Текст книги "Поиск-92: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Сергей Другаль

Соавторы: Андрей Щупов,Игорь Халымбаджа,Герман Дробиз,Валерий Брусков,Михаил Немченко,Николай Орехов,Виталий Бугров,Дмитрий Надеждин,Алексей Константинов,Семен Слепынин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

…На месте сшибленной двери из облака оседающего песка – пятнистый капот, разбитая фара, дымящийся протектор…

…Сима, присев, тянет на руки зловещее тело снарядного ящика. На плечи и темя – черепичный ливень, сквозь проломленную крышу блекло-синие фигуры сыплющегося внутрь хронодесанта…

…Рядом врезалось в землю огромное бревно. Сима мнет тяжестью упакованной взрывчатки первого десантника, пока Ард уворачивается от летящего в лицо сапога, выносит вместе с притолокой второго, швыряет разваливающийся ящик на капот и хладнокровно ввинчивает в латунное гнездо взрыватель, похоже, он даже беззаботно при этом насвистывает…

…Из взвеси пыли и опила перед Ардом возникает оскалившийся атлет с непокрытой головой, разбитое лицо в крови, карабин на отлете. Секущий удар прикладом. Ард, чудом отклонившись, наотмашь хлестнул цепью по аккуратно стриженому, с маленькой родинкой над бровью виску, и сам задохнулся в огневом смерче Симиной сдетонировавшей взрывчатки…

Жесткая рука ЭкзИма оборвала пепелящую муку, вернула форму, рассудок и властно выдернула его из пылающей бездны в расфокусированную сизость глубокого вечера.

Пошатываясь, Арольд тупо брел сквозь сумеречную пустоту незнакомой улицы. Дребезжа по смоченной скупым дождиком брусчатке, за ним на лопнувшем ремне волочилось обгоревшее цевье погибшего карабина. Сознание упорно настаивало на том, что в прошлом это был именно карабин, но паралитическая память ничем не могла засвидетельствовать его правоту или же уличить в подлоге. Рядом черным привидением неслышно двигался материализовавшийся ЭкзИм и незлобиво укорял:

– Ну, что у вас, в самом деле, за манера шарахаться от беспризорных собак? К Симе вот понесло. Прохвост и вор. Где он, там обязательно скверная история. Так все удачно складывалось…

Арольд с усилием разжал негнущиеся пальцы, болезненный дребезг за спиной прекратился.

– Домой хочу. Доканал ты меня, – произнес он сипло, обожженное пороховыми газами горло все еще саднило…

…Саднило ободранное велосипедной цепью запястье, да ко всему еще откуда-то взялось назойливое тиканье в правом ухе. Хотя нет, это пошли, наконец, в его комнате настенные часы. «Без четверти девять, – машинально отметил про себя Арольд. – И чего я тут расселся?»

– Вам предстоит еще долгая-долгая жизнь, Арольд Никандрович, – глуховато произнес ЭкзИм, поднимаясь из-за стола. – И множество-множество ступеней впереди, если, конечно, вы нынче же не удавитесь. Да, еще. Не забудьте переобуться, в домашних тапочках можно не совсем удачно соскользнуть с подоконника. Впрочем, вы опять все по-своему. Ну, как знаете.

Оконная рама сбоку от Арда провалилась в бездну, зияющий провал подернулся белесой пленкой, словно экраном, и из серой бумажной мути еще несозданного посеялся, не долетая до паркета, мелкий дождик над раскисшей дорожной глиной. Оступаясь в глубокие рытвины развороченной колеи, бредет под грубым капюшоном накидки одинокий пилигрим. Вязнет в зыби распухшей равнины его измочаленный посох. Стекают с сутулых плеч петляющие ручейки отторгнутой тканью влаги. В размытом свете надвигается из пелены сузившегося пространства стена монастырской обители.

Изображение потускнело и скрылось в складках аспидного плаща ЭкзИма. И плащ, и ЭкзИм неуловимо отдалились, взмыли в бездну, и стена вновь заслонилась от вечности переплетом оконной рамы. На обглоданной кости подоконника остался лежать галстук. Тот, голубой, с отливом, очень неудобный, всегда-то давящий и съезжающий с положенного места вбок. Самовольный галстук. Хотя, помнится, всегда он был неплохой приметой.

В прихожей требовательно забарабанили в заблокированную дверь. Сразу сделалось пусто и глухо. На кухне урчал и фыркал дюжей струей незавернутый кран, вода шумно плескалась из раковины на пол. «БИЧи» ломятся или прискакали снизу затопленные соседи?.. «А, не пойду, – вяло подумал Арольд, – пусть дверь выносят, если не лень».

И вдруг, показалось, рухнул потолок – в комнату сверху посыпались блекло-голубые фигуры до зубов вооруженного хронодесанта. Атлетические парни мигом умчались в прихожую, подорвали дверь, и на лестничной клетке завязалась злая короткая перестрелка.

Створка платяного шкафа гулко отворилась, блеснув изнутри полированной броней шлюзовой камеры трансвременного модуля, и к столу, улыбаясь радушно, вышел Сам.

– Арольд Никандрович, дорогой ты мой! Ну, слава богу, успели! – порывисто обнял он Арда за плечи. – Успели, просто не поверишь, как я торопился! Завтра спалим их «БИЧарню» к свиньям, дотла спалим и камни раскатим, уже почти все модули вернулись. Прямо, как снег им на головы! Я знал-знал, я верил! Так операцию и назвали – «Снег». Ситуацию мы контролируем полностью, пятнадцать крупных городов в наших руках. Пятнадцать! – торопился он, уже возбужденно расхаживая по ковру вдоль шеренги вернувшихся из прихожей десантников. – На подходе создание надежного, не комплексующего по пустякам правительства, Арольд Никандрович, да-да, именно так. И я счастлив теперь же предложить вам в нем какой угодно пост советника.

Запопискивал радиотелефон, Самому подали трубку.

– Да, «Карст» на проводе. Что-о?! Мерзавцы! Расстрелять! И чтобы валялись, чтобы народ видел – есть конкретные сдвиги! Все, конец связи.

– Сам, а ты никак уж и расстреливаешь? – криво усмехнулся Ард, опираясь на подоконник.

– А-а, – раздраженно махнул рукой Сам, не замечая иронии, – саботажников. Саботажников, милый ты мой! И стреляем, и вешаем, ну да ладно. Ты-то как, ничего? Видок у тебя больно усталый. Давай-давай, соберись, подключайся, работы чертовски много!

– Ах, да, да, – опустил глаза и закивал Арольд, незаметно прищучивая пальцем поползший под раму галстук. – Да что мне собираться-то? Сейчас вот галстук повяжу, сразу и министр. Или как там, советник? – > подмигнул он, непринужденно отправляясь в спальню.

– Ха, молодец, шутишь! – хохотнул вдогонку Сам. – Крепкий парень! Мы тут, слышь, у тебя в квартире ненадолго штаб устроим, время-то не ждет.

– Ради бога, устраивайтесь, – снова покивал Ард уже с порога. – Квартира большая, места много. Только прикажи, пусть кран на кухне перекроют. Воды натекло – ходить негде.

– Давайте-давайте, ребята, пошевеливайтесь, – стал распоряжаться Сам, – кран заткните чем-нибудь и тяните мне, тяните стационарную связь. Э-э, а… Секундочку, Арольд Никандрович! Подожди-ка, – припомнил он что-то. – Ты, наверно, не в курсе. На кой черт тебе галстук? – Посмеиваясь, Сам подошел к запертой двери спальни. – Мы ж все галстуки экстренным указом теперь отменили. Алле, Арольд, слышишь? Большой процент удавлений на них среди гражданского населения прогнозируется. Паскудная штука эти галстуки, всю жизнь их ненавидел. Арольд Никандрович, а?.. Арольд!.. Да отопри ты дверь-то, чего там засел?

– Ага, разбежался, сейчас, – злорадно бормотал Ард себе под нос, быстро привязывая галстук к ручке отворенной наружу рамы, о таким расчетом, чтоб, ухватясь за него, другой рукой дотянуться до убегающей к земле пожарной лестницы. – Галстуки он запретил! А ворот я чем держать буду? Твоим указом, что ли? Галстук, он вещь полезная. Вот меня б еще только выдержали.

Андрей Щупов
ЦЕНТУРИЯ

Маленькая повесть

– Я хочу знать, чем это грозит! – упрямо повторил генерал. – Что это будет!.. Египетские храмы? Стада мамонтов или саблезубых тигров? – Он стоял, набычившись, возле большого глобуса и тусклым взглядом всматривался в обманчиво-благополучное многоцветие континентов.

Старший офицер подошел ближе.

– Пока мы можем только предполагать. Никто не подозревал, что вокруг Земли окажется столь мощный экранный слой. Вы ведь знаете: нашей целью была Луна и ничто другое. Но отраженная часть бинарного излучения попала в своеобразную ловушку. Основной поток пробил октосферу и ушел к Луне, произведя расчетные разрушения, малая же его часть возвращается к Земле…

– Меня интересует временной диапазон лунных разрушений! – раздраженно перебил генерал. – Нужен оперативный анализ пород, пыли… Словом, мы обязаны знать, в какое из наших столетий вторгнется этот отраженный пучок.

– Боюсь, – осторожно начал офицер, – мы не успеем выяснить это своевременно. Чтобы добраться до границы каскадного кратера, луноходам понадобится…

– Я прекрасно представляю себе, сколько им понадобится! Но у нас нет времени! Каскад вот-вот ударит по Земле, если уже не ударил. Первый его залп вырвет порядочный кусок материи из нашего прошлого, а дальше? С чем нам придется иметь дело?

– Смею заметить, до сих пор нас это не очень интересовало… Вырванная материя уносилась в бесконечность, и этого было достаточно. Поэтому данные экспертов – весьма приблизительны… Расчеты здесь, – офицер коснулся голубоватой папки.

Хрипло дыша, центурион вогнал меч по рукоять в землю и рывком выдернул. Лезвие вновь сияло. Кровь чудовища, зловонная, черная, осталась внизу, меж жирных земляных пластов, нашпигованных червями и личинками. Вложив оружие в ножны, он обернулся.

Восемьдесят с небольшим человек – все, что осталось от его центурии. Все они стояли сейчас перед ним в перепачканных доспехах, с потемневшими лицами, пряча от него глубоко запавшие глаза. По-прежнему они оставались легионерами, лучшими легионерами претория, но этот день изменил их, вторгся ударом в их души. Сегодня впервые они чуть было не побежали. Гвардия… Воины, не знавшие децимаций, позора поражений. Он остановил их только чудом. Остановил, потому что возненавидел в ту роковую минуту самого себя, затрепетавшего от ужаса, готового отступить, прикрыть голову щитом, чтобы не видеть ничего и не слышать. Лишь униженная гордость была способна породить ту необыкновенную ярость, что распрямила его, стянула тетивой мускулы и швырнула на чудовище.

…Им не удалось зарубить его. Оружие со звоном отскакивало от панциря, оставляя безобидные царапины. Гигантская клешнястая тварь продолжала ворочаться и рычать, вгрызаться в почву, отбрасывая от себя легионеров, обдавая их смердящим прогорклым дыханием. Окриками центурион подстегивал воинов, заставлял их вновь и вновь бросаться на зверя. И, прорвавшись наконец вплотную к темным набрякшим жилам, выпирающим у животного наружу, они врезали их взмахами мечей. Сотрясаемый чудовищным рыком воздух огласился победными криками людей.

Потом, отступив в сторону, они смотрели, как содрогалось в агонии чудовище, как сильными тяжелыми струями билась о землю густая кровь. Черная кровь! И это подействовало на них сильнее, чем весь пережитой бой. Все гуще вокруг панцирного исполина курился удушливый дым. Кашляя, воины отходили шаг за шагом. Где-то внутри зверя неожиданно блеснуло пламя, разгораясь, сбежало на землю и здесь, толкнувшись, о ревом взметнулось над судорожно вздетой клешней.

Проведя рукой по лицу, центурион взглянул на ладонь. Кожу покрывало черное, сажистое, зловеще прочертившее линии судьбы. Присев на корточки, он вытер ладонь о траву и, оглянувшись, встретился взглядом с Фастом. Советник стоял рядом, и вряд ли кто-нибудь мог их сейчас услышать.

– Что скажешь, Фаст?

На узком, чуть тронутом копотью лице советника не дрогнул ни один мускул. Центурион не помнил случая, чтобы кто-то застал советника врасплох с вопросом, Фаст реагировал мгновенно.

– Ты хочешь спросить, что это было?

– Я хочу знать, откуда эта тварь взялась на нашей земле?

– На нашей земле? – переспросил советник. Уголки его губ насмешливо дернулись, лицо искривила непонятная гримаса. То ли он усмехнулся, то ли пытался не выдать собственного замешательства. Медленно центурион поднялся на ноги.

– Что такое! Почему ты молчишь?

– Потому что это не наша земля, – тихо произнес Фаст.

– Что? – центурион внезапно охрип. – О чем ты говоришь, Фаст? Сражение помрачило твой рассудок…

– Не обманывай ни себя, ни меня! – резко оборвал его советник. – Я сказал, это не наша земля, и ты сам скоро убедишься в этом.

Нет, он вовсе не походил на сумасшедшего. И на испугавшегося тоже. Кроме того, было что-то помимо Фаста, этих его слов, что тревожило центуриона. Над поляной словно зависла удушливая тень.

– Фаст!.. – Незаметно для себя центурион сдавил локоть советника. – Но ведь Сутри уже близко! Лукулл там! Он ждет нас… Еще какой-нибудь день пути, и мы соединимся с ним!

Пальцы капканом сжимали локоть, и Фаст невольно поморщился.

– Он не дождется нас.

– Почему? – глаза центуриона недобро сузились. – Кто сможет помешать нам?

Впервые с начала их разговора советник отвел взгляд.

– Не знаю… Я только могу догадываться.

Они замолчали. Центурион видел, что Фаст над чем-то сосредоточенно размышляет, и не торопил его, хотя сдерживать себя ему стоило больших усилий.

– Может быть, ты помнишь тот случай, когда ты оскорбил Акуана? – произнес советник. – Акуан – верховный жрец, и никто не знает полной его силы…

– Глупости! – перебил центурион. Глаза его гневно вспыхнули. – Я служу богам и императору, но не сластолюбивым ничтожествам! Он бессилен что-либо сделать нам!

– Как видишь, сумел. Или у тебя есть другое объяснение? Откуда этот мир? Эта земля, это солнце… Не спеши! Прежде чем ответить, поразмысли. Оглядись повнимательнее.

Центурион хотел возразить, но голос не подчинился ему. Этот человек определенно обладал некой гипнотической властью. Чтобы сбить, сбросить с себя путы наваждения, центурион порывисто обернулся.

Молчаливый лес, пылающее чудовище и черные клочья, парящие в воздухе… Воины стояли нестройной кучкой, многие с надеждой поглядывали в их сторону. Нет, центурион был уверен в своих людях. Страх, обложивший нутро ледяным холодом, конечно же, покинет их. Покинет, уступив место ярости и отваге, как было раньше; в жестоких боях с кимврами, в кровавых и затяжных баталиях с испанскими наемниками. Глазами он отыскал Метробия, высокого безмолвного грека, стоящего чуть в стороне от всех. Вот кто поможет им! Эти места грек знал прекрасно. Сейчас он подойдет к ним и, не изменяя своей обычной мрачноватой манере, укажет верное направление. Скупо, немногословно разъяснит путаницу с маршрутом, и сразу все встанет на свои места. Забудется неприятный разговор о Фастом, и маршем они вновь двинутся вперед. Где-нибудь совсем поблизости, возможно, в нескольких сотнях шагов, они обнаружат наконец пыльную, в мозаичных разводах трещин Домициеву дорогу. Иначе и быть не может. А Акуан… Акуан – всего лишь жалкий придворный льстец, обманом приблизившийся к жреческому трону. И когда подойдет грек…

– Он ничего тебе не скажет, – тихо промолвил за спиной советник.

Даже не оборачиваясь, центурион знал, что уголки губ на вытянутом лице снова насмешливо кривятся. На короткий мир он ощутил жгучее желание ударить Фаста, пресечь эту усмешку. Но сдержался. То, что советник снова угадал ход его мыслей, центуриона не удивляло. Такое случалось и раньше. Но вот подобный всплеск озлобленности против изощренного ума советника был для него неприятной новостью. Взяв себя в руки, центурион брезгливо ощутил, как холодными струйками по вискам стекает запоздалый пот. Чего он боится? Центурион попытался завести себя. Лепета перепуганного Фаста? Или чудовища, что догорает в десятке шагов?.. Ответ нашелся сам собой. Пугающе ясно он вдруг увидел, как по-прежнему в стороне от всех Метробий неловко, словно пробуя землю под ногами, ступал по колючей траве, и черные от солнца руки нелепо шевелились в воздухе, напоминая движения слепца, отыскивающего неведомое.

Центурион будто разрубил в себе что-то, нанес последний решающий удар. Это было ответом самому себе, признанием своего поражения… Да, никто, ни один человек не знал, где они находятся. Никто не мог подсказать, где оборвался их вчерашний путь, где остался Лукулл с войском и где пролегала сегодняшняя их тропа. Он действительно обманывал себя. Весь этот лес, крупные и молчаливые птицы, холодное солнце и встреча с чудовищем – все перечеркивало последние их надежды. Фаст говорил правду. И, признавшись в этом себе, центурион сразу по-иному ощутил дыхание ветра. В короткий миг все вокруг переменилось. Земля под ногами была чужая, и лес, в котором они проблуждали полдня, не был Эпиценийским, не было здесь Домициевой дороги и не было уютного городка Сутри. ОНИ ВОВСЕ НЕ ЗАБЛУДИЛИСЬ!..

Встряхнувшись, центурион устремил взгляд вдаль, на неласковое солнце. Туда же обратились взоры многих воинов. Бледное светило равнодушно покидало их, скатывалось в багровое зарево над бесцветными горами. Стоять и далее, вдыхая едкий чад, размышляя над необъяснимым, становилось невыносимым. Куда угодно, только не стоять! В неизвестность, но только не задерживаться на месте, не давать возможности людям задумываться, окончательно упасть духом. Центурион властно поднял руку…

Через некоторое время змеистая колонна уже двигалась с бряцаньем по тропе, сбегающей между деревьями на дно тенистых оврагов, огибающей холмы, пронзающей облепленный паутиной кустарник.

Центурион уже не оглядывался. Он почти свыкся с мыслью, что вечерний, засыпающий вокруг них лес был чужим, чужим до последнего листочка, до последней твари. Они шли в никуда, лишь потому, что движение спасало от мыслей, от неизвестности. Воины всегда должны оставаться воинами… Он попытался вспомнить человека, скрывшегося от них в лесу. Высокий, длинноволосый, он походил на галла. Чудовище изрыгнуло его, едва они вышли на поляну, но никто и не подумал преследовать его, настолько ошеломила их встреча с панцирным зверем. Сейчас центурион больше всего сожалел об этом упущении. Человек мор бы серьезно им помочь. В стране врага «язык» – первое дело!..

Центурион нахмурился. Впервые, пусть про себя, он назвал эту землю вражьим станом. Но как иначе он мор относиться к ней?.. Неожиданно для всех он замедлил шаг, рука его метнулась к поясу. Он и сам не сразу сообразил, почему остановился. Чутье воина опережало сознание. На миг позже он понял, что слышит далекий, едва различимый рык. Пока это был даже не рык, а лишь смутное колебание воздуха. Но он узнал его! И, толкнувшись, сердце болезненно сжалось. Все повторялось! Загадочный лес о незнакомыми деревьями снова выводил их на гигантских крабов из железа и черной крови. Словно сам рок завладел путями маленького отряда. Или… Глаза центуриона скользнули к небу. Он стоял, забыв о Фасте, о далеком рычании, о том, что десятки взглядов прикованы к нему, десятки ушей ожидают приказа. Он и сам желал сейчас этого приказа, желал получить хоть какой-нибудь намек, знамение, подсказывающее выход. Чего хотят от него боги? Новых доказательств преданности? Истребления чудовищ, помощи?.. Внезапно озарение обожгло его. Он сжал рукоять меча так, словно хотел заглушить эту ворвавшуюся в мозг мысль. Мир покачнулся, и над большой незнакомой землей пронесся стонущий вздох. С готовностью, будто сам подталкивал руку, меч выскользнул из ножен и с хищным блеском описал в воздухе полукруг. Объятый своим жутким прозрением, центурион взглянул на него слепо, словно не узнавая. Нет, небо не молчало, оно взывало к нему, к его людям. Утробный гул, доносимый ветром, звучал нескрываемым вызовом, насмешливыми раскатами плескался в ушах, заранее торжествуя свою победу и их поражение. Что ж… Пусть будет так! Если Эреб восстал, если боги оказались в западне у вырвавшихся из земли титанов, он поможет им! С пылающим лицом он обернулся к легионерам, и четверо оптионов без звука шагнули к нему.

– Фаст!

Советник молча склонил седую голову. Они готовы были следовать за ним.

Уже смеркалось, когда легионеры атаковали врага. Они налетели стремительно, подобно волкам, набрасывающимся на жертву, только жертвами на этот раз оказались еще более страшные хищники. Огромные, с железными челюстями, извергая утробный рев, чем-то похожие на кентавров, они лакомились деревьями, превратив густой лес в пастбище для своих желудков. Уже сотни стволов с серебристой, словно поседевшей хвоей безжизненно лежали меж уродливых пней. Продолжая кромсать их, превращая в сочащуюся смолой щепу, чудовища лениво продвигались к новым, еще трепещущим жизнью деревьям. Глаза их сверкали, и в этих мечущихся всполохах можно было разглядеть суетящихся меж поверженных стволов людей. Рабы, прислуживающие порожденьям тьмы… Они не интересовали центуриона, все свое внимание он перенес на кентавров. По его знаку легионеры, охватившие просеку подковой, бросились вперед. Чувствуя за спиной взволнованное дыхание Фаста, центурион видел, как Солоний и Клодий – два его лучших оптиона – командуют факельщиками. О факелах и зажигательных стрелах они позаботились заранее. Огонь представлял теперь их главное оружие. Неуязвимые против копий и мечей, чудовища пасовали перед стихией пламени.

Бой был удивительно скоротечным. Что ж, так тому и следовало быть. Легионер никогда не пугается дважды одной и той же тени. Воины обязаны набирать опыт, обучаться новой тактике. Окруженные стеной огня из трескуче пылающих вязанок хвороста, кентавры встали. Лишь одно из чудовищ, ослепнув от искр, с ревом попыталось вырваться из кольца и понеслось в чащу, ломая все на своем пути. Но уже через мгновение воины услышали, как с грохотом оно рушится в притаившийся в полумраке овраг. Если бы еще у них было побольше лучников!.. Впрочем, центурион и без того видел, что дело приближается к концу. Рабов, неумело сопротивлявшихся короткими безобидными топориками, сбили в нестройную кучу и проворно опутали веревками. Тем временем одно из чудовищ, слабо рычащее, вдруг вздрогнуло и, в тяжелом вздохе опалив близстоящих людей, выкатило в небо над собой жирный клуб пламени. Легионерам пришлось расступиться вокруг нестерпимого жара, давая возможность огню завершить эту, непродолжительную битву.

Центурион окинул взглядом освещенное заревом пространство и содрогнулся. В ярких всполохах перед глазами представала долина, усеянная мертвым лесом. Место, где проходило сражение, было лишь ничтожной частью протянувшегося широкой полосой кладбища. Чудовища тараном пробуравили лес, и легионерам не было нужды гадать, откуда явились эти кентавры. Путь их напоминал русло высохшей реки. Поваленные, искромсанные деревья густо устилали «дно», и всюду, точно вспоротые вены, торчали обрывки ветвистых корней. Только крутые зеленые берега уцелевшего леса по-прежнему жили. Центуриону показалось, что он слышит шелест успокаивающегося дыхания. Едва заметно покачиваясь под ветром, священный серебряный лес благодарил своих защитников. Центурион улыбнулся. Теперь он не сомневался, что они избрали верную дорогу. Возможно, теперь их путь будет освещен самой Фортуной, и все боги во главе с Юпитером будут следить за победным продвижением центурии. Ону нужны были этому Миру!..

– Надо решать, как поступить с пленниками.

Центурион недовольно тряхнул головой и обернулся к советнику. Долина осталась за их спиной, в лицо снова дохнуло жаром.

– Нам не нужны пленники, – сурово сказал он.

– Ты хочешь убить их?

– Нет, – центурион с усмешкой заметил недоумение на лицах оптионов. Как всегда, один только Фаст понял его с полуслова.

– Значит, мы отпустим их?

– Отпустим? – Солоний удивленно шагнул к ним. – Разумно ли это? Они предупредят о нашем приближении!

– Мы не пираты, чтобы надеяться лишь на удар врасплох! – резко проговорил центурион. – Кроме того, я думал, что вы уже поняли. Мы не можем осквернить эту землю кровью рабов.

Никто не возразил ему. Только Солоний, исполин с лицом, изборожденным шрамами, глухо и несогласно кашлянул. Центурион отвернулся. Что ж, конец этого печального дня оказался удачным. Легионеры вновь обрели дух истинных бойцов, освободились от липкого страха перед неведомым. И главное – они обрели союзников. Надежных и могучих… Боги призвали их сюда, на эту погибающую землю. Боги незримо сражались в их рядах.

Запах мясной пищи тянулся над прибрежным кустарником. Воины заканчивали немудреную трапезу. Ночь прошла для них спокойно, и они были счастливы столь длительным отдыхом. Непривычный холод никого не смутил. Для настоящего воина единственное препятствие – вооруженный враг, погода же, отсутствие уюта и вкусной еды – дело собственной воли. А что-что, но волю римляне воспитывать умели.

Центурион стоял на берегу лесного озера и следил, как в мелкой прозрачной воде стаями шныряют мальки, склевывая брошенную воинами заячью требуху. Они крутились винтом, догоняли друг друга, отбирая пищу, выплескивались на воздух чешуйчатым серебром. Беззаботный пир. Такое не могло продолжаться вечно. Предводитель центурии знал: на земле ли, под водой – везде действуют одни и те же законы. И точно: совсем близко от резвящихся рыбок он заметил черную осторожную тень. Мгновенная атака, беспомощный всплеск. Широкая пасть с зажатыми между иглами зубов плавниками судорожно подергивалась. Лениво шевельнув хвостом, черная рыбина равнодушно проплыла над белеющими на дне потрохами и в одиночестве двинулась в глубину. И тут же на мелководье снова потянулись любопытствующие рыбки, будто и не случилось ничего, будто не уменьшилась их стайка на одного малька.

Вздрогнув, центурион поднял голову. Он не знал, что его заставило посмотреть вверх. Может быть, какое-то внезапное предчувствие.

Над лесом на огромной высоте неторопливо пролетала необычная птица. Она не двигалась, а плыла, странно замерев раскинутыми крыльями, не делая ни единого взмаха. Пожалуй, больше она походила на скользящую в удивительно прозрачной воде акулу. За птицей тянулся вязкий белесый след, и синева неба, рассекаемая мертвенным шрамом, медленно расползалась надвое. Центурион попытался отвести глаза, но не смог. Что-то притягивало взгляд, настойчиво заставляло проследить полет птицы до конца. И он уже был внутренне готов к тому, что случилось в следующее мгновение…

Прямо по курсу птицы возникло неясное пятно. Стремительно оно превратилось в выпуклый дымящийся круг, и круг этот, разрастаясь на глазах, потянулся к земле. Центурион вдруг сообразил, что это совсем не круг и не пятно, а копье. Раскаленное докрасна, оно пронзало небесную сферу и целилось в маленькое озеро. На берегу громко закричали, и сейчас же зазвенело разбираемое воинами оружие. Кто-то отчаянно звал центуриона, но он продолжал стоять, не двигаясь с места, уже зная, что они все равно не успеют ничего предпринять. Все совершалось слишком быстро. От пробитого в матовой голубизне отверстия во все стороны по небу побежали черные трещины. Казалось, снаружи кто-то наваливается тушей и продавливает небосвод. Лазурная ткань беззвучно раздиралась в лоскутья, и там, за этими трепещущими лоскутками, распахивалась багровая тьма. Чем-то все это напоминало тот первый их переброс, когда вместо Домициевой дороги спустившийся с небес пыльный ураган преподнес им Незнакомый Лес… Земля под ногами дрогнула, и солнце, дремотно висевшее у далекого горизонта, встрепенувшись, понеслось огненной свечой, описывая над ними крутую дугу. Ослепительным шаром оно ударило в небесный разлом и грохочуще разорвалось. Это было первым звуком, донесшимся до них. И тотчас, прорвавшись сквозь клубящийся хаос, копье молнии ударило в сердцевину озера. Хлынула на берега вода, и, рассыпаясь в прах, начала исчезать зелень. Лес проваливался куда-то вниз с лопающимся треском. Хвоя вспыхивала, дымясь облачками серебристого пепла. Людей словно вознесло к размазанным, летящим вниз верхушкам, – и тут все внезапно остановилось.

Озера больше не было. Перед уцелевшими легионерами расстилалась унылая пашня. Где-то на горизонте холмами вырисовывался убежавший от них лес, и сразу же за пашней, окаймленной чахлым кустарником, как из тумана, медленно проступали очертания крыш, заборов, неровные коридорчики улиц.

Под раскидистым дубом центуриону соорудили некое подобие ложа из отобранных у жителей деревеньки перин. Он не собирался поселяться в одной из бревенчатых угрюмоватых хижин. Здесь, на воздухе, он чувствовал себя в большей безопасности. Одним взглядом с этого пригорка можно было окинуть окружающие селение поля, зигзагами убегающую к далекой щетке леса накатанную дорогу.

Они с Фастом сидели и наблюдали, как Солоний тщетно пытается допросить местного старейшину. Пухлый человечек упорно не понимал простейших вопросов. Он беспрестанно кивал головой, невпопад улыбался и что-то быстро неразборчиво говорил. Ни один из воинов не мог определить, что это за наречие. Самое удивительное, что человечек не понимал даже языка жестов. Лицо его часто морщилось, изображая собачью преданность, маленькие, как у ребенка, ручки виновато жестикулировали. Все чаще у центуриона возникала мысль, что они пытаются договориться со слабоумным.

И от всех этих жителей не было ни малейшего проку. Избегая легионеров, они прятались по домам, многие на потеху воинам пробовали укрыться в старых пожелтевших стогах. И никто из них не думал благодарить за принесенную деревне свободу, за сожжение чудовищ, чьи остовы до сих пор дымили на полях. Центурион всерьез подумал, что, возможно, Солоний был прав, предлагая не сдерживать уставших легионеров. Они в самом деле заслужили полноценный отдых, заслужили право на добычу, какая бы жалкая она ни была здесь. И в то же время центурион не забывал, где они находятся. Земля, призвавшая их божественной властью на помощь, не потерпела бы грабежей и насилия. И к тому же, что простительно обычному войску – не простительно гвардии. Хотя, может быть, он рассуждал подобным образом потому, что сам, еще юнцом, насмотрелся на пьяных испанцев, врывающихся в жилища, ломающих все, что не под силу унести с собой, глумящихся над женщинами. Человек – это бездонная емкость противоречий. Насилие – извечный закон, насилие – природа всего живущего. Правитель, отказывающийся от насилия, достоин особых страниц в истории, но, нарушив закон, он обречен, вызывая еще более изощренное насилие. Над собой, над своим народом… Человечество, наказанное войной, долее жаждет мира. Излишнее великодушие распаляет кровь, мутит разум, рождая в конечном счете обильное кровопролитие. И тем большее презрение начинал он испытывать ко всем этим людям, выказавшим такое пренебрежение к его сдержанности.

– Они потеряли человеческий облик, – бросил он Фасту.

– Это понятно, они запуганы, – Фаст снисходительно покачал головой. – Чудовища могут вернуться, и они, наверно, думают только об этом.

– Они рабы, и в этом все дело! – возразил центурион. – Не было бы чудовищ, они пресмыкались бы перед кем-либо другим.

– Тогда почему они не пресмыкаются перед нами?

С советником непросто было спорить. Он заставлял не только думать, но и не соглашаться с самим собой.

– Потому что они рабы! И по-рабски слепо преданы старым хозяевам!

Фаст едва заметно улыбнулся.