Текст книги "Господин Пруст"

Автор книги: Селеста Альбаре

Соавторы: Жорж Бельмон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

–     Дорогая Селеста... Я-то знаю, кем вы были!..

В воскресенье 19-го приехал Поль Моран. Выйдя из комнаты, где лежал г-н Пруст, он сказал мне:

–     Бывало, когда я приходил к нему, он говорил: «Простите меня, дорогой Поль, если я закрою глаза, я устал, но будем разговаривать. Мне нужно только немного отдохнуть». Но все-таки он слегка поглядывал на собеседника. Наверно, вы заметили, Селеста, это у него сохранилось до самого конца.

В то же воскресенье около двух часов дня по просьбе профессора Робера Пруста пришел художник Эллё, которого так любил г-н Пруст, чтобы сделать набросок сухой иглой. Он сказал мне, что хочет вложить всю свою душу в этот посмертный портрет, но ему мешают блики света на медной пластине. Я предложила приоткрыть ставни, но он не согласился из опасения, что свежий воздух может повлиять на состояние тела,  которое, по словам профессора Пруста, удивительно хорошо сохранилось.

С этой пластины, награвированной сухой иглой, г-н Эллё сделал два оттиска и подарил их профессору, сказав, что, к сожалению, не смог сделать лучше и поэтому уничтожит гравировку. Но профессору Прусту они понравились, и один оттиск он отдал мне. Насколько я знаю, наследники Эллё нашли потом эту пластину, уже сильно попортившуюся, и с нее были сделаны другие оттиски, конечно, не такие четкие и хорошие, как два первые.

В этот же день Эллё, выходя, встретился со знаменитым рисовальщиком Дюнойе де Сегонзаком, который, в свою очередь, сделал рисунок углем. А потом приходил еще и фотограф Ман Рэй.

Все эти дни с ним были, кроме меня, только Рейнальдо Ан и профессор Робер и еще две монахини. По правде говоря, мне пришлось воевать с этими двумя драконами, чтобы оставаться в комнате; думаю, я очень мешала им – они не осмеливались спать в моем присутствии.

У меня кружилась голова от усталости, но я не хотела покидать г-на Пруста и все время смотрела на его изможденное, но, как всегда, спокойное лицо, молясь в глубине своего сердца: «Боже, сделай так, чтобы он хоть что-нибудь сказал мне...»

Во вторник после полудня перед положением тела в гроб профессор Робер Пруст долго оставался с ним наедине, потом позвал меня для последнего прощания, перед тем, как похоронные служители приступят к своему делу.

В среду, день похорон, профессор взял меня к себе в авто.

–     Вам нужно быть вместе со всем семейством, Селеста, ведь никто не был ближе к нему, чем вы.

На середину гроба он положил заказанный мною небольшой цветочный крест.

Я рассталась с г-ном Прустом только на кладбище, но никак не могла поверить в это.

И однажды произошло нечто необычайное... Я выходила из дома, в котором мы все еще жили с Одилоном и моей сестрой, и вдруг неожиданно увидела витрину книжного магазина тут же, по соседству, на улице Гамелен. За сверкающим стеклом стояли книги г-на Пруста в три ряда по три.

Меня словно ослепили те предчувствия, о которых он сказал в своей книге по поводу смерти писателя Берготта: «Его похоронят. Но всю траурную ночь на ярких витринах в три ряда по три его книги, словно ангелы-хранители, будут простирать над ушедшим свои крылья, как символ воскрешения».

Вот и все. Что еще сказать?

В последовавшие за его смертью недели у меня было только желание – умереть.

Мы оставались на улице Гамелен до апреля 1923 года, пока все не было приведено в порядок. Я подклеила последние листки к корректуре «Пленницы», как велел г-н Пруст, и мы вместе с профессором разложили в нужной последовательности все остальное. Мало-помалу перевозили вещи. Профессор Робер Пруст, кроме прочего, оставил себе и кровать брата, а я взяла ширму, стулья и пуфики, туалетный столик, а также три маленьких прикроватных столика; на одном из них лежало роскошное издание «Девушек в цвету». Г-н Пруст все собирался надписать его для меня:

–     Мне хочется, чтобы на вашем экземпляре была красивая надпись, Селеста.

Я подарила эту книгу Рейнальдо Ану, который очень сокрушался, что так и не получил ее от г-на Пруста.

И, наконец, надо было переселяться. Теперь и я узнала, что такое вырывание корней. По совету профессора Робеpa Пруста я поехала на курорт Баньонь де ль'Орн.

В 1924 году Одилон купил небольшой домик на улице Каннет в Париже, квартал Сен-Сюльпис. Наших накоплений оказалось недостаточно, и пришлось занимать. Я настолько привыкла к волшебному миру рядом с неповторимым человеком, что никак не могла приспособиться к обычной жизни. Даже распорядок дня представлял для меня трудности, и я чувствовала себя, как ночная птица, обреченная жить только при свете дня. Оставалось лишь погружаться в себя, в свои воспоминания о тех сказочных ночах.

Как и предсказывал г-н Пруст, ко мне приходило много людей. Многие писали письма. И, опять же по его предсказанию, я никому не отвечала. Но были и те, кто так и не появились. Гастон Галлимар написал мне весьма любезное письмо с уверениями, что ничего для меня не пожалеет. Он даже не прислал ни одной книги г-на Пруста.

Я все больше и больше замыкалась в своих воспоминаниях. От г-на Пруста у меня осталось несколько вещей, несколько книг, несколько фотографий, кое-какие бумаги. Часто он повторял: «Селеста, когда я умру, берите здесь все, что хотите. Это все ваше». Но мне и в голову не приходило дожить до его смерти, а тем более брать что-нибудь. На другой день после похорон ко мне на улицу Гамелен пришел профессор Робер Пруст. Он спросил, оставил ли его брат какой-либо относящийся ко мне документ.

–     Я готов исполнить его волю.

Я ответила, что мне об этом ничего не известно. Так оно и было – он умер, не позаботившись о завещании.

Профессор все-таки настаивал: может быть, я знаю, что г-н Пруст хотел сделать для меня?

–     Ничего, сударь, благодарю вас, мне ничего не нужно.

Банкир Орас Финали и г-жа Строе также справлялись, чем бы они могли помочь мне. Но и им я отвечала с глубокой благодарностью: «Ничем».

Прошли годы. Мы продали дом на улице Канетт. Умер Одилон. Несколько лет я занималась музеем Равеля в Монфор ль'Амори под Парижем. Ко мне приходили, и, надо признаться, я говорила посетителям музея больше о г-не Прусте, чем о Равеле.

У нас родилась дочь  Одиль. Это единственное существо  на свете,  для  которого, как и для г-на Пруста, я готова достать с неба даже луну.

Однажды она сильно заболела, да еще в то время, когда мы вместе с сестрой Мари строили небольшой домик, куда могли бы удалиться на покой. Мне пришлось продать много сувениров, оставшихся после г-на Пруста. Хоть я и не сомневаюсь, что он не стал бы упрекать меня за это, но все-таки мне было страшно тяжело расставаться с ними.

Сохранившийся в моем сердце его образ – это самое прекрасное из всех моих воспоминаний. Принц духа среди людей.

Он никогда не покидал меня. Всякий раз, если в жизни мне предстояло какое-нибудь сложное дело, всегда находился почитатель г-на Пруста, который сглаживал все трудности, – словно и с того света он продолжал оберегать меня. Точно так же, когда надо принять какое-нибудь жизненное решение, я нахожу для себя совет и облегчение в воспоминаниях о нем. Совсем недавно со мной случилась странная история. Еще на бульваре Османн как-то ночью г-н Пруст показывал мне вещи, которые я должна была положить в сувенирный ящик комода, в том числе прелестные коралловые серьги, принадлежавшие его матери. Он сказал:

–     Пожалуй, они будут хороши для племянницы Сюзи. А вот еще моя булавка с опалом. Как жаль, что я раздавил ее, такой красивый камень... Хотите, я подарю ее вам?

Я сразу же вставила опал в кольцо, которое с тех пор не покидало моего пальца. Уже много позже я хотела подарить его дочери. Одиль побоялась потерять кольцо и, зная, как оно мне дорого, оставила у меня. Но все-таки камень где-то у меня выпал. В отчаянии я вспомнила старое средство моей матери: стала просить Святого Антония. Она уверяла меня, что это ей всегда помогало. Но бесполезно.

В тот же день Одиль принесла мне салат, и я его приготовила. Садимся все трое за стол – третьей была моя сестра Мари, которая жила вместе со мной. Едим салат. Вдруг Одиль испуганно замирает.

Я спрашиваю:

–     Что с тобой? Сломался зуб?

Это был опал г-на Пруста.

Я поняла, что и сам он тоже никогда не покидает меня.