Текст книги "На войне. Записки лейтенанта"

Автор книги: Сергей Бартенев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Бартенев Сергей Александрович
На войне
Записки лейтенанта

В 332 стрелковой дивизии

После окончания артучилища в ноябре 1943 года я был направлен в 332 Ивановскую им. М. В. Фрунзе стрелковую дивизию. С этой дивизией и связана моя военная судьба. В начале был назначен командиром огневого взвода в пушечную батарею 1115 стрелкового полка. В батарее оставалось всего одно орудие, и там образовался «перекомплект» офицеров. Меня переназначили в 3 дивизион 891 артполка 332 сд – вначале взводным, потом начальником разведки дивизиона, позже – командиром батареи.

В артполку нас было несколько лейтенантов – выпускников Смоленского артиллерийского училища. В годы войны оно располагалось в Ирбите. В прошлом здесь была знаменитая сибирская ярмарка, занимавшая второе место после Нижегородской. После эвакуации в городе разместилось военное училище. В торговом пассаже находились учебные классы, аудитории, управление училища. В центральном холле на стене висела огромная карта – схема, на которой отмечалась обстановка на фронтах. пункты. В перерывах между занятиями (“пятиминутках”) мы нередко собирались около карты.

Особенно впечатляющ был период Курской битвы. Каждый день красным цветом отмечалось продвижение наших войск. Именно эта карта, а не книга “О великой Отечественной войне” с выступлениями главкома, была главным источником информации, если хотите, комиссаром.

В конце октября – приказ о выпуске, присвоении воинских званий. В течение одной ночи нас переодели во все новое, офицерское. Затем, по пути к месту назначения – в 4-ю ударную армию, нас снова переодели во все зимнее. Вместо пилоток – ушанки, вместо “хб” – гимнастерки и галифе из полушерстяной ткани. Вдобавок – теплое белье, байковые портянки, которые с трудом втискивались в узкие сапоги. Переодевались прямо около вагонов, на первом сибирском морозце.

Может быть, и не следовало подробно рассказывать о шинелях, котелках, портянках. Но ведь обмундировка интересовала выпускников не в последнюю очередь. Офицерская форма! Красный, не малиновый кант, черные петлицы, артиллерийские эмблемы! Заботила нас и «мелочевка» – артиллерийские круги и угольники, перочинные ножи, бритвенные приборы, котелки, карманные фонарики. Уже прибыв в часть пожалел, что не позаботился запастись карандашами, бумагой, циркулем – всего этого не хватало, а для работы требовалось.

Первые две-три недели я постепенно огляделся, адаптировался, выполняя самые различные задания – наблюдателем на НП командира полка, «проверяющим» в стрелковой и пулеметной ротах, командиром саперного взвода. Учился вести огонь из ручного и станкового пулемета, устанавливал «колючку» на передке, осваивал работу со стереотрубой, буссолью, кипрегелем.

Но вначале несколько слов о том, как мы добирались до места назначения после окончания училища.

Пропавший эшелон

В 891 артполк распределили выпускников, фамилии которых начинались на буквы “М” и “Н”. В него попали Юрий Мурашкин, Александр Мозалевский, Револьд Мурин, мой бывший командир отделения Александр Макаров. В числе других сюда направили и Карла Неймана.

А я с фамилией на “Б”, мой земляк Володя Дорофеев – на “Д” были направлены в артполк 332 стрелковой дивизии несколько иначе. Нас распределили в отделе кадров не по начальным буквам фамилий, а по другому принципу.

Дело в том, что когда эшелон с выпускниками училища двигался на фронт, мы отстали от эшелона. Затем догоняли и, обогнав где-то в пути, явились за назначением раньше других.

Отстали в Москве. Еще на подступах к городу мы, трое москвичей, упросили начальника эшелона разрешить побывать дома, повстречаться с близкими. Начальник эшелона колебался, но в конце – концов разрешил.

Из вагона, в котором нас было человек тридцать выпускников – лейтенантов, вылезли еще в Раменском. В Москве пробыли два дня. Мне удалось побывать дома. Предупредил временных жильцов, чтобы освободили нашу комнату (мама возвращалась из эвакуации). Вместе со школьной подругой побывал в Большом театре – человеку в армейской форме билеты продавали вне очереди. Навестил друзей, соседей по дому.

Пришлось познакомиться и с военной комендатурой. Меня, как бездокументного лейтенанта, прихватил военный патруль. Привезли к коменданту, и тут же отпустили, посоветовав, как можно быстрее возвращаться в эшелон.

У лейтенантов, одетых во все новое, документов не было. Ни удостоверений, ни аттестатов, ни – тем более – увольнительных. Все бумаги – у начальника эшелона. На всех один общий продаттестат, общая сопроводительная бумага. Удостоверения личности обещали выдать по прибытии в часть.

Эшелон сутки стоял на путях без движения. К вечеру второго дня эшелон переформировали и он бесследно исчез. Начали разыскивать пропажу. По нашей информации эшелон переформировывался в Бескудниково. Но там не обнаружили ни эшелона, ни его следов. Восовцы заглянули в бумаги и развели руками:

– Такой не значится. Вероятно, изменился номер. Догоняйте.

Эшелон как в воду канал.

Догоняли по железной дороге на попутных – воинских, пассажирских, товарняках. Выходили на крупных станциях. Пытались разузнавать у военных комендантов, где эшелон. Но без успеха.

Общий маршрут примерно знали: Клин, Тверь, Бологое, Осташков.

Приехав в Бологое потратили на поиски несколько часов. Потом добрались до Торопца. Там переночевали. Город освободили недавно. У детишек хозяйки – школьников не было тетрадей. Писали, решали задачки на газетных листах, которые складывали подобно тетрадкам. К сожалению, и у нас чистой бумаги не было. Подарили ребятишкам кусок мыла и полотенце.

После Торопца добирались на попутных машинах. Проехали Велиж. Город был полностью разбит. Ни одного целого дома. На городском кладбище искорежены все деревья, над могилами ни одного целого креста. Это производило угнетающее впечатление. Около года прямо через городские кварталы проходил передний край.

На железнодорожных узлах мы выпрашивали в комендатурах талоны на обед. Продуктов не осталось, небольшие запасы кончились. Пришлось как-то, проезжая брошенным полем, собирать остатки мерзлой свеклы, картошки.

Наконец добираемся до деревушки, где размещался штаб 4-й ударной. К домику, в котором разместился штаб, ведет большая копна телефонных проводов. Находим отдел кадров КА (командующего артиллерией). Ждем нагоняя – службу начинаем с опоздания.

В помещение штаба входим с опаской. Называем себя. Нашему появлению, как нам показалось, обрадовались. Выпускников Смоленского училища с нетерпением поджидали. Нас не ругают. Офицеров штаба волновало:

– А где же лейтенантский эшелон?

– Как где? Мы нигде не задерживались. Были уверены, что эшелон давно прибыл.

Разыскивая эшелон, мы, вероятно, проскочили его ночью.

– Где вы отстали?

– В Москве. Переформировывался эшелон в Бескудниково. Но его нигде не оказалось.

То, что эшелон с лейтенантским пополнением где-то застрял, обеспокоило наших “покупателей”. Нас подробно расспросили. Поинтересовались, какую технику изучали, хорошо ли знаем карту. Одного из нашей тройки – (Альперовича) оставили при штабе армии. Нас с Володей Дорофеевым направили в 332 стрелковую дивизию.

Позже мы узнали, что эшелон по каким-то причинам загнали на запасные пути, и он проторчал там шесть суток. Прибывшие после нас рассказывали, что кто-то из свежеиспеченных лейтенантов сумел не только побывать на танцах, познакомиться с местными девушками, но и сыграть на маленькой тупиковой станции свадьбу.

На берегу Вымно

332 дивизия формировалась в Иваново, из ивановских ткачей. В документе, который хранится в архиве, говорится:

“Государственный Комитет Обороны. Постановление № 534сс от 20 августа 1941 г.” “Идя навстречу предложениям местных партийных и советских организаций Государственный Комитет Обороны постановляет: 1. 332 стрелковую дивизию укомплектовать лучшими людьми города Иванова и области, рабочими ткачами и лучшими колхозниками. Дивизию именовать “332 Ивановская имени М.В.Фрунзе стрелковая дивизия.” /…/ Укомплектовать… лучшими кадрами командного и политического состава, вооружить и обеспечить всеми видами имущества в первую очередь и полностью.” Постановление подписал Председатель ГКО И. Сталин.

С этой дивизией и связана моя военная судьба.

В ноябре 1943 года штаб командующего артиллерией дивизии (КАД) располагался на берегу озера Вымно, в деревне Тадулино.

В домике, где жили и работали штабные офицеры, никого, кроме дежурного. Начальник штаба, его помощники вернулись к вечеру. С нами обстоятельно побеседовали. Как и в штабе КАД поинтересовались, хорошо ли знаем огневое дело, какие пушки изучали, умеем ли готовить данные для стрельбы, проверили знание карты.

Мне вручили направление в пушечную батарею 1115 сп командиром огневого взвода; Дорофееву – в 891 ап командиром взвода управления. В руках у меня предписание – несколько строк на клочке тонкой папиросной бумаги. Пора отправляться в часть.

На улице ноябрьская погодка. Дождь. Стемнело. В нескольких шагах от штабного домика озеро. Вдоль берега в разные стороны ведут две дороги.

Володе Дорофееву повезло, его вызвался проводить попутчик из артполка. Мне надлежало топать одному. Из расспросов уяснил, что найти штаб стрелкового полка не так просто. Разумнее подождать пока рассветет, а быть может, распогодится. С утра так и не удалось где-нибудь перекусить. Шофера поделились остатками ужина – гречневой кашей слегка пропахшей керосином.

Наутро выяснилось, что решение переночевать в Тадулино было единственно верным.

Полковая батарея

Последняя операция, в которой участвовала дивизия, только закончилась. Передний край еще не устоялся, идти в полк следовало, минуя озеро Вымно. Но не вдоль восточного, а западного берега. Немцы уперли свой левый фланг непосредственно к озеру, и если бы я двинул в темноте в соответствии с полученными в штабе КАД наставлениями (“поверните направо, идите все время вдоль берега; дорога сама приведет в расположение полка”), то попал бы, скорее всего, в расположение противника.

Когда, предварительно уточнив дорогу, заявился в штаб 1115 полка, там страшно удивились:

– Кто же это направил Вас, без сопровождающего, по неверному пути?

Позже пытался осмыслить, как же случилось, что прибытие в часть для меня едва не началось с глупости или трагедии. Стремление быстрее добраться до штаба полка могло окончиться тем, что я притопал бы не в 1115 стрелковый полк, а в район боевых порядков противника.

Накануне или в день моего прибытия в штаб КАД кто-то из старших офицеров подорвался на мине. Уставшие и пережившие неприятности офицеры были озабочены собственными делами, передоверив инструктаж людям, не разобравшимся в реальной обстановке.

Вернемся к тому, что происходило дальше. Спустя час я находился в расположении полковой батареи. Первое знакомство с командиром старшим лейтенантом Сергеем Кириловским, начартом полка капитаном Грудиным, расчетами. Кириловский высокого роста, богатырского сложения, неразговорчив. Грудин, ранее командовавший этой батареей, показался мне внимательным и заботливым. Среднего роста, в потертой офицерской (с отворотами) шинели, стоптанных сапогах.

В штабе полка мне тут же вручили офицерское удостоверение.

В батарее выдали личное оружие – пистолет ТТ, который я тут же разобрал, почистил, но довольно долго возился, пока, наконец, не собрал вновь. Познакомили с единственной, оставшейся в батарее короткоствольной 76-ти миллиметровой пушкой. Поинтересовались, как долго находился в училище, кто и где находятся мои родители, имею ли гражданскую специальность. Расспросили о полуавтоматических пушках “ЗИС-3”, которых не видели, ждут на смену.

В батарее по штату три офицера, после боев остались целыми два огневых расчета на одно старенькое орудие. Оно стояло на полузакрытой позиции, а в наступлении (нередко и в обороне) выдвигалось на прямую наводку.

Солдаты, личный состав батареи почти все намного старше меня – восемнадцатилетнего лейтенанта. После тяжелых многодневных боев, трудного выхода из полуокружения в Касплинском лесу, потерь людей и техники оставшиеся батарейцы приводили себя в порядок. Одну землянку отрыли на весь личный состав, небольшую отдельно для комбата. Батарейное имущество, остатки боеприпасов, кони, кухня располагались несколько позади, в другом месте. В поведении, разговорах чувствовалась какая-то неустроенность, ожидание пополнения и переформировки.

В офицерском резерве

Первое время я оставался как бы не у дел. Новые пушки не прибыли. Учить расчеты на пальцах – дело бесполезное. Меня вызвали в штаб полка и предложили находиться в так называемом офицерском резерве.

Никогда раньше не подозревал, что в стрелковом полку может создаваться (хотя бы временно) офицерский резерв. Но жизнь вносит свой поправки. Батальоны и роты полка не были полностью укомплектованы; вместо трех рот иногда в батальоне оставались две роты. Взводами командовали сержанты. Из строя быстро выходили не только взводные, командиры рот, но и старшие офицеры.

Офицеры резерва располагались в домике на берегу озера. Ночевали в доме, который почему-то, еще с прошлых времен, именовали “господским”. Там помимо офицерского резерва размещалась (в подвальном помещении) трофейная команда.

В самом резерве пять-шесть человек, в том числе два майора, капитан, старлей. Я самый молодой. Офицеры в ожидании назначения практически оставались без дела. Они возвращались в полк из госпиталей. Но свободных должностей не оказалось, а с началом наступления потребность в них, безусловно, может возникнуть. В резерве жили относительно комфортно. Еду на всех готовил пожилой солдат – по гражданской специальности – повар, по военной – минометчик.

Меня начинают использовать по принципу, “куда кто пошлет; где, какую дырку надо закрыть”.

«Рота в бане»

Проверяю несение службы на переднем крае. Руковожу взводом саперов, сооружавших заграждения из колючки, устанавливаемых затем на передке. Отправляют к пулеметчикам, в пулеметную роту – проследить, надежно ли обеспечиваются стыки с соседями.

В один из первых дней проверяю как оборудуются роты второго батальона. К переднему краю пробираюсь овражком. Ночь, тишина. Порошит мягкий снежок. Приближаюсь к недавно отрытым ровикам. Один, второй, третий. Пехота еще не успела оборудовать окопы. Но ровики пусты. Солдат нет. Да и противник молчит. Ни стрельбы, ни осветительных ракет.

В чем дело?

Осматриваюсь. Передо мной небольшая покрытая снегом кочка. Слегка возвышается над окопчиком. В нем кто-то находится, живой. Накрывшись с головой плащ-палаткой солдат слегка раскачивается. Хочет согреться. Тихонько постукиваю по каске, прикрытой сверху палаткой, приоткрываю ее край. Вопрошающий взгляд:

– Уже вернулись?

– Кто вернулся? Вы что здесь один? Где остальные? Где ротный?

– А все люди в бане. Днем по открытому месту не пройдешь – стреляют. И не помоешься. А сейчас тихо. Меня вот оставили. Думал, вернулись подменить. Да, пожалуй, еще рано. Ушли-то недавно.

Солдатик на вид совсем юный, безусый. Когда накануне приходил в одну из соседних рот, там были одни старики. Во всяком случае, для меня почти все солдаты казались людьми пожилыми, в годах.

– Но кто-то из командиров остался?

– Взводный. Старший сержант. У него земляночка чуть сзади, на откосе овражка.

Возвращаюсь немного назад. Нахожу землянку. Узенький вход прикрыт плащпалаткой. Подсвечиваю карманным фонариком. Земляные нары, столик из досок от минной укупорки, на столе котелок, лампа из латунной гильзы, обрывок газеты. Внутри никого нет.

Неожиданно полог палатки откидывается, и в землянку кто-то вваливается. Я инстинктивно хватаюсь за пистолет, но тревога напрасная – это хозяин землянки, сержант:

– Вы к нам? А я немного заплутал. Пошел проверить ребят, а завернул не туда и незаметно прошел в сторону фрицев.

– А Вы кто?

– Командир взвода. Остался за ротного, да видите – немного смешался. Снег повалил, и я завалился в сторону немцев. Случайно забрел в их расположение. Смотрю – землянка. Поболе моей. Прислушался – никого. Решил заглянуть.

– И что дальше?

– Хозяев нема, так я собрал свечи, пару журналов, завернул все в одеяло и деру оттуда. Дорожку припомнил, да и следы мои еще снежком не занесло. Так я скоренько и к себе в роту. Свечи нужны? Могу поделиться.

– Что же оставили такого хиленького солдатика, одного к тому же?

– Что делать? Людей в роте наперечет. А фрицы пока притихли. Они, как и мы, оборудуются. Днем копали. Теперь, вероятно, дрыхнут, с устатку. Когда вернутся в землянку, удивятся, кто же у них одеяло со свечами упер? Пускай между собой разбираются. А Вы кто, проверяющий?

– Точно. Спасибо за свечи (немецкие, в виде небольшой картонной плошки с фитильком посредине).

Рота вернулась из бани спустя часа полтора. Таким было одно из первых знакомств с передком, с тем, что реально происходило на переднем крае. Когда во время короткой передышки обе стороны вели себя беспечно и тихо. Как говорится, до поры до времени. Через пару дней немецкий снайпер снял нашего солдата, вылезшего утром из залитого водой окопа и пытавшегося бегом проскочить в соседнюю траншею.

Виноват, как всегда, стрелочник

Ровики, которые спешили оборудовать солдаты, расширялись, превращались в сплошные траншеи. Становилось возможным идти из «господского дома» на передок днем, не вылезая на бруствер.

Противник продолжал обустраивать огневые точки, первую и вторую траншеи. Активизировались снайперы. Ночью периодически светили ракеты. На наш пулеметный и ружейный огонь тотчас отвечал встречным огнем. По совхозу и берегу озера велись систематически артналеты.

Саперы оборудовали НП командира полка полковника Гусева. Сам он устроился в огромном блиндаже – размером с небольшой дом – с четырьмя или пятью накатами. Блиндаж соорудили на склоне оврага. А на его НП или попросту, как их обычно именовали, на "глаза” посадили меня и впеременку со мной лейтенанта из минометной батареи.

В один, не очень прекрасный день, всем “резервистам” приказано присутствовать на заседании военного трибунала.

Судить собирались лейтенанта, командира взвода из артиллерийской бригады, которая недели полторы назад поддерживала наступление стрелкового полка. Наступления, признанного командованием неудачным. Лейтенант был отдан под трибунал командиром бригады за то, что будто бы не выполнил приказ, не поддержал огнем сорокопятки атаку стрелкового батальона.

За неудачу наступления надлежало найти и покарать виновных. А виноват, как всегда, – стрелочник. В данном случае в роли козла отпущения оказался лейтенант – командир огневого взвода.

Абсурдность предстоящего заседания трибунала была очевидна каждому. Выражать свои мнения, проявлять активное участие в заседании трибунала не полагалось. От нас требовалось молчаливым присутствием способствовать судебному спектаклю.

Но с самого начала процесс не пошел по задуманному сценарию.

Это «господский дом», в котором жил офицерский резерв 1115 сп и проходило заседание военного трибунала.

В «господском доме» установили покрытый зеленой скатертью широкий стол для председателя трибунала, его членов, секретаря трибунала. В некотором отдалении скамьи и стулья для присутствующих. Подсудимого, без ремня и погон, посадили под охраной отдельно. Но неожиданно в домике, где расположился трибунал, появился с группой автоматчиков капитан из артиллерийской бригады, в которой служил обвиняемый.

Капитан направляется к председателю трибунала и решительно заявляет:

– Заседание трибунала необходимо отменить. Командир бригады (отдавший лейтенанта под трибунал) свое решение отменил. Лейтенант будет наказан его властью. Лейтенанта прошу освободить из-под стражи и передать мне для возвращения в часть.

Между немолодым, довольно тучным майором – председателем трибунала и стройным, щеголеватым капитаном разгорелся спор. Председатель трибунала хотел замять конфликт и довести еще не начавшийся процесс до конца. Он понимал, что бравые артиллеристы могут просто забрать и увести подследственного обратно в часть.

– Обождите – майор пытается остановить нарушившего его занятия капитана. – Командир бригады, отдавший лейтенанта под трибунал, имел на это право. Теперь решение вступило в силу. И не в его власти отменить приказ, препятствовать заседанию.

– Но я получил приказ и должен его выполнять.

– Вы не можете его выполнить. Я как председатель трибунала неподвластен командиру бригады. Председатель военного суда назначается Верховным Советом – высшей властью в стране. Если вмешаетесь в работу трибунала, разразится скандал. Вас и вашего командира ожидают неприятности.

После дискуссии и споров трибунал и командир автоматчиков приходят к компромиссу. Председатель трибунала заверяет капитана, что в создавшейся ситуации можно найти приемлемое решение.

Отданный под трибунал командир взвода понесет наказание. Иначе, дескать, нельзя. Но с правом “смыть пятно позора”, продолжая службу в собственной части, а не в штрафной роте. Майор обещает, что будет вынесено именно такое “компромиссное” решение трибунала. С учетом всех обстоятельств и в виде “исключения”.

Капитан спорит, колеблется, но вынужден согласиться. Ему советуют доложить, что прибыл слишком поздно, когда заседание трибунала уже началось, и он не имел права остановить процесс.

Далее события разворачивались по компромиссному сценарию. Лейтенант получил свой срок с правом “смыть вину” кровью с пребыванием в собственной части. Осужденного передали под расписку командиру автоматчиков.

Показного процесса не получилось. Офицеры стрелкового полка отнюдь не стремились рассчитаться за боевую неудачу с молоденьким артиллеристом. Больше на заседаниях трибуналов мне в годы войны присутствовать не довелось. За грубые ошибки при мне наказывали, снимали с должностей, понижали в званиях. Но к «помощи» трибунала не прибегали.