Текст книги "На войне. Записки лейтенанта"

Автор книги: Сергей Бартенев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Прием в партию под елочкой

Парторгом в штабе дивизиона был командир отделения связи сержант Набоков. Полноватый, неторопливый. Ему около сороки. В обороне он нередко дежурил у коммутатора. Постоянно что-то регулировал, подновлял, ремонтировал, приводил в порядок.

Мы по-прежнему размещаемся в лесу. Приняли пополнение.

Наши дивизии, действовавшие правее, втянулись в своеобразный мешок. Судя по всему, нам предстоит поддержать их. Ударив по немцам и разорвав выступ в наши боевые порядки. Ожидаем приказа, пока все еще находимся во втором эшелоне.

Вместо лейтенанта Гири, которого направили в иптап, прислали другого офицера. Мы в штабе дивизиона ждем, и, очевидно, вновь будем перемещать НП, а огневые останутся на старых позициях.

Погода прескверная. Дождь со снегом. Ждем и томимся от неопределенности. И тут ко мне подходит и приглашает к разговору сержант Набоков.

– Слушай, лейтенант. Мы тут обговорили, и считаем, что свое дело в общем освоил, работаешь нормально. Подумали, не пора ли в партию?

Для меня это было неожиданно. Мне всего восемнадцать. Незадолго до выпуска, мне выдали в училище комсомольский билет. Но в комсомоле никак не проявлял себя. Вступать в комсомол не стремился. Но и не сопротивлялся, когда пояснили, что все выпускники училища должны быть хотя бы комсомольцами. Раз надо – значит надо.

Другое дело – партия. В институте, где я работал техником-вычислителем, заслуженным авторитетом пользовался батальонный комиссар Никандров, начальник научно-исследовательского института. Он выступал с содержательными докладами, прекрасно разбирался в международной обстановке. Для меня это был образец старшего коллеги – эрудита, знатока своего дела.

А теперь предлагают вступить в партию мне – молодому безусому лейтенанту.

– Но ведь я в дивизионе недавно?

– На фронте достаточно трех месяцев.

– А как же рекомендации? Собрание?

– Рекомендацию дам я. Даст начальник штаба. Собрание в этой обстановке не проведешь. Примем на партгруппе.

Партгруппа собралась спустя пару дней. Принимали меня мужики, сидя под елочкой, прикрывая папку с бумагами от снега. Послушали биографию. Проголосовали. Поздравили.

Спустя неделю начальник политотдела вручил документ. Попенял, что не читаю “Правду”, не слышал и не могу рассказать о последних встречах лидеров трех держав – участников антигитлеровской коалиции.

Вскоре нас снова перебрасывают на новое место. Занимаем наблюдательный пункт на кладбище, который мы держали в резерве (и оказывается не зря!). Но майору Мишину так и не удалось его обновить. Его задел осколок и в командование дивизионом вступил его заместитель – капитан Харитошкин.

По ложному переднему краю

С начала февраля 332 сд в составе 4 ударной армии участвовала в наступательной операции, начинавшейся с небольшого плацдарма южнее Зароновского озера. Задача и направление несколько раз менялись. Нужно перерезать железную дорогу Полоцк – Витебск. Наши автоматчики седлали полотно дороги, но вынуждены были отходить назад.

Противник перебросил дивизию из-под Полоцка; оттеснил наступавших.

После короткой паузы и небольшой перегруппировки наступательный кулак перенацелен на восток. В районе Волково введена танковая бригада. Часть танков подожгли фаустники. Полусгоревшие остовы тридцатьчетверок оставались вдоль дороги. Дома сожжены. Там, где было жилье, – печные трубы. Из-под снега торчат кроватные скелеты, остатки домашнего скарба. Чудом сохранившиеся бревна разобраны на блиндажи.

Полки дивизии – во втором эшелоне. Саперы и связисты, тылы, медицина, кухни, штабы, средства обеспечения плотно напичканы в лесу. Толкотня, неразбериха, споры за свободное место. В этом калейдоскопе войск штаб нашего дивизиона усмотрел для себя небольшой пятачок. Штабные повозки, чуть в стороне кухня, в небольшом овражке – укрытие для коней.

Батареи дивизиона участвовали в “артиллерийском наступлении”. Громкое название, а результат слабый. Не помогли ни танки, ни продолжительная артподготовка. Под огнем оказались подступы к завалам, обозначавшим оборонительный рубеж. На опушке леса оставались немецкие наблюдатели, корректировщики. Когда начиналась артподготовка, они покидали ровики и блиндажи, перемещаясь на скрытую в глубине лесного массива полосу обороны.

С наблюдательного пункта видна опушка леса, откуда вел огонь противник. Прямо перед нами, на грязноватом снегу лежат люди. Это солдаты дивизии, которую мы поддерживаем. Их прижимает к земле плотный пулеметный огонь. Попытки поднять залегшую пехоту бесполезны. Каждый шаг вперед достается с огромным трудом,

Мы буквально выдавливаем немцев. А они стремятся во что бы то ни стало не допустить нас до “железки”. Немцы втягиваются в лес, отходят на несколько сот метров. Подбрасывают резервы. На железной дороге между Шумилино и Витебском курсирует немецкий бронепоезд. На нашем участке появляются части 5 пехотно-егерской дивизии.

Попытки контратаковать не приносили немцам успеха. Некоторые населенные пункты по несколько раз переходили из рук в руки. Ермачки, Чисти, Чирино, Побединщина, Волково, окружающие их лесные массивы, покрытые снегом поля были свидетелями жестокой борьбы.

Это схема боев западнее Витебска в конце декабря 1943 г. – январе 1944 г. На ней обозначено изменение немецкой обороны – 24.01 жирной линией, 25.01 мелкими точками. Подбросив из Полоцка по железной дороге две дивизии (5.Jg и 12.ID), противник вел упорные бои в лесном массиве Чисти – Завязье (прерывистый пунктир). Нашим войскам, к сожалению, не удалось выйти к железной дороге Полоцк – Витебск и перерезать ее. Схема взята из работы немецкого автора «Витебск». (Heidkamper O. Witebsk. Kampf und Untergang der 3.Panzerarmee. Heidelberg. 1954).

Общую картину февральских 1944 г. боев северо-западнее и юго-восточнее Витебска (по данным немецкой стороны) может дать представленная ниже схема – из того же источника. Положение на 17.2.1944. Показано продвижение советских войск с 3 по 17.02.1944

Неудача зимой 1944-го

Чем объяснить нашу неудачу в зимнее наступление сорок четвертого года западнее Витебска?

Мы обсуждали это с однополчанами и спустя многие годы после войны. С позиции офицера, не располагавшего сколько-нибудь полной информацией, ответить трудно. У непосредственных участников событий сохранилось чувство горечи, неудовлетворенности. Бессмысленности утрат.

И все же несколько слов об этом.

В наступлении принимало участие большое число соединений. Но в лесах и болотах трудно было применить для прорыва мощные огневые средства. Танков было мало, они застревали, поджигались фаустниками. Артиллерия испытывала недостаток боеприпасов, вела огонь по площадям. Основную роль должны были сыграть стрелковые части. Однако это был не ударный кулак. Не подготовленные к стремительному броску бойцы, а слабые, плохо обученные военнообязанные. Они не были способны обойти, подавить, уничтожить огневые средства противника.

Немецкое командование как правило разгадывало, откуда следует ожидать удара. Наша разведка работала плохо. Слабо разведали передний край, не знали реальной обстановки штабы. Перенацеливание ударов, изменение задач напоминали судорожные попытки нащупать слабое место. Наступавшие не обладали силой, способной пробить жесткую оборону в лесу, болотах.

Может быть, именно неудача зимнего наступления к западу от Витебска привела вышестоящие штабы к выводу: оперативные задачи не решаются превосходством в количестве штыков, невиданной плотностью боевых порядков. Стремление компенсировать качество количеством вело к неоправданным потерям, к топтанию на месте. А все это – к утрате боевого духа.

Когда наши части несколько потеснили противника, мы с удивлением обнаружили, что огневые средства оказались неподавленными. Немецкая оборона опиралась на сеть опорных пунктов – сплошной обороны у них не было. Были отдельные огневые точки, хорошо оборудованные блиндажи, небольшие по численности подразделения егерей.

Седлая дорогу на Полоцк

После тяжелых боев под Витебском дивизию переводят на новый участок. Снова предстоит марш. Первые признаки, что скоро снимаемся – полковые телефонисты сматывают кабель. Связь подается сверху вниз, и “верх” сворачивает свою нитку. В дивизион выдали новый комплект карт. Их надо срочно скомплектовать, склеить, дать под расписку управленцам и комбатам.

Строим догадки, куда нас перебросят. Собираем и складываем имущество.

Снимаемся поздно вечером. Морозно. Вытягиваемся в колонну. Двигаемся по– дивизионно, практически в общей колонне со стрелковыми частями, полковыми артиллеристами, минометчиками. Почти весь марш лесом.

Ближе к утру останавливаемся в районе Краснополья. Ждем распоряжений, куда двигаться дальше. Офицеры, следовавшие во главе колонны, совещаются. Следует команда – повернуть, двигаться в обратном направлении.

Очевидно ночью голова колонны проскочила поворот. Нам надлежало прибыть в район Дретуни, сменив там соединение, занимавшее оборону.

Дивизия седлает железную дорогу, идущую на Полоцк.

Самой Дретуни, как таковой, практически нет. Жилые дома, пакгаузы на железнодорожной станции, хозяйственные постройки сожжены или разобраны. В одном из зданий у немцев размещался госпиталь. Рядом с ним – длинные шеренги крестов, захоронение немецких солдат и офицеров. На каждом – табличка с аккуратной надписью.

Подобное кладбище видел в Демидове, в центре города. Но там было десятка полтора могил, а здесь – сотни, если не тысячи. Бои за Витебск, в районе Витебска обошлись противнику недешево.

Дивизия, которую мы сменили, более или менее плотно сидела ближе к станции. Блиндажи, скрытые подходы. Огневые средства укрыты. Иная картина в лесу, справа и слева от Дретуни. Здесь дугой пересекая железную дорогу оборона противника. Ее основу составляли три опорных пункта. Они связаны сплошными траншеями с открытыми площадками для ведения огня с широкими секторами обстрела. Перед первой траншеей проволочные заграждения, спираль Бруно.

На флангах между опорными пунктами – разрывы. В лесной чащобе, по замерзшим болотцам можно проникнуть вглубь обороны без особых помех, втихую.

Переносим на карты примерное начертание переднего края противника… Нас интересуют прежде всего места, откуда ведется артиллерийский и минометный огонь.

Уточняю координаты наблюдательных пунктов, привязываю огневые. Но карта устарела; многого из того, что изображено на ней, сейчас на местности нет. Торчат из– под снега остатки деревянных свай, угадывается основание разбитой водокачки. На месте станционных построек дзоты. Нет привычных ориентиров, опираясь на которые можно снять координаты, провести топографическую привязку.

На схеме Дретуньский опорный пункт противника.

Харитошкин побывал на переднем крае, посидел на наблюдательном пункте дивизиона. Остался недоволен – НП размаскирован, неудобные подходы, слабое укрытие. Приказал установить стереотрубу; посадили разведчиков наблюдать. Раухваргер остался доводить наблюдательный пункт до ума.

Командир дивизиона знакомится с командирами батальонов, договаривается о взаимодействии с соседями. Два батальона 1117 стрелкового полка, которые нам приказано поддерживать, держат оборону справа от железной дороги, уходящей в сторону Полоцка. Смена боевых порядков прошла ночью. Днем по прибытии стрелкачи, “огуречники”, средства поддержки и обеспечения размещались в лесу, в непосредственной близости от боевых порядков соединения, на смену которого прибыли.

Пристрелка ориентиров

В светлое время приказано не маячить. Да это очевидно и без приказа. Смена частей сопровождается повышенным движением, необычным шумом, дымом неосторожно разведенных костров. Все это не может ускользнуть от внимания противника.

Харитошкина заботит, разведаны ли огневые немцев. Судя по карте имеются одна-две поляны, где могла располагаться немецкая 105-ти миллиметровая батарея.

– Свяжись с артиллеристами, которые сидели здесь раньше, до нас. Они еще не свернули огневые. Расспроси. Сними обстановку с рабочих карт, познакомься с документацией

– А как их найти? С передка все давно ушли. Где у них огневые?

– Возьми мою пятидесятитысячную. Там кое-что обозначено. Бери Комкова и двигай туда.

Но связаться с прежними хозяевами не удается. Огневые пусты. Пушкари снялись еще засветло. В их блиндажах шуруют наши пехотинцы.

Кое-какую документацию удалось получить в штабе полка. Но с личными контактами мы явно проморгали.

Харитошкин огорчен.

– Готовь данные. Будем вести пристрелку.

– Кто?

– Вы с Раухваргером.

– Вдвоем?

– Да, вдвоем. Приобщайся. Учти, снарядов в обрез. Особенно гаубичных. Только те, что в передках, что притащили в собой. Дивизионный ДОП (обменный пункт) еще не развернут.

Машины с боеприпасами отстали: не было горючего.

– А комбаты?

– Дворецкого пригласим. Он пока оборудуется. А НП Миронова (командира 76– мм батареи) от нас в стороне. Проведет пристрелку позже.

Пожар на переднем крае

В Дретуни собирались укорениться надолго. Не тут-то было. Противник ведет себя странно. Первые день-два на передке тихо. Как пишется в донесениях: “Противник вел редкий ружейно-пулеметный огонь; пускал осветительные ракеты”. Затем интенсивность огня усилилась.

Какой-то лихой пулеметчик стрекотал всю ночь, почти не переставая. Одного из наших разведчиков, притулившегося на корточках у сосны, полосануло по мягкому месту. От штаба дивизиона, где он находился, до переднего края километра полтора; лес. И все же шальная пуля на излете достала.

– Ранен!

– Куда тебя?

Поднимаем рубаху. На ягодице красная полоса. Крови нет. Будто хлестанули ремнем.

– Вот и решай – ранен или нет. Обожгло кожу, и все. Сейчас зарисуем йодом. А перевязывать бесполезно. Счастливо отделался.

Дретунь осталась в памяти как короткий эпизод. Потерь в дивизионе не было.

Батарейцы открывали огонь, помогая пехоте отразить силовую разведку.

Ночью на переднем крае у немцев начался шумок. Затем вспыхнул столб яркого пламени. Загорелось в глубине. Высветило черный контур переднего края. Довольно необычно и, пожалуй, красиво.

Ночной пожар. В районе населенного пункта шум моторов.

– Видимо вспыхнул блиндаж. Но почему не видно людей?

– Загорелся от неосторожности? Может, подожгли специально.

Пулеметчики дали несколько очередей по району пожарища. Немцы не отвечали.

Пожар разгорался все ярче. Видно, как огонь охватывает рядом стоящие деревья.

К утру пожар поутих. В расположении противника не видно движения. Посылаем вперед разведку. Возвращается связной:

– Немцы ушли. Двигаться по дороге опасно. Вначале надо разминировать проходы.

Вызываем саперов.

Продвигаемся вперед, сбивая небольшие заслоны, расчищая завалы, снимая мины. Дорога тянется вдоль железки.

Картина несколько непривычная. Лес справа и слева от железной дороги спилен. Просека шириной метров на сто. Подойти к полотну можно только по открытому пространству. Через каждые триста-четыреста метров сооружены мощные дерево– земляные опорные пункты. В них – бойницы, цементные гнезда для обзора и обстрела подходов.

Все сделано, чтобы к полотну не могли подобраться подрывники-партизаны.

Позже стало известно, что немцы планировали по этой ветке перебросить поезда с летающими снарядами ФАУ. Подвезти эти начиненные взрывчаткой снаряды предполагалось для ударов по блокированному Ленинграду.

Двигаемся дальше. На передний край противника натолкнулись на рубеже Таковенец – Черные Лужки – совхоз Полота. Домов, сараев в селах не оставалось. Торчали одни печные трубы. Немцы сожгли все, что могло гореть. Немного строений сохранилось в совхозе, но постепенно разбирались на блиндажи.

Немецкие окопы располагались поперек железки, выгибаясь к нам небольшой дугой. Слева от железнодорожного полотна низина, там протекает речушка Полота.

Правый фланг дивизии упирается в лесное болото. Мы и противник сидим по обе его стороны.

В обороне под Полотой

Под Полотой пробыли в обороне три с половиной месяца. Обжились и оборудовались капитально. Но это не была безоблачная оборона.

Третий дивизион поддерживал 1117 стрелковый полк. Оборона строилась слева от железной дороги, в районе Студенец. 1115 полк – справа от железки.

Середина марта. Первые признаки весны. Ночью морозец; днем подтаивает. Штаб дивизиона расположился в овражке. Соорудили несколько землянок. Для офицеров. Отдельно для связистов, для разведчиков.

Рядом со штабной землянкой, на высоком дереве, оборудовали наблюдательный пункт. Настелили доски, приспособили лестницу, замаскировали. Другой – ПНП (передовой НП) – в боевых порядках одного из батальонов 1117 сп.

Рано утром пробудила бешеная стрельба. Плотный огонь ведет противник; наши отвечаеют. Выскакиваем из землянки. По железной дороге, разрывая нашу оборону, выдвинулся немецкий бронепоезд. Никто не предполагал, что полотно исправно. На железнодорожных платформах – зенитки. Автоматика с невиданной скоростью выплевывает тридцатимиллиметровые снаряды.

Харитошкин взволнован:

– Занять круговую оборону вокруг штаба!

Вгрызаемся в мерзлую землю с разведчиками. У меня, как и у них ППШ. Автомат таскаю давно, убедившись, что в серьезных перепалках пистолет ТТ весьма слабое огневое оружие.

Телефонисты сообщают: связь с комбатами и огневыми прервана. Плотный огонь разметал телефонный кабель. Связаться по рации удается не сразу.

Восьмая батарея открыла огонь, но практически наугад. Старший на батарее Сергей Ворыханов успел принять команду комбата. Связь тут же порвалась, и он продолжал вести методический огонь по немецкому переднему краю (данные для стрельбы записаны мелом на щитах орудий). А надо бы по бронепоезду.

Тем временем силовая разведка противника вклинилась в расположение одной из рот третьего батальона 1115 полка. Ожесточенная перестрелка вспыхнула справа от железнодорожного полотна. Что там, за железнодорожной насыпью, происходит, нам не видно.

Заработала седьмая батарея. Восстановилась связь с комбатом Борисом Мироновым. Но поздно. Бронепоезд противника возвращается назад. под прикрытие лесного массива.

Позже узнаем подробности. Немецкие солдаты, прорвавшись в расположение нашего батальона, забросали ручными гранатами землянку, в которой находились адъютант старший батальона и телефонистки. Командир батальона, находившейся в соседней землянке, был ранен, но сумел отбиться.

Против бронепоезда

Огонь бронепоезда прикрывал силовую разведку и помешал выручить ребят, попавших в огневой переплет.

Дня два спустя немцы запустили в нашу сторону шар-монгольфер с пачкой листовок. Его подбили, на землю высыпались разноцветные – синие, красные, зеленые – листовочки. Каждая размером с папиросную закрутку. Для того чтобы свернуть козью ножку, не годились. Бумага не та. Но выдумке, да и оперативности немецких пропагандистов следовало отдать должное.

На одной стороне листовки фотография нашей телефонистки. В форме, берете. Девушка горько плачет. Подпись: “Попав к нам, Зоя расплакалась”. На другой стороне снова фото: “Но узнав, какие немцы хорошие ребята, она радостно засмеялась”. И снимок той же Зои с улыбкой на лице.

Немецкая вылазка не прошла даром. Из штаба армии в дивизию нагрянула комиссия. Оборону вдоль железки решили усилить. В одном месте сделали подкоп под полотном. Перед передним краем установили плотное минное поле. К железной проволоке, накрученной спиралями перед окопами, подключали ток высокого напряжения. Ночью, ближе к переднему краю, подъезжала и начинала работать электродизельная установка.

В штабе полка Харитошкину предложили выдвинуть 122-мм гаубицу на прямую наводку. В восьмой батарее не было командира второго огневого взвода. Командир дивизиона приказал мне заменить его.

Сначала нужно было оборудовать огневую. Место для нее выбрали чуть позади первой траншеи, рядом с железнодорожным полотном. Орудийный окоп, небольшую траншею, землянку вырыли ночью. Гаубицу подтянули на руках.

Командиром орудия был Володя Лозинский. Небольшого роста. Немногословный, спокойный, уверенный в себе. Наводчик, замковый, заряжающий, правильный – из его расчета. Ребята хорошо знали друг друга. Каждый при необходимости способен подменить любого. Я осваивал навыки наводчика. Огневому делу учили в Ирбите неплохо, но требовался навык, доводимый до автоматизма.

Ночью расчет бодрствовал. С наступлением рассвета по очереди отдыхали. В полдень завтрак. Обедали глубокой ночью. Рядом с огневой позицией обнаружили яму с картофелем. Картошка, укрытая соломой, хорошо сохранилась. В подполе сгоревшего дома нашли небольшую банку с мукой. Соорудили нечто вроде сковороды, и вместо надоевших крупяных блюд лакомились жареным картофелем, блинами.

Нас собирался наведать Харитошкин, его опередил командир полка полковник Константин Иванович Крамаренко. Появился на огневой неожиданно. Связного отправил пообщаться с пехотинцами.

Посмотрел работу расчета. Одобрил выбор позиции. Но маскировка пришлась не по душе:

– Зачем натыкали елок так густо? Противник не глуп. Догадается, что этот ельник появился неспроста. Нужно маскировку делать естественнее.

Напоследок поинтересовался:

– Есть неясности? Вопросы?

Меня беспокоило – не слишком ли мало снарядов. На огневой, в орудийном погребке, было подготовлено двадцать выстрелов. В том числе – пять шрапнельных.

– У нас на огневой всего двадцать снарядов. Если боеприпасы кончатся, что делать дальше?

– У Вас какая задача? Сколько нужно, чтобы поразить бронепоезд?

– Два – три. В крайнем случае, четыре снаряда. Бить будем по колесной паре, по паровозу.

– Выходит снарядов достаточно. Чтобы решить поставленную задачу – хватит.

Я же считал, что после открытия огня и последующей заварухи с бронепоездом, нам придется думать о том, как спасти орудие, вытащить и увести подальше гаубицу.

– Да не позволит противник. Откроете огонь – обнаружите себя, огневые средства бронепоезда откроют по вам плотный огонь, головы не даст поднять. Придется отбиваться, а не спасать гаубицу.

На прямой наводке гаубица простояла вплоть до лета, до начала наступления. Но бронепоезд к переднему краю больше не сунулся. Из-за лесочка, что располагался перед нами, иногда поднимался беловатый дымок. Доносилось пыхтение паровоза. Состав маневрировал на путях в районе станции Казимирово. Выйти из-за укрытия на открытое место противник не решился.

После меня на прямой наводке, уже с другим расчетом, стоял вновь прибывший командир огневого взвода лейтенант Крошкин. Противник каким-то путем обнаружил наше орудие и открыл по нему огонь с закрытой позиции. Запись в журнале: “25.05. Осколком снаряда повреждена 122 мм гаубица, стоявшая на прямой наводке”. Крошкин был ранен.