Текст книги "На войне. Записки лейтенанта"

Автор книги: Сергей Бартенев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Предписание – в артполк

Между тем, дивизия готовилась к наступлению. В ночное время интенсивно подвозились боеприпасы, прибывали и располагались средства усиления. Впервые увидел знаменитые катюши. Подивился огромному количеству рам с ракетными снарядами, которые устанавливались прямо на земле под один веер

В тылах дивизии становилось все более тесно от поступавших откуда-то из глубины людей, бесчисленных землянок, укрытий для конского состава, автомашин, инженерной техники. По оврагам наращивались паутины разноцветных проводов. Вдоль дорог, особенно на перекрестках появлялись все новые и новые таблички с фамилиями прибывавших “хозяев”.

В 1115 полку также готовились. Подгребали резервы, переводили солдат из тыловых частей, штабов в стрелковые роты. На наблюдательных пунктах появлялись группы офицеров из прибывающих частей усиления. Знакомились, наблюдали за противником, устанавливали взаимодействие.

От офицеров резерва услышали, что нас с лейтенантом – минометчиком, временно сидевших в качестве наблюдателей на командирских “глазах”, собираются перевести из батарей в стрелковые роты. Эта весть подтвердилась из телефонных переговоров.

Честно говоря, после окончания военного училища я стремился стать грамотным артиллеристом. Гордился артиллерийскими эмблемами, принадлежностью к благородному и интеллектуальному роду войск. Перевод в пехоту представлялся в виде наказания (“за что?”). К тому же был слабо знаком с оружием, тактикой стрелковых подразделений, не очень ясны были функции пехотного командира. А тут еще показались неуважительными и обидными позиция и слова командира стрелкового полка.

В ответ на недоуменное возражение начштаба, что дескать за неправильное использование артиллеристов нам могут и холку намылить комполка, отпарировал:

– Не волнуйся. Пушечников достаточно. Порой девать некуда. А стрелкачей не хватало и будет не хватать. Они, сам знаешь, как убывают. Не дают стрелкачей, пусть за них работают “огуречники”.

Желания идти взводным в стрелковую роту не было. Понимал, что стать стрелкачем, значит навсегда распрощаться с работой артиллериста. Обратно в батарею не вернешься. Набрался смелости и двинулся в блиндаж к Гусеву.

К командиру полка меня не пригласили. Разговор происходил у входа в блиндаж через посредника – адъютанта. По его словам, полковник выразил неудовольствие:

– Не хочет служить в моем полку, пусть пишет рапорт. Бумагу передать через адъютанта.

На рапорте – резолюция “Откомандировать в штаб КАД”. Начальник штаба КАД рекомендует не спешить:

– Другого пополнения артиллеристов в ближайшее время не будет. На подходе новая техника. 76-мм ЗИС-3. Объясните все это Гусеву.

Но командир полка решение менять не хочет.

И вот я снова в штабе КАД, в домике на окраине Тадулино. Офицеры штаба в общем понимают причины моего нежелания менять профессию. Штаб командующего артиллерией заинтересован в том, чтобы офицеры-артиллеристы оставались и служили артиллеристами.

В штабе решают, что меня следует направить в артполк.

Получаю новое предписание. Артиллерийский полк – это ближе по духу, по специальности. Красный кант. Черные петлицы. Традиционные эмблемы – пушечные стволы.

«Принимайте топографический взвод»

Штаб артполка размещался не столь роскошно, как стрелкового. Тесные землянки. Скуповато с убранством внутри. При обстрелах сквозь щели сыпется на головы песок.

Переночевал, утром направляют в третий дивизион, командиром топографического взвода.

Командир дивизиона майор Сергей Мишин вернулся в штаб дивизиона к вечеру. Он, его заместитель, начальник штаба старший лейтенант Владимир Машталлер расположились в землянке, построенной в основании полуразобранного дома. В центре – большой стол, вокруг узкой скамьи в виде буквы “П”. Мне пододвигают карту. Короткий экзамен. Наношу боевой порядок дивизиона; готовлю данные для стрельбы.

Обмен мнениями между моими экзаменаторами. Неожиданно предложение:

– Как отнесетесь к тому, что пошлем не на топовзвод, а начальником разведки дивизиона?

Начальником разведки дивизиона намечался Савелов. Но моим новым хозяевам думается, что начальником разведки предпочтительнее иметь более молодого, вероятно, более подвижного.

Для меня предложение командира дивизиона неожиданно. Переспрашиваю:

– Начальником разведки дивизиона?

– Да, начальником разведки. Окончили училище. Справитесь.

Более всего смущает меня название должности: “начальник разведки дивизиона”.

Я еще не знаю, что у начальника разведки всего трое подчиненных, командир отделения и два разведчика. Что от него требуется не столько исполнять функции “начальника”, сколько быть правой рукой командира дивизиона, помогать и работать под его началом. Изучать противника, находить цели, вести карту, готовить данные для стрельбы. Выбирать огневые позиции, оборудовать наблюдательный пункт командира дивизиона.

Начальнику разведки следует быть готовым самому корректировать огонь пушечной и гаубичной батарей. В третьем дивизионе – две четырехорудийные батареи: 7-я пушечная и 8-я гаубичная.

Признаюсь, меня поразило: как это сразу – не на взвод, не на батарею (скажем, командиром огневого взвода), а аж на дивизион. Начальником разведки дивизиона.

В училище курсанты редко видели командира дивизиона (учебного). Командир батареи – самый большой начальник для курсанта. А тут вдруг – “дивизиона”.

Казалось, просто не справлюсь, провалюсь.

Почувствовав неуверенность, выслушав возражения, командир дивизиона снял свое предложение.

– Ну что ж, приглашайте Савелова. Принимайте топовзвод. Перебирайтесь к Савелову в землянку. Пока дивизион в обороне – подучитесь у него. Свое дело знает прекрасно. Не хотелось его перемещать. Возможно, вернемся к этому позже.

Савелов – спокойный, рассудительный офицер. На вид интеллигент; учитель, надевший военную форму. Привык объяснять, растолковывать, а не приказывать.

При помощи Савелова осваиваю навыки работы со стереотрубой, буссолью, планшетом, кипрегелем. Снимаю и уточняю координаты. Принимаю хозяйство топографического взвода, в том числе круглый футляр с топографическими картами. Карты 50 и 100 тысячные с грифом «секретно».

Первый экзамен – выбор огневых

С началом наступления Савелов переместился на передок. Работал рядом с комдивом. Начальник связи Раухваргер буквально метался между НП, штабом дивизиона, огневыми, налаживая телефонную связь.

Командиры батарей двигаются в боевых порядках рот и батальонов. Их наблюдательные пункты вырвались далеко вперед. Пора менять огневые позиции.

Начальник штаба дивизиона Машталлер подзывает меня, ставит задачу:

– Разверни карту. Квадрат 64–80. Опушка леса. Бери коня и двигай туда.

Выберешь огневые для 7-й и 8-й батарей.

– Да я огневых никогда не выбирал.

– Не выбирал, теперь выберешь. Времени в обрез. Пытаюсь уточнить:

– Район новых огневых, маршруты следования им известны?

– Старшие на батареях Сергей Ворыханов и Иван Каштанов знают. Им обозначены примерный район и маршруты.

Машталлер уточняет:

– Вот здесь на развилке встретишь обе батареи. Покажешь, где размещать огневые. Выбирай так, чтобы обе располагались недалеко друг от друга. Направление огня: восток – северо-восток. От огневых до противника два – три километра. Обрати внимание на подъезды. Наметь места для хозвзводов.

Нас учили, что огневые позиции выбирают сами комбаты. Но они ушли далеко вперед вместе со стрелковыми батальонами. Командиры огневых взводов обстановки в деталях не знают. Им нужно помочь выбрать места для огневых. Они двигаются вместе с расчетами и орудиями.

Выбор огневых – это серьезно. Надо решить, куда посадить первое орудие. Под один веер поставить всю батарею.

Насколько удобны подъезды, где можно найти воду, где оборудовать укрытия для коней. Все это важно. Непросто определить гребень укрытия. Поставишь орудия слишком близко к лесу (это и есть гребень укрытия), при первой же пристрелке снаряды заденут за верхушки деревьев. Это опасно. Могут разорваться над головами тех, кто окажется под деревьями. Если же укрытие слабое, батарея будет стоять на открытом месте, а не на закрытой позиции. По огневым вспышкам ее может засечь противник.

Выбирать огневые нужно было для двух батарей – гаубичной (8-й батареи) и пушечной (7-й). С учетом разрыва между батареями потребовалось найти площадку фронтом метров на двести – двести пятьдесят. Определяю, где именно расположить первое орудие, как разместить обе батареи.

Моя первая рекогносцировка заканчивается. Огневики прибывают, по моим указаниям размещают орудия. Уточняю и передаю Машталлеру координаты огневых.

В целом он, видимо, удовлетворен. В следующий раз сумею проделать операцию по выбору огневых без излишних хлопот и подсказок.

Отличился Василий Гиря, но…

Немцы сопротивлялись упорно. Артиллеристам пришлось поработать против танков. Одно из орудий седьмой батареи выдвинуто на прямую наводку. Против танков.

Это была нелегкая схватка. Расчеты понесли потери. Пехота овладела большаком Сурож – Витебск. Немцы отходят к Двине.

Командование дивизиона довольно действиями батарейцев лейтенанта Василия Гири, расчетов седьмой батареи. В полк пошло донесение об успешной “работе” по танкам. (“Подбито самоходное орудие типа “Фердинанд”. Отличился огневой взвод 7 батареи” – из Журнала боевых действий от 23.12.1943). Готовились наградные представления на отличившихся. Но одобрения от “верха” не последовало. Вместо похвал и награждений – разносы.

В первые же дни наступления комбаты не успевали выполнять заявки пехоты. Не хватало боеприпасов, особенно гаубичных. Их доставляли на санях. На дорогах то заносы, то слякоть. На конной тяге многого не навозишь. А тут еще пропал старшина – командир взвода боепитания.

Вокруг этого пошли разговоры, рождались домыслы. Начались неприятные разбирательства.

Сам старшина – родом из тех мест, которые месяц назад освободила наша дивизия. Освободили и его родную деревню. Он встретился с женой, которую не видел два года. Пока стояли в обороне, жена приезжала к нему во взвод боепитания, жила несколько дней в его землянке.

И вот командир боепитания, отправившись на санях в ДОП за боеприпасами, в батарею не вернулся. Что с ним случилось? Батареям до зарезу нужны снаряды, а отвечающий за боепитание исчез. Поползли разговоры – раз приезжала жена, значит старшина, воспользовавшись удобной ситуацией, вернулся домой и теперь, вероятно, где-то скрывается. И ведь не просто рядовой, а командир взвода. Ему доверяли, он знает обстановку с подвозом снарядов, ему известна обстановка в дивизионе, полку.

Короче говоря, строились самые невероятные, негативные предположения. А люди дивизиона должны быть не поощрены, а наказаны.

Прошло месяца два. В середине зимы, когда стояли в обороне под Полотой, раздался звонок из штаба полка:

– После излечения вернулся из госпиталя старшина, бывший командир взвода боепитания 8-й батареи. Хотим снова направить его в ваш дивизион.

Как оказалось, пропавший старшина не пропадал, не скрывался.

Когда он мотался на санях за снарядами, попал под огневой налет. Его ранило на льду озера. Недолго думая, повернул назад и добрался до госпиталя, минуя медсанбат. А в госпитале приватизировали дивизионного коня и сани. Ящики с гаубичными снарядами за ненадобностью сбросили. А “конную тягу” использовали для собственных нужд.

Так лопнул домысел о мнимом дезертире – командире взвода боепитания. Обратно в дивизион его не приняли. Обиделись. А обижаться надо было на тех начальников, которые порой повсюду подозревали и искали крамолу; склонны были верить слухам, не умели разобраться в реальном положении дел.

Старшине, конечно, следовало каким-то образом дать знать о себе, хотя бы написать письмо. Вряд ли следует упрекать раненого, что он поспешил попасть к медикам, использовав собственные средства транспортировки. Не знаю, насколько серьезным было ранение, но стремление как можно быстрее добраться до госпиталя вряд ли подлежало осуждению.

К востоку от Витебска

Наши батальоны несли большие потери в личном составе. В районе Гралево, недалеко от Двины, в батальоне, который поддерживал дивизион, оставалось не более десятка штыков. Настроение прескверное. Командир дивизиона уединился с командиром батальона и, основательно поднакачавшись, предложил пополнить поредевшие штыки, передав в пехоту артиллеристов.

Не берусь судить, насколько серьезно было это предложение. Офицеры дивизиона открыто высказывали недовольство. Наступление захлебнулось. Исправить положение, попытавшись перекрестить наводчиков и телефонистов в стрелков и пулеметчиков, вряд ли имело смысл.

Я плохо представлял замысел наступления, в котором участвовал наш полк. Двигались по полевым дорогам, лесным массивам. Названия сел – Князи, Павлюченки, Жиляи, Моккия мало, о чем говорили. Чаще всего именно в населенных пунктах противник создавал опорные пункты, при отступлении вел по ним огонь, наносила удары авиация.

В конце декабря (20.12.1943 – 1.01.1944) наступление развертывалось фронтом на север – от озера Вымно к Западной Двине. Если взглянуть на карту, то стрелы, обозначавшие движение полков, поползут к верхнему обрезу карты по направлению Моккия – Курино.

27 декабря вышли к Двине. Солдаты прямо по льду переправились на правый берег реки. Затем их вернули обратно. Задача – продолжать наступление вдоль левого берега.

В канун нового года произвели первый артиллерийский залп по Витебску, по его восточной окраине. Залп чисто символический. Цели наметили по карте. С наблюдательных пунктов они не видны. До города нужно еще дойти, прорваться сквозь немецкую оборону. А наступление выдыхалось.

Схема наступательной операции восточнее Витебска в конце декабря 1943 года.

В стрелковых батальонах почти не осталось штыков. Движение застопорилось на рубеже Совари – Гралево.

Наше НП на опушке леса. Перед нами заснеженное поле с редкими пехотинцами. На окраине села огрызаются пулеметные точки противника. Кто-то из лежащих на снегу ранен. Помочь порой удается лишь к вечеру, когда стемнеет. Днем на волокушах, невзирая на огонь, санитары вытаскивают пострадавших. Порой только к исходу дня удается доставить горячий чай в термосах, в котелках – комбинацию из обеда и ужина.

Мы теряли людей и топтались на месте. Это, очевидно, дошло и до командования. Дивизию выводят в резерв. Короткая передышка. Затем приказ на марш. Но об этом немного позже.

Когда в ноябре – первой половине декабря дивизия держала оборону, я понемногу приобрел опыт. Полезным оказалось краткое пребывание в стрелковом полку – “пехоту” увидел изнутри. Хорошими наставниками оказались офицеры, помогавшие освоить на практике то, что представлял ранее по-школярски.

Войти в коллектив помогли офицеры, рядовые и сержанты дивизиона и не только они. С картой и приборами, освоился довольно быстро. Но обычные премудрости фронтовой жизни и быта также надо было осваивать.

Сохранились письма, которые я, прибыв в дивизию, посылал маме, родным.

Приведу несколько выдержек.

“Дорогая мама. Поздравляю тебя с днем твоего пятидесятилетия! Не смущайся годами, ты еще проживешь много. Седина украшает человека, создает ему почет и уважение.” В другом письме: «Зима у нас никак не может установиться. Мне выдали ватные брюки, меховые перчатки, полушубок, который я сейчас не ношу: он очень белый, и потому сильно пачкается. На шинели грязь менее заметна. Я и привык к ней больше».

«Мы, конечно, не остаемся на одном месте. Бывает, что стоим в обороне, затем наступаем, опять становимся на оборону. Заниматься мне приходится самыми разнообразными делами в зависимости от обстановки. Производить разведку дороги, наблюдать за противником, засекать цели, привязывать огневые и т. д. Часто приходится работать ночью».

Выпускники Смоленского училища

С ребятами из Смоленского училища виделись не часто. Намного позже узнал, кто из них попал в наш полк. Даже с Володей Дорофеевым, который служил со мной в одном дивизионе. Я – в штабе дивизиона, на НП командира дивизиона, а он обычно на ПНП (передовом наблюдательном пункте) 7-й батареи.

Подружился же с военфельдшером лейтенантом медслужбы Володей Блызкиным. Об этом писал домой: “У меня есть товарищ. По специальности – доктор (военфельдшер). Он во многом напоминает мне школьного друга Гошку Зарницына. Такой же маленький, спокойный, курносый.”

Военное училище, располагавшееся в годы войны в Ирбите, вспоминали нередко. Оно находилось в центре города, а наша 10-я батарея на окраине. Каждый день мы ходили строем по улицам города, направляясь в столовую или специальные классы. Небольшой артпарк располагался рядом с нашей батареей.

Выпуск намечался еще в августе. Но когда срок обучения удлинили, кое-кто из курсантов предположил, что время острой нужды в артиллерийских офицерах миновало. Могут и еще продержать в училище полгода, может быть, год. А там и конец войны близок. Можем и не поспеть попасть на фронт в боевые части, Останемся в кадрах в качестве первого послевоенного выпуска.

Но подобные разговоры были из области гаданий. В конце октября держим выпускные экзамены. И ожидаем приказа о выпуске, присвоении званий. Одних посылали убирать картошку, другие находились в нарядах. Я с товарищем был в полевом карауле на полигоне; о чем писал домой: “Спал в лесу у костра. Едим тушеную капусту, репу, турнепс, печеную картошку. Листья в лесу опали, деревья стоят голые. Дождей пока нет. Сильные ветры. Ночью заморозки, замерзают лужи”.

Узнаю, что до выпуска и присвоения офицерских званий пройдет недели две, не меньше. По совету мамы решаю использовать это «временное окно» для сдачи экстерном за среднюю школу. Обращаюсь с рапортом к командиру учебной батареи и пишу заявление директору 2-й средней школы В. Любимову. Товарищи по училищу слегка иронизируют, а я спешно перелистываю учебники и сдаю экзамены вначале по математике (алгебре, тригонометрии), которую знал неплохо, а на самый конец отладываю химию. В итоге у меня произошел двойной выпуск – за школу и военное училище.

Бумага с проектом приказа двигалась по дорогам и военным канцеляриям, а тем временем самые расторопные заботились о пошивке хромовых сапог (нам-то выдать должны кирзу), обзаводились командирским ремнями, выменивали артиллерийские круги и угольники – готовить данные для стрельбы. Особый интерес представляли алюминиевые котелки. Дорога, очевидно, неблизкая. Котелок, складная ложка с вилкой – в самый раз, чтобы расправиться с сухим пайком по науке.

Наконец, курсантскую батарею построили, объявили приказ, поздравили. Нас переодели нас во все новое, офицерское в течение одной ночи. Все необходимое было получено заранее с училищного склада, сложено в батарейной каптерке. Мы сбрасывали с плеч курсантское и получали офицерские комплекты.

Первое время после прибытия в часть с выпускниками военного училища мы практически не встречались. И даже не сразу узнали, кто куда попал. Только спустя месяца два-три, когда дивизия встала в довольно длительную оборону, такая возможность появилась. Но наши контакты носили случайный характер.

Марш Курино – Заречье

Маршрут пролегал по большой дуге, огибавшей Витебск с севера. Стодвадцатикилометровый марш совершен в два этапа. После марша полки вплоть до конца января находились на отдыхе. (Единственный отдых за весь путь дивизии с декабря сорок первого до весны сорок пятого).

Вспоминаю, каким нелегким оказался марш. Саперы навели понтонный мост, по которому пересекали Двину. Начиналась метель, заносы. Дорога то необычайно скользкая, то вся в сугробах. Путь покрывался ледяной коркой. Кони скользили по ледяному насту. Четверки, шестерки битюгов с трудом тащили орудия.

На подъемах, взгорках расчеты хватались за постромки, упирались в орудийные щиты, колеса, пытались помочь измученным коням. Кое-где приходилось перепрягать коней и поочередно вытягивать гаубицы и пушки из снежных сугробов.

Люди двигались, порой не чувствуя мороза, засыпая на ходу. Сон охватывал измученных бесконечным маршем, затуманивал сознание, люди спотыкались, падали. Кое-кто пытался прицепиться к повозке, лафету, немного расслабиться, подремать, не останавливаясь. Присесть на станину гаубицы опасно: неожиданно смежишь глаза и того гляди окажешься под колесами.

Во время коротких привалов сворачивали с основной дороги, а затем с трудом выбирались на основную магистраль. Графики марша срывались. Батарейные кухни отставали, расчеты, ездовые, управленцы жевали сухари, оставались без горячей пищи.

На одном из маршрутов к выбиравшейся из сугробов батарее приблизился верхом заместитель комполка майор Шкадченко. Криком и руганью пытался подбодрить отставших. В ладно сидящем, отороченном мехом тулупе, с парабеллумом на боку он то угрожал, то требовал как можно быстрее освобождать основной путь, по которому должны продолжить движение другие части.

Марши, марши. Сколько их было, бесконечных, холодных, изнуряющих. Дневных, чаще ночных переходов. Нередко движение всю ночь. К утру, наконец, дневка, или, к общей радости, конечный пункт. Тогда смена боевых порядков, новое наступление, или приказ – принять оборону, реже – второй эшелон.

Что именно – станет известно позже. А пока желанный лес, деревья, покрытые хлопьями снега. На опушке встречают и передают краткие распоряжения высланные вперед квартирьеры, указывают места размещения и отдыха.

Наряд и добровольные помощники хлопочут около кухонь. Ездовые накрывают одеялами и попонами коней, кормят заранее припасенным овсом, могут добавить в лошадиную торбу и собственную пайку сухарей, трофейную буханку, дать кусок сахару.

Солдаты настраивают временные навесы, размещают технику, устанавливают посты, рубят лапник, собирают сухостой для костра. Но вскоре слышна команда:

– Костров не жечь. Технику замаскировать. Кухни – к оврагу.

В лесу раздается позвякивание пил, стук топоров. Слышится шум падающих елей, сосен. Сооружаются временные укрытия; строятся шалаши, устанавливаются штабные палатки.

Марш занял трое суток.

В первый день на пути не встретилось ни одного целого дома, ни одной деревни. Все разобрано на блиндажи, сожжено противником. Пересекли полотно железной дороги. Перед глазами одно полотно, нет ни шпал, ни рельсов. Одиноко торчат телеграфные столбы со спутанными проводами.

К ночи достигли деревни, где сохранились отдельные, еще не сожженные дома. Впервые за многие месяцы спали в относительном тепле, не в землянке, а в доме. Под настоящей крышей, вповалку на настоящем полу. Кому не удалось втиснуться, спал сидя или полулежа, примостившись на спинах, ногах соседей. Кому-то удалось устроиться на столе, кто-то похрапывал в сенях, опоздавшие пристраивались на крыльце дома – хоть на морозе, но все же ближе к теплу, да и пахнет по-хорошему – жильем.