Текст книги "Маршал Рыбалко"

Автор книги: Семен Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Мы с Рыбалко в тот день – не впервые за последнее время – вновь попали под бомбежку.

Еще при подходе к Харькову, когда штаб армии находился в Чугуеве, неподалеку от начала дороги на Ро-гань, немецкая авиация совершила налет на домики, где расположились командующий и Военный совет.

Мы выехали в Харьков и обосновались на Холодной Горе. Но не успели еще установить связь с войсками и разместить отделы штаба, как снова подверглись авиационному налету. Начался он в четыре утра и продолжался до десяти вечера. А ведь переезжали мы ночью, скрытно, со всеми мерами предосторожности.

– Похоже на то, что противник следит за нами,– сказал Рыбалко.– Неужели кто-то информирует его о наших передвижениях и наводит точно на цель? Но кто?

Ответа на этот вопрос не нашли. Люди у нас были проверенные и подозрений не вызывали. В то же время трудно было объяснить такую целенаправленную бомбежку простой случайностью.

Налет на Холодную Гору оказался не последним. Ночью мы перенесли командный пункт на паровозостроительный завод. Однако и тут нас настигла бомбежка, не прекращавшаяся ни днем, ни ночью. В результате массированного налета мы потеряли тридцать человек.

Одна бомба попала в трехэтажный заводской дом, занятый командующим, Военным советом, оперативным отделом и управлением тыла. От взрывной волны рухнули перекрытия в комнате, где вместе со мной поместился накануне прибывший новый начальник штаба армии ' генерал-майор Дмитрий Дмитриевич Бахметьев. Но нам повезло: мы в это время находились в комнате Рыбалко. Тут же был начальник оперативного отдела полковник В. Г. Петровский. Эта комната более или менее уцелела, если не считать вылетевших из оконных рам стекол. Той же взрывной волной нас разбросало по углам. Поднявшись, с трудом спустились по разбитым лестницам в подвальное помещение...

17 февраля к нам приехал представитель Ставки А. М. Василевский. Накануне был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания «Маршал Советского Союза». Мы поздравили

Александра Михайловича. Коротко поблагодарив, он

сказал:

– Я вас тоже поздравляю. 3-я танковая армия отлично справилась со своей задачей! – Но тут же по-дружески пожурил: – Как это вы умудрились подставить себя под фашистские бсмбы? Кто же так выбирает место для штаба армии? У 3-й танковой впереди еще много славных дел и не хотелось бы по нелепой случайности терять ее командующего и члена Военного совета.

– Уже знаете,– засмеялся Павел Семенович.

■– Знаю и сержусь на вас. И требую большей осмотрительности!

Рыбалко переглянулся со мной и пообещал:

– Постараемся уцелеть, товарищ маршал. Во всяком случае – до окончательной победы...

– Не согласен! – воскликнул Александр Михайлович.– Я надеюсь, что вы проживете еще много лет после победы. Надеюсь, не возражаете, Павел Семенович?

При этом он с такой теплотой заглянул в глаза Рыбалко, что тот, как мне показалось, даже смутился.

Тогда я впервые обратил внимание на то, что Василевский не только уважал Павла Семеновича как талантливого военачальника, но и симпатизировал ему как человеку, наделенному высокими личными достоинствами. Потом эта симпатия, возникшая в суровые годы войны, переросла в искреннюю душевную привязанность.

Харьков был освобожден, но окружение харьковской группировки противника завершить не удалось. У подвижных частей армии, в частности у кавалерийского корпуса, не хватало сил. 12-й танковый корпус продолжал вести бой с отрезанными группами гитлеровских войск в районе Лизогубовки и Шмаровки.

Освободив эти населенные пункты, части корпуса 19 февраля завязали бой за Мерефу и на исходе дня овладели ею. Продолжая наступление, они подошли к сильно укрепленному опорному пункту врага – селу Ка-мышеватое. Здесь героический подвиг совершил командир орудия истребительно-противотанковой батареи младший сержант М. Г. Елисеев.

Батарея поддерживала огнем наступление танковой бригады. На нее двинулось пять немецких танков. Один из них артиллеристы подожгли, но тут над головами

начали рваться снаряды, и град осколков засыпал орудийные расчеты.

В расчете Елисеева в живых осталось двое – командир орудия и заряжающий, оба раненые. Прямые попадания вывели из строя остальные орудия, расчеты погибли.

Превозмогая боль, Елисеев продолжал стрелять по рвавшимся вперед танкам противника. Бронебойным снарядом ему удалось поджечь головную машину. Но тут третий танк, обогнув горящий, помчался прямо на орудие младшего сержанта. Метким выстрелом Елисеев остановил его.

Истекающего кровью артиллериста выручила танковая рота лейтенанта А. А. Сурина. Командирская тридцатьчетверка приняла бой с уцелевшими немецкими танками, и лейтенант точными выстрелами с ходу поразил их.

А тяжело раненный Елисеев продолжал наблюдать за полем боя. Взгляд его привлекла колонна вражеских грузовиков с пехотой, приближающаяся к месту схватки. Собрав последние силы, младший сержант открыл огонь прямой наводкой. Машины воспламенились, и пехота в панике заметалась по полю. Разъяренные фашисты открыли по орудию плотный огонь. В пылу схватки Елисеев не заметил, как к его огневой позиции направляется еще один вражеский танк.. Вокруг рвались снаряды, погиб заряжающий, но смертельно раненный Михаил последним выстрелом успел поджечь нависавшую над ним вражескую громадину.

Когда начальник отдела кадров подполковник М. Г. Меркульев принес в Военный совет на подпись наградной лист на М. Г. Елисеева, Рыбалко, внимательно прочитав, спросил:

– Откуда он родом, этот артиллерист?

– Он мариец, товарищ командующий, из города Волжска,– ответил подполковник.

– Марийский народ может гордиться таким героем. И я горжусь, что он сражался в рядах нашей армии. Мы справедливо представляем его к самой высокой награде.

Подвиг Михаила Григорьевича Елисеева отмечен Золотой Звездой Героя Советского Союза. Теперь в Волжске одна из улиц названа его именем.

Сопротивление противника нарастало. Его оборона приобретала все более упорный характер, а в отходе наблюдались черты большей организованности и планомерности. Нам противостояли полнокровные танковые и моторизованные дивизии; в то же время наши части крайне нуждались в передышке и пополнении.

Ставка и командование Воронежского фронта, неправильно оценивая сложившуюся к середине февраля стратегическую обстановку на этом участке фронта, поставили задачу продолжать наступление. 3-й танковой армии было приказано преследовать противника и наступать на Полтаву.

Рыбалко связался с начальником штаба фронта генерал-майором А. П. Пилипенко:

– Прошу доложить Военному совету фронта, что войска армии требуют хотя бы суточного отдыха для приведения себя в порядок, приема и освоения пополнения, подтягивания тылов и восполнения запасов.

Начальник штаба сообщил, что до выхода за реку Коломак, на рубеж Константиновка, Артемовна, предоставлять войскам дневку командующий фронтом не разрешил.

Затем состоялся разговор с командующим фронтом. Выслушав Рыбалко, Голиков ответил кратко:

– До Дпепра нам осталось около 400 километров, а до разлива рек – 25 суток. Необходимо увеличить темпы продвижения, чтобы до распутицы Днепр был безусловно за нами.

Такую директиву Военный совет получил, когда у нас В армии оставалось всего 96 танков и 0,5 заправки горючего, не говоря уже о большом некомплекте личного состава. Например, в 97-й танковой бригаде И. Т. Потапова насчитывалось к тому времени всего 6 танков, 120 мотострелков, зенитная батарея и незначительный состав тыловой службы.

Никаких обещаний о подвозе запасов командующий фронтом не дал, что же касается пополнения, приказал доукомплектовать войска за счет призыва местного населения.

В эти дни противник успел закончить перегруппировку сил и перешел в контрнаступление. Прорвал фронт, захватил Красноград, Лозовую, Боровиково, развивая успех в северо-восточном направлении. Особенно туго

пришлось нашему соседу слева – 6-й армии Юго-Западного фронта.

23 февраля войскам нашей армии была поставлена новая задача: с выходом на рубеж Ковяги, Валки полосу наступления передать частям 69-й армии, после чего форсированным маршем выйти в район Краснограда и

овладеть им.

Рыбалко решил создать три группы. Каждой из них поставил задачу, установив срок исполнения 24 февраля.

На левом фланге армии противник нанес удар в районе села Тарановка и частично потеснил наши войска. Командующий фронтом передал нам в оперативное подчинение 25-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерала П. М. Шафаренко. Военный совет армии немедленно направил ему приказ – форсированным маршем выйти к Змиеву и занять оборону в районе Тарановки, не допуская прорыва противника к Харькову с юга и юго-востока.

Сосредоточившийся в Тарановке 78-й полк этой дивизии поддерживала 179-я отдельная танковая бригада генерала Ф. Н. Рудкина.

Важное значение в боях за Тарановку приобретала оборона железнодорожного переезда вблизи станции Беспаловка, где проходило шоссе Лозовая – Харьков. Это был один из ключевых пунктов, блокирующих путь к Харькову. События, развернувшиеся здесь, заслуживают особого внимания.

Взвод лейтенанта П. Н. Широнина в составе 25 человек оборудовал основные и ложные позиции, установил противотанковые и противопехотные мины на подступах к переезду, замаскировал приданную на усиление 45-миллиметровую пушку.

Первую атаку фашисты предприняли рано утром 2 марта. В направлении переезда противник двинул 35 танков и бронетранспортеры с пехотой. Идущий впереди бронетранспортер взорвался на противотанковой мине, а следующий за ним был уничтожен точным попаданием расчета сорокапятки. Гитлеровские пехотинцы сразу залегли. Передовой танк открыл огонь по переезду, но, видимо, опасаясь разделить участь бронемашин, развернулся и стал отходить, за ним – остальные.

Через несколько минут налетело более трех десятков «юнкерсов». Завыли бомбы. Обороняющие переезд, од-

нако, не пострадали: удар с воздуха пришелся по ложным позициям.

После авианалета последовала вторая атака. Снова на позиции взвода шли танки, за ними – бронетранспортеры с пехотой. Дивизионные артиллеристы, пытаясь помочь широнинцам, открыли по фашистам заградительный огонь, но атака продолжалась.

Среди бойцов Широнина было уже несколько раненых. Наскоро перевязав друг друга, они отказывались покинуть строй. Ранен был и командир взвода, но продолжал руководить разгорающимся боем.

Танки и пехота противника приближались, их огонь становился губительным. Однако защитники переезда без промаха били по смотровым щелям танков, по наступающим пехотинцам, а в критические минуты со связками гранат мужественно бросались под стальные машины и подрывались вместе с ними... Под гусеницами прорвавшегося танка погибла сорокапятка вместе с расчетом, один за другим выбывали из строя бойцы... Но ши-ронинцы не отступили с переезда. В течение пяти суток пытались гитлеровцы оседлать дорогу на Харьков, но все их атаки разбивались о стойкость самоотверженных гвардейцев.

В этих боях смертью героев пало двадцать бойцов взвода Широнина. Тяжело раненных Петра Николаевича Широнина и еще четверых воинов нашли подошедшие на помощь бойцы других подразделений. Они же и подсчитали урон, нанесенный противнику горсткой храбрецов: возле переезда еще дымились 11 уничтоженных боевых единиц и лежало около сотни вражеских трупов.

Когда П. С. Рыбалко доложили о героях-широнин-цах, он сказал:

– Вот еще один пример беззаветной любви к Отчизне.

– Еще один? —не сразу понял я.

– Их подвиг – как подвиг панфиловцев,– пояснил Павел Семенович.– Уверен, он также войдет в героическую летопись подвигов, совершенных на полях сражений Великой Отечественной войны.

Всем двадцати пяти широнинцам было присвоено звание Героя Советского Союза. Теперь в центре Тарановки высится памятник, на котором высечены их славные имена.

...Шесть суток бригада Рудкина совместно с частями 25-й гвардейской стрелковой дивизии удерживала Тара-новку, по нескольку раз в день переходя в контратаки, уничтожая танки и пехоту противника, подводившего сюда все новые и новые силы. Лишь после приказа командарма войска были отведены на новую позицию.

Военный совет армии отметил умелую организацию боевых действий и четкий выход из боя, а также личную храбрость командира бригады и ходатайствовал о его награждении. Президиум Верховного Совета СССР присвоил Филиппу Никитичу Рудкину звание Героя Советского Союза.

' р

Гитлеровцы продолжали рваться к Харькову, и в первых числах марта 3-й танковой было приказано: частью сил 160-й, 350-й и 48-й гвардейской стрелковых дивизий перейти к обороне на достигнутых рубежах; из остальных сил армии создать ударную группу, которая должна сосредоточиться в районе Шляховая, Бессара-бовка, Новая Парафиевка и нанести противнику удар в направлении Мироновка, Петровское, Лозовенька. Командование ударной группой Рыбалко поручил генералу М. И. Зиньковичу.

Несмотря на то, что противник ввел в сражение до 200 танков и 4 полка пехоты, которые были поддержаны интенсивным артиллерийским и минометным огнем и плотно прикрыты с воздуха сменяющими друг друга авиачастями, группа генерала Зиньковича и действовавшая южнее группа генерала Соколова своими решительными ударами задержали продвижение гитлеровцев.

Но силы были неравные, и наши войска, ведя 7 марта тяжелые бои, вынуждены были отходить.

Каждый день приносил печальные вести. Смертью храбрых пали командир 62-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор С. П. Зайцев, командир 17-й стрелковой бригады полковник И. А. Тонкопиев. Рыбалко тяжело переживал эти утраты.

– Какие люди погибли, какие верные сыны нашей партии...– сокрушался он.

И еще одно горестное сообщение: в бою под Кегичев-кой погиб один из самых опытных командиров-танкистов, бесстрашный человек, Герой Советского Союза, кавалер ордена Суворова, генерал-майор Василий Алексеевич Копцов.

Он был нашим другом. Мы с Павлом Семеновичем любили этого обаятельного человека, высоко ценили его командирский талант и беспредельную преданность Родине. В критические минуты сражений он всегда находился на переднем крае, в боевых порядках своих танкистов и мотострелков, словом и личным примером призывая твердо стоять на завоеванных рубежах. Мужество и самоотверженность, презрение к смерти, непреклонная командирская воля, спокойствие, с которым он руководил боем,– вот черты, способствовавшие тому, что имя генерала Копцова стало необычайно популярным в войсках армии.

...Обстановка на нашем участке с каждым днем все более осложнялась. Контрудар противника и довольно быстрый отход войск 6-й армии создали серьезную угрозу для 3-й танковой.

В начале марта гитлеровское командование вновь перегруппировало войска, сосредоточив против левого крыла Воронежского фронта 17 дивизий, в том числе 6 танковых. 4 марта противник перешел в наступление и нанес глубокий удар в направлении Харькова и Белгорода, пытаясь окружить группу войск 3-й танковой армии. Но эта попытка успеха не имела. Вплоть до 7 марта наши части стойко отражали натиск врага и не позволили ему прорваться к Харькову с юга. Тогда немецкое командование изменило направление главного удара, перенеся его в стык между 69-й и 3-й танковой армиями. Сдерживая натиск превосходящих сил противника, наши войска самоотверженно боролись за удержание Харькова. И все же, после тяжелых оборонительных боев, 7 марта мы вынуждены были оставить Валки, а 9 марта – Лю-ботин.

...В оперативной подчинении штабу 3-й танковой находился и 1-й чехословацкий батальон, оборонявший село Соколово. Здесь, на южном берегу реки Мжа, батальон, которым командовал полковник Людвик Свобода, получил первое боевое крещение.

Поскольку о сражении под Соколово написано много, я не буду подробно останавливаться на его деталях. В первый день боя высочайший пример мужества и самоотверженности показал командир роты надпоручик Отакар Ярош. Ему, первому из иностранных граждан, присвоено посмертно звание Героя Советского Союза.

О том, как сражались воины батальона, красноречиво свидетельствуют цифры: в первый день боя гитлеровцы потеряли 19 танков, 6 бронетранспортеров и до 300 солдат и офицеров.

На второй день радисты батальона перехватили приказ о наступлении, отданный немецким командованием, и сообщили об этом нам. Авиация обрушила бомбовый удар на скопление войск и техники врага. Наступление было сорвано.

Почти две недели шли тяжелые бои в районе Соко-лово и на реке Мжа. В тесном взаимодействии с советскими воинами батальон полковника Свободы не пропустил ни одного вражеского танка к Харькову, чем помог войскам армии выиграть время, необходимое для отвода частей на новый оборонительный рубеж.

Военный совет армии понимал, что, несмотря на исключительный героизм и мужество, чехословацкий батальон не сможет дольше сдерживать натиск превосходящих сил врага.

– Такие храбрые и самоотверженные люди,– сказал Рыбалко,– погибнут, но без приказа не отступят. Этого допустить нельзя.

13 марта он отдал полковнику Свободе приказ об отходе и о сосредоточении батальона в районе Волчан-ска...

Оборонительные бои на ближайших подступах к Харькову продолжались до середины марта. 12 марта гитлеровцам удалось прорваться в северо-восточную часть города. Они почти полностью овладели Холодной Горой. Уличные бои шли в Заречной части и в районе завода «Серп и Молот». Организованный Рыбалко контрудар силами танковой бригады Рудкина успеха не имел.

В том же подвале паровозостроительного завода, где в дни освобождения Харькова руководящий состав армии нашел убежище от вражеской бомбежки, Военный совет армии в присутствии командующего артиллерией фронта генерал-полковника С. С. Варенцова и начальника политуправления фронта генерал-майора С. С. Шатилова обсудил создавшееся положение. Пришли к единому выводу: Харьков придется оставить.

Тяжело было принять такое решение, но оно диктовалось суровой необходимостью. Войска до крайности истощены, боеприпасы на исходе, противостоять врагу, во

много раз превосходящему нас в силах и средствах, значило бы допустись полный разгром армии.

На Рыбалко страшно было смотреть. Лицо его будто окаменело, когда он сказал:

– Выиграть столько сражений на пути к Харькову, освободить город и прилегающий район от фашистской оккупации, а теперь отдать во власть этих злодеев... Можно представить, как они расправятся с населением... Но иного выхода нет. Полагаю, что фронт и Ставка нас поймут.

14 марта командующий Воронежским фронтом отдал приказ об оставлении Харькова.

Под покровом темноты части нашей армии начали отход и к утру 17 марта сосредоточились на левом берегу Северского Донца.

Воины 40-й, 69-й и 3-й танковой армий приостановили вражеское наступление и провалили попытку гитлеровского командования окружить и уничтожить советские армии в районе Харькова. Так и не удалось ему устроить русским «немецкий Сталинград».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Весна сорок третьего наступала неохотно. Дули северные ветры, временами выпадал снег. Настроение – подстать хмурой погоде. Мы тяжело переживали оставление Харькова, угнетала и неясность перспективы. 3-я танковая была выведена из подчинения Воронежского и включена в состав Юго-Западного фронта. Танковые корпуса направлялись в район Тамбова на доукомплектование, остальные войска армии приводили себя в порядок и совершенствовали оборону по левому берегу Северского Донцач Земля оттаяла, в траншеях и ходах сообщения вода стояла по колено, в блиндажах – сыро и холодно.

В конце апреля поступила директива Ставки о преобразовании 3-й танковой в 57-ю общевойсковую армию. Мы с Павлом Семеновичем считали такое решение поспешным, но не могли не подчиниться.

Однако, по нашему глубокому убеждению, армия могла и должна была сохранить свою сложившуюся и проверенную в боевых условиях специфику и структуру, следовательно, наш долг– отстаивать армию как танковую.

В правильности такой позиции П. С. Рыбалко и Военный совет не сомневались: ведь в течение минувшего года партия и Верховное Главнокомандование уделяли огромное внимание формированию крупных танковых объединений, каким была и наша 3-я танковая, полностью оправдавшая свое назначение в прошедших операциях.

Тщательно продумав и всесторонне взвесив все соображения и мотивы, мы отправили командующему бронетанковыми и механизированными войсками Я. Н. Федоренко и'начальнику Генерального штаба А. М. Василевскому доклад, в котором просили войти в Верховное Главнокомандование с ходатайством о присоединении находящихся в резерве танковых корпусов к остальным штатным соединениям армии. Указали, что это даст возможность в будущем использовать армию как танковую, сохраняя и умножая сложившиеся традиции.

Спустя несколько дней Рыбалко и меня вызвали в Москву.

...Генерал Федоренко встретил нас и, ни о чем не расспрашивая, сразу повез в Ставку.

Вскоре мы были в Кремле. Сталин принял без промедления. Состоявшаяся беседа отчетливо запечатлелась в моей памяти. Обращаясь к Рыбалко, Сталин сказал:

– Вы просите Верховное Главнокомандование восстановить танковую армию. Вы правы. Расформировывать ее нельзя. Товарищ Рыбалко, доложите, в каком состоянии танковые войска и приданные на усиление стрелковые дивизии.

Похаживая по кабинету, Сталин внимательно слушал.

– ...Несмотря на потери в танках и людях, Военному совету удалось сохранить боеготовность 3-й танковой армии за счет некоторых танковых бригад и приданных частей. Танковые корпуса личным составом укомплектованы, недостает лишь сержантов и взводных командиров...

Тут Сталин остановился и удивленно спросил:

– Укомплектованы? Но ведь армия понесла потери при наступлении и при выходе из боя. Откуда же у вас люди?

– Выручили из плена, а некоторые пришли к нам с освобожденной территории,– ответил Рыбалко.

Сталин молча прошелся по кабинету, видимо, обдумывая этот ответ. Потом обратился к Федоренко:

– Третью танковую надо восстановить. Только вместо стрелковых дивизий организационно ввести в ее состав механизированный корпус...

– Товарищ Сталин,– обратился к нему в свою очередь Федоренко.– Нужно вернуть армии ранее входившие в ее состав 12-й и 15-й танковые корпуса и автотранспорт, принадлежавший ей по штату, а также включить 2-й механизированный корпус генерала Корчагина и 91-ю отдельную танковую бригаду из резерва Ставки.

Сталин немного подумал и ответил:

– Согласен.– И тут же спросил: – Когда мы можем укомплектовать армию Рыбалко танками и взводными командирами?

– Имеющиеся у нас танки занаряжены в отдельные танковые корпуса...

Сталин жестом остановил Якова Николаевича и распорядился:

– В первую очередь отправьте эти машины в армию Рыбалко.

Федоренко попросил также разрешить одному из танковых училищ досрочный выпуск курсантов с присвоением звания «лейтенант», после чего направить их в 3-ю танковую.

– Согласен, выполняйте,– ответил Сталин.

Затем подошел к столу, набил трубку табаком и сказал:

– Танкисты и механизированные стрелковые бригады 3-й танковой армии проявили в боях доблесть и мужество. Они вполне заслужили, чтобы армию преобразовать в гвардейскую.

Мы с Павлом Семеновичем переглянулись, с трудом сдерживая рвущуюся наружу радость. Рыбалко поблагодарил за высокую'Оценку заслуг 3-й танковой, а Федоренко попросил оставить за армией ее номер. Сталин согласился.

– Сколько понадобится времени, чтобы сколотить штаб и обучить личный состав? – обернулся он к Рыбалко.

– Не менее месяца, товарищ Сталин.

– Мало,– подумав, возразил Сталин.– Ведь надо готовиться к серьезным боям. Гитлеровское командование предполагает этим летом срезать Курский выступ и уничтожить наши дивизии на Курской дуге. Для этого противник сосредоточивает крупную группировку, в том

числе и танковые дивизии. Следовательно, наши танковые войска будут здесь основной ударной силой...

Мы заверили Сталина, что свою задачу выполним. Он пожал нам руки и, пожелав успеха, отпустил.

Уходили мы из Кремля в отличном настроении. Рыбалко шутил, смеялся, по всему было видно, что он чувствует прилив сил, а громадная ответственность, только что возложенная на него, ему явно по плечу.

У ворот нас ожидала машина Федоренко, и мы вместе с ним отправились в Главное автобронетанковое управление. Приехав, Павел Семенович попросил меня:

– Ты сходи пока в кадры, выясни, на какие контингенты мы сейчас можем рассчитывать. А я ненадолго отлучусь по личным делам. Потом вместе походим по отделам...

Я знал, по каким «личным делам» он отлучится. Невеселые это были дела. И занимался он ими всякий раз, оказавшись в Москве.

Еще летом прошлого года жена Рыбалко Надежда Давыдовна получила извещение: «Ваш сын пропал без вести». Случилось это в майские дни сорок второго, когда части Красной Армии, действующие на харьковском направлении, вынуждены были отступать под натиском гитлеровских полчищ. Вилен Рыбалко только что окончил танковое училище, получил звание лейтенанта и впервые участвовал в бою в качестве командира танка...

Никогда не забуду выражения лица Павла Семеновича, когда он прочел письмо жены. Весь как-то сразу осунулся, почернел. Плотно сжал губы и долго-долго не мог вымолвить ни слова. Сидел ссутулившись, уставясь в одну точку невидящим взглядом, и машинально то подносил к глазам листок со зловещим сообщением, то снова опускал его на стол. Лишь через какое-то время сумел произнести:

– Не верю... Не могу поверить!.. Буду искать!

И искал. Продолжал искать даже тогда, когда уже не оставалось никаких надежд. Куда он только ни обращался, кого только ни просил помочь, но все было тщетно. Сын исчез бесследно.

К этим поискам, втайне от Павла Семеновича, подключился и я. Связался со многими причастными к воинскому учету организациями, обращался к своим друзьям и знакомым, и хоть очень нескоро, но все же удалось узнать, к сожалению, достаточно точно, что Вилен

Рыбалко сгорел в танке в том первом и последнем для него бою. Сказать об этом убитому горем отцу я так никогда и не решился.

Думаю, Павел Семенович и сам все давно понял, но незаживающая в сердце рана толкала его на все новые и новые поиски...

Ничего нового он и в тот день не узнал. Через несколько минут отыскал меня в одном из отделов управления, и мы уже вместе решали все дальнейшие вопросы. И никто из тех, к кому обращался Павел Семенович, не смог бы догадаться, что генерал только что вновь пережил горечь утраты сына. Генерал Рыбалко умел владеть собой.

14 мая 1943 года, через два дня после возвращения в войска, мы получили директиву Ставки о преобразовании 3-й танковой армии в гвардейскую. Танковые корпуса и другие части армии выводились из состава Юго-Западного фронта в резерв Ставки на доукомплектование.

Передислоцировались в уже знакомые места – в Ко-былинские леса, что западнее районного городка Плав-ска. Сразу же лесную тишину нарушили стук топороЕ, визг пил и глухое шарканье рубанков – бойиы строили землянки, ставили палатки, сооружали парки для размещения техники, оборудовали полигоны и стрельбища. Личный состав трудился с охотой, обживая свой новый «дом»_э но как ни старался сделать его удобным и уютным, никому из солдат и офицеров задерживаться в нем не хотелось. Командиров, а особенно политработников, постоянно донимали вопросами, долго ли тут придется прохлаждаться, скоро ли снова в бой. «Старичкам» не терпелось расквитаться с врагом за Харьков, «новичкам» – за те злодеяния, которые фашисты совершили на советской земле.

Правда, «прохлаждаться» не приходилось. Едва прибыв на место, подразделения включались в занятия по боевой и политической подготовке.

...Когда мы были в штабе бронетанковых и механизированных войск и выясняли, какими кадрами, боевой техникой и материальными средствами будут обеспечены наши соединения, Рыбалко встретил там командира 91-й отдельной танковой бригады полковника И. И. Якубовского. Я не прислушивался к их разговору – был занят решением какого-то вопроса, поэтому позднее

спросил Павла Семеновича, что представляет собой бригада, которая должна войти в состав армии.

– Судя по тому, что доложил комбриг Якубовский, его бригада имеет довольно солидный боевой опыт,– ответил Павел Семенович.– Воевала в составе общевойсковых армий Юго-Западного фронта, потом на Сталинградском направлении в 4-й танковой. А вскоре прибывает к нам. Тогда познакомимся с ней поближе.

Буквально через день-два после прибытия 91-й бригады в расположение наших войск Рыбалке выполнил свое намерение.

В этой поездке нас сопровождало несколько штабных офицеров, среди них – прибывший накануне новый начальник оперативного отдела штаба армии полковник А. П. Еременко. Его перевели в З-ю танковую с Ленинградского фронта, из 8-й общевойсковой армии. Я знал Александра Павловича еще по Ленинградскому военному округу. Человек весьма представительный – ростом и телосложением, как говорится, бог не обидел – Еременко легко сходился с людьми, и его у нас сразу полюбили. Товарищи незлобиво подшучивали над его двухметровым ростом, не так уж часто встречающимся среди танкистов. Добродушный, как большинство здоровяков, Александр Павлович не только не обижался на шутки, но и остроумно их парировал.

В ту поездку Еременко впервые сопровождал командующего. Впоследствии в боевой обстановке Рыбалко постоянно брал его с собой. Павел Семенович не раз имел возможность убедиться, что этот смелый и хладнокровный офицер ни при каких обстоятельствах не струсит и не подведет в минуту опасности.

Мы прибыли в бригаду около полуночи, и командующий приказал поднять ее по тревоге, совершить ночной марш, а затем выполнить боевую задачу.

В течение ночи сопровождавшие командарма офицеры побывали во всех частях и проверили состояние боеготовности. Собранные ими сведения поступили к полковнику Еременко, который очень дельно, сжато и исчерпывающе доложил их командующему.

– Знающий офицер, вполне соответствует должности,– сказал мне тогда Рыбалко,– будет хорошим помощником.

К утру, выполнив задачу, бригада вернулась в свое расположение. Утром был проведен строевой смотр. Зо-

лотом майского солнца сияли медали «За оборону Сталинграда» на груди многих воинов. Обойдя строй, мы убедились, что ветеранов в бригаде не меньше, чем прибывших на пополнение новичков. И это позволяет, как отметил командующий, обращаясь к воинам, предъявить личному составу бригады более высокие требования.

После окончания смотра нас окружил командный состав бригады. Вероятно, ожидали похвал, а Рыбалко высказал замечания. Лица командиров вытянулись: слишком уж неопровержимы были со всей строгостью перечисленные командующим просчеты и промахи.

На конкретных примерах, называя номера частей и подразделений, говоря о том, как командиры действовали и как им действовать надлежало, командующий произвел не только критический разбор учения, но и вместе с тем поделился с офицерами собственным богатым опытом.