Текст книги "На войне. Записки лейтенанта"

Автор книги: Сергей Бартенев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Перепутали иксы с игреками

При очередном перемещении встретились со старшим на батарее и условились: при передаче новых координат шифруем данные, добавляя к ним несколько цифр. При передаче координат огневой позиции прибавляем 4 к “иксу” и 2 к “игреку” (возраст Ворыханова – 42 года). При передаче координат наблюдательного пункта прибавляем 1 к “иксу”, 9 к “игреку» (соответственно мой возраст – 19 лет).

Подобная договоренность действовала и раньше. Теперь ее подтвердили. Но при очередной пристрелке – после перемещения огневой – код не сработал.

– В чем дело?

Подаю команду “огонь” и не вижу разрыва. Еще раз «огонь». Глухой хлопок где– то в стороне.

Выхожу на связь со старшим на батарее. Повторяю команду. Ворыханов проверяет установки. Все как будто в порядке. Только вновь встретившись и сличив карты, нашли ошибку! Поменяв местами “икс” с “игреком”, переместили огневую (на карте) на два квадрата севернее, на два квадрата – восточнее. Хорошо еще, что при такой путанице снаряды по-прежнему ложились в районе боевых порядков противника.

«С большим смещением»

Вскоре восьмая батарея вновь поддерживала 2-й батальон 1115 полка. Получив указание поработать в паре со вторым батальоном, подхожу к командному пункту командира батальона, он же наблюдательный – на склоне оврага. Рядом с командиром батальона его офицеры, связисты, автоматчики.

Представляюсь:

– Командир батареи 122-х миллиметровых гаубиц. Буду поддерживать огнем.

Плаксин здоровается, знакомит с офицерами батальона. Предлагает поставить гаубицы рядом с его командным пунктом. Объясняю капитану: гаубичная батарея – на закрытой огневой позиции. Перемещать гаубицы на передний край нет необходимости. Да и не позволит командование:

– Корректировать огонь буду отсюда. Снарядов не так много, но если стоящая цель, попробую достать. Гаубица М-30 точная и надежная система.

– Тогда самое время. Мешает пулемет. Огонь ведет из подвальной амбразуры.

Устраиваю временное НП на краю овражка. Справа хутор; два домика. Там и притаился немецкий пулеметчик. Поблизости от хутора окопались наши солдаты.

Объясняю Плаксину:

– Наш наблюдательный пункт находится не в створе с направлением огня, а сбоку. Под прямым углом к линии огня и цели. Стрельбу придется вести с большим смещением.

– Пусть с большим. Главное подавить пулемет.

– Корректировать стрельбу с большим смещением удобно. Хорошо просматриваются отклонения по дальности. Но не исключено боковое рассеивание. Скоро стемнеет. Когда перейду на поражение батареей, времени пристрелять веер практически не остается. По правилам на близком удалении от своих солдат вести подобный огонь не полагается.

– Ничего страшного. Беру ответственность на себя.

Связываюсь по рации с огневой. Передаю команды. После второго выстрела снаряд разорвался в непосредственной близости от дома, под которым притаился пулеметчик. Следующий снаряд угодил в дом.

Наблюдавшие за ведением огня офицеры батальона, Плаксин довольны:

– Ловко. Сейчас, если остался цел, даст деру.

Постепенно темнеет. Решаю – от стрельбы одиночным перехожу на поражение:

– Батареей. Веер сосредоточенный, два снаряда, беглый. Огонь!

Гаубичные снаряды пошли к цели. Но один снаряд, очевидно, четвертого орудия, лег не кучно, а несколько в стороне. Отклонившись метров на сто, разорвался не у немецкого пулеметчика, а поблизости от наших ровиков.

– Стой! Отставить.

Немецкий пулемет замолчал. А наши солдаты переполошились. Один из них выбрался из окопчика и бегом по полю на КП батальона:

– Немцы нащупали и бьют тяжелой артиллерией!

– Все целы?

– Никого не задело. Но снаряд рванул недалеко, почти рядом.

Плаксин, командир роты успокаивают. Но не подают вида, что огонь вел не противник, а наша батарея.

Связываюсь с Ворыхановым:

– Сергей Кондратьевич. Веер сосредоточенный не получился. Проверь: не поняли команду? Или не поработали над тем, чтобы снаряды шли кучно?

– Хорошо. Проверю. Но веер не состреливался. После смены огневой позиции его надо состреливать снова.

В своем блокноте делаю краткую запись: “Стрельба с большим смещением. Не сострелял веера!”

«Преследуйте противника»

Через день снова пошли вперед. Продвигаясь лесом, проявляем максимум осторожности. Накануне понесли потери минометчики, атакованные во время перемещения на новую огневую. Ночью периодически вспыхивала стрельба – короткие стычки с автоматчиками противника, просочившимися через боевые порядки.

Наши батареи вновь поддерживают подразделения 1115 полка. Утром на командный пункт батальона (снова Плаксин) прибыл командир дивизии полковник Иван Савченко. Останавливает адъютанта старшего:

– Где командир батальона?

– Здесь. Сейчас…

Из блиндажа выбирается капитан Плаксин. Слегка растерян.

– Где ваши роты? Глее восьмая рота – справа или слева?

– На берегу ручья. В ровиках.

– Так вы, капитан, не были в ротах и не знаете, где они. Почему ваши роты сидят на месте? Где противник?

– Противник метрах в двухстах.

– Противник снялся ночью и ушел. А вы проспали. Соседние батальоны поднялись, теперь все в преследовании. Справа, слева от вас никого нет.

К командиру пулеметной роты:

– А вы почему остались? Один взвод ушел, а другой где? После короткой паузы снова к Плаксину:

– Вас отстраняю от должности. Батальон принять…

Окинул взглядом стоящих вокруг офицеров. Подозвал своего адъютанта:

– Вступайте в командование батальоном. Поднимайте людей и вперед. Догоняйте противника.

Снова на берегу Венты

Вскоре дивизия заняла оборону по западному берегу Венты. Боевые порядки растянуты. Рота (не батальон), которую поддерживает восьмая батарея, получила участок почти в два километра. Командир роты чуть сзади в домике. Я со своими ребятами – по другую сторону дороги, в другом домике. Здесь же лейтенант, командир батареи иптад.

Седьмое ноября встречали в “мирной” обстановке. Командир дивизиона разрешил побывать на батарее, поздравить расчеты с праздником. Замполит майор Бушуев вручил одному из наводчиков 8 батареи “Красную звезду”.

Привели в порядок документацию на наблюдательном пункте: ориентиры, цели, огни, панорама. Владимир Лозинский, которого я взял в качестве командира отделения вместо Гладкина, в отличие от него не обладал красивой графикой. Но с ним надежнее и спокойнее – я хорошо запомнил его, когда стояли под Полотой на прямой наводке.

Вернувшись на наблюдательный пункт, отметили 7 ноября за праздничным столом.

Из письма домой: “В старинном каменном доме с пробитой снарядом черепичной крышей за праздничным ужином собрались наши солдаты. Посредине длинного стола, заставленного котелками, бутылками и кружками, возвышалась керосиновая лампа и фонарь “летучая мышь”. Электрическая лампочка уныло переглядывалась с традиционной фронтовой коптилкой. После торжественной части стол накрыли белой скатертью, а котелки уступили место патефону. Танцы до утра. За окном лил дождь, чмокались в грязь фрицевские пули, вспыхивали, описав красивую дугу, падали ракеты.

Эти дни имели небольшую передышку. Немецкая группировка на северо-западе Латвии обречена на гибель. Поэтому враг дерется отчаянно.

Через неделю год, как я служу в той же части; только за это время прошли на запад свыше четырехсот километров. За это время многое изменилось…”

В кирпичном доме с черепичной крышей пробыли неделю. Наблюдательный пункт оборудовали на чердаке. Облазил все вокруг. Побывал в мастерской столяра, оказавшейся почти у самого переднего края. Увидел по стенам десятки рубанков, шерхебелей самой различной формы. Мастерскую не разграбили. Хозяин приходил и, надеюсь сумел сохранить наиболее ценный инструмент.

На следующую после спокойного празднования ночь на переднем крае – шум, стрельба. Что происходит – не понятно. Оставил на наблюдательном пункте Лозинского. Бросился к командиру роты. Он не сразу разобрался, в чем дело, чем вызван переполох. Нервничает.

Подаю команду: одиночными по огневым точкам противника. У берега продолжается непонятное движение, слышатся выкрики, стрельба.

Через минуту – две в домик к ротному вваливаются рослые солдаты и втаскивают кого-то, завернутого в плащ-палатку.

– Кто такие?

– Соседи – разведка. Из дивизии второго эшелона. Ходили за языком.

– Взяли?

– Да вот он, в палатке. Сейчас развернем.

Окружили разведчиков. Развернули палатку. А в ней – наш солдат. Узбек или таджик. Произносит что-то не очень лестное по адресу разведчиков.

Ротный смачно выругался:

– Да это мой солдат! Я его отлично знаю. Кого вы, идиоты, схватили?

– Так он же говорит не по-нашему. Мы и решили – фриц.

– Что значит не по-нашему?! Не по-немецки же. Немцы сидят на том берегу, а вы схватили солдата из моей роты на этом. Сработали, не перебравшись на немецкий берег.

– Сами не поймем.

– Что тут понимать? Где ваш командир? Самовольно поперли в разведку на чужом участке. Никого не предупредив. То же мне разведка. Перебрали и поехали!

Меня подзывает к аппарату Харитошкин:

– Что там у вас?

Пытаюсь коротко объяснить.

– Без моего разрешения огня не открывать. Тем более одиночными. Засекут батарею по вспышкам. Неужели непонятно?

– Так туго со снарядами.

– Тем более.

На этом неприятный эпизод закончился. Соседи – разведчики убрались к себе.

«Порядок» на переднем крае восстановился. Оставшуюся ночь немцы чаще, чем обычно, освещали передний край ракетами.

«Наблюдательный – в первую траншею»

Перед началом нового сабантуя боевые порядки стрелковых рот и батальонов перемещались и уплотнялись. Нужно было сменять и огневые позиции. Оборудовать новые наблюдательные пункты.

Наш передний край – сплошная траншея, утыкана жердями, размаскирована. Тянется змейкой вдоль реки. От траншеи крутой спуск к берегу Венты. До самого уреза воды – лес. Ельник, кое-где сменяется и перемежается березой. К траншее ведет глубокий ход сообщения, который начинается у самой кромки леса.

Невольно задумаешься – кто так тщательно готовил оборону?

Оказывается, ее сооружал противник. Немцы ожидали, что будут держать оборону по левому берегу Венты. Но оказалось, что в подготовленных противником окопах обосновался не он, а мы. Немецким солдатам пришлось вновь оборудовать оборону уже на другом, правом берегу реки.

Наша первая траншея была не только хорошо известна, но хорошо просматривалась со стороны врага. Корректировать огонь на таком НП в условиях боя будет трудно.

Несмотря на строгое указание, собираюсь оборудовать наблюдательный пункт чуть позади первой траншеи. Это не ускользнуло от внимания командования полка. Обходя боевые порядки, полковник Крамаренко заглянул к нам:

– Почему не оборудовали наблюдательный там, где приказано?

– Потому что траншея пристреляна немцами. Под плотным огнем противника вести наблюдение, подавать команды будет невозможно.

– Но с вашего наблюдательного пункта плохой обзор. Березы мешают. Трудно будет корректировать.

– Если разрешите, вынесу вперед и оборудую НП впереди первой траншеи. Либо сзади. Либо впереди. Но не в траншее.

– Вперед пехоты выдвигаться нельзя. Приказ для всех. За нарушение – накажу.

Десять суток!

– Слушаюсь. Но потом сами убедитесь, что сидя в первой траншее, корректировать стрельбу нельзя.

Перебраться на новый наблюдательный пункт проблемы не представляло, но я все же оборудовал его несколько в стороне.

А теперь пару слов о смене огневой позиции и перемещении гаубичной батареи.

Не болотом, а в обход

Новую огневую позицию было решено обосновать в районе хутора Озолниеки. Здесь росли четыре развесистых дуба, был небольшой яблоневый сад, много смородины. Огневую выбрали и оборудовали заранее. Но как и когда перемещать батарею? И тут позвонил Сергей Ворыханов:

– По указанию Модина приказано перемещаться ночью, лесной (болотистой) дорогой.

– Почему лесной дорогой? И почему – без меня?

– Поэтому и докладываю.

Как говорится, не было печали. Лесную дорогу, проложенную по болоту, я заранее просмотрел. Это не дорога, а слезы. Сколько ни старались саперы, дорогу через лесное болото пробить по-настоящему не удалось. Березовый настил разъезжался и машины увязали в непролазной грязевой жиже. Тащить гаубицы через лес нельзя. Студебеккеры здесь не помогут. Сами будут вязнуть и тонуть в болоте.

Побывав несколько дней ранее на огневой, я успел вдосталь насладиться грустной картиной. Машины, кони, техника, повозки проваливались в топкую массу, размываемую дождями. На лесной дороге образовывались пробки. Солдаты тащили технику буквально на себе.

Второй нюанс более тонкий. Начальник штаба приказал выбрать новую огневую и перемещаться непосредственно старшему на батарее. Проще говоря, попытался действовать через голову командира батареи. Дескать, комбат молодой, заниматься перемещением батареи ему недосуг. Зачем терять лишнее время. Переместим батарею без него, а он пусть не мешается.

И здесь сыграло не только уязвленное самолюбие. Переговорив со старшим на батарее, связываюсь с Харитошкиным. Ставлю в известность, что батарею собираются перемещать без меня:

– Если так, то я снимаю с себя ответственность. Перемещать гаубицы нельзя, игнорируя мнение командира батареи. Кто и как после этого будет выполнять мои приказы?

– Модин стремится помочь. Там сложно с перемещением.

– Как именно “помочь”? Послал старшего на батарее на рекогносцировку, минуя меня. Отдает от вашего имени приказ Ворыханову на перемещение боевого порядка, словно я здесь лишний. Завтра что-то не заладится, не поставим вовремя гаубицы на новую огневую, кто будет виноват?

В итоге этого непростого разговора Модин получил от комдива указание не шагать через голову командира батареи.

Вариант рисковый, но верный

И снова вопрос, как перемещать? По какой дороге? Предлагаю свой вариант:

– Переместить батарею не по лесной болотистой и к тому же разбитой дороге, а по сухому большаку. Он тянется по опушке леса, вдоль переднего края.

Сразу возникло опасение:

– Двигаться по этой дороге рискованно. Можно понести ненужные потери.

Риск состоял в том, что машины и гаубицы могли попасть под ружейно– пулеметный огонь. Немцы услышат шум и саданут по ним. Это особенно пугало начальника штаба дивизиона. Но он не был на передке, не знаком с реальной обстановкой.

Я же упорно стоял на своем:

– Если батарею перемещать по непрочному настилу, проложенному по лесному болоту, рискуем не выполнить приказ. Люди будут маяться всю ночь. А огневые своевременно не займем.

– Саперы сейчас укрепляют настил.

– Потому и укрепляют, что с самого начала настил и дорога никуда не годны.

Машины и люди застрянут в этом проклятом болоте.

– А как далеко до огневых точек противника?

– Не так уж и близко. По этому большаку специально проходил. Посылал смотреть Лозинского. Дорога проложена вдоль леса по его краю. Ночью проезжающей техники не будет видно. Она как бы сольется с лесным гребнем.

Последнее слово оставалось за командиром дивизиона. Харитошкин осторожен, с решениями не спешил. Съездил сам, посмотрел. Подумав, согласился со мной.

С огневых позиций снялись с вечера. Колонна в пять машин стала выдвигаться к переднему краю. Мы с Лозинским и Ложкиным вышли навстречу. И тут нежданное препятствие. Поперек дороги – шлагбаум. Рядом армейские регулировщики во главе с майором:

– Дальше к переднему краю двигаться нельзя. Все перемещения – только в объезд, лесом. Дорога просматривается. Рядом “глаза” командующего. Всякое движение запрещено.

Пришлось пойти на небольшую хитрость:

– Понятно. У вас приказ. И у меня тоже приказ. Приказано поставить орудия на прямую наводку. Кто будет нести ответственность за невыполнение приказа?

– Не знаю. Не слышал.

– И не должны знать. Сорвете выполнение приказа – будете отвечать.

– Проезд запрещен.

– Шлагбаум объедем полем, орудия выкатим на руках. А если застрянем и не сумеем поставить и замаскировать огневые? Представляете! Вы не хотите лишнего шума, а немцы тут с утра сабантуй поднимут.

После небольшой перепалки наши орудия со Студебеккерами – в порядке исключения – пропущены и двинулись в сторону переднего края. Опасный участок сравнительно невелик. Машины с гаубицами пропускаем по одной. Огневые в новом районе были готовы заранее, еще до прибытия батареи. Новые позиции заняли своевременно, без помех.

Если не было связи

Во второй половине ноября похолодало. Не переставая лили нудные дожди. В окопах вода. Под ногами размокшая глина, слякоть.

Ближе к переднему краю подтянули понтоны. Саперы готовят лес для строительства моста. Очередное форсирование Венты. В обращении Военного совета говорится, что противник зажат в котле, предстоят последние бои. Высокопарный слог, традиционные призывы. Воспринимается как привычное мероприятие. Без особого энтузиазма.

Дожди подняли уровень реки. Броды разведаны, но использовать их нельзя. Небольшой плацдарм разведчики захватили ночью. Переправлялись бесшумно. Обозначили подходы к реке. Захват плацдарма обеспечил переправу основных сил.

Рано утром артподготовка. Обрабатывали позиции немцев почти час. Роты перебрались через Венту. Приготовились к броску. И здесь последовал ложный перенос огня. Так по плану. И первая досадная неувязка. Пехота не поняла, что перенос огня на вторую траншею противника ложный, что по плану намечалась еще одна пятиминутная (повторная) обработка первой траншеи, в которую, после переноса артогня в глубину, вернутся немцы.

Перенос огня был принят за сигнал к атаке. После него надо идти не отставая за огневым валом. Огневой вал задает темп движения и прикрывает атакующих.

Вижу, что роты поднялись. А сейчас последует ложный перенос огня. И ударит по своим. Что делать? Немедленно по рации:

– Ворыханов – переходи на огневой вал! Без “ложного” переноса огня. Пехота пошла! Передай Каштанову, на семерку. Телефонной связи с ним нет.

К нам опрометью бежит лейтенант-минометчик:

– Помогите передать на огневую – прекратить огонь! Связи нет. Наша огневая рядом с вашей.

Снова передаю по рации:

– Ворыханыч: самоварникам – немедленно прекратить огонь. Пехота пошла.

Останови минометчиков.

Поздно. Злость и слезы.

На правом, немецком берегу несколько наших солдат скошены своими же минами. Вот что такое отсутствие нормальной связи, централизованное управление огнем, «ложные», а на деле самоубийственные переносы огня.

Мой командир взвода управления Зыков на другом берегу. КВУ-7 Мозалевский там же. Спускаемся к реке. Садимся в понтон. На реке ледяная крошка. Порывистый ветер несет понтон в сторону. Плотики из свежего леса, подготовленные саперами, для переправы не годятся. Сидят слишком глубоко, их захлестывает водой. Полковые орудия перетаскивают по дну реки на тросах.

Немец бьет по переправе. Ранен командир отделения разведки 7 батареи. У Скребнева не осталось ни разведчиков, ни связистов.

В немецкой траншее

Выскакиваем на берег. Бежим к немецким окопам. А они, черт возьми, пристреляны противником. Снова под огнем. Немецкие окопы залиты водой доверху. Ныряю в окоп. Кто-то следует моему примеру. Залп, разрывы. Выбираюсь из водной купели. Надо догонять батальон. Останавливаюсь накоротке: выливаю воду из сапог. Выжимаю портянки. Обмундировка, шинель высохнут на мне. Не впервой.

Подходит Скребнев:

– Слушай, у меня не осталось управленцев. Последнего ранило на переправе.

Остались вдвоем с Мозалевским. Дай мне пару человек.

– Погоди. Как это дай? Возьми у старшего на батарее Каштанова.

– Связывался с ним. Он не хочет брать из расчетов. Говорит: огневиков быстро не подготовишь. Жди пополнения.

– Сам посуди, я отдать своих ребят не могу. Как на меня будут смотреть мои же подчиненные, если я начну раздавать людей?

Неудача Скребнева объяснялась просто. Он-таки выбрал и оборудовал НП в первой траншее. Наблюдательный пункт был отчетливо виден. Оказался прекрасной мишенью, по которой противник долбанул прямой наводкой. Комбат отсиделся в блиндаже. Находившиеся рядом в траншее связисты, разведчики попали под обстрел.

Двигаемся ночью. Соприкосновения с противником нет. Это не лучший вариант.

Как бы не напороться на засаду.

Форсирование Венты в ноябре 1944 г.

Но «пятачок» не удержали

Утро. Батальон разместился на пересечении лесной дороги и просеки. По дороге двигается конная повозка с кухней. Повар на мгновение притормаживает:

– Где батальоны семнадцатого?

Локтевой связи с 1117 полком нет. Толком никто не знает. Кухня проезжает вперед и вдруг на полном скаку летит обратно:

– Немцы!

Испуганный возглас обеспокоил. Но как-то не сразу привел в чувство.

– Где? И почему они выпустили повара с кухней? Дали ему развернуться и ускакать?

Буквально через минуту – две немцы, подобравшись вплотную, открыли плотный огонь. На пятачке остались командир роты с группой солдат и станковым пулеметом, я с разведчиками и связистами.

Наши снаряды рвутся за спиной у наседающих немцев. Мешает лес. Если уменьшить прицел, снаряды, задевая за верхушки деревьев, начнут рваться над нашими головами.

Связь работает безотказно. Сидим плотно. Немцы бьют разрывными. Дважды пулями перебивает антенну. Пошли в ход гранаты. Немецкую “колотушку” кто-то успевает вышвырнуть обратно – у нее четырехсекундный временной лаг до момента взрыва.

Положение осложнилось, когда пробило кожух у станкового пулемета. Пулемет замолчал.

Чуть раньше отбили атаку с тыла. Развернули свои огневые средства и врезали. Оказалось – наши! Не обозначив себя, попытались вернуть “пятачок” те, кто в самом начале поспешил его покинуть. “Ура” в лесу орут и наши и немцы. Сразу не разобраться.

Энтузиазм нашей группы на перекрестке просеки и дороги несколько поостыл. Немцы начинают обходить с фланга. Обмениваемся короткими репликами со старшим лейтенантом – командиром фактически сборной полуроты:

– Если обойдут, отбиваться трудно. Пулемет молчит.

Решаем:

– Двинем к своим, в сторону тех, что пытались контратаковать нас с тыла. Собираю людей. Гаврилин ранен. К нему:

– Забрать рацию! Поврежден корпус. Сама рация цела. Указываю направление:

– Двигаться до штабелей дров. Собраться под их прикрытием. Держаться вместе с солдатами стрелковой роты.

Ухожу последним.

Наталкиваюсь на немецкого солдата. Прицеливаюсь. Нажимаю на спуск. В автомате кончились патроны. Достаю пистолет. В этот момент, присев на колено, солдат успевает выстрелить из карабина. Ожог – задело. Ныряю в кусты. Под рубахой, в брюках горячо – кровь. Пуля резанула глубоко, крови много, но кости, кажется, целы.

Подбегает Ложкин:

– Ранило? Куда?

Он и Гаврилин, также раненый, помогают двигаться. На полянке короткая передышка. Перед глазами желтые круги. Что с глазами? Отнимаются ноги. Ребята подхватывают подмышки. Постепенно прихожу в себя. Передвигаюсь дальше сам.

– Ложкин, взгляни. Глубоко?

– Касательное. Кишки не видно.

– Слава богу.

Подхожу к командиру дивизиона. Докладываю.

– Кому сдать командование? Карту? Скребневу? Харитошкин на секунду задумывается.

– Не спеши. Карту давай мне. Бери с собой Гаврилина и двигай на промежуточную. Желаю скорейшего! Возьмешь до медсанбата “фордик”.