Текст книги "Поиск-92: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Сергей Другаль

Соавторы: Андрей Щупов,Игорь Халымбаджа,Герман Дробиз,Валерий Брусков,Михаил Немченко,Николай Орехов,Виталий Бугров,Дмитрий Надеждин,Алексей Константинов,Семен Слепынин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

…В некоторых случаях необходим образец для подражания…

Пример показывать другим – это мы уже проходили; это уже было: примерным трудом, примерным поведением и прочими примерными вещами убеждать окружающих. А людям наплевать. Ты какого-нибудь дядьку убеждаешь, убеждаешь, а ему наплевать – по фиг все… В лучшем случае скажут: „Не надо нас учить жить!“ – и пошлют подальше.

…Так есть ли смысл возвращаться?.. Нервы себе жечь лишний раз? Хватит! Полежим на Трансплутоне.

…Полежим на Трансплутоне?..

Благо, от такого лежания пролежней не появится. Вон сколько народа там лежит. И что, все дураки, что ли? Ведь лежат, не возвращаются. А тут умный один нашелся, на подвиг за правое дело поднялся… Вообще-то, что мне другие? Там ведь и от темных лежат. Так мне и за них ответ держать?

…Каждый отвечает за свои поступки сам…

Интересно, что думают они? Вот будь я за темных, как бы я рассуждал?

…Интересно…

Да очень даже просто, я рассуждал бы примерно так. Сейчас вернемся, осмотримся-обживемся и за дело. Перво-наперво я бы всех дядек, всех-всех-всех, запугал до неприличия. Они боятся, когда до шкуры доходит дело. Запугал бы я их и заставил делать то, что мне необходимо.

…Но для этого надо не просто запугать…

Страх – дело такое: сегодня страшно, а назавтра уже привыкли. Сегодня соседа в подъезде зарезали – страшно. А назавтра – „Да у нас через полчаса на каждой площадке кого-нибудь режут – обычное дело!“ – дядьке уже не страшно. Надо еще унизить. Но не прямо в лицо бросить оскорбление – это потом, не сразу, – а довести до такой степени унижения, чтобы дядька, поедая дерьмо, был доволен и считал, что лучшего дерьма на свете никто не ест. Чтобы он утирался от плевков и думал: „Ты смотри, какие плевки хорошие! Да как часто!“.

И непременно запугать всех. Дядьки любят, чтобы „все тоже“. Им так спокойнее. А если кто завозникает, так дядьки сами разберутся: „Все дерьмо едят, а ты лучше, что ли, сукин сын?!“.

А мне говорили, что я за светлых. Вот это да! Из меня отличный темный! Я почему-то прекрасно знаю, как надо рассуждать и что делать с темной стороны, и абсолютно не представляю, как со светлой. Даже не знаю, за что зацепиться.

…Типа такого что-нибудь – отдай свой кусок ближнему?..

Нет, не то. Практика показывает, что когда я отдаю одному, видя это, тут же пристает другой, за ним трети! В результате я остаюсь ни с чем и сам начинаю просить. И не дай бог, кто-то сжалится надо мной и подаст – этот человек пропал так же, как и я.

Честность? Хорошо быть честным, когда любой старается обмануть и обманывает.

…Доброта?..

Никакой доброты не хватит на тотальное зло. Сам озвереешь, и тогда появится доброта с зубами. А это уже не совсем доброта. Мир давно свихнул мозги на этой почве! Куда уж мне с моим умишком, если человечество на протяжении веков не могло справиться с задачей.

…Но коли светлые держатся за Землю, за человечество, значит что-то было? Значит что-то находили! В противном случае на планете давно бы хозяйничали темные…

Это должна быть штука неисчерпаемая, не зависящая от сиюминутности. Любовь? „Ол ю нид из лов!“ – как пел гений?

…А что, если действительно любовь, только не на уровне секса и платонического воздыхания по предмету безмерного обожания…

Любовь другого порядка?

…Да, так. Моральный урод не способен на любовь, поскольку любовь не является моральным уродством. Единственная вещь, которая выдерживает всю мерзость и возрождается. За что женщины любят цветы?..

Э-э-э… за то, что цветы есть выражение на практике категории прекрасного. Прекрасное не замажешь никаким дерьмом, в этом плане оно абсолют, оно вечно, в силу своего совершенства.

…То есть, любовь именно нужного нам порядка – стремление отождествить это прекрасное с собой, слиться с ним…

Это уже другая любовь, не похоть членистоногих и членисторуких.

…Это любовь не „за что-то“ (за доброту, ласку, богатство), это любовь „потому что“ (потому что это прекрасно)…

Может, по этому признаку и идет разделение? Здесь проходит терминатор человечества? А я? Я могу так любить?

…Не знаю…

Но я хотел бы!

…Хотеть не вредно, говорят дядьки. Надо стремиться к этому…

Интересно получается: неумение любить – маркер серых!

Наличие стремления – светлая ориентация? Неумение и отсутствие стремления – темная?

А в чем моя задача? Как же я других научу любить, если сам не умею?

…Никого и не надо учить, никому ничего не надо доказывать, убеждать! Каждый созревает сам…

И делает выбор… И сам отвечает за свой выбор?

…Потому-то многие и лежат на Трансплутоне, что надо самому выбирать…

…В мире две силы – созидающая и разрушающая. Созидающая – это любовь. Разрушающая – это?..

Это антилюбовь!».

Совсем рядом пролетел мертвый спутник. Равин проводил его глазами и вдруг понял: мысли, несколько мгновений назад прозвучавшие, не совсем его мысли. «Кто со мной разговаривал?» – подумал он и посмотрел вниз, в темный глаз тайфуна. Неизвестное существо все еще находилось там.

– Кто ты? – спросил Равин.

– Я жду, когда ты сделаешь выбор, – пришел ответ.

– Но кто же ты?!

Ответа не последовало, и в облаках уже никого не было. Зато Владислав Львович увидел знакомую с детства белую бабочку земной космической станции. Сердце радостно забилось. Владислав Львович, стараясь не попасть в поле зрения иллюминаторов, подлетел к станции со стороны стыковочного узла, и то, что открылось глазам, заставило его вцепиться в поисковый щуп.

Люк станции был открыт, в нем возился, выбираясь наружу, космонавт, а метрах в двух в стороне пульсировало серебристое облачко, подобно амебе выпрастывающее многочисленные ложноножки, постоянно изменяющее внешние очертания. Космонавт не видел облачка, да и не мог увидеть – слишком узка у человека воспринимаемая полоса спектра излучения.

Равин понял, что наблюдает развитие той самой трагедии: космонавты выйдут в космос, закроют люк, а эта гадина не даст его открыть. Мужики погибнут? Ну уж дудки! «Сейчас, ребята, помогу, сейчас я оформлю дело, как надо», – сказал мысленно Равин, сконцентрировал всю, на какую был способен, энергию перемещения и направил дикую силу броска на серебристое облачко. От удара о внешнее поле энергокапсулы у Владислава Львовича потемнело в глазах, но он напал неожиданно, и существо не успело создать мощную защиту, поэтому поле удалось пробить, и Равин, вцепившись в вязкую массу облака, увлек его за собой как можно дальше от станции, от Земли.

Существо опомнилось и попыталось охватить Равина выростами, стечь по рукам к голове. Равин вывернулся и несколько раз ударил облако коленом. Но существо было сильнее, Равин это понял по замедлившемуся, а потом совсем прекратившемуся полету. Облако рванулось в руках, и Равин увидел, что держит за горло Максвела. Равин, скорее от страха, ударил, целя в ржавое кольцо, но кулак столкнулся непонятно с чем, и встречный страшный удар отшвырнул Владислава Львовича. Он закувыркался в пространстве, однако сумел быстро справиться от удара и остановил вращение.

«Чем этот гад меня?..» – подумал Равин, обернулся к карлику и все понял. Максвел из лилипута превратился в пятиметрового, он просто резко увеличился в размерах, словно взорвавшись.

Максвел бросился в атаку. Владислав Львович ушел на сотню километров вниз, оглянулся, но Максвел оказался рядом. Равин метнулся по дуге, сделал бросок в новую точку пространства. Максвел возник в двух шагах. Владислав Львович понял, что в открытом космосе ему не уйти. Оставалось одно – спрятаться на какой-нибудь планете. Внизу проплывали венерианские облака. Равин, не раздумывая, нырнул к поверхности. Покружив над вершинами исполинского горного хребта, заметил глубокую расщелину и скользнул в нее.

Максвел появился в облаках и повис в нерешительности. Равин, наблюдая из-за каменного уступа, понял, что тот его не видит.

И вдруг Максвел начал быстро раздуваться. Он закрыл собою половину неба, сквозь него проступили очертания облаков, а он продолжал и продолжал расти в размерах, становясь прозрачнее, разряженнее.

Равин похолодел: плохо дело. Если Максвел хотя бы одной частицей своего тела коснется его, то тотчас же сконцентрируется в этой точке, и спасения уже не будет.

Максвел разрастался на глазах, обтекая вершины горного хребта, заполняя каждую расщелину.

Владислав Львович, собираясь бежать, вскочил. Тело Максвела дрогнуло, он увидел свою жертву. Но тут что-то произошло. Словно прокололи баллон аэростата – Максвела перекосило, начало скручивать, рвать лоскутьями. Поднялся чудовищной силы вой. Пытаясь спасти оставшееся, Максвел дернулся в сторону, но его продолжало стягивать к какому-то одному центру. Уже скомкались, как мокрая простыня, правая нога, бок, всасываемые мощным «пылесосом».

Равин вылетел из расщелины, посмотрел вверх. На вершине скалы раскачивался под ураганным ветром венерианец. Владислав Львович опешил. Жора-венерианец пожирал Максвела, от которого уже осталась одна голова – гигантская, с выпученными глазами. Голова сморщилась, но еще держала форму.

Венерианец раскалился до вишневого цвета, затем стал ярко-красным. Остатки головы съежились и с протяжным воем закружились вокруг него.

Равин догадался, что сейчас произойдет, и закричал:

– Не надо, Жорка! Остановись!

Жора раскалился до ярко-лимонного цвета, по его телу пробежала белая трещина-молния, и ударила ослепительная вспышка взрыва.

Сердце у Владислава Львовича остановилось.

– Жорка!!! – закричал он. – Жора! – Равин мгновенно оказался на вершине скалы. – Жорка, что ты наделал? Зачем, Жора? – Равин, размазывая слезы, завис над оплавленной площадкой. Мелкие остывающие капли покрывали все вокруг. – Друг Жорка, значит ты все понимал, умница… Значит, ты… Ты просто не умел разговаривать. Но я бы тебя научил!.. Жора-Жорка…

Равин замолчал, заметив в углу площадки под нависшими обломками какое-то движение. Два маленьких смоляных листочка, прижавшись друг к другу, прятались между камней.

«Дети», – понял Равин. Он подлетел к ним.

– Ох вы, мои маленькие ребятишки, что же нам теперь делать? Нет папки больше.

Два листочка доверчиво развернулись.

У Владислава Львовича защемило сердце.

– Да я и играть-то с вами не умею. – Равин вздохнул – Теперь я буду вам папкой.

Мчащиеся низкие тучи озарились прерывистым светом, в них возникла воронка, и в самом ее центре повисла сигара штурмового корабля темных.

Равин поднялся на метр над площадкой, оглянулся на маленьких венерианцев.

– Подождите-ка меня, мальчики-девочки. Я сейчас с гостями разберусь.

Он взмыл над пиком и остановился так, чтобы его увидели с корабля. Надо было увести штурмовиков, отвлечь на себя. Иначе темные выжгут на Венере то единственное, что имеется – первые комочки жизни, пусть и не гуманоидной, пусть чужой, но жизни, и к тому же, разумной.

На корабле его увидели. Засветилась, разворачиваясь, груша силового трала-ловушки.

Равин холодно усмехнулся.

– Давай-давай, пошевеливайтесь, нелюди.

Уловив момент, когда трал развернется для захвата, Владислав Львович вылетел за пределы атмосферы. Он знал, теперь темные не выпустят его из своих прицелов и будут преследовать. Ну что ж, поиграем в догоняшки.

Корабль выпрыгнул из облаков, как косатка из воды.

«Марс», – послал Равин свой энергетический импульс в точку переноса. Под ногами помчались барханы холодной марсианской пустыни. Однако впереди над горизонтом обозначился черный корпус корабля. Равин развернулся на месте. Сзади тоже летел корабль.

«Куда теперь?» – подумал Равин.

С обоих кораблей выбросили тралы, светящиеся щупальца стремительно приближались.

– Равин!

Владислав Львович вздрогнул, не понимая, кто его окликнул.

– Равин, ты меня слышишь?

Владислав Львович понял, что голос звучит у него в голове.

«Слышу, – мысленно ответил он. – Что надо?».

– Равин, подпусти тралы к себе поближе и прыгай вверх. Я тебя жду.

– Кто ты?

В ответ в голове раздалось:

– Пам-парач-па-бум-па-бум-па!..

– Понял, – ответил Равин. На душе у него полегчало.

Корабли с развернутыми ловушками приближались, Равин прикинул скорость, время касания и в последний момент, когда тралы готовы были захлестнуть его, рванулся вверх. Под ногами полыхнула вспышка.

Равин оказался внутри непонятного сооружения, почти без стен. Несколько плоскостей удерживались тонкими нитями. Он сидел на скамье, рядом сидел трехметровый робот-медвежонок.

– Меня зовут Тяг. Смотри!

Два черных корабля кружились над пустыней, не в силах расцепить тралы.

– Устроили мы им карусель, – сказал Тяг. – Ну да хватит, пора кончать.

Он что-то сделал своей руко-клешне-лапой под решетчатой фермой, и черные сигары внизу превратились в два огненных шара. Шары по инерции сделали оборот и погасли.

– Вот так-то. – Тяг повернулся к Равину. – Ты у нас молодец. – Он коснулся руко-клешне-лапой плеча Владислава Львовича. – Когда все кончится, прошу в гости. Я живу на Уране. До встречи. Передаю тебя с рук на руки.

На секунду в глазах встала бесцветная вспышка переноса, и Равин оказался сидящим в кресле, в знакомой комнате с зелеными стенами, округляющимися к полу. В кресле напротив сидела Эльза Марковна. Тут же были Светлана, Януш и еще трое незнакомых сверхлюдей, рассматривающих Владислава Львовича с неподдельным интересом.

– Значит вы полагаете, что жизнь на Венере разумна? – спросил один из сверхлюдей, опуская всякие приветствия.

Равин секунду смотрел на него, приходя в себя.

– Да. Жизнь на Венере разумна. Там осталось двое маленьких. Их родитель погиб…

– Дети уже под нашим контролем. Вам удалось установить контакт с существом, жившим в пяти измерениях. Поздравляю.

– Похвально, Владислав Львович, – сказала Эльза Марковна. – Судя по вашим поступкам, вы сделали выбор.

Светлана вскочила, подбежала и чмокнула Равина в щеку.

– Ну, Владислав, я в восторге от тебя. Сегодня вечером, как и договаривались, жди меня ужинать. Только купи чего-нибудь вкусненького – v тебя холодильник совершенно пустой.

Равин затряс головой.

– Постой же, Светлана! Да погоди ты, Свет! – уклонился он от ее поцелуя. – Эльза Марковна, что говорит эта барышня? О каком вечере?

– О сегодняшнем, Владислав Львович. Вы возвращаетесь по петле времени к моменту потери узла стабильности. Или вы не желаете возвращаться?

– Еще чего!

– Тогда несколько слов перед отправлением. Теперь, когда вы вернетесь в исходную точку своего конфликта и вновь станете землянином, все, чему вы здесь научились и чем стали обладать, сохраняется. Учтите это и не совершите непоправимого поступка, когда придется решать человеческие проблемы. Помните, мы всегда с вами.

– Так все-таки я человек или нечеловек?

– Вы – серый, А теперь… – Она встала. – Время подходит, давайте прощаться.

Равин встал. Светлана положила ему руки на плечи:

– До встречи на Земле, Владик. Будь умницей. – Она быстро поцеловала его и отошла.

Подошел Януш, пожал руку.

– До встречи. Я приеду в ваш город.

Подошли трое сверхлюдей и тоже пожали руки.

Равин стоял и не знал, что делать.

– Ну и куда мне? – спросил он.

– Как обычно – сквозь любую стену, Владислав, – ответила Светлана и помахала ладошкой.

Равин нерешительно направился к левой стене.

– Успеха! – сказали все, словно сговорившись.

– К черту! – Равин шагнул в стену.

Финал. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Червякин, не обращая внимания на появившегося Ра-вина, разговаривал по телефону. За окном, сгущая вечерние сумерки, моросил дождь. Где-то глубоко в душе Владислава Львовича неприятным холодком шевельнулся страх, но он подавил его, шагнул к заваленному рукописями столу и сел в кресло. За окном ослепительно полыхнула молния, прокатился оглушительный раскат грома.

– Вы меня извините, – Червякин бросил на аппарат телефонную трубку, – разговор важный был. А вы, простите?..

Владислав Львович молча смотрел на Червякина.

– Ах да, да, ну конечно! – Червякин всплеснул руками. – Равин Владислав Львович! Я не ошибаюсь?

– Да нет, не ошибаетесь.

– Сейчас, сейчас… – Червякин начал перекладывать с места на место папки, бумаги. – Где же она?.. Вот, нашлась!.. – Он положил перед собой папку с рукописью, развязал тесемки.

Договор на месте, сверху лежит, отметил Равин.

– Вы уж нас извините, Владислав Львович, за задержку с отзывом. Фонды, лимиты, семинары – текучка, понимаете, заела, а вот действительно стоящими делами заняться некогда…

«Болтай, болтай, тварь копытная», – подумал про себя Разин.

– Что же касается вашего рассказа, то мы будем его издавать. Завтра редсовет, а через недельку сможете получить гонорар. – Червякин ехидно улыбнулся. – Отличный получился рассказ, у меня до сих пор мурашки по спине бегают. Кое-какие шероховатости есть; но мы их вместе исправим, подкорректируем – не это главное. Главное, что вы уже через недельку получите свой гонорар согласно договору…

– Я не подписывал никакого договора, – с неожиданным для себя мастерством изображая искреннее удивление, произнес Равин. – Я сдавал рукопись для ознакомления, в плане, так сказать, определения перспективности темы…

– Очень, очень перспективная тема, – Червякин, зажмурившись, помотал головой, – и сразу же удачное воплощение. Ну, а договор… Как же, Владислав Львович?! Вот же он! И сумма гонорара оговорена!

– Какая сумма? – Равин слегка подался вперед.

– Да вот, – Червякин перевернул лист договора и поднял его, держа двумя пальцами, – тысяча за лист, станд…

Равин вырвал договор и начал рвать его на мелкие клочки.

– Я не буду издавать эту бредятину.

– Вас не устраивает размер гонорара?! – Теперь уже Червякин попытался изобразить искреннее удивление, но оно смазалось проскользнувшим в голосе металлом. – Вам где-то предложили больше? Так давайте поговорим, эта вещь действительно стоит большего…

– Хватит! – Равин встал, подбросил клочки договора вверх. – С рукописью можете делать что угодно, она меня больше не интересует. Ни она, ни ваша редакция, ни вообще литература.

– Что же вы будете делать? – Червякин поднялся, отодвинув ногой кресло, в его глазах затаилась, готовая вырваться в любой момент наружу, злость.

– Это не ваше дело, – уверенно ответил Равин. – Я попрошу не волноваться за мою судьбу!

– Как же мне не волноваться? Как же мне не беспокоиться за вашу судьбу, дорогой мой Владислав Львович, – заговорил торопливо Червякин, уставившись остекленевшим взглядом на Равина. Руки его лихорадочно зашарили по столу, ища что-то.

В этот момент воздух наполнился вибрирующим гулом, и в метре от пола, у окна возник хрустальный шар.

– Не смей подходить! – взвизгнул Червякин и, схватив со стола чернильный прибор, запустил им в голову Владислава Львовича.

Равин инстинктивно пригнулся, не удержав равновесия, покачнулся.

Червякин, жутко воя, вскочил на стол и прыгнул. Равин поспешно выставил локоть, но все же Червякин его опрокинул и, навалившись сверху, вцепился ногтями в шею.

– Не пущу! – завизжал on, брызгая слюной. – Не уйдешь!

Равин схватил Червякина за руки, ударил коленом, подмял под себя, поднялся на ноги, и попытался отнять железные пальцы от горла. Червякин, продолжая визжать, тянул к полу. Тогда Равин откинул голову назад и что было силы ударил лбом Червякина в переносицу и тут же, насколько было возможно, резко «крюком» справа в челюсть.

Червякин, схватившись за лицо руками, закружился по полу.

Тотчас же с грохотом разлетелся в щепки стол, и на его месте возник из воздуха еще один Червякин.

Владислав Львович распрямился.

Второй Червякин превратился в Мефистофеля, а затем…

Пришедший в себя Червякин, всхлипывая, подполз и, ухватившись за полу черного с алым подбоем плаща, запричитал, хлюпая разбитым носом:

– Он сильнее меня, Великий! Он сильнее! Ты слышишь? Я не справлюсь… Убей его. Убей его, Великий!

Но фиолетовое, лишенное какого-либо выражения лицо даже не повернулось в его сторону. По взгляду выкаченных глаз, смотрящих мимо, Равин понял, что за его спиной кто-то стоит. Краем глаза он уловил серебристое свечение и вдруг ясно осознал, что оглядываться не стоит – сзади стоит тот, кому надлежит там стоять.

Равин глубоко вздохнул и потрогал оцарапанную шею. Хрустальный шар пульсировал, издавая глухое гудение. Червякин, всхлипывая, говорил что-то невнятное.

Щелевидный рот дрогнул, и тяжелый голос заполнил комнату:

– Отдай его мне – Равин мой. Он же…

– Прочь… – Это слово не прозвучало, оно словно выпало из пространства.

– Хорошо, я ухожу. Но он же…

Равин порами кожи ощутил чудовищное напряжение, вдруг возникшее вокруг, сконцентрировавшееся в миллиардной доле секунды, отданной ему на раздумье… Решать ему!.. Последнюю точку ставит он!.. Но где и как?! Червякин не пускал…

Равин шагнул к шару и взял его снизу в руки. Шар был теплый, он медленно таял… Что-то сказал Князь тьмы, но Равин его не услышал.

Будто взорвалось мироздание – огненный вихрь на том месте, где стоял Анхра-Манью, снизу вверх ударил в потолок. Вспыхнули пол и мебель, задымились стены. Гигантская молния ударила еще раз, оставив два раскаленных пятна внизу и вверху.

Шар растаял. Равин посмотрел на свои руки, опустил их, и до него только сейчас дошли слова, которые были сказаны Повелителем тьмы за секунду до взрыва: «На этот раз я ухожу, на этот раз…».

Владислав Львович оглянулся – сзади никого, один он в пылающей комнате. Он бросился вон из горящего кабинета, пробежал по пустому, заполняющемуся дымом коридору, выскочил на улицу. Глядя, как бушует пламя, охватившее весь второй, занимаемый редакцией этаж, Равин попятился. Он пятился, не отрывая взгляда от лопающихся окон, не замечая ливня, пятился, пока кто-то не взял его за локоть.

Равин оглянулся. Он стоял возле будки автобусной остановки. Незнакомая женщина держала его за локоть и показывала рукой на здание редакции, возбужденно крича:

– Вы видели?! Вы тоже видели?! Молния попала прямо в здание! Вы видели?! И сразу такой пожар! Там же, наверное, люди!

– Угу, видел, – промычал Равин. – Там нет людей.

Где-то вдалеке взвыли сирены пожарных машин…