Текст книги "Возвращение"

Автор книги: Саша Тумп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Петька опять лёг на спину.

–... Да, мамка!.. Скоро уже «не заметит, как четвертый мешок сухарей откроет»... Это баба Аня так...

– Ты, – говорит, – Верочка, подумай. Скоро, скоро четвертый – последний мешок откроешь...

Хорошо, что Сашка у своей бабушки выпытал, что это значит.

Значит, мамке скоро будет тридцать лет! Где скоро? Еще вон сколько.

Да... Тридцать лет... Тут если просто так станешь считать до тридцати – и то долго... А тут годами... Чудно, тридцать лет только будет, а мешок уже четвертый... Почему у мужиков – пять мешков, а у баб – четыре?..

Да, папка... Какой он?

Говорю: – Помню!

Мамка: – Не можешь ты его помнить. Ты родился, он уже в армии был. Не придумывай!

Так ведь помню... Точно такой же, как на фотографии. Мамка думает, что спрятала фотку, так её никто и не найдет! Один в один! Как помню – такой и на фотке. Это значит – его нет уже девять лет. А писем – три!..

Баба Аня говорила: – Уже три года «ни слуху – ни духу»... Ни письма – ни похоронки... Изверг, проклятущий!

Сначала спрашивал мамку, а потом перестал. А чё – один ответ – «Он и сам, Петя, не знает где он!»

А чё тут – не знать?.. Огляделся вокруг себя – и все понятно.

Петька опять лёг на живот.

–...Да... Точно ведь под автоматную пулю... Грамотно, кто-то делал.

На стрельбище их «пруд – пруди».

А под «поджигу» катать надо. Все руки об сковородки обобьешь. Зато круглая... Ну, и что? Под «недосвёрку» тоже – хочешь – катай...

С другой стороны автоматную – отпиливать надо, иначе в воздухе кувырдается... Опять же если с сердечником пуля, то намаешься с напильником то... Но с другой стороны – медная... Скользит по стволу.

А свинцовая – мягкая, летит там в стволе цепляется за все, тормозится... Тут, конечно, еще главное какой пыж. Если там из «чё под руку попадется» – так лучше и не снаряжать. Пыж должен быть промасленный, чтоб тоже не тормозил...

Но и не маленький, а то газы мимо пойдут... А главное на пулю нельзя пыж класть. Подвернется под пулю... Пулю надо крепить воском! Тут, конечно, воск и пыжу потом поможет... Ну, когда пуля с места пойдет...

С порохом... Там вообще проблем...

Порох нужно подобрать так, чтоб когда он весь сгорел – пуля бы стояла на месте, но еще немного бы оставалось, чтоб когда пуля уже пойдет, чтоб дотолкать ее до конца ствола... Вот так – будет правильно.

Недоложишь – доталкивать нечем. Переложишь – лишние газы пулю с пути сбивать будут... Да и порох жалко.

Петька все раз за разом вспоминал, так ли он все сделал к завтрашнему. Перебирал в памяти, каждое свое действие.

–... Петя! Вставай! Ты чтой-то сегодня дрышнешь. Смотрю – спишь. Я уж корову сама в стадо отогнала. Вернулась – спишь. Не заболел ли?.. – мамка прислонилась губами ко лбу. – Или случилось, что?

Петька пожал плечами. Вот уж, что всегда было противно – так это врать. Спросила бы просто, а то – «чё случилось?»

– Ты давай тут – сам. Молоко процедишь. Мне некогда. Я на ферму. И курам там дай. Про воду не забудь. А то прошлый раз пришла – у них сухо. Пойдешь на реку – Тумана с собой забери, да помой ты его хоть раз с мылом-то. Разит от него псиной, что к крыльцу подойти нельзя. Ладно?

– Ладно? – мамка переспросила, глядя Петьке в глаза.

– Ладно!

– С мылом?

– С мылом!

Петька проводил мать до крыльца.

– Я ушла! – мама побежала к калитке.

– Красивая! – подумал Петька. – Туман, пошли на речку, а то мне потом будет некогда.

Туман завилял хвостом и бросился «обниматься».

Если с Петькой, то ему было идти «куда–без–разницы».

– Подожди, ты. Дай курам насыплю. Да воды им налью.

...С речки вернулись с Туманом в обед.

До «выстрела» оставалось еще два часа.

Петька сидел на крыльце. Перебирая в памяти – все ли он так сделал.

– Это хорошо, что вчера все решили: и какая фанера будет, и кто шаги мерить будет, и у кого деньги будут. А то бы сегодня Колька опять начал бы... Вот, балабол..., – думал Петька вынимая из шкуры Тумана пух. – Как ему не жарко только... Как можно всё одним языком остудить?

...Все собрались на берегу вовремя.

– Если промажешь – проспорил, – Колька оставался Колькой. Все смотрели на Петьку.

– Согласен! –

Петька думал о том, что сейчас главное не психовать.

– Фанеру сам буду ставить. А то поставите, что болтаться будет, или вообще на веревке повесите, – Петька в упор смотрел на Кольку.

– Согласен! – Колька уважительно смотрел на Петьку, не отводя взгляда.

Петька взял фанеру. Фанера была точно – вчерашняя.

– Кирпичи принесите. Что мне еще и кирпичи нести?! – Петька посмотрел на пацанов. – Теперь надумаешься, как её ставить? Как эта пуля надумает повернуться?

Петька смотрел на фанеру. « Фанера – пятислойная... Значит пуля лечь должна вдоль наружного слоя... Ей будет легче там меж тремя слоями продираться... Поперек ляжет – труднее... Да еще два слоя так... Переломай там все эти волокна-то!.. ... Сам поставлю, так не на кого и думать будет...»

Петька то так, то этак крутил лист.

– Все! Давайте тянуть – кому шаги мерить. Двое ваших – двое наших. Одного роста как договорились, – Петька посмотрел на Кольку, как бы давая знать, что он готов.

Спичку вытянул Сашка.

– Конечно, он своим намеряет – Колька мелко–мелко перебирал ногами, глядя на пацанов, показывал, как, якобы, будет мерить Сашка для «своих».

Петька, молча, смотрел на Кольку.

– Кольша, не сучи ногами. Проверим, – Васька, а он был из «береговых» оглядел всех.

– Проверим! Проверим! – раздались голоса

– Смотрите! Так я обычно хожу или нет? – Сашка стал ходить вдоль берега.

– Так! Иди меряй! Штаны порвешь, – Васька угрюмо посмотрел на Кольку.

Черту провели.

– Так? – Сашка смотрел на Кольку. Все молчали. Колька согласно кивнул.

– Так, кассиром будет Мишка?! – Васька оглядел всех.

Мишка всегда был кассиром. Во–первых – он хорошо считал. Во–вторых – он никогда не врал. В–третьих – он был самый младший.

– Деньги кассиру! – Васька посмотрел на Кольку.

– А чтой-то с меня? Может у него и, нет? – Кольке не хотелось расставаться с деньгами.

– Ты начал спор – тебе и продолжать, – ...вообще Васька всегда нравился Петьке.

– Пять рублей в кассе, – Мишка поднял руку и посмотрел на Петьку.

Петька протянул свой кулек. Мишка стал считать.

– Десять рублей в кассе! – закончив считать, Мишка ссыпал все деньги в один кулек. Свернул его раз и еще раз и показал всем.

– ... Фанера считается пробитой, если даже пуля отскочит, но в дырку будет виден свет. Так? – Петька повторил вчерашний уговор.

– Так вчера договаривались! – все закивали головами.

– Тогда все отойдите дальше за спину. Я запал установлю, – Петька достал из кармана коробок спичек.

Все отошли к воде.

Петька встал у линии. Из–под рубахи из -за ремня достал «недосвёрку».

Ватка в стволе была на месте – значит пуля тоже. Петька осторожно вынул ватку. Опустил ствол в ладонь. Все нормально. Он взял одну спичку и очистил головку в запал. Взял вторую – повторил. Сверху прижал «серу» спичкой и стал привычно укладывать спички одна к другой лесенкой от запала в левую сторону. Левой рукой убрал коробок в карман и ей же достал катушку ниток и стал обматывать спички, прижимая их к ручке.

–...Все! Теперь все зависит от тебя. Только не разорвись! – мысленно обращался Петька к оружию стараясь не думать о том – сколько он зарядил пороха.

Пороха было больше, чем обычно.

– Я готов! – Петька подошел к черте.

– Стойте! А рука? – подскочил Колька. – Мы договаривались с пяти шагов... А рука? Рука-то где? Где черта, а где рука? А?.. Рука-то где?..

Все, молча, смотрели на Петьку. Это вчера не обговорили.

Петька посмотрел на Кольку и сделал шаг назад: – Так – устроит? Отойди и встань за спину.

Колька вернулся на место.

...Петька поднял «недосвёрку». Прицелился. Опустил руку. Поднял еще раз. Опять опустил. Постоял. Поднял еще раз и левой рукой чиркнул коробком по крайней спичке.

Петька чувствовал, как под коробком загорелась крайняя спичка. Как на ней образовалось маленькое огненное озерцо, которое разрасталось, шипя и выбрасывая дым и расплавленную серу вверх. Оно переливалось всеми огнями радуги, плавилось и выплескивалось на соседнюю спичку. И на ней образовывался ручей огня, который расширяясь, фыркая, пробирался к запалу все ближе и ближе. На последней спичке эта река вздыбилась вулканом, охватывая чашу серы и пошла вниз. Она прошла стальные стенки запала, сжавшись в них и устремляясь к пороху. Порох, уставший от ожидания, принял этот жар, и тот охватил всего его.

Петьку охватил восторг буйства и желания пули получить свободу.

Он чувствовал, как порох, наслаждаясь этим же восторгом, уже не мог больше сдерживать себя.

Пыж изо всех сил старался удержать этот разрушительный огненный шквал. Он сдвинулся, из последних сил стараясь удержать эту мощь, упираясь боками в стенки ствола, а спиной в пулю. Но даже маленькой слабости его было достаточно! Пороху тоже нужна была только свобода.

Петька чувствовал, как они уже все, зараженные желанием свободы, рвались вон из этого тесного стального рабства.

Он видел, чувствовал – как огонь, негодуя, сминая пыж, рвался вперёд, как тот толкал пулю, которая, подминая под себя воск, неслась к свету.

Свобода! Опьяняющее чувство свободы, полета, делало пулю безумной. Она стала поворачиваться в воздухе, поставляя свой бок потоку обжигающего воздуха.

– Не надо... –

И Петька видел, как она повернулась обратно, развернувшись головой вперед.

...Пуля ударилась в преграду и начала рвать это ненавистное тело, остановившее ее полет. Свободная от обязательств, она рвала все, что попадалось на пути, крутясь и вращаясь в этом ненавистном, остановившем её полет.

Свобода! Свет! Полет! Все. Сил больше нет...

Петька видел, как пуля, раскидав песок, затихла.

– Ва...а...а...а...а...й! – Петька видел и слышал, как восторг пороха, пули, «недосвёрки», сжимая воздух в жгут, расходился кругами, охватывая его и весь мир.

Он видел глаза друга Сашки. Сначала его веки разошлись по краям глаза, потом они застыли, потом сжались, образуя круг, и...

– Вай...й...й!

Звук выстрела привел его в себя. Он посмотрел на фанеру. Она валялась за кирпичами. В центре была дыра, в которую мог пролезть кулак.

Все молчали.

– Вот где-то так! – сказал Петька, дунул в ствол и спрятал «недосвёрку» под рубаху и ремень.

– Умница, ты у меня! – почему-то мамиными словами подумал о ней.

Пацаны принесли фанеру, и Петька дыркой положил ее себе на голову.

– Будем свет смотреть, а? – он победно оглядел всех.

Подошел Мишка: – Кто против? –

Мишка оглядел всех и протянул кулек Петьке.

– Весчь! – Колька восхищенно смотрел на Петьку.

– А то?!..

...Петька увидел, что к нему «со всех ног летит» Туман. За ним мамка.

– Атас!.. – раздался чей-то крик.

Все бросились врассыпную. Сашка отбежал и остановился, опасливо смотря на приближающуюся Петькину маму. Остальные побежали дальше к тальнику за вербами.

Петька остался на месте, незаметно отводя назад тяжелый кулек в кармане.

– Во... попал! С этим кульком дурацким... – подумал он.

– Жив!

Глаза мамки были в слезах, но из них лился такой свет, такое счастье. Оно заполняло все: и реку, и озеро, и даже небо: – Папка приехал! Насовсем приехал. –

Петька увидел быстро подходящего...

Это был отец. Петька бы его узнал из тысячи. Нет. Даже из миллиона...

– Здравствуй! – отец присел рядом с мамой. Рядом крутился, виляя хвостом и поскуливая, Туман – думал, что все играют.

«Ещё не хватало «недосвёрка» выпадет! Или кулёк увидят!» – думал Петька, глядя в глаза отца. Надо было что-то говорить.

– Разобрался?.. – Петька сказал первое, что пришло в голову.

Отец медленно распрямился: – В чем?.. –

– Где ты... – Петька смотрел, не мигая, в глаза отца.

– Я в... Разобрался – одним словом, – отец, помолчав немного, положил руку на плечо Петьки.

– Давайте домой, давайте, а то народ еще соберется, – мама, как курица, махала руками.

– А ты, мам, зря... Вот сейчас придем, сама увидишь. Наливал утром курям. А сейчас – уже нет воды. Куда они её деют? Неужели всю выпивают они ее что ли... – Петька смотрел на мать, думал о ней, о том, как бы «недосвёрка» не провалились в штаны, или, не дай бог, мать не узнала бы про кулёк в кармане.

Он вдруг остановился: – Мам, вы идите я сейчас догоню. –

Он побежал к кирпичам. Туман за ним.

Вот она! Пуля была еще теплая.

– Счастливая! – прошептал Петька, зажав ее в кулак, потрогал «недосвёрку» и кулёк с деньгами.

Он сел на песок и грустно посмотрел вслед идущим...

Подошел Сашка.

– Папка приехал. Пойдём к нам? – Петька растерянно смотрел на Сашку.

– Не! Я потом приду. Я с пацанами тут побуду. Вам сейчас...

– Смотри. Я ждать буду, – Петька опять посмотрел вслед уходящим. – Видно будет, как будет... да, Туман!

Туман завилял хвостом.

– Домо...о...о...й, Туман, домой!

Петька побежал догонять родителей. Туман за ним.

Фантики

... Наташа проводила взглядом уходящий перрон, люди стояли, провожали отходящий поезд, что-то кому-то кричали, пытаясь перекричать шум. Сложив флажки, закрыла дверь вагона и прошла в освободившееся купе.

Верхние полки были подняты. Она опустила их, проверила, не остались ли там вещи, забытые пассажирами, заглянула в багажное отделение над дверью. Подняла нижнюю полку, опустила, потом другую. Увидела на полу два фантика от конфет, сложенные «квадратиками» для игры «в фантики».

Она села за стол и стала смотреть на, набегающую на вагон, тайгу.

В ладошке уютно лежали два кусочка детства.

... В пионерлагере они много времени тратили на эту игру. И мальчишки и девчонки соревновались в своём умении точно и грамотно положить такой вот «квадратик» на «квадратик» соперника. Были треугольники, пятиугольники...

Она положила один на ладошку и лёгким ударом по краю стола положила его квадратик на самый дальний край. Взяла другой, прицелилась, и ... квадратик лёг точно на первый. Выиграла.

У кого?

Наташа положила фантики карман.

– Приеду, надо будет Верочку научить играть! – подумала она.

... В этом купе ехала семья с Сахалина и молодой парень – Володя, который сейчас вышел.

– Играют на Сахалине-то «в фантики». Не забыли, – подумала Наташа, глядя в окно.

...– Чего сидим? Давай, пока никого нет, протру пол. А то сейчас увидят, что купе свободно, проситься будут.

В дверях стояла Светка. Светка – сменщица была смешливой и беззаботной хохотушкой.

...Через минут двадцать в двери служебного купе уже стоял молодой парень и улыбался, «как медный пятак».

–Девушки. Там купе свободно. Можно я в него переселюсь, а то в моём пацан «шубутной» – тесно ему.

– Грамотно излагаешь. О других заботишься. Только билеты-то в него уже проданы. И не «факт», что там не будет «шубутная» пацанка.

Светка вызывающе смотрела на парня.

– Так с пацанкой всяко проще договориться, чем с пацаном.

– Этттт точно! Пацаны часто «не догоняют»...

– Это, смотря, кто убегает!

– Ой, ой, ой! Из какого купе-то?

Парень назвал. Светка переложила его билет в другую ячейку.

– В ресторане есть конфеты в коробках. Вку–у–усные, – она выразительно посмотрела на балагура.

– Идет! Вечером будем пробовать. С чаем...! – парень подмигнул и пошел переселяться.

– Как ты с ними... Подумает чего.

У нас с тобой тут еды ... Давай здесь поужинаем.

Наташа увидела сумку с продуктами, оставленными Володей и сахалинцами.

– Давай здесь. У меня ещё вечернее чаепитие будет. Рано пока. Давай попозже. Мне ещё сверку по свободным местам отнести бригадиру надо.

– Попозже, так попозже. Захватишь что -нибудь к чаю по дороге.

– Зах–ва–чу. При–хва–чу. Если очень за–хо–чу. Не грусти, Натка! Молодость дается раз. А мы ей справа в левый глаз.

Светка засмеялась и потянулась так, что слышно было, как хрустнули суставы.

... Убежала, а Наташа стала выкладывать всё из сумки.

Развернула газетный сверток.

В нем были деньги. Много денег. Очень много.

Она задвинула дверь.

В голове что-то зашумело, закрутилось. Она, оглядываясь, ища, куда бы засунуть свёрток, стала метаться по купе.

– Да, что же это такое? Успокойся! Вот так! Спокойно!

Она села и закрыла глаза.

...– Так. Володя сказал, что «купи, что -нибудь Верочке. Деньги в газете. От бригады». Винится в бригаде кто-то перед кем-то, – вспоминала она, что говорил Володя на перроне.

– Значит мне деньги. За что? Ладно. Потом разберусь.

Она прошла в купе проводников. Достала свою сумку. Вытряхнула из неё всё. Достала со дна картонку. Положила свёрток на дно сумки, накрыла его картонкой и сверху побросала все, как было. Сумку поставила на место.

...– Ты чё? Случилось что? Зелёная вся. Не пугай меня! Наташка! Ты, чё? Подруга!

Светка стояла растерянная в дверях.

– Что-то, как-то нехорошо вдруг стало.

Наташа снизу вверх смотрела на неё.

– Ты это, – кончай. Нам ещё два дня ехать. Дома умирать будешь. Или у Верки сестренка намечается?

Светка присела рядом.

– Откуда? Типун тебе, Светка, на язык! Накаркаешь!

– А кто вас,– тихонь, знает. У вас же так – «ветерком подуло и надуло».

– Балоло! Принесла что -нибудь к чаю?

– Принесла.

Есть не хотелось, но надо было всё доедать. До утра продукты могли испортиться. Попили чаю.

– Свет! Пойду я! Что-то мне не по себе. Пойду. Ночью понадоблюсь – стукнешь.

– По башке бы тебя стукнуть. Подруга. Иди уж. Знаешь, где меня искать.

Светка стукнула костяшками по стене три раза, потом пауза и ещё два раза.

... Наташа после поездки пришла домой поздно. Вера уже спала.

– Намаялась что-то она сегодня , я её раньше уложила. Что-то весь день беспокойная была. Ты что – серая. Случилось что?

Мама встретила её в дверях.

Наташа разделась, прошла в ванную, потом на кухню.

– Мама, мне деньги дали. Много. Очень много.

– Зачем? За что? А сколько?

– Не знаю. Не считала. Ты сама говорила, что шальные деньги считать нельзя – «не к добру».

– Говорила. Когда вы с Мишей после свадьбы сели считать. Конечно, «не к добру». «Не к добру» и вышло. Сколько всё–таки и за что?

– Тысячи две, наверное. Не за что. Просто так дали. Сказали –«Купишь что -нибудь. Или сами придумаете.» Вот!

... От бригады какой-то. Кто-то винится. С Сахалина парень ехал. Он и дал. Сказал – «Купишь что -нибудь. Или сами придумаете.»

– Сколько?! Дела! Нарочно не придумаешь. А почему взяла?

– Да, я думала, он мне за банку кофе деньги в сумку сунул. Кофе растворимый. «Касико». А потом посмотрела, а там ... Тысячи две. Наверное.

– Не было печали, черти накачали. Покажи.

Наташа достала из сумки газетный сверток.

– «Советский Сахалин».

Прочитала мать.

– Да. Не меньше.

Она посмотрела на деньги и села за стол.

– Угораздило тебя. Не к добру «деньги с неба». Ой, не к добру!

...Завтра положишь на книжку. Убрать надо из дома их. Может хозяин появится. Дурные какие-то деньги. Беды бы не было. Ладно, садись чай пить.

... Убери это подальше.

Мать кивнула на свёрток.

– Мама. Я вот, что дорогой подумала.

Наташа присела к столу.

– Обменяем квартиру и мою комнату на одну. Будет большая трехкомнатная. Я в институте восстановлюсь. Может так? Здесь ведь стипендия за пять лет.

Будем все вместе. А?

... Не приедет Володя за деньгами. Не приедет. У него жена, сын – Петька. Девять лет ему. Не приедет.

– Что за Володя?

– Ну, это тот парень, что деньги отдал.

... – Да, девка. ... «Раскрывай ворота» – называется.

Мать сидела за столом, разглядывая Наташу, опустившую голову, крутя пустую кружку.

... – Да, девка. Пышешь! Пышешь! – повторила она.

Наташа достала из кармана фантики и положила их на стол.

– Что это?

Мать посмотрела на квадратики.

– Фантики. Там девчонка ехала ещё ... с Сахалина. Играли, наверное, с родителями. Взяла – Веру научить. Потеряли, наверное.

Наташа посмотрела на мать.

– Да, девка. Беда...а...а!– выдохнула она, пристально глядя на Наташу.

Подошла к окну. Серый вечер уже накрыл дома. В них то тут, то там зажигались окна и казалось, что идет какая-то тихая перекличка между окнами.

– Наташа! А скажи, мы уже можем поговорить, как две бабы? Вот, просто, как две бабы, имеющие по дочке? Вот просто о себе, о жизни.

Мать повернулась и уперлась взглядом в Наташины глаза.

– Наверное, можем.

Наташа растерялась и медленно передвинулась на краешек стула, положив руки на квадратики фантиков.

Она поймала себя на мысли, что похожие чувства она испытывала, когда мама проверяла у неё уроки.

– Наташа. Мне меньше сорока пяти лет. Поверь мне, что я не чувствую себя ни несчастной, ни старухой,– мать присела рядом.

–Я хочу любить. Я могу быть любимой. Но я люблю и свою дочь. Я люблю свою внучку, её дочь. Мне страшно признаться, но я боюсь, что моя любовь делает и её, и внучку, и меня несчастнее. Несчастнее потому, что каждый день идет время. Идёт. Идёт. А я стою, как прибитая гвоздями к забору. Приходит день, наступает ночь, мимо идут, спешат куда-то люди, а я всё стою. Мне не больно, – мне «никак». Понимаешь? «Никак»!

Я могу проходить весь день в халате. Я могу не выходить на улицу, если я одна. Я не хочу так. Я хочу «по–другому». Понимаешь? «По–другому»! Я не знаю как! Но хочу «по–другому».

...Но я люблю свою дочь, я люблю свою внучку. Я нужна им. Я хочу, чтоб у них было хорошо. Я могу в чём-то помочь. Я рада бежать за «тридевять земель», чтоб помочь. А так... – моя помощь – это помощь ... Как тебе сказать? Не знаю! Я своими руками толкаю вас в болото.

А время идёт. Время идет. Оно уносит силы и желания. Оно приносит безразличие и пустоту.

И они тоже стоят. Стоят. Никуда не бегут. Нет, чего-то того, что было... И стоим мы, обнявшись, любя друг друга, но стоим. Жизнь идёт, а мы стоим! Втроем стоим. Верочка, конечно, растёт, но.... Мы-то стоим, и она стоит!

Наташа смотрела на мать.

Действительно, – нестарая женщина. Только в глазах..., не грусть, а какая-то пустота.

Наташа хорошо помнила, как принесли из роддома Верочку. Как светились мамины глаза. Лучики теплого света освещали всё кругом. А потом, как-то незаметно, потухли, а потом появилась эта пустота.

– Мама. Я всё понимаю, но не знаю, что, как, делать. После гибели Миши во мне что-то пропало. Что? Сама не знаю. Что было? Тоже не знаю. Что-то было, а теперь этого нет. Я не знаю, что делать!

– И я не знаю, что делать! Только знаю, что делать что-то надо!

... Они сидели, положив руки на стол. Обе думали о своей жизни, о жизни другой, которая хорошо была известна во всех подробностях. О Вере, о годах, которые прожиты, о тех, что будут, о будущем, о другой бабушке, о бабушке и дедушке Наташи, о том, что, как-то незаметно всё заплелось в такой плотный клубок, что конца ниточки, за который можно было бы потянуть и распутать его весь, не видно.

– Мама. Я знаю, ты советов не даёшь. Ты знаешь, я их не прошу. Что нам делать?

Мама встала, взяла чайник, зажгла плиту, поставила на неё чайник, устало села опять за стол.

– Если нельзя вернуть эти деньги обратно, то обменяй свою комнату на квартиру, где -нибудь здесь рядом. Забирай Верочку. Восстановись в институте, а там смотреть будем. Будем в гости ходить. Позовёшь – прибегу.

Я другого ничего не вижу. Денег хватит и на обмен и «на пожить» какое-то время. Потом думать будем. На своих поездах ты никуда не уедешь. Да и я, как на перроне, эти два года. Провожаю и встречаю. И Мишина мама так же из -за нас живёт.

Придумали мы все для себя жизнь, которой нет. Поставили Верочку в «красный угол» и в «молитвах на неё» не видим, что вокруг делается, что жизнь мимо нас идёт.

И ещё обертку красивую этой жизни ищем. Кого обманываем?

... Или, давай, я перееду в вашу комнату, а вы с Верой здесь оставайтесь. Это же твой дом тоже.

...Часы идут. Дни бегут. А годы, Наташа, летят! Летят!

... К дедам даже выехать не можем. Всё нам некогда.

... У тебя должен быть свой дом. Понимаешь, свой. Без меня. А у меня – свой. Всегда открытый для вас.

А ты обязана сделать так, чтоб.... Обязана. Понимаешь? Обязана сделать так, чтоб тебе, мне и Верочке было хорошо.

Чтоб не одни вы с ней в четырех стенах в фантики играли. Понимаешь? Обязана. Вывернуться наизнанку, а сделать. Для себя, для Верочки, для меня, для дедов своих, для мамы Мишиной.

Ходить по улице и улыбаться не потому, чтоб показать другим, что у тебя всё хорошо, а сделать, чтоб так было, что ты ходишь и улыбаешься.

Фантиком не прикроешь от людей, то, что есть!

У тебя есть шанс. И возможности. Вон пышешь вся.

...Да и без этих денег был. Смелости не было. Только время потеряли.

А так! Запремся мы в этой трехкомнатной и ....

... Ладно. Давай спать, дочка! Поздно уже.

... «Рельсы–шпалы, рельсы–шпалы, е–дет по–езд за–поз–да–лый...»

Наташа засыпала под стук колес своего поезда.

Напротив, в кресло–кровати, спала Верочка.

А Наташе уже снилось, что она куда-то едет.

Куда – неизвестно. Но, её должны встретить. Она достала черно–желтый «кирпичик» ленинградской туши, открыла коробочку, достала щёточку, подошла к зеркалу.

Она увидела себя стоящей у зеркала в купе поезда. В зеркале отражалась тайга, пробегающие телеграфные столбы, километровые указатели, на которых нельзя было разобрать цифр, себя, стоящую с закрытыми глазами. Она рассматривала своё лицо. Оно было спокойно.

Наташа открыла глаза. Да. Это была она. Только моложе. И эта кофточка,– её они купили сразу после школы.

Наташа подкрасила ресницы и удивилась, как у неё ловко во сне получилось. Быстро и аккуратно. Опять стала разглядывать себя, ища морщинки. Их не было. Она подумала, что Светка сказала бы, что сон хороший.

Поезд стал притормаживать.

– Ну, вот и приехали! Встречают ли нас? Почему нас? А нас – это кого? – подумала во сне Наташа.

Возвращение

Глаза открывать не хотелось.

Мария сквозь ленивую дремоту представляла, как дорога набегает на машину, как Андрей уверенно и спокойно смотрит на дорогу, легка откинувшись на левую сторону кресла. Не хотелось выдать себя, не хотелось, чтобы Андрей знал, что она уже не спит.

Был слышен монотонный шум шин и, редкое похрустывание камешков было успокаивающим и приятным. Мария представляла, как восходящее солнце освещает верхушки деревьев слева от дороги.

Ранняя осень уже наступила, лес стал прозрачнее, выше, отступил от дороги. Трава поникла, легла ковром, ожидая первого снега, который прижмет ее к земле до самой весны, украсив себя разноцветной листвой. Лес стоял, отдыхая и ожидая чего – то ему известного, знакомого, неизбежного. Казалось, что он готовится к зиме с тихой радостью, наслаждаясь этим чистым осенним солнцем, небом, прозрачным воздухом – всем, что его окружает, что ему дорого.

Мария открыла глаза. Андрей сразу заметил ее пробуждение, улыбнулся:

– Ты как?

Протянул руку, стал ближе:

– Что – то снилось?

Мария смотрела на Андрея:

– Нет, кажется. Не спала, так дремала, думала, мечтала.

Его уверенный профиль на фоне осеннего леса, набегающего навстречу машине, казался мужественным и знакомым с каких – то давних, давних времен.

...Это возвращение в Городок своего детства Мария планировала очень давно. Планировала с того дня, как она из него уехала.

Отъезд был для нее неожиданным, хотя уже с восьмого класса отец стал говорить, что заканчивать учебу нужно в сильной школе, что надо научиться учиться и работать, работать.

Экзамены за восьмой класс Мария сдала легко, ей нравилось в них все, – напряжении, азарт, для нее это была завораживающая игра с простыми и понятными правилами.

То лето она помнит как сейчас. Все началось с выпускного вечера, и казалось, что никогда не закончится это лето. Как – то само собой решилось, что все пойдут в девятый, и лето превратилось в беззаботный отдых. Класс стал дружнее, все стали внимательнее относиться друг к другу, девчонки сразу повзрослели, мальчишки стали мужественнее. Столько времени они никогда не проводили вместе. Река стала их местом, домом.

Теплоходы, музыка на палубах постоянно напоминали о том, что есть какой – то другой мир, другие люди. Этот мир был незнакомым, страшил, здесь на берегу было удобно и уютно. Мария видела, что нравится мальчишкам, поэтому у нее был один друг, она его считала настоящим.

Прошло время, подробности забылись, ощущение, и теплота от их дружбы осталась. Хотелось бы случайно увидеться, но не хотелось бы всей этой неловкости, которая всегда сопровождает такие встречи.

А тогда так было спокойнее. Ей не нравились все эти неуклюжие и грубоватые ухаживания своих мальчишек и ребят постарше. Сама же она была уверена, что все это должно быть не так. Казалось, что любовь сама должна упасть с неба, накрыть всю тебя пушистым покрывалом и ты уже не принадлежишь себе, не понимаешь, что делаешь, не знаешь кто ты и что ты? Такого не было, другого не хотелось.

В начале осени, уже шли занятия, отец сказал, что они переезжают в Город.

Череда школ, все время новые одноклассники, проблемы отца и мамы с работой научили Марию радоваться возможности побыть одной. Сильно скучала. Какое – то время даже переписывалась с девчонками.

Новые одноклассники ее недолюбливали. Мальчишки за то, что она не восторгалась тем – какие они замечательные, а девчонки за то, что ей было неинтересны их разговоры, а может быть и за то, что мальчишки явно выделяли ее из всех.

Бабушка всегда говорила Марии:

– Если хочешь, что рядом были мушкетеры, веди себя, как королева. –

Для Марии это было не трудно. Мир оказался таким огромным, интересным. Был увлекательный мир книг, людей, ситуаций, наполнявших их. Еще интереснее были люди, которые были рядом.

Как – то так получилось, что все друзья были старше. Все где – то учились, о чем – то спорили, о чем – то мечтали. Мария как – то сразу приняла их мир, и себя в этом мире. Он был ей знаком, понятен и когда поступила в, пожалуй, самый престижный институт, сама этому не очень обрадовалась. Восприняла, как должное.

Забавляла радость отца, мамы, друзей. Было интересно видеть их отношение к её победе. Как – то сама пришла и оценка этого поступления. Учеба шла легко. Нравилось все. Большие коридоры, ребята, стройотряды, костры, гитары, новые песни.

...Мария оторвалась от воспоминаний. За окнами была самая настоящая осень, чудесная осень. Такую осень ждут все, на такую все надеются. По обочинам стали появляться стоящие машины.

– Грибы есть, – подумала Мария.

Она любила лес. Считала его своим, всегда старалась хоть да на немного выбраться, просто побыть в нем. У нее было всегда ощущение, что лес ей тоже рад. Она входила в него с ощущением, что чувствует его радость от того, что они опять вместе.

– Дашка, наверное в меня, – подумала она.

– Та как в лес попадала, сразу замолкала, а сейчас может быть в нем часами, днями и не мучает ее одиночество. Туристка, – усмехнулась Мария.

Андрей нехотя, стараясь быть незамеченным, выложил оба телефона на панель. Мария внимательно посмотрела на него, на часы, опять на Андрея.

– На всякий случай, – Андрей, как бы извиняясь, улыбнулся Марии.

...Она всегда хотела вернуться в Городок. Несколько раз говорила Андрею, что собирается съездить в Городок, а он каждый раз отвечал, что хочет съездить с ней вместе, что сам ее отвезет, что так удобнее, и каждый раз поездки срывались, находились какие – то новые дела, проблемы.