Полное собрание стихотворений
Текст книги "Полное собрание стихотворений"
Автор книги: Семен Надсон
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)
«Всё это было, – но было как будто во сне…»*
Всё это было, – но было как будто во сне:
Были и нежные ласки, и тайные встречи…
Личико девушки кротко склонялось ко мне,
Тонкие, бледные ручки ложились на плечи…
В сумерках вечера глухо рыдала рояль,
Лампа светила на книгу родного поэта…
Как хороша была даже печаль,
Как тогда верилось в ясную даль,
В близость блаженства, в победу желанного света!..
О, мне не больно, что жизнь мне солгала: она
Всем, кто ее обещаньям поверил, солгала!
Пусть она будет, как прежде, темна и душна, –
Лишь бы вдали не угаснул маяк идеала.
Если он светит, – что значит холодная мгла,
Буйные волны и ветер? Пловец утомленный,
Светом его озаренный,
Малодушно не бросит весла!..
Но мне мучительно больно, мне стыдно до жгучей тоски,
Что мое сердце мне лгало… Прости мне, моя дорогая,
Лживые слезы, на мрамор могильной доски
Тяжко упавшие, память твою оскорбляя.
Нету любви, если годы похитить могли
Чистый твой образ из сердца! Без вечности чувства –
Смысла в нем нет!.. Если ж нету любви, – нет искусства,
Правды, добра, красоты, – нет души у земли!..
16 октября 1882
«Здесь всё, что я сберег от суетного света…»*
Здесь всё, что я сберег от суетного света
И что перестрадал один в ночной тиши,
Здесь перлы лучшие со дна моей души.
[Здесь я на высоте призвания поэта.]
1882
«Сбылося всё, о чем за школьными стенами…»*
Сбылося всё, о чем за школьными стенами
Мечтал я юношей, в грядущее смотря.
Уютно в комнате… в углу, пред образами,
Лампада теплится, о детстве говоря;
В вечерних сумерках ко мне слетает
Источник творчества – заветная печаль,
За тонкою стеной, как человек, рыдает
Певучая рояль.
Порой вокруг меня беспечно светят глазки
И раздается смех собравшихся детей,
И я, послушно им рассказывая сказки,
Сам с ними уношусь за тридевять морей;
Порою, дверь мою беззвучно отворяя,
Войдет хозяйский кот, старинный друг семьи,
И ляжет на диван, и щурит, засыпая,
Зрачки горящие свои…
Покой и тишина… Минуты вдохновенья
С собою жгучих слез, как прежде, не несут,
И битвы жизненной тревоги и волненья
Не смеют донестись в спокойный мой приют.
Гроза умчалась вдаль, минувшее забыто,
И голос внутренний мне говорит порой:
Да уж не сон ли всё, что было пережито
И передумано тобой?
1882
«Милый друг, я знаю, я глубоко знаю…»*
Милый друг, я знаю, я глубоко знаю,
Что бессилен стих мой, бледный и больной;
От его бессилья часто я страдаю,
Часто тайно плачу в тишине ночной…
Нет на свете мук сильнее муки слова:
Тщетно с уст порой безумный рвется крик,
Тщетно душу сжечь любовь порой готова:
Холоден и жалок нищий наш язык!..
Радуга цветов, разлитая в природе,
Звуки стройной песни, стихшей на струнах,
Боль за идеал и слезы о свободе, –
Как их передать в обыденных словах?
Как безбрежный мир, раскинутый пред нами,
И душевный мир, исполненный тревог,
Жизненно набросить робкими штрихами
И вместить в размеры тесных этих строк?..
Но молчать, когда вокруг звучат рыданья
И когда так жадно рвешься их унять, –
Под грозой борьбы и пред лицом страданья…
Брат, я не хочу, я не могу молчать!
Пусть я, как боец, цепей не разбиваю,
Как пророк – во мглу не проливаю свет:
Я ушел в толпу и вместе с ней страдаю,
И даю что в силах – отклик и привет!..
1882
«Чуть останусь один – и во мне подымает…»*
Чуть останусь один – и во мне подымает
Жизнь со смертью мучительный спор,
И, как пытка, усталую душу терзает
Их старинный, немолчный раздор;
И не знает душа, чьим призывам отдаться.
Как честнее задачу решить:
То болезненно-страшно ей с жизнью расстаться.
То страшней еще кажется жить!..
Жизнь твердит мне: «Стыдись, малодушный! Ты молод,
Ты душой не беднее других, –
Встреть же грудью и злобу, и бедность, и голод,
Если любишь ты братьев своих!..
Или слезы за них – были слезы актера?
Или страстные речи твои
Согревало не чувство, а пафос фразера,
Не любовь, но миражи любви?..»
Но едва только жизнь побеждать начинает,
Как, в ответ ей, сильней и сильней
Смерть угрюмую песню свою запевает,
И невольно внимаю я ей:
«Нет, ты честно трудился, ты честно и смело,
С сердцем, полным горячей любви,
Вышел в путь, чтоб бороться за общее дело, –
Но разбиты усилья твои!
Тщетны были к любви и святыне призывы:
Ты слепым и глухим говорил, –
И устал ты… и криком постыдной наживы
Рынок жизни твой голос покрыл…
О, бросайся ж в объятья мои поскорее:
Лишь они примиренье дают, –
И пускай, в себялюбьи своем, фарисеи
Малодушным тебя назовут!..»
1882
«Я вчера еще рад был отречься от счастья…»*
Я вчера еще рад был отречься от счастья…
Я презреньем клеймил этих сытых людей,
Променявших туманы и холод ненастья
На отраду и ласку весенних лучей…
Я твердил, что, покуда на свете есть слезы
И покуда царит непроглядная мгла,
Бесконечно постыдны заботы и грезы
О тепле и довольстве родного угла…
А сегодня – сегодня весна золотая,
Вся в цветах, и в мое заглянула окно,
И забилось усталое сердце, страдая,
Что так бедно за этим окном и темно.
Милый взгляд, мимолетного полный участья,
Грусть в прекрасных чертах молодого лица –
И безумно, мучительно хочется счастья,
Женской ласки, и слез, и любви без конца!
1882
«Кто ты, – пускай они не знают…»*
Кто ты, – пускай они не знают,
Пусть толки суетных людей
Своей заразой не пятнают
Святыни памяти твоей.
1882
«Не я пишу – рукой моею…»*
Не я пишу – рукой моею,
Как встарь, владеешь ты, любя,
И каждый лживый звук под нею
В могиле мучил бы тебя…
1882
«Если любить – бесконечно томиться…»*
Если любить – бесконечно томиться
Жаждой лобзаний и знойных ночей, –
Я не любил – я молился пред ней
Так горячо, как возможно молиться.
Слово привета на чистых устах,
Не оскверненных ни злобой, ни ложью, –
Всё, что, к ее преклоненный подножью,
Робко желал я в заветных мечтах…
Может быть, тень я любил: надо мной,
Может быть, снова б судьба насмеялась
И оскверненное сердце бы сжалось
Новым страданьем и новой тоской.
Но я устал… Мне наскучило жить
Пошлою жизнью; меня увлекала
Гордая мысль к красоте идеала,
Чтоб, полюбив, без конца бы любить…
1882
«Ах, этот лунный свет! Назойливый, холодный…»*
Ах, этот лунный свет! Назойливый, холодный.
Он в душу крадется с лазурной вышины,
И будит вновь порыв раскаянья бесплодный,
И гонит от меня забвение и сны.
Нет, видно, в эту ночь мне не задуть лампады!
Пылает голова. В виски стучится кровь,
И тени прошлого мне не дают пощады,
И в сердце старая волнуется любовь…
1882
«Одни не поймут, не услышат другие…»*
Одни не поймут, не услышат другие,
И песня бесплодно замрет, –
Она не разбудит порывы святые,
Не двинет отвалено вперед.
Что теплая песня для мертвого мира?
Бездушная звонкость речей,
Потеха в разгаре позорного пира,
Бряцанье забытых цепей!
А песне так отдано много!.. В мгновенья,
Когда создавалась она,
В мятежной душе разгорались мученья,
Душа была стонов полна.
Грозою по ней вдохновение мчалось,
В раздумье пылало чело,
И то, что толпы лишь слегка прикасалось,
Певца до страдания жгло!
О сердце певца, в наши тяжкие годы
Ты светоч в пустыне глухой;
Напрасно во имя любви и свободы
Ты борешься с черною мглой;
В безлюдье не нужны тепло и сиянье, –
Кого озарить и согреть?
О, если бы было возможно молчанье,
О, если бы власть не гореть!
1882
«Что дам я им, что в силах я им дать?..»*
Что дам я им, что в силах я им дать?
Мысль?.. О, я мысль мою глубоко презираю:
Не ей в тяжелой мгле дорогу указать,
Не ей надеждою блеснуть родному краю.
Что значит мысль моя пред этим властным злом,
Пред стоном нищеты, пред голосом мученья.
Она изнемогла под тягостным крестом,
Она истерзана от скорби и сомненья.
1882
Из дневника («Сегодня всю ночь голубые зарницы…»)*
Сегодня всю ночь голубые зарницы
Мерцали над жаркою грудью земли;
И мчались разорванных туч вереницы,
И мчались, и тяжко сходились вдали…
Душна была ночь, – так душна, – что порою
Во мгле становилось дышать тяжело;
И сердце стучало, и знойной волною
Кипевшая кровь ударяла в чело.
От сонных черемух, осыпанных цветом
И сыпавших цветом, как белым дождем,
С невнятною лаской, с весенним приветом
Струился томительный запах кругом.
И словно какая-то тайна свершалась
В торжественном мраке глубоких аллей,
И сладкими вздохами грудь волновалась,
И страсть, трепеща, разгоралася в ней…
Всю ночь пробродил я, всю ночь до рассвета,
Обвеянный чарами неги и грез;
И страстно я жаждал родного привета,
И женских объятий, и радостных слез…
Как волны, давно позабытые звуки
Нахлынули в душу, пылая огнем,
И бились в ней, полные трепетной муки,
И отклика ждали в затишье ночном…
А демон мой, демон тоски и сомненья,
Не спал… Он шептал мне: «Ты помнишь о том,
Как гордо давал ты обет отреченья
От радостей жизни – для битвы со злом?
Куда ж они скрылись, прекрасные грезы?
Стыдись, эти жгучие слезы твои –
Трусливой измены позорные слезы,
В них – дума о счастье, в них – жажда любви!..»
1882
«Любовь – обман, и жизнь – мгновенье…»*
Любовь – обман, и жизнь – мгновенье,
Жизнь – стон, раздавшийся, чтоб смолкнуть навсегда!
К чему же я живу, к чему мои мученья,
И боль отчаянья, и жгучий яд стыда?
К чему ж, не веруя в любовь, я сам так жадно,
Так глупо жду ее всей страстною душой,
И так мне радостно, так больно и отрадно
И самому любить с надеждой и тоской?
О сердце глупое, когда ж ты перестанешь
Мечтать и отзыва молить?
О мысль суровая, когда же ты устанешь
Всё отрицать и всё губить?
Когда ж мелькнет для вас возможность примиренья?
Я болен, я устал… Из незаживших ран
Сочится кровь и <нрзб> прокляты сомненья!
Я жить хочу, хочу любить, – и пусть любовь – обман.
1882
«Ах, довольно и лжи и мечтаний!..»*
Ах, довольно и лжи и мечтаний!
Ты ответь мне, презренья ко мне не тая:
Для кого эти стоны страданий,
Эта скорбная песня моя?
Да, я пальцем не двинул – я лишь говорил.
Пусть то истины были слова,
Пусть я в них, как сумел, перелил,
Как я свято любил,
Как горела в работе за мир голова,
Но что пользы от них? Кто слыхал их – забыл…
1882
«Ровные, плавные строки…»*
Ровные, плавные строки,
Словно узор, ласкающий глаз!..
О мои песни, как вы стали далеки
На страницах печатной книги от сердца, создавшего вас!
Вы ли это, безумные, жгучие звуки?
Вас ли, бледный от страстного чувства, в бессонную ночь
Призывал я, ломая бессильные руки
И мечтая хоть вами измученным братьям помочь?
Но едва вы в слова выливались, могучая сила
Отлетала от вас… вы бледнели, как звезды с зарею…
Никого ваша жгучая правда собой не смутила,
Никого вы к святыне любви не склонили собою.
Язвы прикрылись цветами,
Мелодией скрыт диссонанс бесконечных мучений…
Вы, родясь, умирали и, в сердце пылая слезами,
Над толпой пронеслись только тенью тревог и сомнений!..
1882
«В открытое окно широкими снопами…»*
В открытое окно широкими снопами
Струится лунный свет с лазурной вышины,
И бьет в глаза мои холодными лучами,
И гонит от меня встревоженные сны.
А за окном, внизу, вся в блеске, вся сияя,
Столица шумная и дышит и кипит,
И смутный гул над ней от края и до края,
Как моря смутный гул, недвижимо стоит!
К чему таиться мне? В лучах и в мраке ночи
Один я, и ничьи в безмолвии ночном
Чужие, дерзкие, докучливые очи
Не осмеют меня с нахальным торжеством.
Ни друг, ни злобный враг бессмысленным укором
Не заклеймят мою незримую печаль,
И я могу один и несмущенным взором
Окинуть прошлое и заглядеться в даль.
Больное прошлое! За школьными стенами,
За мертвой книгою, без ласки, без семьи,
Как нищий, я молил с недетскими слезами
Тепла и радости, участья и любви.
Дни одиночества среди толпы веселой,
Дни отвержения от игр их и затей,
И первой мысли труд, бесплодный и тяжелый,
В немой бессоннице мучительных ночей.
1882
«Не упрекай меня за горечь этих песен…»*
Не упрекай меня за горечь этих песен:
Не я виной тому, что мир ваш – мир цепей,
Мир горя и борьбы – и душен мне и тесен,
Что я иного жду от жизни и людей…
Нет лжи в стихе моем, – не призрачные муки
Пою я, как фигляр, ломаясь пред толпой,
Мне стоят многих слез мои больные звуки,
И стон мой – стон живой…
Не упрекай меня, но пожалей, как брата,
Я задыхаюсь здесь, я болен, я устал,
Еще мгновение – и в сердце без возврата
Угаснет . . . . . . . . . . . . . . .
1882
«Я слышу их, я вижу их… Страдая…»*
Я слышу их, я вижу их… Страдая
Под гнетом нищеты и тяжестью борьбы,
Они идут, ко мне объятья простирая,
Бойцы усталые – и дети <и> рабы.
Вот комната… И мгла и холод… Чуть мерцает
Огарок, может быть, последний; и пред мим
За книгой – юноша. Склонившись, он читает,
А смерть стоит над ним, и книгу закрывает,
И обдает его дыханьем ледяным.
А рядом комната еще… Здесь – мир разврата:
Объятья грубые, пролитое вино…
О, не входи сюда с горячим словом брата:
Он не поймет тебя, а ей уж нет возврата,
Она оценена – и продана давно!
Тюрьма… За крепкими гранитными стенами
Бесплодно гаснет жизнь… Сияние огней
И грохот улицы – и личики детей,
Затерянных в толпе и с робкими слезами
Молящих помощи сочувственной твоей…
И эта мгла вокруг – не бред солгавшей книги,
Не фразы пышные, а жизнь, – и тяготят
Тебя призвания тяжелые вериги,
И жжет огнем тебя святое слово: «брат»!
Что дашь ты им, как брат?.. Мысль, песню, состраданье?
Всю жизнь твою?.. О нет, не лги перед собой
И не мечтай унять, бессильный и больной,
Ничтожной жертвою величие страданья.
Да и не в силах ты отречься от себя,
Не сменишь ты весны на грозы и ненастье,
Еще зовет тебя сверкающее счастье,
Еще ты жаждешь жить, волнуясь и любя!
1882
«Для отдыха от бурь и тяжких испытаний…»*
Для отдыха от бурь и тяжких испытаний,
Для долгих вечеров наедине с собой
Я не сберег в ряду моих воспоминаний,
Сестра души моей, твой образ дорогой…
Прекрасные черты, любимые когда-то,
Затушевала жизнь чертами чуждых лиц,
И то, что было мне так дорого и свято, –
Из книги прошлого ряд вырванных страниц!..
Но, и бесплотная, ты всё еще со мною,
И всё еще, сквозь даль безжалостных годов,
Из тайника души ты светишь мне звездою
И говоришь из строк заветных дневников.
Пусть я твой взор забыл, – но ласки, в нем сиявшей,
И чистых слез его не мог я позабыть;
Пусть смолкнул голос твой, любовью мне звучавший,
Но смысл речей твоих не перестанет жить!..
Мне каждый новый день тебя напоминает,
Как мгла угрюмая напоминает свет,
Как горе жгучее на сердце вызывает
Невольную мечту о счастье прошлых лет…
И в скучной суете вседневных встреч с толпою,
Среди ее тупых и чуждых мне детей,
Я весь живу в любви, сиявшей чистотою,
Как снег на высях гор, под золотом лучей.
Напрасно с временем боролся я любовью,
Напрасно от небес я чуда ожидал
И в ночи жгучих слез, прильнувши к изголовью,
Тебя, угасшую, из гроба призывал!..
Ты не пришла… земля, – ты в землю обратилась…
Я уставал страдать, изнемогал молить,
Разбитая душа затихла и смирилась,
И вновь звала меня бороться и любить!..
Таков закон судьбы… Но полное забвенье
Мне было не дано, и каждый новый день
Вновь призывал к тебе мое воображенье
И вновь будил тебя, возлюбленная тень!
И чем сильней во мне росло негодованье
Ко лжи, торгашеству и пошлости людей,
Тем было о тебе живей воспоминанье,
Тем ты казалась мне прекрасней и светлей!
Так в жаркий день слепец, с открытой головою
Бредущий с вожаком полдневного порой,
Не видя, узнает по хлынувшему зною,
Что только что прошел он рощею густой.
В раздумье тяжкое глубоко погруженный,
Он не услышал птиц, гнездившихся в ветвях,
Но небосклон, с утра лучами раскаленный,
Так беспощадно жжет в сверкающих полях!..
1882
«Верь в великую силу любви!..»*
Верь в великую силу любви!..
Свято верь в ее крест побеждающий,
В ее свет, лучезарно спасающий,
Мир, погрязший в грязи и крови,
Верь в великую силу любви!
1882
«Мне не больно, что жизнь мне солгала…»*
Мне не больно, что жизнь мне солгала, – о нет.
В жизни, словно в наскучившей сказке,
Как бы ни был прекрасен твой юный расцвет,
Не уйти от избитой развязки.
Не уйти от отравы стремлений и дум,
От усталости, желчи и скуки,
И изноет душа, и озлобится ум,
И больные опустятся руки!
1882
«Умер от чахотки, умер одиноко…»*
Умер от чахотки, умер одиноко,
Как и жил на свете, – круглым сиротою;
Тяжело вздохнул, задумался глубоко
И угас, прильнув к подушке головою.
Кое-кто о нем припомнил… отыскались
Старые друзья… его похоронили
Бедно, но тепло, тепло с ним попрощались,
Молча разошлись – и вскоре позабыли.
1882
«…И крики оргии и гимны ликованья…»*
…И крики оргии и гимны ликованья
В сияньи праздничном торжественных огней,
А рядом – жгучий стон мятежного страданья,
И кровь пролитая, и резкий звон цепей…
Разнузданный разврат, увенчанный цветами, –
И труд поруганный… Смеющийся глупец –
И плачущий в тиши незримыми слезами,
Затерянный в толпе, непонятый мудрец!..
И это значит жить?.. И это – перл творенья,
Разумный человек?.. Но в пошлой суетне
И в пестрой смене лиц – ни мысли, ни значенья,
Как в лихорадочном и безобразном сне…
Но эта жизнь томит, как склеп томит живого,
Как роковой недуг, гнетущий ум и грудь,
В часы бессонницы томит и жжет больного –
И некуда бежать… и некогда вздохнуть!
Порой прекрасный сон мне снится: предо мною
Привольно стелется немая даль полей,
И зыблются хлеба, и дремлет над рекою
Тенистый сад, в цветах и в золоте лучей…
Родная глушь моя таинственно и внятно
Зовет меня прийти в объятия свои,
И всё, что потерял я в жизни невозвратно,
Вновь обещает мне для счастья и любви.
Но не тому сложить трудящиеся руки
И дать бездействовать тревожному уму,
Кто понял, что борьба, проклятия и муки –
Не бред безумных книг, не грезятся ему;
Как жалкий трус, я жизнь не прятал за обманы
И не рядил ее в поддельные цветы,
Но безбоязненно в зияющие раны,
Как врач и друг, вложил пытливые персты;
Огнем и пыткою правдивого сомненья
Я всё проверил в ней, боясь себе солгать, –
И нету для меня покоя и забвенья,
И вечно буду я бороться и страдать!..
1882
«Счастье, призрак ли счастья…»*
Счастье, призрак ли счастья – не всё ли равно?
Клятв не нужно, моя дорогая…
Только было б усталое сердце полно,
Только б тихой отрадой забылось оно,
Как больное дитя, отдыхая.
Я вперед не смотрю – и покуда нежна,
И покуда тепла твоя ласка,
Не спрошу у тебя я, надолго ль она,
Не капризом ли женским она рождена,
Не обманет ли душу, как сказка?..
Но зато и себя я не стану пытать,
Чтоб не вызвать сомнений невольно;
Я люблю твои песни и речи слыхать,
Мне с тобою легко и свободно дышать,
Мне отрадно с тобой – и довольно…
А наскучу тебе я, скажи… Не жалей
Отравить мою душу тоскою;
Мне не нужно неволи и жертвы твоей,
В жизни много и так бесполезных цепей –
Что за радость быть вечно рабою?
И простимся с тобой мы… И крепко тебе
Я пожму на прощание руку,
Как сестре в пережитой житейской борьбе, –
И сумею, без слез и упреков судьбе,
Неизбежную встретить разлуку…
1882
«Темно грядущее… Пытливый ум людской…»*
Темно грядущее… Пытливый ум людской
Пред тайною его бессильно замирает:
Кто скажет – день ли там мерцает золотой
Иль новая гроза зарницами играет?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Напрасно человек в смятеньи и тоске
Грядущие века пытливо вопрошает.
Кто понял этот свет, блеснувший вдалеке, –
Заря ли там зажглась, зарница ли мерцает?
1882
«С пожелтелых клавиш плачущей рояли…»*
С пожелтелых клавиш плачущей рояли,
Под ее больными, дряхлыми руками,
Поднимались звуки, страстно трепетали
И вились над ней заветными тенями…
Чудные ей в звуках виделись картины!..
Вся отдавшись им, она позабывала,
Что ее чело изрезали морщины,
Что прожитой жизни не начать сначала…
В жалком, старом теле силою искусства,
Как в цветке, ожившем с солнцем и весною,
Пылко разгорались молодые чувства,
Проходя по сердцу лаской и грозою…
И мечтался зал ей, блещущий огнями,
И в толпе, объятой мертвой тишиною,
Он, ее избранник, с темными кудрями,
С ясною улыбкой, с любящей душою…
И мечталось ей, что вновь к ней возвратились
Красота и свежесть…
1882
«Ни звука в угрюмой тиши каземата…»*
Ни звука в угрюмой тиши каземата,
Уснул у тяжелых дверей часовой.
Нева, предрассветной дремотой объята,
Зеркальною гладью лежит за стеной.
По плитам сырого, как склеп, коридора
Не слышно привычных дозорных шагов,
И только с белеющей башни собора
Доносится бой отдаленных часов.
Внимая им, узник на миг вспоминает,
Что есть еще время, есть ночи и дни,
Есть люди, которым и солнце сияет
И звезды свои зажигают огни;
Что он еще жив, хоть сознанье и силы
Слабеют в нем с каждым угаснувшим днем,
И что эти плиты – не плиты могилы,
А плиты тюрьмы, позабывшейся сном.
Кого ж стерегут эти тихие воды,
Гремящая сталь заостренных штыков,
И крепкие двери, и душные своды,
И тяжкие звенья позорных оков?
Ответьте, не мучьте… Душа изнывает!
И пусть – если люди бездушно молчат –
Мне плеском и шумом Нева отвечает
И мертвые камни проклятьем гремят…
Кровавая повесть! Позорная повесть!
На суд перед гневной отчизной твоей,
Холопская наглость, продажная совесть
И зверская тупость слепых палачей!
И ты, повелитель, как заяц трусливый,
Дрожащий на дедовском троне своем,
На суд беспощадный, на суд справедливый
С руками в крови и…
1882
