленой.

Поле перед князем и его дружиной кишмя кишело табунщиками. Задний край их полчища терялся за парой холмов. Черные бунчуки тряслись на древках. Торчали рядами шлемы, обтянутые черной тканью.

Страх, в который повергли ратаев злыдень с его заклинаниями и пурга, разразившаяся среди жаркого дня – этот страх превратился теперь в повальную панику. Воины бросали оружие, разворачивали коней и погоняли их плетками что есть силы. Ыканцы рубили бегущих направо и налево, стаскивали с седел арканами, пускали в спину стрелы. Тех, кто сбежавшись в отряд, пытались отбиваться, мигом окружали и одолевали многократным перевесом.

– Ко мне! Ко мне! – кричал Мудрый, и храбрейшие бояре собирались вокруг него. Зарубленного знаменосца тащил в стремени конь, миротворовский стяг лежал на земле. Один из дружинников изловчился, прямо из седла подхватил знамя с земли и поднял снова. Но чернота ыканского войска, словно разлившаяся река, уже затапливала все вокруг. Почти весь большой полк был разбит, оставшиеся в строю дрались розно. Из каильцев пало или бежало уже две трети, другие спешились и, встав в круг, отбивались от наседавших со всех сторон степняков. Полк левой руки рассеялся. Могучий Пардус, пытаясь остановить бегство своих воинов, собрал их десятка два, и схватился с целой сотней табунщиков. Собственной рукой он перебил дюжину врагов, но пал, весь изрубленный и пронзенный копьями. Ыкун отсек его правую кисть и взял себе как трофей, а голову привязали к бунчуку и отправили в дан кагану. Позади надрывно трубили рога – запасной полк пострадал от первой атаки меньше других, и принимал бой. Но было их мало, а толпы бегущих ратаев сами смешивали строй подлесцев. Ыкуны наседали отовсюду...

– За князя! За Струг-Миротворов! – кричали дружинники. Их осталось уже меньше сотни, еще столько же каяло-брежицких бояр дрались плечом к плечу с ними. Всадники в черных колпаках со звездами на черных щитах – лучшие из лучших воинов Великой Степи – окружали отряд. Знамя падало дважды, и дважды его отбивали и поднимали с земли. Подлесцы снова трубили вдалеке.

– Поворачиваем назад! К подлесским пробиваемся! – приказал князь. Миротворцы разворачивали коней, и очертя голову, бросались на черных шапок, поражали их мечами и палицами, схватывались на руках, боролись и резались в тесноте ножами, зубами впивались в лицо врагу! Свалившихся наземь топтали кони. Пленных никто и не думал брать – кто поднимал вверх руки, тому разбивали голову точно горшок! Но и отборные воины Ыласы бились так же яростно, а числом превосходили в десять раз. Отроков вокруг князя становилось с каждой минутой меньше, а на месте одного павшего ыкуна появлялись двое. На тех витязей, что прикрывали дружине отступление, сзади наседали вдвое злее. Вихрь скрестил мечи с ыканином, но другой, заехав с левого бока, пронзил боярина копьем. Секиру не было видно. Сам Мудрый свалил уже четверых ыкунов, схватился с пятым... Князь не видел, как прикрывавший его спину отрок упал с коня со стрелой в горле, не обернулся, когда черный колпак подъехал сзади, замахиваясь деревянной палицей. Перед глазами князя была одна только вьюга. Но не холодная, не слепящая – она лишь беззвучно несла вдоль земли белые снежные струи. Ни шума битвы, ни криков колдуна больше не слышалось.

Из вьюги появилась Стройна. Она была одета так же, как в день зажжения тревожных огней – в серое платье и ожерелье из шести цепей, И такое же, как тогда, невозмутимое бесчувственное выражение было у княгини на лице. Бушующий кругом буран не шевелил на ней ни единого волоска.

– Мудрый князь! – сказала она – Зачем ты отдал моих детей стреженцам?

– Таков закон, а я князь. Для меня закон вдвойне свят...

– А зачем моих братьев привел на гибель?

– Нельзя, чтобы сказали, будто я чужих братьев бросаю в бой, а жениных прячу. Довольно и того, что твой младший брат и племянник в Чернореченске у сестры.

– Во всем ты прав, Мудрый! – сказала Стройна, и лик ее как будто на миг просветлел, и впервые за годы сделался ласковее – Ты истинный князь.

Сказав так, она наклонилась к мужу, словно к сидячему на земле, и нежно поцеловала – так, как целовала в первые года их супружества. Снег, летящий кругом, почернел. Все обратилось во тьму и пропало...

2.5 ОТВОД ГЛАЗ

Смирнонрав собирался под Перекрестком дать своему отряду день отдыха. Но когда узнал от Молния, что Каяло-Брежицкое войско отправилось пятого дня в поход, то велел выступать тот час, не делая даже короткой стоянки. Молний с Братьями сопровождали его.

Дружина двигалась одной общей вереницей – без всякого обычного деления по областям, без различия старших и мадших. Да и людей столько не было, чтобы делить их на полки.

По правую руку от князя ехал его прежний коренастый спутник – большой стреженский боярин Лихой, ближний дружинник Льва и хранитель княжеского рода при Смирнонраве. По левую руку – Молний. Прямо на ходу, в седлах, продолжали держать совет.

– Будет ли еще толк от такой спешки, князь? – спросил Лихой – Если Мудрого в Каяло-Брежицке нет четыре дня, то нам его и не догнать. Если он ыкунов без нас побьет – тогда догонять к тому же и незачем. А если ыкуны его побьют, то какой в Струге-Миротворовом от нас в толк?

– Будем город оборонять, вот какой толк. – сказал один из засемьдырцев.

– Вот как? – будто бы удивился Лихой. – Будем город оборонять? Хорошо. Ты, парень, много раз бывал в Каяло-Брежицке?

– Я бывал. – сказал вместо дружинника Молний.

Лихой посмотрел на него едва ли не злобно, чуть подавшись вперед, выглядывая из-за князя.

– Я тоже. – сказал Коршун. Он ехал чуть позади старшего товарища.

– Много, значит, кто бывал! – сказал Лихой, покосившись на соратника по стреженской дружине – Тогда значит, укрепления города тоже видели? Дубовые стены, на вершине острова-горы, над отвесными берегами – видели? Скажите, смогут, или нет, табунщики одолеть такую крепость? Не в жизнь не смогут! Ни ыкане, ни тунганцы, ни те, что до них были, не брали Струга-Миротворова, и не возьмут. Никому такого города не взять, а степнякам – тем более! Они и не умеют брать крепости! Каиль – тоже не слабая, тоже ни разу им не поддалась! И нам надо ли было идти за тридевять земель, чтобы защищать город, который без нас защищен – лучше некуда!

– Ыкуны Каяло-Брежицк не брали, правда. – сказал Молний – Но его брали злыдни со стреженцами. Они, может статься, и табунщиков теперь ведут на город. Тогда как?

– Про это сказал великий князь. – ответил Лихой – Не может быть такого. Злыдни сгинули вместе с их хозяином. Кто их видел с тех пор?

– Мы с братьями видели! – ответил Рассветник – В разных городах. Последнего вот, наш парень в Новой Дубраве прикончил.

– Да так ли это еще! Не шутишь? – спросил Лихой.

Молний придержал коня. Остановились и другие.

– Слушай, большой боярин! – грозно сказал Молний – Ты что, думаешь будто мы с братьями сюда явились частушки князю свистеть! Не шутишь ли ты сам?

– Я шутить не люблю. – сказал Лихой, откидывая плащ от левого бока, и освобождая рукоять меча – Я спросил, верно ли ты говоришь. Что? Думаешь, побоюсь тебя?

– Лихой, стоять! – велел Смирнонрав, вставая с конем между спорщиками – Нашли время друг другу грозить оружием! Молний! Давай не горячись тоже!

– А что, светлый князь! – спросил Лихой – Я не обязан каждому встречному верить! Я мертвых злыдней своими глазами видел! Они ведь – кивнул он на Молния и спутников – и ошибиться могли.

– Каждому встречному ты верить не должен. – согласился князь – А этим верь. Я им как себе верю. Они – люди великие. Их учитель победил самого Ясноока. Ты это должен знать.

– А насчет того, что мы можем ошибиться, – сказал Рассветник, кажется, всегда самый рассудительный – так ты сам подумай, боярин: Кто злыдней видел хоть раз, тот когда-нибудь, с кем-нибудь их перепутает? Тебе ли их не знать?