Текст книги "Том 3. Поэмы"

Автор книги: Сергей Есенин

В описании сцены мятежа Есенин опирался на «Историю Пугачевского бунта» Пушкина и, возможно, на исследование Д. Л. Мордовцева «Самозванцы и понизовская вольница» (гл. «Пугачев»), так как ничего не сообщил о руководстве переговорами Максимом Шигаевым, который шел впереди процессии с несущими три иконы почтенными стариками (Пушкин, 6, ч. I, с. 6; Мордовцев, XVII, 126; Дубровин, I, 61, 68–69 и Фирсов, 70). Однако роль Шигаева была известна Есенину, и поэт, надо полагать, сознательно отказался от изображения участия этого казака в мятеже 13 января 1771 г.: в черновом автографе поэмы его имя (а не только фамилия, как в 6-й главе в окончательном тексте) впервые упомянуто уже во вступительной ремарке к данной (2-й) главе – см. раздел вариантов наст. тома.

С. 14. Тамбовцев – Войсковой атаман Петр Васильевич Тамбовцев был утвержден в этой должности Военной коллегией 15 января 1768 г., учитывая принятие его кандидатуры войсковой и старшинской партиями казаков. Однако вскоре он перешел на сторону старшин. В прошении к императрице казаки писали: «…несем бесчеловечное мучение от атамана Петра Тамбовцева и его товарищей старшин… Помилуй, всемилостивейшая государыня, оборони от такого нападения атамана Тамбовцева…» (Дубровин, I, 51 и 29–30, 152).

С. 14. Нынче ночью, как дикие звери… – В речах предателей казаков и в официальных документах притеснителей народа зооморфные образы приобрели негативную окраску, хотя в пугачевских указах были нейтральными – «и будьте подобными степным зверям» (4 октября 1773 г.; ср.: 1 октября 1773 г., воззвание полковника Ступишина к башкирам 4 апреля 1774 г. – см.: Пушкин, 6, ч. II, с. 146, а также Дубровин, II, 40).

С. 14. И калмык нам не желтый заяц… – В степях Оренбуржья обитают зайцы русак и толай, или песчаник, очень близкие по желтоватому цвету шерсти (см.: Наумов С. П. Семейство зайцы (Leporidae). – Жизнь животных, т. 6, М., 1972, с. 137, 141).

С. 15. Траубенберг – Генерал-майор Михаил Михайлович фон Траубенберг (1722–1772) был прислан 30 декабря 1771 г. в Яицкий городок в качестве председателя следственной комиссии из Оренбурга, где руководил отрядом, не получившим казачьего подкрепления для преследования калмыков, и потому остался особенно недоволен казаками. В восстании 13 января 1772 г. после невыполненного повеления разойтись по домам отдал приказ стрелять из пушек в процессию на Соборной площади. В общих чертах Траубенберг изображен Есениным достоверно: не желая постичь обоснованность требований казаков, он произносит две краткие угрожающие реплики, приводящие его к гибели. В действительности гибель Траубенберга произошла иначе: он был ранен пулей в левую руку кем-то из казаков и затем при отступлении зарублен саблями на крыльце дома (сотника Симеона Тамбовцева или собственного – по разным сведениям) (см.: Дубровин, I, 54, 68; Мордовцев, XVII, 126; Фирсов, 70; Пушкин, 6, ч. I, с. 6–7).

С. 15. Наши избы были на колесах ~ Стадом черных лебедей… – Здесь отражены представления Есенина о символическом значении крестьянской избы, которую поэт называл «избяным обозом» в статье 1918 г. «Ключи Марии», перефразируя строку «И Русь избяная – несметный обоз!» из стихотворения Н. А. Клюева «Есть горькая супесь, глухой чернозем…» и цитируя оттуда же слова: «…на кровле конек // Есть знак молчаливый, что путь наш далек» (см. т. 5 наст. изд., с. 187). Охлупень крыши изготавливался в виде головы коня либо утки, изредка совмещая в себе сразу две такие фигуры. Древнейшие славянские представления о перемещении солнца по небосклону с помощью крылатых коней или водоплавающих птиц были известны Есенину из труда А. Н. Афанасьева (см.: Аф., I, 542, 594).

С. 17. Мучил, злодей, три года… – Есенин, следуя народно-поэтической символике числа «три», сократил срок атаманства П. В. Тамбовцева: в действительности тот находился у власти 4 года – с 15 января 1768 г. по 13 января 1772 г.

С. 17. Три года, как коршун белый… – В природе нет такой породы птиц, возможна лишь аналогия предателя Тамбовцева – выходца из казачьей среды – с альбиносом – птичьим выродком. Эпитет «белый» мог возникнуть у Есенина по ассоциации с цветом военного парадного (но не казачьего) мундира. Также возможно, что Есенину с детства запала в память расшифровка «белой рубахи» в сноске школьного учебника: «так прозвали киргизы и другие инородцы закаспийских пустынь русских солдат, одетых в белые парусиновые блузы» (Тихомиров Д. И. Вешние всходы: В 4 кн. Кн. 3–4. М., 1911. Изд. 16-е, с. 121. Сн.*).

С. 17. Повесить его – и баста! – В разгар мятежа 13 января 1772 г. в Яицком городке казаки повесили Тамбовцева; по другим данным, атаман был «срублен» (см.: Пушкин, 6, ч. I, с. 7; Дубровин, I, 74).

С. 18. Караваев – Яицкому казаку Денису Константиновичу Караваеву (1724–1775) в числе немногих доверенных лиц самозванец открыл свое настоящее имя на Таловском умёте. В правительственном документе охарактеризован «весьма не глупым» и указан одним «из первых разгласителей о самозванце между Яицкого войска» (Грот, 631, а также 602; Дубровин, I, 220). Караваев видел мнимые «царские знаки» на Пугачеве и рассказывал о них казакам, хотя сам рассуждал так: «Пусть это не государь, а донской казак, но он вместо государя за нас заступит, а нам все равно, лишь бы быть в добре» (Дубровин, I, 218; Фирсов, 74). Караваев был арестован в самом начале восстания, еще перед походом Пугачева к Яицкому городку; он не выдал самозванца и впоследствии подвергся наказанию кнутом, вырыванием ноздрей с постановкой знаков на лице и высылкой на каторгу (см.: Грот, 629; Пушкин, 6, ч. II, с. 174–175).

С. 18. Стоят ощипанные вербы… – В день приезда Караваева на Таловской умёт шел дождь, а карауление осуществлялось с растущего на Усихе дерева. Пугачев специально ездил с казаками проверять пригодность дерева – «караулисто ли оно» (Дубровин, I, 219, 187). В черновом автографе Есенин в ремарке к 3-й картине указал в качестве сторожевой вышки «высокое дерево», переправленное потом на «вербу» (см. варианты).

С. 19. С объятьями нас принимает всех // С Екатериною воюющий султан. – В 1768–1774 гг. шла русско-турецкая война, и в самом зарождении Пугачевского восстания недовольным казачеством владела мысль о побеге в Турцию – по примеру увлекшего за собой донских казаков Игнатия Ивановича Некрасова, что случилось в царствование Анны Иоанновны (см.: Пушкин, 6, ч. I, с. 9).

С. 21. Всех бы солдат без единого выстрела // В сонном Яике мы могли уложить… – Подобное происходило в действительности: «С своей редкой находчивостью Пугачев брал иногда крепости, правильно вооруженные и защищаемые пушками, не имея ни одного осадного оружия, одною своею стремительною конницею» (Мордовцев, I, 245). Военные успехи пугачевцев отмечались в правительственном «Манифесте 19-го декабря 1774 года, о преступлениях казака Пугачева»: «…пошли далее по Оренбургской линии, брав крепосцы частию от оплошности в них находящихся командиров, а частию от слабости сил живущих в оных престарелых гарнизонных команд» (Пушкин, 6, ч. II, с. 161).

С. 21. Слушай, ведь я из простого рода… – Емельян Иванович Пугачев (1740 или 1742–1775), донской казак из станицы Зимовейская, служил в Прусскую (Семилетнюю 1756–1763 гг.) и Турецкую войны; в последней принимал участие в бою под Бендерами, за храбрость получил младший казацкий офицерский чин хорунжего. Был женат и имел трех оставшихся в живых детей (см.: Пушкин, 6, ч. I, с. 8–9, 96, ч. II, с. 161–162; Дубровин, III, 245; Лимонов и др., 11–14).

С. 22. Нас не бросали, как рыб, в Чаган. – Это воспоминание Караваева относится к событиям 6-10 июня 1772 г. Им предшествовало жаркое сражение 3–4 июня в 70 верстах от Яицкого городка с правительственными войсками. 5 июня казаки собрали круг и постановили переправиться за р. Чаган, опасаясь подкрепления неприятеля. Некоторые казаки уехали за Камыш-Самарские озера и Узени или в Бударинский форпост, однако 6 июня противник занял мост, отрезал сообщение с городком и переловил беглецов (см.: Дубровин, I, 99-102; Пушкин, 6, ч. I, с. 7).

С. 23. Непокорную чернь умерщвлять! – Слово «чернь» Есенин заимствовал, возможно, из документов Пугачевского восстания: генерал-аншеф А. И. Бибиков в письме к графу З. Г. Чернышеву 30 декабря 1773 г. сообщал, что «всего более прилепление черни к самозванцу и его злодейской толпе» (Пушкин, 6, ч. II, с. 182; ср.: Грот, 485).

С. 23. Происшествие на Таловом умёте. – Изображенные в 4-й главе события происходили в августе 1773 г. в 60 верстах от Яицкого городка на Таловском (Таловинском) умёте, то есть на постоялом дворе на реке Таловой; еще один вариант названия – Таловские Вильни (см.: Грот, 602; Дубровин, I, 152; Мордовцев, XVII, 127; Пушкин, 6, ч. I, с. 10, ч. II, с. 194).

С. 23. Оболяев – Отставной пехотный солдат Степан Максимович Оболяев (Абаляев, 1739 г. р.), арендатор Таловского умёта. Родился в селе Назайкине Симбирской губ., служил в Илеке у атамана Василия Тамбовцева и в Яицком городке у его сына Петра, был прозван окрестными жителями Еремкиной, или Ереминой, курицей, потому что «всегда оное слово употребляет и в шутку, и вместо бранного слова» (Дубровин, I, 152). От него Пугачев узнал о худом житье яицких казаков и о бунте 1771 г., открылся ему первому как государь и просил связаться с «войсковой стороной». При поездке с Пугачевым в Мечетную слободу Оболяева схватили и посадили в тюрьму на весь период Пугачевщины, секли кнутом и с вырванными ноздрями сослали на поселение (см.: Грот, 602; Фирсов, 61, 71; Мордовцев, XVII, 127; Он же, I, 253; Дубровин, I, 152, 175, 178–180, 187–189, 195; Пушкин, 6, ч. II, с. 175). Даты жизни пугачевцев здесь и далее взяты из кн.: Овчинников Р. В. Следствие и суд над Е. И. Пугачевым и его сподвижниками. М., 1995, с. 91–103; Емельян Пугачев на следствии: сб. документов и материалов / Сост. Р. В. Овчинников и А. С. Светенко. М., 1997).

С. 23. Там на улице жолклая сырость… – Диалектное прилагательное родственно глаголу «жёлкнуть» – „желтеть, более в значении блекнуть, вянуть“ и произведенному от „желтый“ (см.: Даль, 1, 531).

С. 24. От песков Джигильды до Алатыря… – Первый топоним Есенин мог почерпнуть из трех видов источников: 1) из атласов и географических карт, возможно, тщательно изучавшихся поэтом при чтении специальной литературы по Пугачевскому восстанию или при подготовке поездки по местам событий; 2) прочитать в письмах или услышать от друзей – местных уроженцев или находящихся в Азии по долгу службы – например, от А. В. Абрамова (Ширяевца) и В. Г. Шершеневича; 3) услышать во время поездки 1921 г. в Ташкент, проезжая станцию Джилга (см.: Земсков В. Письма в Ташкент (Еще несколько крупиц к биографии Есенина) – журн. «Звезда Востока». Ташкент, 1966, № 6, с. 142). В черновом автографе (РГАЛИ) Есенин написал «Джагильды» (см. варианты в наст. томе), но не воспользовался возможностью исправить слово в корректурах разных изданий поэмы. Есенин сомневался в точности орфографической передачи тюркского топонима, восходящего к двусоставному антропониму родоплеменного характера. В нем ясно просматривается вторая часть – в дословном переводе «пришел» и в значении «родился» в собственном имени, а толкование первой части затруднено большим спектром значений из-за адаптации иноязычного корня к нормам русского языка и из-за неадекватной русской транскрипции. В любом орфографическом облике топоним отсутствует в наиболее авторитетных монографиях о Пугачевщине и географических справочниках – атласах, картах, энциклопедиях, словарях. Предположительно, Есенин имел в виду реку Джангильды – приток Уила, находящуюся на территории Казахстана, между Каспийским и Аральским морями, несколько севернее их, по административно-территориальному делению начала XX века – в Уральской области. К событиям Пугачевщины отношения не имела, кроме расселения там татар-сподвижников (см.: Самоделова Е. А. К автографу «Пугачева» С. А. Есенина… – сб. «Есенин академический», с. 102–107). Также существует точка зрения, что Джигильды – это «Джигертау, горная цепь в Оренбургской губ.» (Поэты-имажинисты / Сост., подгот. текста, биогр. заметки и примеч. Э. М. Шнейдермана. СПб., 1997, с. 493).

С. 25. Идет отомстить Екатерине, // Подымая руку, как желтый кол… – Есенин основывался на сведениях о том, что Екатерина II руководила заговором Орловых по свержению с трона и убийству Петра III. Образ императорской карающей руки – „желтого кола“ – возник на перекрестье двух источников: 1) кол – обычное крестьянское орудие убийства в драке или на войне; 2) осиновый кол, по народному поверью, – верное средство против восстававших по ночам покойников; его вбивали в могилу грешника. В результате введения созданного образа убиенный царь выступает как народный герой, борец за справедливость и одновременно как противник нечистой силы, под которой в данном случае понимается императрица.

С. 25–27. Разбив белый кувшин // Головы его ~ Который, череп разложив как горшок, // Варит из медных монет щи… – Существует обычай закрывать покойнику глаза медяками, класть монеты ему в рот и бросать в могилу, что основано на верованиях о загробном мире. Близкие образы головы – белого кувшина и черепа – горшка созданы Есениным в духе фольклорной традиции, в первую очередь – старинной необрядовой песни «Ни сиди девка дома вечером…» (запись 1885 г. в д. Чернышевке Данковского у. Рязанской губ.) и духовного стиха «Голубина книга сорока пядень», который поэт мог прочитать в Сборнике Кирши Данилова или услышать его вариант от странствующих калик. Символика этих произведений в определенной степени опирается на мифологические (и апокрифические) представления о начале мироздания – о творении земном из тела первопредка – и соотносится с языческим ритуалом жертвоприношения. Ср.:

 
А и белой свет ‹зачался› – от лица Божья,
Со‹л›нцо праведно – от очей его,
Светел месяц – от темечка,
Темная ночь – от затылечка,
Заря утрення и вечерняя – от бровей Божьих,
Часты звезды – от кудрей Божьих!
 

и

 
Я из рук, из ног скомью сделаю,
Я из тела твоего – пирагов напику,
Я из крови твоей – пива наварю,
Я из мозга твоево – вина накурю,
Я из галавы твоей чару вытачу…
 

(Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М.—Л., 1958, № 59; Песни Рязанской губернии – журн. «Живая старина». СПб., 1894. Вып. II. Отд. IV. Смесь, с. 287)

С. 26. Что ей Петр? ~ Только камень желанного случая… – Лингвистическая игра, основанная на этимологии: древнегреч. именем Петр – Πετρos переведено в Библии арамейское имя Кифа – «камень» (см.: Нестерова О. Е. Петр. – Мифологический словарь / Гл. ред. Е. М. Мелетинский. М., 1991, с. 439).

С. 27. Зарубин – Яицкий казак Иван Никифорович Зарубин (1736–1775) – наиболее известный и авторитетный деятель Пугачевского восстания. Зарубину в числе немногих доверенных лиц (среди них также Караваев и Шигаев) уже в одну из первых встреч на Таловском умёте Пугачев, разыгрывавший роль царя Петра III, открыл истинные планы завоевания царства и свое настоящее имя. – См. у Есенина: «Да здравствует наш император // Не Емельян, а Петр…» Зарубин давно ожидал увидеть странствующего государя в подтверждение бродившим слухам о тайном появлении Петра III на Яике, лично привез знамена Пугачеву на умёт. Правительственные чиновники обвинили Зарубина в укрывательстве Пугачева от сыскной команды, направленной на Таловский умёт, ибо он вместе с Мясниковым (о нем см. ниже) увозил бунтовщика на Усихину Россошь. Казакам Зарубин был прежде известен под прозвищем Чика, сохранившемся в черновом автографе поэмы Есенина (см. варианты) и обозначающем в диалектах: 1) «чи́кать» – прыгать на одной ножке (наша запись в с. Константиново Рязанской обл.); ударять палкою при игре в кляп, чиж и др.; производить резкие, отрывистые звуки; 2) «чик» – бой, тор, езда, гон, толкотня, стойка извозчиков; 3) «чикилдать» – хромать (см.: Даль, IV, 604). Прозвище Чика зафиксировано в юмористической былине «Ловля филина» (см.: Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899–1901 гг.: В 3 т. Т. 1. Ч. II. М., 1904. №№ 190, 194, 197; Былины Севера: В 2 т. Т. 2. М.—Л., 1951. №№ 200, 218).

С. 28. Любит шкуру свою и имя ~ Знайте, в мертвое имя влезть… – По народным представлениям, имя отражает сущность человеческой личности: некрещеный младенец не считался полноценным человеком; слова «дитя», «ребя» – среднего рода и не указывают на половую принадлежность. Человек не волен выбирать себе имя – им «нарекают»; церковное имя связывало человека со временем (днем) его рождения или – чаще – крещения и сразу же ставило его под защиту соответствующего святого покровителя. Смена имени при тяжелой болезни, принятии духовного звания или иных чрезвычайных обстоятельствах свидетельствовала о переходе человека в иное качество, о его «перерождении» и носила «посвятительный» и защитный характер. В древности имя подчеркивало веру человека в свое тотемное происхождение: ср. у Есенина упоминание зверя в связи с этим (см.: Самоделова Е. А. Символика животного мира в «Пугачеве» С. А. Есенина. – Журн. «Revue des Etudes Slaves», Paris, LXVII/1, 1995, р. 35–48; Она же: Роль имен в поэме С. А. Есенина «Пугачев»: Историческая правда и вымысел – журн. «Есенинский вестник». Вып. 4. Рязань, 1995, с. 32).

С. 29. Уральский каторжник. ~ Я три дня и три ночи искал ваш умёт… – Действие 5-й главы относится ко 2 октября 1773 г., когда в ставку Пугачева на старице реки Сакмары явился отпущенный из Оренбургской тюрьмы Хлопуша (см.: Дубровин, II, 44). Время блуждания Хлопуши в поисках Пугачева не зафиксировано в исторических монографиях.

С. 29. Хлопуша – Афанасий Тимофеевич Соколов (1714–1774) родился в с. Мошкович Тверской губ. и был крестьянином вотчины архиерея Митрофана, затем жил в Москве в извозчиках, где вместе в двумя солдатами Коломенского полка попался на воровстве серебра, назвался беглым солдатом Черниговского полка и был прогнан шесть раз сквозь строй из тысячи человек. Потом бежал домой, где провел три года; в Торжке при выменивании краденой лошади был уличен, высечен кнутом, отправлен на жительство в Оренбургскую губ. и поселился в Бердинской слободе, женился и ходил на работу в с. Никольское к коллежскому советнику Тимашеву, а затем работал на Покровском медном заводе графа А. И. Шувалова. Там с двумя подговоренными им крестьянами ограбил возвращающихся с Ирбитской ярмарки четверых татар на шести лошадях с деньгами и товаром (эти сведения Есенин запечатлел в черновом автографе – см. варианты: «Грабил татарских купцов из Ирбита»), за что был вторично наказан кнутом, а также вырыванием ноздрей с клеймением лица и сослан на каторжную работу в Тобольск. Оттуда он бежал с намерением пробраться к жене в Берду, но в Сакмаре был пойман, в третий раз высечен кнутом и отправлен в Омскую крепость, а при новом побеге закован в железа в Оренбургской тюрьме (см.: Дубровин, II, 36–37. Сноска 3).

Свое прозвище Хлопуша мог приобрести как на Урале, так и раньше, находясь еще в Центральной России. Согласно первому предположению, «прозвище свое Хлопуша получил, вероятно, от дубового железом окованного песта, которым толкли руду на уральских заводах» (Шкловский В., И сегодня сегодняшний, с. 635–636). По второму предположению, возможны причины прозвища: от «хлопать» – по роду крестьянских или извозчичьих занятий, например, сильного хлопанья кнутом; «хлопуша» – «хвастун, враль» – так могли отзываться сообщники или свидетели лживых его показаний на суде; от «хлап» – «карта холоп, валет» – по холопьему происхождению или картежной игре (написание «Хлапуша» зафиксировано в следственных материалах) (см.: Пугачевщина, II, 107; Даль, 4, 549–550).

С. 29. Тучи с севера сыпались каменной грудой ~ И цепами дождя обмолачивал. – Резкую смену атмосферных осадков и быстрое наступление зимы в октябре 1773 г. отмечал акад. П. И. Рычков: 13-го числа «во весь сей день и в ночи шел дождь»; 14-15-го «были нарочитые уже морозы… На 16-е число с вечера пошел снег…» (Пушкин, 6, ч. II, с. 211–212, 215–216).

С. 30. Прорубились ли в Азию бунтовщики? – Известно, что чуть позже Пугачевское восстание охватило Южный Урал, по которому проходит условная граница с Азией, и «все деревни и села между Челябинском, Екатеринбургом и Шадринском поступили в руки мятежников» (Дубровин, II, 360–361). Перефразировка из «Медного всадника»: «Природой здесь нам суждено // В Европу прорубить окно» (Пушкин, IV, 378).

С. 30. Смейся, человек! ~ Посылаются замечательные разведчики. – В ставку Пугачева был заслан арестант Хлопуша, которого для выполнения ответственного поручения выпустил из тюрьмы оренбургский губернатор с подсказки г-на Тимашева – бывшего хозяина арестованного. По этому поводу военный историк вложил шутливую реплику в уста Пугачева: «Разве лучше тебя некого было губернатору послать?» Пугачев имел разговор с Хлопушей при поручительстве казака Максима Шигаева, с которым тот сидел одновременно в Оренбургской тюрьме по делу о восстании яицких казаков 1772 г. Пугачев приказал первое время следить за Хлопушей, но потом стал относиться к нему с большим доверием (см.: Дубровин, II, 44–45).

С. 30. Был убийца и фальшивомонетчик. – В действительности Хлопушу не обвиняли в убийствах; Есенин, вероятно, опирался на художественный вымысел Пушкина в «Капитанской дочке»: «…и эта рука повинна в пролитой христианской крови. Но я губил супротивника, а не гостя; на вольном перепутьи да в темном лесу, не дома, сидя за печью; кистенем и обухом, а не бабьим наговором» (Пушкин, VI, 502).

С. 31. Вдруг… три ночи назад… губернатор Рейнсдорп… – Губернатор Оренбурга в 1763–1781 гг. генерал-поручик Иван Андреевич Рейнсдорп (1730–1781) заслужил у современников репутацию недальновидного и трусливого военачальника: он не запасся продовольствием для горожан на случай возможной блокады и стал виновником наступившего голода; вместо ведения выигрышных в начале осады боев занял оборонительную позицию; ответил на послание Пугачева ругательным письмом – «Пресущему злодею и от Бога отступившему человеку, сатанину внуку, Емельке Пугачеву…» – и получил еще более оскорбительный ответ; в своем воззвании 30 сентября 1773 г. пытался отпугнуть горожан от Пугачева ложным сообщением о его якобы рваных ноздрях, но вызвал обратный эффект – еще большую уверенность жителей Оренбурга в истинности «государя»; послушался наивного совета добыть «языка» с помощью расставленных вокруг крепости капканов, над которыми насмехались казаки и даже сами осажденные; для оправдания своей бездеятельности в ответственнейшие моменты прибегал ко лжи, будто мятежники «прокрались» в пригород Берду во время тумана нечаянно, хотя П. И. Рычков с иронией писал в своем журнале: «Могло статься, что в иной слободе был туман, но в городе во весь сей день никакого тумана не было» (цит. по: Дубровин, II, 383. Сноска 3, а также с. 33–35, 68, 286–290, 383; Мордовцев, I, 230–234, 262; Пушкин, 6, ч. I, с. 20, 33, 105. Примеч. 51).

Всеобщее восприятие Рейнсдорпа как комической фигуры введено в научную и художественную литературу и узаконено в ней Пушкиным – см. его записи устных воспоминаний баснописца И. А. Крылова с отзывом об оренбургском губернаторе – «человек очень глупый» (Пушкин, 8, 359) и главу X «Осада города» из «Капитанской дочки». Екатерина II высоко оценила оборону Оренбурга Рейнсдорпом. (Подробнее см.: Самоделова Е. А. Историческая основа «Пугачева» С. А. Есенина – сб. «Начало». Вып. 3, М., 1995, с. 111–154).

С. 31. И дворянские головы сечет топор – // Как березовые купола… – Бунтовщики казнили одетых в дворянское платье людей и миловали остальных: «Тогда-то сии кровожаждущие звери всех попадающихся им в немецком платье, яко по мнению их в богопротивном, думая быть дворян и чиновных, коих будто народных мучителей предприяли истребить… из захваченных же ими солдат ни один почти не умерщвлен, а только у всех косы обрезаны были» (Пушкин, 6, ч. II, с. 352, ср. также с. 168). Виды деревьев, легшие в основание художественных тропов, не случайно подобраны в 5-й главе, повествующей об Оренбуржье. Береза и липа («липовая медь» у Есенина) наиболее типичны для Оренбургской губ. (см.: Энцикл. словарь, XXII, 132).

С. 31. Ты, конечно, сумеешь всадить в него нож? ~ И в карманах зазвякает серебро, а не камни. – Насчет предложения Хлопуше убить Пугачева Есенин преувеличил. Все историки в унисон сообщают о поручении Рейнсдорпа переслать с каторжником в лагерь Пугачева увещевательные манифесты, а Н. Ф. Дубровин к этому добавляет сведения о задании разоблачить самозванца в глазах казаков и при их содействии доставить бунтовщика в Оренбург – это уж при самых благоприятных обстоятельствах, а также сжечь порох и заклепать пушки. Рейнсдорп пользовался тактикой подкупа: сама Екатерина II постепенно увеличила плату до 10 тыс. руб. за живого Пугачева, хотя первоначально считала это недостойным (см.: Дубровин, II, 37, 44; Пушкин, 6, ч. I, с. 19, ч. II, с. 199; Мордовцев, I, 232; Грот, 504).

С. 32. Подуров – Впервые упомянут в черновом автографе в авторской ремарке к 4-й главе (см. варианты), откуда был справедливо вычеркнут Есениным, так как в действительности этот оренбургский казачий сотник появился в стане Пугачева несколько позже – 27 сентября 1773 г.

Тимофей Иванович Подуров (Падуров, 1723–1775) вел переписку Пугачева, пользовался полным его доверием. Пугачев советовался с ним 23 марта 1774 г. о дальнейших действиях после поражения под Татищевой крепостью. Захвачен в плен между Каргалой и Сакмарским городком в начале апреля 1774 г. при разгроме пугачевцев. Ему был вынесен приговор «повесить в Москве», несмотря на привилегию депутата Уложенной комиссии (1767) не быть «казненным смертию» (см.: Дубровин, I, 25–26, 41, 134, III, 361–362; Пушкин, 6, ч. I, с. 27–28, 33, 44, 80, 105, 140, ч. II, с. 147–148, 282; Грот, 629; Мордовцев, I, 227, 234, 261, 262; Фирсов, 91, 159. Сноска 1; Пугачевщина, II, 187).

С. 32. Завтра ж ночью выбегу волком // Человеческое мясо грызть. – Образ волка постоянно включался в сравнение с разбойником в Екатерининскую эпоху. В манифесте правительства от 29 ноября 1773 г. звучит мольба к Богу обратить свой праведный гнев на «хищного волка» Емельяна Пугачева, развращающего «овец паствы» господней (Пушкин, 6, ч. II, с. 154). Историки конца XIX века отмечали: «разбойники были волчьи натуры», «такому травленому волку, как Пугачев, легко было ускользнуть из всяких ловушек» (Фирсов, 45; Мордовцев, I, 195). По указанию Рейнсдорпа на конных пугачевцев были поставлены волчьи капканы.

С. 33. Вам не взять Оренбург… – В то время Оренбург считался крепостью, построенною по всем правилам инженерного искусства, вооруженною 70-ю разнокалиберными орудиями на 10-ти земляных бастионах и 2-х бастионах на крутом правом берегу реки Яик, с 4-мя выходами из города. Для восставших казаков Оренбург являлся главным пунктом края, а в случае неудачи оттуда имелся путь отступления в Золотую Мечеть (легендарная вольная казачья община на берегу Каспийского моря), Персию или Турцию (см.: Дубровин, II, 29, 31–32, III, 147–148).

С. 33–34. Хлопуша не станет биться. ~ Трахнем вместе к границам Уфы. – Хлопуша, начавший подготовку к штурму Оренбурга, предложил добыть артиллерию и порох на заводах, расположенных за рекой Сакмарой. Из исторических источников известно, что Хлопуша действительно сначала отказывался от предложенного Пугачевым офицерского чина, мотивируя свой отказ неграмотностью. Не умеющий читать и писать Пугачев убеждал: «У нас и дубина служит вместо грамоты» (Дубровин, II, 114).

С. 34. В стане Зарубина. – Зарубин (о нем см. также с. 514 наст. т.) носил чин пугачевского генерала и фельдмаршала, был правою рукою Пугачева в его военном совете, а позже самостоятельно вершил дела порой решительнее самого главного бунтовщика. 6-я глава поэмы может быть предположительно соотнесена с периодом поселения Зарубина в с. Чесноковке, в 10 верстах от г. Уфы, когда 29 ноября 1773 г. Пугачев приказал ему, находившемуся на Воскресенском заводе Твердышева в Уфимском уезде, принять начальство над собравшимся в уездном центре ополчением. Зарубин стал полным хозяином Башкирии и прилегающих к ней провинций и мало считался с военной коллегией, сам творил суд и расправу, назначал атаманов и полковников, окружил себя свитой. Зарубин щадил духовенство, видя его влияние на народ. Около дома этого «фельдмаршала» стояли две виселицы для устрашения, под наметом из соломы хранились боевые орудия. По мнению правительства, Зарубин был «великий плут» (Грот, 630).

С. 35. Оренбург, осажденный Хлопушей, // Ест лягушек, мышей и крыс. – Оренбургская блокада длилась 6 месяцев, с 5 октября 1773 г. по 23 (или 29 – так как 28-го Пугачев наведался в Берду и причинил некоторый ущерб городу) марта 1774 г. Пугачев не собирался брать город приступом: «Не стану тратить людей, – рассуждал он, – а выморю город мором» (Пушкин, 6, ч. I, с. 21). У мятежников поддерживался строгий военный порядок, почти каждый день проводились артиллерийские, кавалерийские и пехотные учения. Пугачевцы постоянно вели переписку с гарнизоном крепости, перехватывали курьеров и уничтожали запасы продовольствия. Большая часть лошадей, которых кормили хворостом из-за недостатка в сене, пала и послужила пищей для горожан, в результате чего им пришлось прекратить конные вылазки за город. По предложению акад. П. И. Рычкова, стали жарить бычьи и лошадиные кожи и, мелко изрубленные, добавлять в хлеб, что привело к болезням. По другому рецепту, пекли и варили говяжьи и бараньи кожи и продавали на базаре по цене ниже хлебной. Падуров писал губернатору: «…а здесь небезызвестно, что вы и мертвечину в честь кушаете» (Пушкин, 6, ч. II, с. 105, сноска 51; см. также Мордовцев, I, 234; Дубровин, II, 290; Пушкин, VI, 501).

С. 35. Шигаев – Максим Григорьевич Шигаев (1726–1775), яицкий казак, активнейший участник восстания 1772 г. в Яицком городке, один из 4-х уполномоченных по горячим следам событий отстаивать интересы казачества в Санкт-Петербурге.

На Таловском умёте Шигаев познакомился с Пугачевым, затем собирал для него казаков по верхнеяицким форпостам и успел привести до ста человек во время осады Оренбурга. Шигаев был поименован «графом Воронцовым» и назначен полковником. Во время отъезда Пугачева в Яицкий городок и Татищеву крепость оставался за него в Берде начальником восставших под Оренбургом и держал блокаду строже, чем она была при самозванце. Шигаев был назначен судьей и заведующим раздачей хлеба и денег в военной коллегии, учрежденной Пугачевым для управления краем и войсками после осады Оренбурга. К Шигаеву обратился с вопросом «что делать?» Пугачев 23 марта 1774 г. – на следующий день после поражения под Татищевой. Официальные власти тоже высоко, хотя и неодобрительно, характеризовали Шигаева: «весьма не глуп, тверд и был несколько раз в Петербурге», считали одним «из начальных способников злодейских», утверждали, что он «был злодейским любимцем» (Грот, 630). Казнен одновременно с Пугачевым (см.: Дубровин, II, 386; Пугачевщина, II, 107; Фирсов, 70, 91; Мордовцев, XVII, 128–129; Он же, I, 44, 251; Пушкин, 6, ч. I, с. 25, ч. II, с. 173–174, 220, 300, 315).