Полное собрание стихотворений
Текст книги "Полное собрание стихотворений"
Автор книги: Семен Надсон
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
«Червяк, раздавленный судьбой…»*
Червяк, раздавленный судьбой,
Я в смертных муках извиваюсь,
Но всё борюсь, полуживой,
И перед жизнью не смиряюсь.
Глумясь, она вокруг меня
Кипит в речах толпы шумящей,
В цветах весны животворящей,
И в пеньи птиц, и в блеске дня.
Она идет, сильна, светла,
И, как весной поток гремучий,
Влечет в водоворот кипучий,
В водоворот добра и зла…
А я – я бешеной рукой
За край одежд ее хватаюсь
И удержать ее стараюсь
Моей насмешкой и хулой.
«Остановись, – я ей вослед
Кричу в бессильном озлобленьи, –
В твоих законах смысла нет,
И цели нет в твоем движеньи!
О, как пуста ты и глупа!
Раба страстей, раба порока,
Ты возмутительно слепа
И неосмысленно жестока!..»
Но, величава и горда,
Она идет, как шла доныне,
И гаснет крик мой без следа, –
Крик вопиющего в пустыне!
И задыхаюсь я с тоской,
В крови, разбитый, оглушенный, –
Червяк, раздавленный судьбой,
Среди толпы многомилльонной!..
1884
Отрывок («Ложились сумерки…»)*
Ложились сумерки. Таинственно мерцая,
Двурогий серп луны в окно мое глядел…
Над мирным городом, дрожа и замирая,
Соборный колокол размеренно гудел…
Вдоль темной улицы цепочкой золотою
Тянулись огоньки. Но лампу на столе
Я медлил зажигать, объятый тишиною,
И сладко грезил в полумгле.
Я грезил, как дитя, причудливо мешая
Со сказкой – истину, с отрадою – печаль,
То пережитое волшебно оживляя,
То уносясь мечтой в загадочную даль…
Но, что б ни снилось мне, какие бы виденья
Ни наполняли мрак, стоящий предо мной, –
Везде мелькала ты – твой взгляд, твои движенья,
Твои черты, твой голос молодой.
И видел я, что смерть летает надо мною,
Что я лежу в бреду, – а ты ко мне вошла
И нежной, тонкою, холодною рукою
Коснулась моего горячего чела…
1884
В глуши*
Горячо наше солнце безоблачным днем:
Под лучами его раскаленными
Всё истомой и негой объято кругом,
Всё обвеяно грезами сонными…
Спит глухой городок: не звучат голоса,
Не вздымается пыль под копытами;
Неподвижно и ярко реки полоса,
Извиваясь, сквозит за ракитами;
В окнах спущены шторы… безлюдно в садах,
Только ласточки с криками носятся,
Только пчелы гудят на душистых цветах,
Да оттуда, где косы сверкают в лугах,
Отдаленные звуки доносятся…
Я люблю эту тишь… Я люблю над рекой,
Где она изогнулась излучиной,
Утонувши в траве, под тенистой листвой,
Отдохнуть в забытьи утомленной душой,
Шумной жизнью столицы измученной…
Я лежу я смотрю… Я смотрю, как горит
Крест собора над старыми вязами,
Как река предо мною беззвучно бежит,
Загораясь под солнцем алмазами;
Как пестреют стада на зеленых лугах, –
Как луга эти с далью сливаются,
С ясной далью, сверкающей в знойных лучах,
С синей далью, где взоры теряются;
И покой – благодатный, глубокий покой
Осеняет мне грудь истомленную,
Точно мать наклонилась в тиши надо мной
С кроткой лаской, любовью рожденною…
И готов я лежать неподвижно года,
В блеске дня золотисто-лазурного –
И не рваться уж вновь никуда, никуда
Из-под этого неба безбурного!
1884
«Не знаю отчего, но на груди природы…»*
Не знаю отчего, но на груди природы –
Лежит ли предо мной полей немая даль,
Колышет ли залив серебряные воды,
Иль простирает лес задумчивые своды, –
В душе моей встает неясная печаль.
Есть что-то горькое для чувства и сознанья
В холодной красоте и блеске мирозданья:
Мне словно хочется, чтоб темный этот лес
И вправду мог шептать мне речи утешенья,
И, будто у людей, молю я сожаленья
У этих ярких звезд на бархате небес.
Мне больно, что, когда мне душу рвут страданья
И грудь мою томят сомненья без числа, –
Природа, как всегда, полна очарованья
И, как всегда, ясна, нарядна и светла.
Не видя, не любя, не внемля, не жалея,
Погружена в себя и в свой бездушный сон, –
Она – из мрамора немая Галатея,
А я – страдающий, любя, Пигмалион.
1884
«Наше поколенье юности не знает…»*
Наше поколенье юности не знает,
Юность стала сказкой миновавших лет;
Рано в наши годы дума отравляет
Первых сил размах и первых чувств рассвет.
Кто из нас любил, весь мир позабывая?
Кто не отрекался от своих богов?
Кто не падал духом, рабски унывая,
Не бросал щита перед лицом врагов?
Чуть не с колыбели сердцем мы дряхлеем,
Нас томит безверье, нас грызет тоска…
Даже пожелать мы страстно не умеем,
Даже ненавидим мы исподтишка!..
О, проклятье сну, убившему в нас силы!
Воздуха, простора, пламенных речей, –
Чтобы жить для жизни, а не для могилы,
Всем биеньем нервов, всем огнем страстей!
О, проклятье стонам рабского бессилья!
Мертвых дней унынья после не вернуть!
Загоритесь, взоры, развернитесь, крылья,
Закипи порывом, трепетная грудь!
Дружно за работу, на борьбу с пороком,
Сердце с братским сердцем и с рукой рука, –
Пусть никто не может вымолвить с упреком:
«Для чего я не жил в прошлые века!..»
1884
«Последняя ночь… Не увижу я больше рассвета…»*
Последняя ночь… Не увижу я больше рассвета;
Встанет солнце, краснея сквозь мутную рябь облаков,
И проснется столица, туманом одета,
Для обычных забот и трудов.
Но ни свист пароходов, ни уличный гул и движенье
Не разбудит меня. С торжествующим, бледным лицом
Буду гордо вкушать я покой и забвенье,
И безмолвная смерть осенит меня черным крылом…
Яд промчится огнем по мускулам дряблого тела,
Миг страданья – и я недоступен страданью, как бог.
И жизнь отлетела,
И замер последний, агонией вырванный вздох.
1884
«Мне снился вещий сон: как будто ночью темной…»*
Мне снился вещий сон: как будто ночью темной,
В каком-то сумрачном, неведомом краю,
На страшной высоте, над пропастью бездонной,
На выступе скалы недвижно я стою…
Вокруг шумит гроза… Скрипят седые ели,
Гремят, свергаясь вниз, каменья из-под ног,
А где-то глубоко, на дне гранитной щели,
Как дикий зверь, ревет бушующий поток…
Страшна глухая мгла, – но робкого смятенья
Я чужд… Окаменев измученной душой,
Я жажду одного – бесстрастного забвенья,
Я смерть к себе зову, – зову ее покой.
Какое дело мне, что труп мой разобьется
На тысячи кусков о зубья этих скал
И завтра досыта и допьяна напьется
Из теплых вен моих прожорливый шакал!
Привет тебе, о смерть! Довольно ожиданий,
Довольно жертв и мук, сомнений и стыда!..
Уснуть!.. уснуть от всех бесчисленных терзаний,
Глубоким сном уснуть навеки, навсегда!..
Но чу!.. Что там звучит и эхом отдается,
И грудь мою теснит волненьем и тоской?
То дальний колокол… медлительно несется
Сквозь бурю звон его в полуночи глухой…
1884
«Тревожно сегодня мятежное море…»*
Тревожно сегодня мятежное море –
В раздумье я долго над ним простоял.
Как мощный орган в величавом соборе,
Оно беспокойно гудело у скал.
Поднимется вал, набежит, разобьется
И в жемчуге пены отхлынет назад…
И кажется, кто-то безумно смеется,
И кажется, чьи-то угрозы звучат!
1884
«Не упрекай себя за то, что ты порою…»*
Не упрекай себя за то, что ты порою
Даешь покой душе от дум и от тревог,
Что любишь ты поля с их мирной тишиною,
И зыбь родной реки, и дремлющий лесок;
Что песню любишь ты и, молча ей внимая,
Пока звучит она, лаская и маня,
Позабываешь ты, отрадно отдыхая,
Призыв рабочего, не медлящего дня;
Что не убил в себе ты молодость и чувство,
Что не принес ты их на жертвенник труда,
Что властно над тобой мирящее искусство
И красота тебе внятна и не чужда!
1884
Отрывок («Как звери, схватившись с отважным врагом…»)*
…Как звери, схватившись с отважным врагом,
Мы бились весь день напролет:
Мы гибли без счета, мы шли напролом
На кручи враждебных высот,
Как будто гроза нас на крыльях несла.
Но враг нам не отдал вершин,
И мирно глубокая ночь развела
Железные тучи дружин.
Белея в долине, тянулся наш стан
Рядами уснувших шатров;
Вокруг чуть светились сквозь млечный туман
Багровые пятна костров;
Во мгле раздавалось то ржанье коней,
То шепот молитвы ночной,
И чутко мы ждали рассветных лучей,
Чтоб ринуться снова на рой…
1884
«К вам, бедняки, на грудь родных полей…»*
К вам, бедняки, на грудь родных полей,
Под сень лесов я возвращаюсь вновь…
Румяный май с теплом своих лучей
Несет опять свободу и любовь…
Я утомлен неволей городов,
А здесь, в глуши, так ясны небеса, –
Долой же гнет бессмысленных оков, –
В цвету сирень и в зелени леса!
Моя заря омрачена борьбой.
Я дни губил в безумии страстей
И изнемог, – и мертвенный покой
Царит в душе измученной моей.
Но вот опять с синеющих холмов
Родной земли блеснула мне краса, –
И <я>, ожив, как прежде петь готов
В цвету сирень и в зелени леса!..
1884
«Чтоб вы всё поняли, – начну издалека…»*
Чтоб вы всё помяли, – начну издалека…
Привет вам, детских дней святые впечатленья!
Я родилась в семье простого рыбака,
В лачужке, на краю убогого селенья…
Мне живо помнится лазурный наш залив,
Кайма садов над ним, и там, где, умирая,
Вечерняя заря свой палевый отлив
Бросает, знойный день с улыбкою сменяя.
Там цепь далеких гор под дымкой голубой,
Их мшистые зубцы, их снежные вершины,
И башни города меж зелени густой,
У их подножия, на скатерти долины.
Моя семья была убога и бедна;
Отец и брат с утра на ловлю отплывали,
И что дарила им морская глубина,
Мы только тем одним и жили и дышали.
Не раз с угрозою стучалась к нам нужда
И в очаге у нас огня не разводили,
Но слезы и печаль в те светлые года
По сердцу детскому бесследно проходили.
Смуглянка резвая, небрежно за плечо
Закину косу я беспечною рукою
И к морю убегу, и льется горячо
Мой звонкий голосок, несясь над глубиною;
А море тоже мне без умолку поет,
Синея предо мной простором горделивым,
И на хребтах валов, взволнованных приливом,
И пену и траву к ногам моим несет…
1884
«Довольно я кипел безумной суетою…»*
Довольно я кипел безумной суетою,
Довольно я сидел, склонившись за трудом.
Я твой, родная глушь, я снова твой душою,
Я отдохнуть хочу в безмолвии твоем!
Не торопись, ямщик, – дай надышаться вволю!..
О, ты не испытал, что значит столько лет
Не видеть ни цветов, рассыпанных по полю,
Ни рощи, пеньем птиц встречающей рассвет!
Не радостна весна средь омута столицы,
Где бледный свод небес скрыт в дымовых клубах,
Где задыхаешься, как под плитой гробницы,
На тесных улицах и в каменных домах!
А здесь – какой простор! Как весело ныряет
По мягким колеям гремящий наш возок,
Как нежно и свежо лесок благоухает,
Под золотом зари березовый лесок…
Вот спуск… внизу ручей. Цветущими ветвями
Душистые кусты поникли над водой,
А за подъемом даль, зелеными полями
Раскинувшись, слилась с небесной синевой.
1884
«Мы были молоды – и я, и мысль моя…»*
Мы были молоды – и я, и мысль моя…
Она являлась мне бестрепетною жрицей
Желанной истины, – и шел за нею я,
Как верный паж идет за гордою царицей…
«Вперед! – шептали мне порой ее уста. –
Не бойся тяжких мук, не бойся отрицанья!
Знай: лишь тогда любовь могуча и чиста,
Когда она прошла через огонь страданья!..»
И всюду были мы… мы посетили с ней
Дворцы и торжища, вертепы и темницы,
Дышали свежестью синеющих полей
И чадом каменной столицы;
Сливаясь в городах с ликующей толпой,
Мы видели пиров и роскоши картины,
И в избах слушали осенней бури вой
И треск полуночной лучины…
1884
«Слишком много любви, дорогие друзья…»*
Слишком много любви, дорогие друзья,
Слишком много горячих забот!..
Непривычно участье тому, кто, как я,
С детских дней одиноко бредет…
Я, как нищий, – я дрогнул вчера под дождем,
Я был болен, и зол, и суров,
А сегодня я нежусь за пышным столом
В ароматном венке из цветов.
Смех, и говор, и звонкие песни звучат,
И сверкают ночные огни,
А в душе – незажившие раны болят,
Вспоминаются темные дни…
1884
Последнее письмо*
Расчетливый актер приберегает силы,
Чтоб кончить с пафосом последний монолог…
Я тоже роль сыграл, но на краю могилы
Я не хочу, чтоб мне рукоплескал раек…
Разжалобить толпу прощальными словами
И на короткий миг занять ее собой –
Я знаю, я б сумел, – но жгучими слезами
Делиться не привык я с суетной толпой!
Я умереть хочу с холодным убежденьем,
Без грома и ходуль, не думая о том,
Помянут ли меня ненужным сожаленьем
Иль оскорбят мой прах тупым своим судом.
Я умереть хочу, ревниво охраняя
Святилище души от чуждых, дерзких глаз,
И ненавистно мне страданье напоказ,
Как после оргии развратница нагая!..
Но я бы не хотел, чтоб заодно с толпой
И ты, мой кроткий друг, меня бы обвинила…
1884
Из песен о невольниках*
Лонгфелло
Когда заносчиво над стонущим рабом
Поднимет гибкий бич властитель разъяренный,
И вспыхнет стыд в рабе, и, корчась под бичом,
Глядит он на врага со злобой затаенной, –
Я рад: в грядущем я уж вижу палача
Под львиной лапою восставшего народа:
Нет в воинстве твоем апостолов, свобода,
Красноречивее подъятого бича!..
1884
«Снилось мне, что я болен, что мозг мой горит…»*
Снилось мне, что я болен, что мозг мой горит
И от жажды уста запеклись,
А твой голос мне нежно и грустно звучит:
«Дорогой мой, очнись, отзовись…»
Жизнь едва только тлеет во мне, но тебя
Так мне жаль, ненаглядный мой друг, –
И в тревожной тоске я стараюсь, любя,
Пересилить на миг мой недуг.
И на миг я глаза открываю… Кругом
Полумрак; воспаленный мой взор
На обоях, при свете лампадки, с трудом
Различает знакомый узор.
Где-то хрипло часы завывают и бьют…
По стенам от цветов на окне
Прихотливые тени, как руки, ползут,
Простираясь отвеюду ко мне.
Ты стараешься ближе в лицо мне взглянуть
И мучительно отклика ждешь,
И горячую руку свою мне на грудь,
На усталое сердце кладешь.
Я проснулся… Был день, мутный день без лучей;
Низко белые тучи ползли…
Фортепьянные гаммы и крики детей
Доносились ко мне издали…
Осень веяла в душу щемящей тоской,
(Сеял дождь, и, с утра раздражен,
Целый день, как в чаду, проходил я больной,
Вспоминая печально мой сон…
Ах, зачем он был сном, лишь обманчивым сном,
И зачем наяву ты меня
Снова, пошлая жизнь, обступила кругом
Суетой и заботами дня?!.
1884
«Беспокойной душевною жаждой томим…»*
Беспокойной душевною жаждой томим,
Я беречь моих сил не умел;
Мне противен был будничный, мелкий удел,
И, как светоч, колеблемый ветром ночным,
Я не жил, – я горел!
Целый мир порывался я мыслью обнять,
Целый мир порывался любить,
Даже ночь я боялся забвенью отдать,
Чтоб у жизни ее не отнять,
Чтоб две жизни в одну мне вместить!
И летели безумные, знойные дни
То за грудами книг, то в разгаре страстей…
Под удары врагов и под клики друзей,
Как мгновенья, мелькали они.
Для лобзаний я песню мою прерывал,
Для труда оставлял недопитый бокал,
И для душных оград городских
Покидал я затишье родимых полей,
И бросался в кипучее море скорбей,
И тревог, и сомнений людских!
И бессильная старость еще далека,
И еще не грозит мне могильной плитой…
Отчего ж в моем сердце глухая тоска,
Отчего ж в моих думах мертвящий застой,
Зной недуга в очах, безнадежность в груди?
Или жизнь я исчерпал до дна, –
И мне нечего ждать от нее впереди?
Где ж ты, вождь и пророк?.. О, приди
И стряхни эту тяжесть удушья и сна!
Дай мне жгучие муки принять,
Брось меня на страданье, на смерть, на позор,
Только б полною грудью дышать,
Только б вспыхнул отвагою взор!
Только б верить, во что-нибудь верить душой,
Только б в жизни опять для меня
Распахнулись затворы темницы глухой
В даль и блеск лучезарного дня!..
1884
«Если в лунную ночь, в ночь, когда по уснувшему саду…»*
Если в лунную ночь, в ночь, когда по уснувшему саду
Ходят волны тепла и струится дыханье цветов
И вдали, за рекой, открываются жадному взгляду
Широко-широко озаренные дали лугов;
Если в лунную ночь ты в глубокой аллее терялся,
И глядел, и дышал, и внимал, как струится волна, –
Знай: ее ты видал! То не белый туман расстилался,
То, легка и стройна, пред тобой пролетала она…
Если в зимнюю ночь, в ночь, когда, словно зверь, завывает,
Сыпля снегом, метель и в закрытые ставни стучит,
И глубокая мгла, точно саван, поля одевает,
И седая сосна за окном, нагибаясь, скрипит;
Если в зимнюю ночь ты сидел пред горящим камином, –
Знай; ее ты видал!
1884
В деревне*
Сцена
Отец (входя)
Ты болен?
Сын
Нет, здоров.
Отец
Здоров, а сам лежит,
И даже окна в комнате закрыты;
Какой скучающий, какой бесстрастный вид!
А вечер так хорош, так пышно он горит.
Луга и лес зарей, как золотом, облиты…
Сойди хоть в сад…
Сын
К чему?
Отец
Да просто подышать…
Как чудно дышится такими вечерами!
Посмотришь вдаль – и глаз не в силах оторвать.
Где ты найдешь, лентяй, такую благодать
Там, в ваших городах, за душными стенами?
Черемуха в цвету, сирень уж отцвела.
И тишь и сон вокруг; не прожужжит пчела,
Не шевельнется лист, – всё мирно отдыхает,
Всё нежится в волнах душистого тепла
И звездной ночи ждет и день благословляет!
Сын
Отец, да ты – поэт!
Отец
А как тебя назвать,
О мой премудрый сын? Иль, может быть, Опять
Из пыли прошлых лет вы воскресили моду
С плеча трунить над всем, всё гордо отрицать,
Звать бредом красоту и презирать природу?
Когда-то в юности и сам я был таков:
Носились в воздухе тогда идеи эти, –
Но мог ли думать я, что старый прах отцов
В упорной слепоте наследуют и дети.
1884
«Мертва душа моя: ни грез, ни упованья!..»*
Мертва душа моя: ни грез, ни упованья!
Как степь безводная, душа моя мертва,
И только, как и встарь, над тайной мирозданья
В работе тягостной пылает голова.
Вопросы жгут меня, и нет им разрешенья
И нет конца. Как цепь, звено вслед за звеном,
Кипят в груди они, и тяжкие сомненья
Встают в мозгу моем усталом и больном.
1884
«Смирись, – шептал мне ум холодный…»*
Смирись, – шептал мне ум холодный, –
Ты сын толпы – живи с толпой…
К чему в темнице гимн свободный,
К чему вакханке стон больной?..
Ты проповедуешь в пустыне,
Ты от языческих богов
К иной, враждебной им святыне
Зовешь фанатиков-жрецов…
1884
«Мы выплыли в полосу лунного света…»*
Мы выплыли в полосу лунного света,
И весла невольно упали из рук,
Так чудно дышала природа вокруг
Всей прелестью ночи, всей негою лета!
Знакомое место едва мы узнали;
Как в сказке, волшебно горела река,
Как в сказке, о чем-то пугливо шептали,
Дрожа и колеблясь, кусты лозняка,
А там, в отдаленьи, мелькало огнями
Село сквозь прозрачную зелень садов,
И мельница резко чернела крылами,
И слышались песни и гул голосов, –
Был праздник…
Чу! низко, над самой водою
Кулик просвистал – и опять тишина.
Что ж смолкнул наш хор? Пусть широкой волною
Прокатится песня, тиха и стройна.
1884
«Есть у свободы враг опаснее цепей…»*
Есть у свободы враг опаснее цепей,
Страшней насилия, страданья и гоненья;
Тот враг неотразим, он – в сердце у людей,
Он – всем врожденная способность примиренья.
Пусть цепь раба тяжка… Пусть мощная душа,
Тоскуя под ярмом, стремится к лучшей доле,
Но жизнь еще вокруг так чудно хороша,
И в ней так много благ и кроме гордой воли!
1884
«Ты сердишься, когда я опускаю руки…»*
Ты сердишься, когда я опускаю руки,
Когда, наскучивши напрасною борьбой,
Я сознаю умом, как бесполезны звуки,
Рожденные моей страдальческой душой.
Ты говоришь мне: мысль не может дать спасенья:
Давно бессильная и смолкнуть и сиять,
Мысль – цепь невольной лжи, круговорот сомненья,
И ей из хаоса пути не указать.
Да, ты права, мой друг. Пойти на зов страданья,
Смотря в лицо ему, свой ужас превозмочь
И молвить без тревог, без дум и колебанья:
«Ты знаешь истину и должен ей помочь!»
Не веря в гордый ум и тщетно не стараясь
Решить вопрос «к чему», жить чувством и душой,
Всей силою любви, всей страстью отзываясь
На каждый братский зов, на каждый стон больной!
1884
«Певец, восстань! Мы ждем тебя – восстань!..»*
Певец, восстань! Мы ждем тебя – восстань!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не бойся, что вокруг – глухая тишина,
То – тишина перед грозою…
Она не спит, твоя родная сторона,
Она готовится к решительному бою!
Все честные сердца кругом потрясены…
Растет народный гнев, как буря в океане…
И пусть пока враги беспечны и сильны,
Их пир – безумцев пир на пышущем вулкане!
Пускай же песнь твоя, как отдаленный гром,
Грядущую грозу свободно возвещает,
Звучит пророчеством и с гордым торжеством
Врага язвит и поражает!..
1884
«В больные наши дни, в дни скорби и сомнений…»*
В больные наши дни, в дни скорби и сомнений,
Когда так холодно и мертвенно в груди,
Не нужен ты толпе – неверующий гений,
Пророк погибели, грозящей впереди.
Пусть истина тебе слова твои внушает,
Пусть нам исхода нет, – не веруй, но молчи…
И так уж ночь вокруг свой сумрак надвигает,
И так уж гасит день последние лучи…
Пускай иной пророк, – пророк, быть может, лживый,
Но только верящий, нам песнями гремит,
Пускай его обман, нарядный и красивый,
Хотя на краткий миг нам сердце оживит…
1884
«Нет, я лгать не хочу – не случайно тебя…»*
Нет, я лгать не хочу – не случайно тебя
Я суровым упреком моим оскорбил;
Я обдумал его – но обдумал любя,
А любя глубоко – глубоко и язвил.
Пусть другие послушно идут за толпой,
Я не стану их звать к позабытым богам,
Но тебя, с этой ясной, как небо, душой,
О, тебя я так скоро толпе не отдам!..
Ты нужна… Не для пошлых и низких страстей
Ты копила на сердце богатства свои, –
Ты нужна для страдающих братьев-людей,
Для великого, общего дела любви.
1884
