Полное собрание стихотворений
Текст книги "Полное собрание стихотворений"
Автор книги: Семен Надсон
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)
«Терпи… Пусть взор горит слезой…»*
Терпи… Пусть взор горит слезой,
Пусть в сердце жгучие сомненья!..
Не жди людского сожаленья
И, затаив в груди мученья,
Борись один с своей судьбой…
Пусть устаешь ты с каждым днем,
Пусть с каждым днем всё меньше силы…
Что ж, радуйся: таким путем
Дойдешь скорей, чем мы дойдем,
До цели жизни – до могилы!
1878
Над свежей могилой*
Памяти Н. М. Д.
Я вновь один – и вновь кругом
Всё та же ночь и мрак унылый,
И я в раздумье роковом
Стою над свежею могилой:
Чего мне ждать, к чему мне жить,
К чему бороться и трудиться:
Мне больше некого любить,
Мне больше некому молиться!..
14 марта 1879
Слово*
Н. Ханыкову
О, если б огненное слово
Я в дар от музы получил,
Как беспощадно б, как сурово
Порок и злобу я клеймил!
Я б поднял всех на бой со тьмою,
Я б знамя света развернул
И в мир бы песнею живою
Стремленье к истине вдохнул!
Каким бы смехом я смеялся,
Какой слезой бы прожигал!..
Опять бы над землей поднялся
Святой, забытый идеал.
Мир испугался б и проснулся,
И, как преступник, задрожал,
И на былое оглянулся,
И робко приговора ждал!..
И в этом гробовом молчаньи
Гремел бы смелый голос мой,
Звуча огнем негодованья,
Звеня правдивою слезой!..
Мне не дано такого слова…
Бессилен слабый голос мой,
Моя душа к борьбе готова,
Но нет в ней силы молодой…
В груди – бесплодное рыданье,
В устах – мучительный упрек,
И давит сердце мне сознанье,
Что я – я раб, а не пророк!
28 марта 1879
Поэт*
Пусть песнь твоя кипит огнем негодованья
И душу жжет своей правдивою слезой,
Пусть отзыв в ней найдут и честные желанья,
И честная любовь к отчизне дорогой;
Пусть каждый звук ее вперед нас призывает,
Подавленным борьбой надеждою звучит,
Упавших на пути бессмертием венчает
И робких беглецов насмешкою клеймит;
Пусть он ведет нас в бой с неправдою и тьмою,
В суровый, грозный бой за истину и свет, –
И упадем тогда мы ниц перед тобою,
И скажем мы тебе с восторгом: «Ты – поэт!..»
Пусть песнь твоя звучит, как тихое журчанье
Ручья, звенящего серебряной струей;
Пусть в ней ключом кипят надежды и желанья,
И сила слышится, и смех звучит живой;
Пусть мы забудемся под молодые звуки
И в мир фантазии умчимся за тобой, –
В тот чудный мир, где нет ни жгучих слез, ни муки,
Где красота, любовь, забвенье и покой;
Пусть насладимся мы без дум и размышленья
И снова проживем мечтами юных лет, –
И мы благословим тогда твои творенья,
И скажем мы тебе с восторгом: «Ты – поэт!..»
26 мая 1879
Два горя*
Отрывок
1
«Взгляни, как спокойно уснула она:
На щечках – румянец играет,
В чертах – не борьба роковая видна,
Но тихое счастье сияет;
Улыбка на сжатые губы легла,
Рассыпаны кудри волнами,
Опущены веки, и мрамор чела
Увит полевыми цветами…
Вокруг погребальное пенье звучит,
Вокруг раздаются рыданья,
И только она безмятежно лежит:
Ей чужды тоска и страданья…
Душа ее там, где любовь и покой,
Где нет ни тревог, ни волнений,
Где нет ни безумной печали людской,
Ни страстных людских наслаждений…
Она отдыхает! О чем же рыдать?
Пусть смолкнут на сердце страданья,
И будем трудиться, бороться и ждать,
Пока не наступит свиданье!..»
2
«О, если б в свиданье я веровать мог,
О, если б я знал, что над нами
Царит справедливый, всевидящий бог
И нашими правит судьбами!
Но вера угасла в усталой груди;
В ней нет благодатного света –
И призраком грозным встает впереди
Борьба без любви, без привета!..
Напрасно захочет душа отдохнуть
И сладким покоем забыться;
Мне некому руку в тоске протянуть,
Мне некому больше молиться!
Она не проснется… она умерла,
И в сумрак суровой могилы
Она навсегда, навсегда унесла
И веру и гордые силы…
Оставь же – и дай мне поплакать над ней,
Поплакать святыми слезами, –
Я плачу над жизнью разбитой моей,
Я плачу над прошлыми снами!..»
27 мая 1879
На разлуку («Прощайте, папочка…»)*
Н. П. Померанцеву
Прощайте, папочка! Позвольте вас назвать
Так, как в года былые вас мы звали.
Кто знает, свидимся ль когда-нибудь опять
И будет ли свиданье без печали?
Быть может, многих ждет за этою стеной
Отрада лучших грез и жгучий яд страданья
И жизнь наш челн зальет мятежною волной
И гордо осмеет заветные желанья.
Но прочь предчувствия! К чему глядеть вперед?
Простимся же светло, без думы и страданья, –
Авось опять судьба нас на пути сведет,
И будет радостно отрадное свиданье.
И вновь мы проживем мечтами прошлых дней,
И, вспомнив их восход, как солнце лучезарный,
Вас снова окружит любящий круг детей
И прошлое почтит слезою благодарной.
2 июня 1879
Сон Иоанна Грозного*
1
И мрак и тишина… В торжественном молчаньи
Горит немая ночь над сонною Москвой…
Затих обычный шум на улицах столицы,
И ряд огней погас в светлицах теремов.
Промчался шумный день… На площади широкой
Как тень стоит еще высокий эшафот,
Но не вопит вокруг толпа, не слышно стонов
И не видать суровых палачей.
И только в сумраке разбросанные трупы
Лежат вокруг – и бледный лик луны
Глядит на них с безмолвным состраданьем
И снова прячется за облаком седым.
А завтра вновь – и эшафот, и муки,
И новых жертв покорная толпа,
Покуда ночь не остановит казни,
Покуда день не утомит царя.
2
Дворец его, суровый и безмолвный,
Один не спит во мраке. Вся в огнях
Сияет царская трапеза. За столами
Сидят опричники, бояре и дворяне,
И кравчий, брагою наполнив чаши,
Их подает пирующим гостям.
Задумчивый и грустный за трапезой
Сидит сегодня царь… Его не тешит
Ни шум толпы, ни песни удалые
Двух гусляров, которые поют
Про грозный бой у белых стен Казани
И славят Русь и русского царя…
В его уме встают иные сцены:
То видит он суровый эшафот,
С которого звучат ему проклятья,
То чудятся ему истерзанные трупы
И слышится предсмертное хрипенье…
И вздрогнув, он очнется – и велит
Подать вином наполненную чашу,
Пьет сам – и требует, чтоб гости пили,
И гуслярам дает приказ плясать…
А ночь бежит… Уж кое-где дымятся
Угасшие лампады… Уж в речах
Гостей звучит порою утомленье
И клонит сон их головы хмельные.
И вот вином в последний раз
Наполнены сверкающие чаши, –
И грозный царь, на посох опираясь,
Уходит из трапезы… Вслед за ним
Расходятся и гости – и вокруг
Царит немая мгла и мертвое молчанье…
6 июня 1879
Желание*
О, если там, за тайной гроба,
Есть мир прекрасный и святой,
Где спит завистливая злоба,
Где вечно царствует покой,
Где ум не возмутят сомненья,
Где не изноет грудь в борьбе, –
Творец, услышь мои моленья
И призови меня к себе!
Мне душен этот мир разврата
С его блестящей мишурой!
Здесь брат рыдающего брата
Готов убить своей рукой,
Здесь спят высокие порывы
Свободы, правды и любви,
Здесь ненасытный бог наживы
Свои воздвигнул алтари.
Душа полна иных стремлений,
Она любви и мира ждет…
Борьба и тайный яд сомнений
Ее терзает и гнетет.
Она напрасно молит света
С немой и жгучею тоской,
Глухая полночь без рассвета
Царит всесильно над землей.
Твое высокое ученье
Не понял мир… Он осмеял
Святую заповедь прощенья.
Забыв твой светлый идеал,
Он стал служить кумирам века;
Отвергнув свет, стал жить во мгле, –
И с той поры для человека
Уж нет святыни на земле.
В крови и мраке утопая,
Ничтожный сын толпы людской
На дверь утраченного рая
Глядит с насмешкой и хулой;
И тех, кого зовут стремленья
К святой, духовной красоте, –
Клеймит печатью отверженья
И распинает на кресте.
7 июня 1879
В тени задумчивого сада*
В тени задумчивого сада,
Где по обрыву, над рекой,
Ползет зеленая ограда
Кустов акации густой,
Где так жасмин благоухает,
Где ива плачет над водой, –
В прозрачных сумерках мелькает
Твой образ стройный и живой.
Кто ты, шалунья, – я не знаю,
Но милым песням на реке
Я часто издали внимаю
В моем убогом челноке.
Они звенят, звенят и льются
То с детской верой, то с тоской,
И звонким эхом раздаются
За неподвижною рекой.
Но чуть меня ты замечаешь
В густых прибрежных камышах,
Ты вдруг лукаво замолкаешь
И робко прячешься в кустах;
И я, в глуши сосед случайный
И твой случайный враг и друг,
Люблю следить с отрадой тайной
Твой полный грации испуг.
Не долог он; пройдет мгновенье –
И вновь из зелени густой
Твое серебряное пенье
Летит и тонет за рекой.
Мелькнет кудрявая головка,
Блеснет лукавый, гордый взор –
И всё поет, поет плутовка,
И песням вторит синий бор.
Стемнело… Зарево заката
Слилось с лазурью голубой,
Туманной дымкой даль объята,
Поднялся месяц над рекой;
Кустов немые очертанья
Стоят как будто в серебре, –
Прощай, – до нового свиданья
И новых песен на заре!..
22 июня 1879
«Я заглушил мои мученья…»*
Я заглушил мои мученья,
Разбил надежд безумный рой
И вырвал с мукой сожаленья
Твой образ из груди больной.
Прощай! Мы с этих пор чужие,
И если встанут пред тобой
Былого призраки святые –
Зови их бредом и мечтой…
Гони их прочь! – не то, быть может,
Проснется стыд в душе твоей,
И грудь раскаянье загложет,
И слезы хлынут из очей…
Июнь 1879
Наедине*
Памяти Н. М. Д.
Когда затихнет шум на улицах столицы
И ночь зажжет свои лампады вековые,
Окутав даль серебряным туманом,
Тогда, измученный волненьями дневными,
Переступаю я порог гостеприимный
Твоей давно осиротевшей кельи,
Чтоб в ней найти желанное забвенье.
Здесь всё по-старому, всё как в былые годы:
Перед киотом теплится, мерцая,
Массивная лампада; лик Христа
Глядит задумчиво из потемневшей рамы
Очами, полными и грусти и любви, –
И так и кажется, что вот уста святые
Откроет он – и в тишине ночной
Вдруг прозвучит страдальца тихий голос:
«Приди ко мне, усталый и несчастный,
И дам я мир душе твоей больной…»
Вокруг окна разросся плющ зеленый
И виноград… Сквозь эту сеть глядит
Алмазных звезд спокойное сиянье,
И тонет даль, окутанная мглой.
Раскрыто фортепьяно… На пюпитре
Твоих любимых нот лежит тетрадь.
На письменном столе букет увядший
Из роз и ландышей; неконченный эскиз,
Набросанный твоей неопытной рукою,
Да Пушкин – твой всегдашний друг…
Страница
От времени успела пожелтеть,
Но до сих пор хранит она ревниво
Твои заметки на полях – и время
Не смеет их коснуться…
На стенах
Развешаны гравюры и картины,
И между ними привлекает взор
Один портрет: лазурные, как небо,
Глаза обрамлены ресницами густыми,
Улыбка светлая играет на устах,
И волны русые кудрей спадают
На грудь… Как чудное виденье,
Как светлый гость небесной стороны,
Он дышит тихою, но ясной красотою,
И, кажется, душа твоя живет
В портрете этом, светится безмолвно
В его больших, задумчивых глазах
И шлет привет из стороны загробной
Своей улыбкой… Бледное сиянье
Лампады довершает грезу…
Тихо
Склоняю я пред образом колена
И за тебя молюсь… Пусть там, за гробом,
Тебя отрадно окружает всё,
Чего ждала ты здесь, в угрюмом мире
Земных страстей, волнений и тревог,
И не могла дождаться… Спи, родная,
В сырой земле… Пусть вечный ропот жизни
Не возмутит твой непробудный сон,
Пусть райский свет твои ласкает взоры
И райский хор вокруг тебя звучит
И ни один мятежный звук не смеет
Гармонию души твоей смутить…
В моих устах нет слов, – мои моленья
Рождаются в душе, не облекаясь
В земные звуки, и летят к престолу
Творца, – и тихие, отрадные рыданья
Волнуют грудь мою… Мне кажется, что небо
Отверзлось для меня, что я несусь
В струях безбрежного эфира к раю,
Где ждет меня она, с улыбкой тихой
И лаской братскою… Оживший, обновленный
Вступаю я под сень его святую,
И мир земной, мир муки и страданий,
Мне чужд и жалок… Я живу иной,
Прекрасной жизнью, полною блаженства
И сладких снов…
Но вот моя молитва
Окончена. Святое вдохновенье
Меня касается крылом своим, – и я
Сажусь за фортепьяно… Звук за звуком
Несется в тишине глубокой ночи,
И льется стройная мелодия… В груди
Встают минувших дней святые грезы,
Звучат давно затихнувшие речи, –
А со стены всё тем же ясным взором
Глядит знакомый лик – и свет лампады
Играет на его чертах. И мнится
Порою мне, что тень твоя витает
Вокруг меня в осиротелой келье
И с ласкою безмолвной и горячей
Склоняется неслышно надо мной.
Пора: рассвет не ждет… Бледнеют звезды,
И свод небес блеснул полоской алой
Проснувшейся зари.
Июнь 1879
В горах*
К тебе, Кавказ, к твоим сединам,
К твоим суровым крутизнам,
К твоим ущельям и долинам,
К твоим потокам и рекам,
из края льдов – на юг желанный,
В тепло и свет – из мглы сырой
Я, как к земле обетованной,
Спешил усталый и больной.
Я слышал шум волны нагорной,
Я плачу Терека внимал,
Дарьял, нахмуренный и черный,
Я жадным взором измерял,
И сквозь глухие завыванья
Грозы – волшебницы седой –
Звенел мне, полный обаянья,
Тамары голос молодой.
Я забывался: предо мною
Сливалась с истиной мечта…
Давила мысль мою собою
Твоя немая красота…
Горели очи, кровь стучала
В виски, а бурной ночи мгла
И угрожала, и ласкала,
И опьяняла, и звала.
Как будто с тройкой вперегонку
Дух гор невидимо летел
И то, отстав, смеялся звонко,
То песню ласковую пел…
А там, где диадемой снежной
Казбек задумчивый сиял,
С рукой подъятой ангел нежный,
Казалось, в сумраке стоял…
И что же? Чудо возрожденья
Свершилось с чуткою душой,
И гений грез и вдохновенья
Склонился тихо надо мной.
Но не тоской, не злобой жгучей,
Как прежде, песнь его полна,
А жизнью, вольной и могучей,
Как ты, Кавказ, кипит она…
Ноябрь 1879
Похороны*
Слышишь – в селе, за рекою зеркальной,
Глухо разносится звон погребальный
В сонном затишье полей;
Грозно и мерно, удар за ударом
Тонет в дали, озаренной пожаром
Алых вечерних лучей…
Слышишь – звучит похоронное пенье:
Это апостол труда и терпенья –
Честный рабочий почил…
Долго он шел трудовою дорогой,
Долго родимую землю с тревогой
Потом и кровью поил.
Жег его полдень горячим сияньем,
Ветер знобил леденящим дыханьем,
Туча мочила дождем…
Вьюгой избенку его заметало,
Градом на нивах его побивало
Колос, взращенный трудом.
Много он вынес могучей душою,
С детства привыкшей бороться с судьбою.
Пусть же, зарытый землей,
Он отдохнет от забот и волненья –
Этот апостол труда и терпенья
Нашей отчизны родной.
1879
За что?*
Любили ль вы, как я? Бессонными ночами
Страдали ль за нее с мучительной тоской?
Молились ли о ней с безумными слезами
Всей силою любви, высокой и святой?
С тех пор когда она землей была зарыта,
Когда вы видели ее в последний раз,
С тех пор была ль для вас вся ваша жизнь разбита
И свет, последний свет, угаснул ли для вас?
Нет!.. Вы, как и всегда, и жили, и желали;
Вы гордо шли вперед, минувшее забыв,
И после, может быть, сурово осмеяли
Страданий и тоски утихнувший порыв.
Вы, баловни любви, слепые дети счастья,
Вы не могли понять души ее святой,
Вы не могли ценить ни ласки, ни участья
Так, как ценил их я, усталый и больной!
За что ж в печальный час разлуки и прощанья
Вы, только вы одни, могли в немой тоске
Приникнуть пламенем последнего лобзанья
К ее безжизненной и мраморной руке?
За что ж, когда ее в могилу опускали
И погребальный хор ей о блаженстве пел,
Вы ранний гроб ее цветами увенчали,
А я лишь издали, как чуждый ей, смотрел?
О, если б знали вы безумную тревогу
И боль души моей, надломленной грозой,
Вы расступились бы и дали мне дорогу
Стать ближе всех к ее могиле дорогой!
1879
«Спи спокойно, моя дорогая…»*
Памяти Н. М. Д.
Во блаженном успении – вечный покой…
Спи спокойно, моя дорогая:
Только в смерти – желанный покой,
Только в смерти – ресница густая
Не блеснет безнадежной слезой;
Только там не коснется сомненье
Милой, русой головки твоей;
Только там – ни тревог, ни волненья,
Ни раздумья бессонных ночей!..
Белый гроб твой закидан землею,
Белый крест водружен над тобой…
Освящен он сердечной мольбою,
Окроплен задушевной слезой!
Я давно так не плакал… Казалось,
Что в груди, утомленной тоской,
Всё святое опять просыпалось,
Чтоб безумно рыдать над тобой!..
Вот вернется весна, и с весною
Дальний гость – соловей прилетит,
И в безмолвную ночь над тобою
Серебристая песнь зазвенит;
И зеленая липа, внимая
Чудным звукам, замрет над тобой…
Спи ж спокойно, моя дорогая:
Только в смерти желанный покой.
1879
«Где ты? Ты слышишь ли это рыданье…»*
Посвящается Н. М. Д.
Где ты? Ты слышишь ли это рыданье,
Знаешь ли муку бессонных ночей?..
Где ты? Откликнись на стон ожиданья,
Черные думы улыбкой рассей…
Где ты? Откликнись – и песню проклятья
Светлою песней любви замени…
Страстной отравой и негой объятья
Жгучее горе, как сон, прогони!..
Нету ответа… толпа без участья
Мимо проходит обычной тропой,
И на могиле разбитого счастья
Плачу один я с глубокой тоской…
1879
«Рыдать? – Но в сердце нет рыданий…»*
Рыдать? – Но в сердце нет рыданий.
Молиться? – Для чего, кому?
Нет, рой отрадных упований
Чужд утомленному уму.
Молитва мне не даст забвенья,
Я жду любви, любви земной,
Я жить хочу без размышленья,
Всей юной силой, всей душой.
Таить в душе свои страданья
Я не могу – она полна
И ждет хоть капли состраданья
И молит хоть минуты сна.
Кто ж облегчит немую муку,
Кто осветит тот темный путь,
Кто мне спасающую руку
Захочет в горе протянуть?..
1879
«В тине житейских волнений…»*
1
В тине житейских волнений,
В пошлости жизни людской
Ты, как спасающий гений,
Тихо встаешь предо мной.
Часто в бессонные ночи,
Полный тоски и любви,
Вижу я ясные очи,
Чудные очи твои;
Слышу я речи святые,
Чувствую ласки родные, –
И, утомленный, больной,
Вновь оживаю душой,
И, от борьбы отдыхая,
Снова готовый к борьбе,
Сладко молюсь я, рыдая,
С светлой мечтой о тебе.
2
Пусть ты в могиле зарыта,
Пусть ты другими забыта –
Да, ты для них умерла!..
Но для меня – ты живая,
Ты из далекого рая
К брату на помощь пришла.
Сердце ль изноет от муки,
Руки ль устанут в борьбе, –
Эти усталые руки
Я простираю к тебе.
Где ты? Откликнись, родная!
И на призыв мой больной
Ты, как бывало, живая
Тихо встаешь предо мной.
3
Кудри упали на плечи,
Щечки румянцем горят,
Светлые, тихие речи
Страстною верой звучат:
«Милый, не падай душою,
Знай, что настанет пора –
И заблестит над землею
Зорька любви и добра.
Правда, свобода и знанье
Станут кумиром людей,
И в беспредельном сияньи
Будет и сердцу теплей…»
1879
«При жизни любила она украшать…»*
При жизни любила она украшать
Тяжелые косы венками,
И, верно, в гробу ей отраднее спать
На ложе, увитом цветами…
Торжественно яркое утро горит,
Торжественно солнце сияет,
Торжественно стройное пенье звучит
И тихой мольбой замирает…
И гроб ее белый, и яркий покров,
И купол церковный над нами,
И волны народа, и ряд образов –
Всё ярко залито лучами…
Как будто всей дивною негой своей,
Всем чудным своим обаяньем
Весна и природа прощаются с ней
Последним горячим лобзаньем…
К чему эти слезы? О ней ли жалеть
С безумно упорной тоскою?
О, если б и все мы могли умереть
С такою же чистой душою!
О, если б и все мы прощались с землей
С такою ж надеждою ясной,
Что ждет нас за гробом не сон вековой,
А мир благодатно прекрасный!
1879
В альбом («Когда в минуты вдохновенья…»)*
Когда в минуты вдохновенья
Твой светлый образ предо мной
Встает, как чудное виденье,
Как сон, навеянный мечтой,
И сквозь туман его окраски
Я жадным взором узнаю
Твои задумчивые глазки
И слышу тихое «люблю»,
Я в этот миг позабываю,
Что я мечтою увлечен,
За счастье призрак принимаю,
За правду принимаю сон.
Нет и следа тоски и муки;
Восторг и жизнь кипят в груди,
И льются, не смолкая, звуки
Горячей песнею любви.
И грустно мне, когда виденье
Утонет в сумраке ночном,
И снова желчь и раздраженье
Звучат в стихе моем больном.
Яд тайных дум и злых сомнений
Опять в груди кипит сильней,
И мрачных песен мрачный гений
Владеет лирою моей.
1879
Ф. Ф. Стаалю*
Окончен скучный путь. От мудрости различной
Освободились мы, хоть не на долгий срок.
Вдали от скучных стен гимназии столичной
Покой наш не смутит докучливый звонок.
Мы разбредемся все – до нового свиданья;
Надежды светлые кипят у нас в груди.
Мы полны юных сил, и грез, и упованья,
И призрак счастия манит нас впереди.
Мы в будущность глядим без грусти и тревоги,
В немую даль идем уверенной стопой,
И будем всё идти, пока шипы дороги
Нас не измучают сомненьем и тоской.
Когда ж в груди у нас заговорят проклятья
На жизнь, разбитую безжалостной судьбой,
Мы вспомним, может быть, что все мы были братья,
Что все мы выросли под кровлею одной, –
Что в мире есть еще для нас душа родная,
Что связывают нас предания одне…
И вспыхнет на очах у нас слеза святая,
Как дань минувшим снам и светлой старине.
1879
Боярин Брянский*
Народное предание[23]23
Это предание распространено в Тверской губернии, в деревне Лакотцы.
[Закрыть]
За зеленым лесом зорька золотая
Гаснет, догорая алыми лучами;
С вышины лазурной ночка голубая
Смотрит вниз на землю звездами-очами,
Над рекой клубятся легкие туманы,
И бежит шалунья, нивы обвивая,
Пробуждая плеском сонные поляны,
Темный лес веселой струйкой оживляя.
Некогда над этой речкой голубою
Был боярский терем, мрачный и угрюмый.
Он стоял одетый зеленью густою,
Точно гордый витязь с затаенной думой.
На заре нередко тишина немая
Нарушалась песнью девичьей живою:
В тереме угрюмом, юность вспоминая,
Жил опальный кравчий с дочкой молодою.
Занятый мечтою о минувшем счастье,
Вспоминая сердцем прежние сраженья,
Нелегко боярин выносил ненастье,
Втайне ожидая царского прощенья.
Но года бежали – из Москвы нет вести,
Поседел боярин в горе и изгнаньи;
Постарел он в думе о боярской чести
И в глубоком, скрытом на душе, страданьи.
Между тем из прежней розовой малютки
Дочь его уж стала девушкой-красою.
На устах лукавых вечный смех да шутки,
Ясный взор сверкает жизнью молодою.
Чуть блеснет, бывало, зорька золотая
Над рекой, одетой утренним туманом,
Уж звенит и льется песня, не смолкая,
По лугам росистым и лесным полянам.
День пройдет в работе. Вечером ведется
Разговор про славу и былые брани.
Оживет боярин… сердце встрепенется,
Вспомнив про паденье и позор Казани.
Слушает Мария – грезы молодые
Битву ей рисуют яркими чертами…
А в окошко смотрят звезды золотые,
И луна сверкает бледными лучами.
За окном деревья, будто великаны,
Шевелят в раздумье темными ветвями;
Словно дым от пушек, белые туманы
Над рекой зеркальной носятся волнами.
И в ночном затишье слышатся ей звуки:
Стоны, плач, проклятья, страшный вопль страданья,
И порой как будто крик последней муки
За рекой раздастся в гробовом молчаньи.
С утром вновь смеются розовые губки,
И далёко слышны милый смех и шутки.
С утром – снова песни льются, не смолкая.
Так бежит неслышно молодость живая.
Уж пора и замуж отдавать Марию;
Загрустил боярин гордый и угрюмый
И не спал нередко ночи голубые,
Занятый всё той же неразлучной думой.
Часто проникало тайное сомненье
В грудь его больную злобною змеею:
Полно, не напрасно ль жаждет он прощенья,
Не забыт ли Брянский Русью и Москвою?
Может быть, другие стали там у трона;
Царский взор встречают, пьют из чаши царской;
Может быть, другие, царству оборона,
Сели в царской думе на скамье боярской?
Нет, не позабыты прежние сраженья,
Не забыт и Брянский, и гонец стрелою
В терем одинокий вестником прощенья
Прискакал однажды полночью глухою.
Ожил мрачный терем, – принялись за сборы,
Ожил и боярин и гонцу внимает:
Царь-де забывает старые раздоры
И тебя, боярин, снова призывает.
Рад боярин. Только дочь его Мария,
То узнав, поникла русой головою,
Как огнем, сверкнули глазки голубые
Горем и внезапной тайною тоскою.
Сердце молодое облилось в ней кровью,
Больно ей расстаться с тихою дубравой,
А еще больнее – с первою любовью,
С смелой, бесталанной головой кудрявой.
Уж давно в соседстве мелким дворянином
Жил Петруша Власов с матерью седою;
Жил он одиноко, скромным селянином,
Сам ходил по пашне за своей сохою.
Как слюбилась с парнем гордая Мария, –
Это знают только звезды золотые,
Звезды золотые, ноченьки глухие,
Да шалуньи-речки волны голубые.
И не видит Брянский, что ночной порою
Там, в светлице душной, тихо льются слезы,
И не знает Брянский, за кого с тоскою
В небеса несутся и мольбы и грезы.
Утомился Брянский и уснул глубоко.
Спит он и не знает, что его Мария
Убежать решилась от отца далеко
И покрыть позором волосы седые.
Злобно воет ветер, тучи нагоняя;
За угрюмым лесом дальний гром играет;
Уж давно погасла зорька золотая,
И седая полночь полог расстилает;
Из окна Марии нитью золотою
По волнам приветный огонек играет,
И давно Мария с тайною тоскою
Смотрит в сад и знака к бегству поджидает.
Каждый легкий шорох, каждое движенье –
Всё в ней вызывает муку ожиданья:
«Вот он… вот…»; но снова пролетит мгновенье,
И опять повсюду мертвое молчанье,
Только ветер с плачем шевелит ветвями
И кусты осоки над рекой качает,
Да река о берег мутными волнами
С безысходной грустью глухо ударяет.
Чу… хрустят и гнутся камыши речные,
Кто-то молодецки борется с волнами…
«Ты, Петруша?..» – тихо молвила Мария,
В темноту впиваясь робкими очами.
– «Я… скорее, Маша…» И на всё готовый
Ждал он, прислонившись. Жадно грудь дышала,
Полон был отваги взор его суровый,
И широкий ножик рученька сжимала.
Вот она… раскрылись жаркие объятья,
И уста слилися с нежными устами…
Вдруг во мгле глубокой раздались проклятья,
Глухо повторяясь дальними горами:
«Здравствуй, дочь! Не ждала гостя дорогого?..
Принимай и потчуй из руки дворянской!..
Принимай с почетом старика седого!..» –
Загремел, от злобы задыхаясь, Брянский.
Но уж было поздно: беглецы сокрылись!
Вот они безмолвно борются с волнами;
Вот кусты осоки тихо расступились,
И они исчезли, скрытые ветвями.
Он плывет за ними… старческой рукою
Волны-великаны смело рассекает…
Не доплыл боярин – скрылся под водою,
А над ним свой полог речка закрывает…
Из кустов прибрежных беглецы взирали,
Как погиб боярин, – но они и сами
В беспощадной битве силы потеряли;
Им не сладить снова с бурными волнами…
Между тем, разбужен криками ночными,
Ожил старый витязь – терем одинокий:
Закипел повсюду толками людскими,
Засиял огнями в темноте глубокой.
Над рекой собравшись тесною толпою,
Слуги рассуждали о беде великой:
Как бы лучше сладить с мачехой-судьбою,
Как поладить с речкой бурною и дикой.
Вдруг дворецкий вспомнил древнее преданье:
«Из воды возможно выкупить деньгами».
И сейчас же отдал слугам приказанье
Отворить подвалы ржавыми ключами.
По волнам мятежным лунный луч дробится,
И в кустах осоки гробовым рыданьем
Резкий ветер стонет и угрюмо злится,
Проносясь по листьям с тихим завываньем.
Заскрипели двери, сундуки с деньгами
Вынесли на берег; в волны голубые
Серебро со звоном падает горстями…
Глухо вторят звону струйки золотые…
Буря умолкает… речка голубая
Стихла понемногу грозными волнами,
И над ней, качаясь, тихо выплывает
Голова седая с мокрыми кудрями.
Вот и плечи видно… руки обнажились,
В серебристой пене борода мелькает…
Но опять седые волны расступились,
И река добычу скоро поглощает.
«Денег не хватило… больше нет спасенья…»
Над рекой рыдает бедная Мария,
Грудь ее волнует горе и мученья,
В голове мелькают мысли роковые:
«Я всему виною… я тебя убила… –
Шепчет дочь, поникнув в горе над водою. –
Там, в пучине влажной, там твоя могила…
Нет, я не расстанусь, мой отец, с тобою…»
И глухим рыданьем замер голос нежный.
Где ж она?.. Смотрите… вон она мелькает
Над пучиной темной, в пене белоснежной,
И в волнах угрюмых тихо исчезает.
Нет ее… Погибла бедная Мария!
Нет ее… Над нежной, русой головою
Глухо захлебнулись волны голубые
Влажной и холодной синей пеленою.
С той поры нередко полночью глухою
Над рекой слыхали тихие рыданья.
То боярин Брянский с дочкой молодою, –
Говорит народа робкое преданье, –
То боярин Брянский просит погребенья…
И спешит прохожий скорыми шагами
Прочь от страшной речки в мирное селенье
По тропинке, скрытой темными кустами.
1879
