Текст книги "Возвращение"

Автор книги: Саша Тумп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– В Михайловку. На похороны. ...Дядька умер.

– Сколько денег-то потратить можете? – она продолжала смотреть на него, не отрываясь.

– Сколько надо.

– Сколько надо... В Михайловке все сгодится. Хоть все заберите – там лишним не будет.

– А Вы сможете мне подобрать, что мне надо?

– Смогу. Чего тут хитрого.

Продавец достала большие пакеты и стала в них складывать продукты.

Николай смотрел. Он давно уже мог определить, наблюдая работу любого человека, какой тот специалист и чего он стоит.

Не важно, кто это был, хирург или укладчик асфальта. Людей, которые любят и знают свою работу, он видел сразу.

– Тут минимум. Ещё бы можно было бутылки две масла растительного, – продавец посмотрела на Николая.

– Давайте ещё две бутылки масла растительного, а потом все ещё раз продублировать.

Продавщица положила в пакет ещё две бутылки масла и вопросительно посмотрела на него.

– Ну... ещё раз все так же, – Николай описал по пакетам рукой круг.

– Так же? Зачем второй раз – то же? Второй раз будем собирать с учетом первого... – она повернулась в раздумьях к витрине.

Достала ещё пакеты и стала укладывать что-то в них.

Николай расплатился и с недоумением оглядел ряд пакетов.

– Я помогу. Подъезжайте поближе к дверям, – продавщица взяла несколько пакетов и понесла к выходу из магазина.

Николай подъехал и открыл заднюю дверь.

– А кто там в Михайловке-то...

Николай подавал, а она устанавливала плотно пакеты друг к другу.

– Дорога-то туда не очень. Так надежнее будет, – кивнула она на ряд пакетов.

– Михайлов Михаил.

– ...Дядя Миша... Господи... Какие люди уходят!.. – девушка прижала к лицу ладони. – Подождите... Я сейчас...

Она убежала и вернулась с пакетом: – Отдадите Наде... соседка его. Скажите – «от Любы из города». Господи... Да что же это... А, когда?..

– Ничего не знаю пока. Телеграмма сегодня пришла. Утром.

Спасибо, Люба. Поеду.

– Ага... Сегодня... – она повернулась и пошла к магазину.

...Михайловку Николай помнил с трудом, поэтому не заметил никаких изменений.

Он был здесь очень давно, после института с отцом. Были здесь дней десять. Что он запомнил – так это большие сады у каждого дома, чистую речку, смешливую соседку Надю и ее брата. Имени его он не помнил, помнил, что тот всегда следил за ними, куда бы они не пошли. Потом его забрали в армию на год, потом работа, работа, работа, перестройка и опять работа, работа.

Он не представлял никогда себя вне работы, вне проблем. Желание делать хорошо все, чем бы не занимался, привитое отцом, не оставляло времени ни на развлечения, ни на какие-то дела не связанные с ней.

...Николай сидел за столом, думал, что вот так – ни о чем не думая, ничего не делая, он не сидел давно.

На ладони лежала медаль «20 лет РКК».

Это когда – же? 1938 год! Он почему-то и откуда-то вспомнил, что эту медаль вручали только офицерам. Неужели дед в 38–м был офицером? Странно!

...В Михайловке его встретили и проводили к дому. Дом он узнал.

Дед Михаил лежал в горнице. Маленький, опрятный, со спокойным лицом.

Люди подходили, стояли, молчали, отходили, говорили все положенное в этом случае. Он же не знал, куда себя деть, что делать. То выходил на крыльцо, то в сад.

Смотрел, как ребятишки крутились вокруг машины, стараясь что-то разглядеть внутри через тонированные стекла.

Потом подошла Надя. Ее Николай узнал сразу.

– Пойдемте, Николай, покормлю, голодные, небось? – Надя дотронулась до локтя. Николай был рад, что он не один здесь, что можно с кем-то о чем-то поговорить.

Дом у Нади был чистенький, везде были какие-то занавесочки, полосатые половики от двери к двери, как тропинки обходили большой круглый стол в центре просторной и светлой горницы. Около стола стояли три стула.

– Это если кто-то приедет, – Надежда кивнула на стулья, заметив взгляд Николая.

– Давай на кухне, уютнее, – Николаю не хотелось сидеть в этой большой горнице среди фотографий незнакомых людей на стенах.

–Давайте, – Надя остановилась у дверей, держа в руках бутылку вина и рюмки. – Помянем... – она осторожно поставила их на кухонный стол.

–Помянем, – кивнул Николай.

Выпили не чокаясь, помолчали, каждый думал о своем.

– Это я послала телеграмму ночью, – Надя легко пошла в горницу и вернулась с журналом. Из него достала листок бумаги. Рукой отца на нем был написан его старый адрес.

Николай и журнал узнал. Это была одна из первых больших публикаций о его корпорации. На обложке был большой его портрет. С обложки смотрел он сам, улыбающийся, молодой, радостный, здоровый молодой человек в дорогом костюме.

Сейчас он смотрел на собственный портрет и пытался вспомнить тот период, вспомнить собственные ощущения, и не мог. Ему казалось, что парень на глянцевой обложке – это не он, что он никогда не был таким наглым и самодовольным, что и не было никогда оснований особо чему-то радоваться.

Николай положил журнал на подоконник обложкой вниз. С обратной стороны на него смотрела стройная девица, на длиннющих ногах с флаконом какой-то парфюмерии.

Николай смотрел на нее и мог с уверенностью сказать, что этой рекламы он не видел никогда. Он всегда помнил, все, что видел. «Не досмотрел журнал-то тогда. Себя посмотрел и хватит»,– пришло в голову. Ему и тогда и сейчас не было интересно все, что не касалось его жизни и работы.

...Надежда рассказывала Николаю о Михаиле и получалось, что его смерть в девяносто восемь лет была для всех неожиданностью, что за день до этого Надежда помогала ему гнать мед.

Надежда принесла и поставила на стол вазочку с медом. Мед растекался по языку сладко–горьковатым вкусом чего-то знакомого и давно забытого. Было уютно, хотелось закрыть глаза, уснуть и спать. Просто спать. Не выспаться, чтоб завтра быть бодрым, а просто хотелось спать, чтоб спать. Николай подумал, что сегодня первый день в жизни в который он не знает, что будет делать завтра.

–...Я пойду, – Николай встал.

– Хорошо. Я позднее зайду. Думаю, что ночевать Вам лучше у меня, – то ли предложила, то ли приказала Надежда.

– Хорошо, – в тон ей кивнул Николай.

...Он вернулся в дом деда. Опять сел на табурет на кухне.

В горнице с дядей Михаилом были какие-то люди, кто-то то приходил, то уходил, осторожно проходя мимо Николая, стараясь его не потревожить. А он сидел, рассматривал медали и понимал, что он ничего не знает ни об отце, ни о его брате, ни об их отце – своем деде, погибшем в Великую Отечественную, ни о бабушке, ни о матери.

Знает только, что были, а чем жили, за что душа болела, не знает, и не узнает уже никогда.

...Надя пришла, когда на улице было уже темно.

– Я там баню стопила. Вы после дороги... я там все приготовила, сполоснетесь...

Николай кивнул. Встал, зашел в горницу.

Так же сидели люди, горели свечи. Постоял, огляделся и пошел за Надеждой.

...В бане пахло вениками, травой и чем-то чистым, знакомым. Почему-то сразу вспомнился отец, мама...

Надежда протянула полотенце: «Я не очень натопила, а то Вы с непривычки....».

Замялась, постояла и ушла, тихо прикрыв дверь.

Николай с удовольствием опустил руки в прохладную воду.

Показалось, что и раньше он всегда в бане опускал руки в воду. Все ощущения были знакомыми, привычными, приятными. Без труда, разобравшись с нехитрыми премудростями бани, он с удовольствием лил на себя воду и даже попарился – похлопал себя веником.

...Надежда ждала его на крыльце. Открыв дверь и пропустив его впереди себя, она задержалась на кухне: «Давайте в большой комнате посидим. Просторнее...»

Николаю, захотелось курить. Он достал пачку, – в ней одиноко болталась последняя сигарета. Он поймал взгляд Надежды.

– Пойду, возьму в машине, – он поднялся.

– Я провожу, а то поздно, собаки примут Вас за чужого, порвут, – Надежда первая пошла к выходу.

– Давайте на «ты»... А?.. – Николай остановился.

– Не надо. Не те года, да и не к чему это, – она опустила глаза.

Около машины, и правда, сидело три лохматых пса, всем своим видом показывающие, что они здесь несут охрану этого незнакомого объекта.

Чувствовалось, что право на охрану было отстояно в схватке, в результате которой был найден компромисс, в виде коллегиальной охраны. Псы сидели–лежали с трех сторон вокруг машины с безразличным видом. При виде Нади они встали, демонстрируя бдительность и выказывая уважение к ней.

Николай вспомнил, что в машине пакеты с различной снедью, которую он накупил, и удивился спокойствию псов. С их чутьем, казалось, что запахи должны вызывать беспокойство. Но псы были дружелюбны и спокойны.

Вдруг появилось какое-то чувство облегчения, что рядом Надежда, которая наверняка со всеми проблемами разберется.

– Надежда, тут продукты... Я про них забыл, – он открыл дверь машины и развел руками.

– Ничего. Разберемся, – Надежда стала вынимать пакеты.

Собаки сели полукругом и наблюдали за «разгрузкой». Николай отнес часть пакетов и вернулся.

– Может сторожам, что -нибудь... за работу? – он кивнул на собак. Собаки, похоже, поняли его и завиляли хвостами.

– Ох, уж эти сторожа... я им потом снесу. Это не работа их, а долг и обязанность. А за исполнение долга плату не берут. Так ли? Они честные... Награда... Это ещё – куда ни шло... – сказала Надежда, обращаясь к ним.

– Эта сумка от «Любы из города» она просила передать. Я не знаю, что в ней.

– Значит знает уже... Эх, Любушка–голубушка... – содовая голова. Ладно. Значит приедет. Ничто не удержит её... Уезжала – ревела, приедет – изревется...

...В сумках оказался приличный коньяк, сыр. Они, молча, выпили с Надеждой.

– Хоронить-то когда? – Николай посмотрел на Надежду.

– Завтра или утром или к вечеру. Братья твои просили дождаться, обещались приехать.

– Какие братья? – Николай был удивлен.

Он точно знал, что у него не было, и нет братьев.

– Так с Севера. Парни двоюродного брата дяди Миши, они здесь каждый год бывают.

... Саша, Алеша, Паша. Как есть твои братья, а кто же они тебе?.. – Надежда с изумлением смотрела на Николая.

– Братья! – подытожила утвердительно еще раз Надя.

...Николай вспомнил, что ведь точно, у отца был двоюродный брат, который жил где-то толи просто на Севере, толи на Севере Сибири.

Вспомнил, что отец ездил к Михаилу на встречи братьев, слышал, что у того есть сыновья, но никогда их не видел и не знал, сколько их, кто они, как их зовут.

– Семья-то у них большая, еще две сестры есть, а сам-то года три как умер. Дядя Михаил сокрушался, что проститься не сможет. Далеко. Туда на самолете лететь надо.

...Прислали телеграмму, чтоб дождались. Они такие, сказали – приедут. Но опять ведь, далеко. Приедут! Может в ночь приедут. Бедовые. Ой, бедовые!

Но дядю Мишу уважали. Что уважали – то уважали. Цыкнет на них, – хвосты прижмут, насупятся, а молчат.

Да они считай, здесь и выросли. Мальчишками-то каждое лето приезжали.

Да, их здесь все за своих считают. Ой, бедовые... – Надежа, что-то вспомнив, засмеялась.

...После бани и коньяка, под мерный рассказ Надежды глаза слипались. Заметив это, Надежда провела Николая в маленькую комнату и показала кровать.

...Железная кровать была высокая, с замысловатыми, коваными спинками, с белыми блестящими шарами. Перина взбита, простыни проглажены и казались неестественно белыми.

Николаю вспомнился госпиталь, куда он попал в девяностые с двумя пулевыми ранениями в упор. После этого он нигде и никогда не видел белого постельного белья.

Там, когда он пришел в себя, все вокруг было белым. Было полное безразличие и все вокруг было белым. Белые стены, белые люди, белые лица. Николай старался не вспоминать те дни. Тогда в палату впустили только отца, а потом выгнать его не могли. Так и сидел дня два, пока Николай не съел апельсин. Апельсин был без вкуса и запаха, но он помнил, как отец с удовольствием смотрел на то, как по подбородку Николая течет оранжевый сок, как с удовольствием хмыкнул: «Косточки не проглоти, бедокур, а то в животе вырастут».

Николай лег и провалился в спокойный и безмятежный сон.

...Сквозь сон почувствовал, что на него смотрят!

Около кровати стояла Надежда: «Приехали! Часа два как уже! Там у дяди Миши. Вас будить не стали! Пусть – говорят – спит. На двух такси приехали.

Пашка с Людой – женой и сыновьями. Алешка и Сашка тоже с детьми. Жены с малыми дома остались. Этой весной родили, одна – через месяц другая. Без Люды не отпустили бы своих. Хорошо – отдохнут от мужиков да пацанов. А Люда им здесь спуску не даст. Не даст!

Надо же у всех одни пацаны, а сейчас девок родили. Сразу две девки, чудеса!

Подружками будут. Надо же – две девки и шестеро братьев. Может еще девок народят Чудеса! Теперь Пашка не успокоится, пока не родят кого -нибудь. Не умеет быть вторым нигде. Баламут...»

Надежда стояла и почему-то шепотом рассуждала о жизни братьев.

– Ой! Идут! – Надежда отдернула на окне занавеску.

Николай приподнялся, вдоль палисадника шел отряд мальчишек, следом молодая стройная женщина, чуть отстав – трое мужчин.

...Сомнения не было – это были братья. Младшие – братья все – это точно.

И те, что постарше, видно было, тоже. Все почти одного роста, все светловолосы, коротко стрижены, все в джинсах в футболках, обтягивающих крутые плечи. Руки были сильные, тяжелые. Плечи чуть откинуты назад, локти чуть–чуть повернуты наружу.

«Как у меня», – подумал Николай. «Братья! Чудно! Сразу три брата и шестеро племянников и все в один день. Еще где-то две племянницы – подружки». Он посмотрел в зеркало: «И волосы, как у меня, и прическа. Братья!» Он встал и пошел навстречу.

...Мальчишки зашли в дом. Чувствовалось, что инструктаж им проведен, поэтому мальчишки вели себя тихо, но было видно, что они здесь не в первый раз. Быстро расселись. «Как воробьи», – подумал Николай.

– Че, не здороваемся? – молодой мужчина глянул на мальчишек и подошел к Николаю, – Павел! – и протянул руку.

– Николай! – Николай пожал руку. Рука была крепкая, сухая и теплая.

– Старшие – Сашка и Алешка! – Павел очертил вокруг себя круг рукой.

Братья подошли, поздоровались. Кто из них был старше – определить было невозможно.

– Че, не здороваемся? – повторил Павел, глядя на ребятишек.

– Здравствуйте! – ребятишки вразнобой пробурчали, не глядя на Николая, поудобнее усаживаясь на невесть откуда взявшиеся стулья.

– Люда! – молодая женщина протянула руку. Ладонь была крепкая узкая. Николай осторожно пожал руку, Люда смотрела на него в упор. Николай почувствовал себя неудобно.

Ребятишки были притихшие, было видно, что все недавно увиденное ими было для них неожиданным и пугающим.

– Орлы, давайте во двор, на стол соберем, – позову!» – Надежда подошла к одному, положив на плечо руку. «Как воробьи орлы-то...», – подумал Николай, глядя, как пацаны выскальзывали через дверь.

– Николай – ты старший, командуй! – Павел сел за стол. Братья и Люда тоже сели. Осторожно присела к столу и Надежда.

Николай взглянул на оставшийся стул и тоже сел к столу. Стол был большой круглый, большие коричневые руки братьев лежали на нем, выделяясь на белой скатерти. Николай придвинулся к столу, положил свои, ладонью прикрыв ладонь.

– У меня не получится! – Николай посмотрел на Павла.

– Не получится... Может и не получится! – согласился Павел и серьезно посмотрел на братьев.

– Тогда так!

...В двенадцать, Сашка, давай на кладбище – проверь все ли готово. Мужики сказали, что все подготовили. Проверь. Возьми бутылку с собой.

Алешка, спроси у Нади, что надо – и в магазин.

Николай, дай ключи от машины Алешке.

Алешка, съезди к батюшке, привезешь его, пусть отпевает.

Люда, отдай старушкам крестик, что привезли, пусть на дядю Мишу оденут. Крещеный – некрещеный, там наверху разберутся, а крестик одеть надо. Так?.. – Пашка обвел всех взглядом и посмотрел на Люду. Люда опустила глаза.

– Люда, Надя – за вами стол. Старшая – Надя, – он посмотрел на Люду, – все вопросы по столу ко мне, через неё. Поминать будем на улице. Все, небось, придут. Народу будет много, в доме не поместиться. В доме посидим, когда люди разойдутся.

...Надя, че на стол у вас принято и как, подскажешь.

Брательник твой, когда подъедет?

– Да уж должен быть. Сказал: «Утром буду»

– Скажешь ему, что столы и лавки с него. Запозднится, – мне скажешь.

Надежда кивнула. Павел оглядел всех, выдержал паузу, как бы ожидая вопросов.

– Пойдем, на улицу покурим, – остановил взгляд на Николае.

...Вышли на улицу. «Да, хороша!» – Павел кивнул на машину, вокруг которой крутились ребятишки. Николай сразу понял, что к своим прибавились и деревенская ребятня. «Хороша!» – повторил Павел и покачал головой.

– ...Коль! Мы пока ехали – так решили Одним словом...

...Тебе надо и дом, и землю на себя переписать. Больше не на кого. Ты самый близкий по родове. А хозяйство без хозяина не должно гулять. Поэтому и вести себя должен заглавным. Как хозяин должен себя вести.

...Перепиши все на себя. На другого не надо. Там на сына или дочку – не надо. У нас так не принято. Будешь переписывать, учти, что земля вся до реки – твоя. В сельсовете должны быть все бумаги, я тогда сам оформлял. Вот от дома и до реки, я тогда землю – как покос оформлял дяде Мише. Он там ульи ставил. Ты проверь, а то зажмут. Там знаешь, какие проныры там сидят?! О...о...

Я тогда пришел к ним, говорю: «Оформляйте, приватизация!» Они улыбаются так подленько: «Не положено, только двадцать соток.» Я говорю им: «А сами через «положено» по два гектара себе прирезали?» Они: « Так у нас – под строительство.» Я говорю: «Тогда и нам под строительство. На каждого по двадцать и оформляйте. И под строительство... И забронируйте ещё на моих детей, которые не родились... На пять...»

Они смеются, говорят: «У нас столько земли нет, чтоб всем вам нарезать». Я говорю: «Тогда от дома и до реки нарезайте». А они говорят: «От соседей бумагу давай, что претензий нет».

Дядя Миша смеялся только. А заодно и Надежда написала. Я и ей до реки все оформил. Она смеется, говорит: «Куда мне столько»? Я говорю: «Это сейчас не надо, потом всем понадобится наша земля, да поздно будет. Я со злости и на себя тоже оформил, слева от тебя, и тоже до реки. На Сашку и Алешку тоже. ...Алешке чуть с болотинкой кусок достался. Но у реки тоже! ...А чего? Так им и надо! «Не положено!» А то сидят, решают, что можно, что нельзя. Я бы и реку прирезал бы, но так и вправду нельзя.

Река она ведь откуда-то и куда течет. А и там, и там тоже люди. А бочаги в аккурат к нам попали. Прямо по забору. Бочаги-то хорошие».

Павел замолчал.

– Дети-то к Надежде и не приезжают. Им-то, и вправду, не к чему. Но это все – пока... А соседствовать лучше с хорошими соседями.

...Вот косить бы надо. Луговина зарастет.

Выкосим!

Прошлый год за два дня все выкосили. И дядин Мишин и наши, и Надеждин наделы.

Сено продали. Ты понял, Коль, даже сено продали. Ничё народ не хочет делать!

Вот, была бы водяра бесплатная, вообще бы ничего не делали.

...А так народ здесь совестливый и добрый в основном. Мы-то здесь за своих. Мы ведь каждый год здесь. Вот баню не успели построить. Думали – успеем.

...Не дождался дядя Миша. Вот всегда так. Успеем, успеем! Не успели. В этом году хотели. Вишь – не успели! Да, баню надо! Надеждину-то дядя Миша рубил. Один, почитай, срубил. Надежда-то ему, как дочь была. Да!

Мы как телеграмму получили, я сразу подумал: «Баню не успели срубить! Вот балбесы!..»

...Мы ведь все вместе первый раз приехали. А так по очереди, с работы всех сразу не отпустят, а ребятня все лето здесь.

Да, баньку не успели срубить! Делов-то было, – а не успели. Костерит, небось, нас дядя Миша.

...Ты оформляй все пока мы здесь. А то эти крючкотворы, знаешь, крови попьют. Против нас-то не попрут.

...Дорогая машина! Точно больше миллиона. Хорошо платят, значит. В общем – мы так решили. Оформляй все на себя!

– Да мне, вроде, и не надо! – Николай не знал, что говорить.

– Как это не надо? Как это – не надо! – Павел резко повернулся к Николаю. – Дом без хозяина будет? Ты че? Не по–людски! Конечно, деньги вложить придется. Так мы поможем. Нам тоже платят хорошо, поможем. Чай – братья!

Ему не надо! Дому надо! Дом и без хозяина... Нет, нет! Нельзя так! Неправильно так думать. Не правильно!

...Баньку бы! Эх, вчетвером бы скидали махом. Тебя с работы на недельку отпустят?

– Отпустят!

– Все! На сороковину – баню поставим! Да? Вчетвером-то!? Эй! Махом поставим? И давай дом перекроим. Вчетвером-то! И дом на сороковину перекроим! Баню скидаем и дом перекроим!!

...Это ты правильно решил. И Людка отстанет. Запилила она с этой баней! Легче баню скидать, чем Людку слушать! Девки Сашки с Алешкой тоже сюда приедут. В следующее лето-то точно! Девкам-то баня нужна. Малые будут – как без бани-то...

На крыльцо вышли Саша и Алексей!

– Сказал я ему, – Пашка посмотрел на братьев.

Они, молча, на него.

– Думает!

Что тут сразу скажешь-то, – добавил Пашка.

Вышли Люда и Надя.

– Ну, поедем мы, – Алексей протянул руку.

– Сейчас! – Николай пошел в комнату за ключами от машины.

Ключи и бумажник были в куртке. Николай с раздумьем посмотрел на бумажник и взял с собой.

– Надежда, возьмите деньги. Понадобятся, – Николай протянул ей свернутые деньги, не зная, как себя вести.

– Не надо! Деньги есть! Хватит!» – Людмила отстранила руку Николая. – Здесь на все хватит!

Люда показала глазами на пакет, который держала в руках.

– Можно кого-то из пацанов взять, а то изведутся все. Они машины такой не видели? – Алексей посмотрел на Николая.

– Да хоть всех забирай, там сзади тоже сиденья! Откинешь их. Разберешься?

– Да ты че? – встрепенулся Пашка. – Там сзади тоже сиденья?

– Тоже! Только там два. По сторонам.

– Во, блин, автобус прямо. Домой бы такой – на рыбалку! Я сразу сказал: «Не меньше миллиона!» – Пашка с восхищением смотрел на Люду.

– Приедете, я тоже прокачусь. Люд, прокатимся до озера? – Пашка хитро прищурился и цокнул яцыком.

– Даш прокатиться? – посмотрел на Николая.

– Да кому надо берите. Только я не знаю как там Бак может пустой!

– А он у тебя на чем?

– Дизель!

– Классно. На солярке! Вот бы бензин залили. Умора! Это хорошо, что предупредил. Надо же, на солярке, как трактор у меня!! Три ряда сидений. Люд! Три ряда сидений. Вот бы на рыбалку такой, а Или на озеро... а?..

Николай протянул ключи, нажав на брелок. Раздался щелчок, джип замигал фарами и издал трель.

– Вона! Приветствует! – Пашка явно был рад.

– Жалко я не с вами, – он посмотрел на Алешку.

...Ребятня, услышав трель джипа, раскрыв все двери, без спросу, уже рассаживалась по местам. Всем почему-то хотелось ехать именно на задних сиденьях, но было ясно, что их на всех не хватает, но поедут они все.

– Поехали! – Павел смотрел вслед мягко отъезжающей машине.

– Вот ведь! Как пустой идет!! Трактор! Танк! Право слово – танк! Вечером с Людкой на озеро поедем. Все спать лягут... и поедем. Мы раньше пешком туда всегда ходили. Поедем! И баню построим! И дом перекроим!

– Паш. А у тебя фамилия какая? – Николай с удовольствием смотрел на Павла. Ему давно не приходилось видеть такого истинного восторга и радости, чувствовать, как от человека она исходит волнами, окутывая тебя и куда-то увлекая.

– Как – какая? Михайлов! Как и ты!

Да тут, почитай, вся деревня Михайловы. Михайловка!

Я раньше кого не встречу, если Михайлов спрашиваю: «Не из Михайловки?» Всегда смеются! «А есть такая?» – спрашивают. Я говорю: «Есть! У меня там дед – Михаил!»

...Вот видишь теперь был. А Михайловок-то по Руси – видимо–невидимо!

Что Русь будет делать, когда их не будет-то...

Все! разъехались все! Пойдем в дом.

Николай и Павел зашли в дом. В доме было прохладно и тихо. После недавнего гвалта ребятишек тишина казалась настороженной.

– Давай по рюмке – помянем! Да пойду к мужикам! Пусть пособят! Приглашу всех, пусть приходят помянуть деда Мишу! Да они и так придут. Все придут. Вся Михайловка придет...

На кухне на столе, прикрытой полотенцем стояла закуска, рюмки, початый с Надеждой ночью коньяк.

– Вообще коньяк мне не нравится, но этот вроде нормальный, – Павел аккуратно поставил рюмку на стол и присел на табурет. – Ты привез? –махнул головой на нарезанное мясо. Николай кивнул.

– А мы ничего купить не успели.

Телеграмма пришла, Сашка с Алешкой на смене были, у меня выходной. Я сразу к начальству! Так, мол, и так! Отпуск всем троим давайте! Те – за голову! «Вы очумели, все сразу!» Я говорю:«Так дело такое!» Сашкина с Алешкиной – «Не отпустим троих!». Людку тоже не отпускают. Я говорю: «Что за люди вы?» Людку, правда, помялись, но отпустили.

Сашкина и Алешкина – туда же... а потом, «ну, вроде, раз Людка едет – пусть и наши едут, только пацанов с собой забирают. А это ты посчитал сколько это?..

Пол вертолета!

Вертолетчики говорят: «Лишний рейс делать!» Я им говорю: « Вам виднее. Надо лишний рейс? Сделаете!» В аэропорту телеграмму показываю, а они: «Нет мест!» Одно–два может и нашли бы, а тут – орава! Нашли! Десять билетов! Выписывала: «Да что же это одни Михайловы!»

...У нас же в Сибири все размерено. Все всё знают – и когда, и кто, и куда. Конечно, вот так сразу – десть билетов... Смогли... Нашли!

А ты знаешь, – у нас ведь хозяин тоже Михайлов. Видел я его. Прилетал.

Мордовороты кругом башкой крутят, вертолет двигатель не глушит.

Кому нужен он в тайге? Кого боится? Кто стрельнет? Если медведь из -за кустов лишь только! Опять же летом – нужен он медведю больно!

Так мужик справный, хотел подойти, спросить – «не из Михайловки ли?!»

... Куда там! Президент – он и в тайге – президент! Глазищами водят, башками крутят, гляди, рога отвалятся! Смехота! Да нам-то что!.. Мы работаем – он платит! Хорошо платит! Народ доволен!

Трепались – губернатором хотел стать, да передумал. Оно и правильно! Зачем ему это. Нефть в руках – это похлеще губернаторства!

...Давай еще по рюмке да пойду я! Коньяк-то и вправду хороший! Дорогущий, наверное! Это ты правильно про баню придумал-то!

Николай слушал рассуждения Павла.

Какое-то давно забытое чувство тепла подкатило к горлу, хотелось сглотнуть этот комок, но не получалось. Он, молча, смотрел на Павла, на его сильные коричневые руки, и ему казалось, что он знает Павла давным–давно. Ему знакомо и это выражение лица, и его разговор – размышления с самим собой. Ему даже казалось, что это отец сидит рядом с ним и ведет этот неторопливый монолог. Не верилось, что рядом в соседнем доме на столе лежит человек – мало знакомый, неизвестной судьбы, связавший его с Павлом, а Павла с ним – с Николаем. И он уже чувствовал, что эта связь навсегда. Чувствовал, что ему всегда не будет хватать этих неторопливых разговоров. Он с удивлением для себя мысленно произнёс: «Брат!» От этого становилось тепло и уютно.

– Все! Я пошел! – Павел встал, дожевывая ломтик мяса. – Давай, будь дома, на связи, Сашка подойдет, либо девки с Алешкой подъедут. Я мигом.

Пашка выскочил, оставив дверь открытой.

Николай налил себе рюмку. Выпил.

В доме была тишина. Сигарет не было. В комнате на стуле висела его куртка. Со стен смотрели незнакомые лица. Фотографии были разных лет и цветные, и черно–белые, пожелтевшие, в каких-то замысловатых рамочка. Пачка лежала в правом кармане. Рядом телефон. «Зарядочное увез Алешка!» – подумал Николай, и тут же поймал себя на слове «Алешка». Было непривычно. Взял телефон – посмотрел время.

Набрал номер.

– Референт, – услышал он.

– Наташа! Все хорошо, но меня не будет, видимо, больше четырех дней. Соедини с Андреем.

Андрей взял трубку сразу, как будто бы ждал звонка.

– Андрей, записывай!

В Михайловку, адрес у меня на столе в телеграмме, на имя Павла Михайлова, отчество... отчество неразборчиво, отправишь: сруб бани шесть на шесть, бревна нецилиндрованы, ёлка, с полной внутренней отделкой, с печью; два куба обрезной доски дюймовки – сухой, два куба обрезной доски сороковки – сухой.

Поговори со строителями, какую кровлю лучше на дом и на баню чтоб одинаковая.

На баню сами посчитайте, на дом... метров 120, нет – 150 квадратных. Цвет в тональность синий – разный. И что там может понадобиться, прорабов напряги.

...Нет, строителей не надо. Инструмент, гвозди, саморезы... поговори. В инструмент бензопилу с запасными цепями.

Найди, кто пробурит скважину под воду. Вода видимо недалеко, – в ста метрах речка.

Купи Уазик, со всеми наворотами, резина – бездорожье, оформи на нас , страховка, доверенность без ограничений – на любое лицо.

Купи мне какую -нибудь одежду и белье полегче, а то я поехал ничего не взял с собой.

Нет! Купи на свое усмотрение одежду, чтоб можно было одеть четверых, как я. Только разную. В плечах на размер больше.

Пишешь? Пиши!

Купи шесть велосипедов – тоже все разные для пацанов от шести до двенадцати.

Найдешь на улице пацана на велосипеде – тащи его в магазин, пусть он выбирает. Записываешь? Шесть, нет десять сотовых телефонов разных, оформи у ближайшего оператора, как корпоративную сеть на нас, – Николай вспомнил про Надежду, – одиннадцать телефонов! Подумал: – Сам без связи!

– Двенадцать, тринадцать телефонов! Оформишь безлимитное обслуживание.

Насчет велосипедов записал?! Удочки, лодки... лодок две! Мячи футбольные, волейбольные и все на твое усмотрение для шести пацанов. Учти что по «факту» будет их человек... Ты у нас спортсменистый – тебе виднее.

...Сам прикинь, что на три месяца пацанам может в деревне понадобиться. Дай Наташу!

– Что-то случилось, я все слышала. Мы ведь все волнуемся, вы так пропали неожиданно.

– Наташа! Я не пропал! Записывай – Михайловы, Павел, Александр, Алексей. Посмотри, не работают ли они у нас. Найди, у кого они работают. Позвонишь и скажешь мне – сегодня. Если «да», то пусть кто -нибудь будет сегодня в семь на связи. Все! Дай Андрея!

– Андрей! Забыл сказать. Мне сюда связь. Интернет. Компьютеры. Андрей, выйдешь на связь со мной в шестнадцать, нет в семнадцать часов. Доложишь!

...Давно Николай не чувствовал такого удовлетворения, от принимаемых решений. Все было просто! Отец в таких случаях говорил: «Как Тульский пряник!» или – «Просто, как молоток.»

...Ребятня ввалилась в дом с какими-то разноцветными пакетами, шумные, чумазые от мороженного. Надя улыбалась.

– Вы как тут, Николай! Были у дяди Миши?

Николай отрицательно помотал головой: –Павел велел дом сторожить!

– Пашке поруководить, как бодливой корове, – рога почесать. Хлебом не корми! – Люда поставила под стол пакеты. Мальчишки побросали свои рядом и выскочили на улицу.

– Все купили! Всего хватит! С Надей подумали, борщ сварим, окорочков нажарим, салаты... обойдемся – Люда смотрела на Николая, ожидая его ответа. – Там батюшка у деда-то. Ты бы сходил, Николай! Она, как бы извиняясь, посмотрела прямо в глаза.

... Дед Михаил так же лежал на столе.

Народу было значительно больше. Вдоль стены стояла лавка, на которой сидели старушки. Молодой батюшка читал молитву. Запах ладана был резким и каким-то чужим в этом доме. Увидев Николая, старушки потеснились, освобождая ему место. Место было прямо около стола. Красный гроб был ярким и казался ненужным в этой комнате, где все, начиная от стен и потолка было теплого цвета топленого молока. Батюшка, кого-то призывал принять к себе раба божьего. «Почему раба?» – думал Николай, глядя на качающееся кадило и мерный звук цепей. Захотелось спать.