Текст книги "Живые пешки (СИ)"

Автор книги: Саша Мирра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

21. Путешествие в фильм

Вот это хоромы у этого Асаба! Много про него говорят, это да, но такого даже и не ожидаешь.

Одна эта прихожая чего стоит. Потолки высоченные, метра четыре, а места столько, что тут запросто поместится наша с отцом квартира. И всё деревом обделано, и стулья мягкие, с высокими спинками, будто троны.

Мне, впрочем, сесть не предлагают. Охранники Асаба, откормленные рожи, знают, что я проститутка, и относятся так же. Хотя у них, поди, ко всем женщинам такое отношение.

Обыскивают они тщательно. Хотя на мне платье в обтяжку – где бы я что спрятала? Моё самое лучшее, между прочим. Но они, само собой, не обыскивают, а просто лапают меня бесплатно.

Мордоворот с бородавками на лысине водит лапами мне по голой ляжке, поднимается до самого паха, суёт руки под короткий подол. Остальные только ухмыляются. Если б можно было меня трахнуть, так и трахнули бы прямо здесь.

– Ничего такая, – говорит один другому. – Фигурка, глазища…

– Люблю таких, шоколадных. Конфетка.

Знали бы они, сколько у меня бывает клиентов за один вечер в клубе. А уж когда работала на улице…

– Чисто, – говорит бородавчатый, отступая. – Нет у неё ничего. Если только в манде не спрятала.

Они ржут, став ещё мерзче. Хотя, казалось бы, куда уж ещё. Прогоготавшись, остаются сидеть на местах. Двое у дверей не отходят, стоят там как два столба.

– Ну так я пойду, – киваю я на двери. – Сама найду, можете не провожать.

– Куда собралась? – спрашивает самый молодой, с нахальной моськой. – Господин Асаб сейчас занят. Подождёшь, пока он освободится.

И всё. И нет смысла им говорить, что мне встреча назначена. Что Асаб меня ждёт. Сидят и не собираются уступать место девушке.

Ну и ладно. Больно нужны мне их любезности. Постою.

Они начинают рыться у себя в телефонах. Телефоны дорогие, и одеты эти бугаи как настоящие денди – костюмчики, туфли, только галстуков не хватает. И все при пушках. А в телефоны уставились, будто подростки. Мужики всегда так делают, когда им становится скучно.

Если для мужика ты и секс-кукла, и домработница – скорее всего, он твой муж.

Я их как следует изучила, мужиков-то. Моя работа к тому располагает. С ними просто: знаешь одного-двух – знаешь их всех.

Есть в моей профессии такая штука – общественные работы. Это когда тебя вызывает на квартиру один мужик, ты приезжаешь – а там целая толпа горилл со стояками. Мне один раз так не повезло. Прискакала на квартиру к одному клиенту, а там целых пятеро на меня одну. Трахали всю ночь, отпустили только утром – и то потому, что просто перепились и заснули, натрахавшись. Сгребла я в горсть одежду, сумочку, и так голяком и выбежала на лестничную клетку. Оделась уже на ходу.

Так вот, они там разные были – и белые, и чёрные, и худые, и толстые, и с большими, и с маленькими. А все одинаковые. Все скоты.

И бывший мой сутенёр оказался не лучше – не приехал за мной, и ребят своих не послал, хотя они должны были страховать от таких подстав. Когда спросила, почему они так меня кинули, хотя берут деньги за защиту, получила кулаком в живот. Когда смогла снова нормально дышать, зареклась на них надеяться. И что-то у них спрашивать.

Да, берут деньги. Да, ни за что. А вот так – потому что могут. И ничего ты им не сделаешь, и не сбежишь от них. Потому что некуда.

Но они не совсем бездельники, это тоже надо признать. Был у меня такой случай: села к клиенту в машину, отъехали подальше, а он вместо того, чтобы снять штаны и дать мне поработать, достал нож и затолкал меня в багажник.

Вытащил меня уже в лесу. У двухэтажного коттеджа, аккуратненького такого. А внутри оказалось ещё шесть таких же бедняжек, как я. Все прикованы наручниками к трубе. И меня к ним прицепили.

А потом приказали нам работать. Разводили по комнатам, приказывали помыться и подкраситься, а потом пускали к нам клиентов. Я так поняла, брали с них недорого, а нам велели делать всё, что клиент скажет. Платить, конечно, не платили. И кормили чем попало.

Четыре дня я там провела. Чего только не было – и одна на двоих, и одна на троих, и две на одного, и много на много. И даже видео снимал кто-то. А ночью проснулась от того, что стреляют. Нашли меня сутенёр с ребятами. И всех нас оттуда вытащили – и меня, и остальных девчонок. А подонков этих там положили. Некоторые уже на полу остывали, когда я выходила. А некоторых живыми поймали.

Я так поняла, меня и остальных девочек взяла какая-то новая банда – «Восточный квартал», вроде так они себя называли. Они, видно, решили отжать в городе проституточный бизнес. Только зря они с Синдикатом связались.

Их потом на мосту вывесили. В их же квартале, чтоб остальным неповадно было. Все порубленные, изуродованные. Тех, что в коттедже том живы остались, запытали до смерти.

Это ещё история со счастливым концом. Бывает и по-другому. Как с Аишей.

Появился у нас как-то странный клиент. Мы его называли «синий мини-вэн» – он на таком ездил. Ходили о нём всякие слухи: вроде, приезжал как все, снимает тебя, а потом везёт далеко, дальше, чем следует. А когда ему говоришь, что так нельзя, он предлагает тебе больше деньги, чтобы поехать к нему домой. А если отказываешься, он отвозит тебя обратно, туда, где снял, а по дороге просит у тебя номер телефона – мол, хочет позвонить и встретиться уже без сутенёра. И что тогда он заплатит прямо тебе, и никто не узнает.

Вообще, не он один до такой схемы додумался. Предлагают такое, бывает. Но этот, по слухам, был какой-то стрёмный. Что-то, мол, с ним не то. И не надо давать ему свой телефон. И встречаться с ним не стоит.

Помню, как у меня сердце в пятки улетело, когда Аиша мне рассказала, как её снял какой-то мутноватый тип, что приглашал к себе домой, а потом отвёз обратно. Я сразу поняла – это он, «синий минивэн» этот. А ещё страшней мне стало, когда она ляпнула, что собирается ему позвонить и обслужить «мимо кассы».

Я ей сразу сказала – не думай даже. Сотри его телефон. А если увидишь его – зови сутенёра. А она упёрлась – нет, мол, поеду к нему. Деньги нужны, а обещает он немало.

Всегда она такая была, с самого детства. Как вобьёт себе в голову что-нибудь – так её не отговоришь, хоть весь язык себе оттрепи. Нагнёт голову как бык, смотрит на тебя исподлобья и твердит своё. И в тот раз так же получилось.

А через день она пропала. Была – и нету. И не поделаешь ничего. Реви, не реви, всё без толку.

Мужик этот странный ещё приезжал. Ездил, мразь, на нас поглядывал. Вытрясти бы из него всё, да только что ему сделаешь? Он же сильней.

Так уж устроен мир. Они – в машинах, оценивают нас, развалившись в креслах. Мы – на панели, выстроились в ряд. Какая из нас им понравится, такую и купят. И сделают что захотят.

Полиция на него всё же вышла – иной раз и копы на что-то сгодятся. Правда, им просто повезло. Точнее, одной из девочек повезло спастись от этого маньяка.

Она потом уже рассказала, как всё было.

Приехала она к нему: обычный дом за городом, частный, с садиком. Он ей сначала рассказывал, что он охотник, показал трофеи свои, ружья всякие. А потом наставил на неё пистолет. И заставил выпить какую-то дрянь, от которой она вырубилась.

Очнулась она уже в лесу. Голая, руки связаны, на глазах повязка. Этот урод сидел рядом – ждал, пока она придёт в себя. Ткнул её ружьём и сказал «беги».

Она рванула через лес. Натыкалась на деревья, падала. Он по ней стрелял, как будто она животное. У неё получилось кое-как стянуть повязку, и когда она стала хоть чуть-чуть видеть, то понеслась так, что ног не чуяла. А он всё не отставал.

Ей повезло, что она услышала машины и смекнула, что рядом дорога. Видно, этот урод не стал завозить её глубоко в лес – может, времени не было, а может, поленился в этот раз. Девчонка выскочила на дорогу прямо под колёса грузовика. Водитель её подобрал и отвёз прямо в участок.

Она и привела копов к дому этого скота. Только его там уже не было. Видно, собрался сразу и уехал. А когда полицейские прочесали лес, то нашли в неглубоких могилах семнадцать тел. Все девочки с панели. Все застрелены из охотничьего ружья. В одной из них опознали Аишу.

Та девочка, что спаслась, хотела нас предостеречь – потому всё нам и рассказала. А потом пошла к сутенёру и объявила, что бросает работу. Что, мол, с неё хватит – один раз чудом спаслась, второй раз испытывать судьбу ни к чему.

Отходили её так, что её потом месяц не видно было. А потом она вернулась на панель. Села на героин. Через год – смерть от передоза.

А урода этого так и не нашли. Он больше не показывался. Но до сих пор в каждой проезжающей машине я вижу его. И ничего не могу сделать.

А что я могу? Защитить подругу детства? Захотят – увезут и пристрелят в лесу. Об отце позаботиться? Ну разве что. Только на это у меня денег и хватает.

Но если всё получится… Если этот Куратор окажется не как все, а порядочным… Тогда – Америка. Там всё будет хорошо. Уж я-то знаю. Я жизнь повидала.

– Иди за мной, – бородавчатый мордоворот встаёт и направляется к дверям. Подпиравшая косяки парочка расступается, и мы вместе с бородавочником выходим к длинной террасе.

Вот это да. Колонны, лепнина, всё из белого камня, будто в церкви. Виден огромный двор с зелёной травкой, с оградками, с фонтанами. Королевский дворец, а не вилла. Красотища как в кино. Раскрыла я глаза, разинула рот, да так и шла за мордоворотом, пока он не привёл меня прозрачным дверям.

Внутри оказался бассейн метров на сто, наверно. Половина крыши стеклянная, поэтому светло, но совсем не жарко. Всё чистенькое, всё сверкает – иначе тут, видно, и быть не может.

На солнышке в шезлонге греется белый мужчина в плавках. Бородавочник подводит меня к нему.

– Это она, господин Асаб.

Мужчина кивает мордовороту, и тот, аж поклонившись, пятится назад и уходит. Мужчина пару секунд меня рассматривает. Я тоже гляжу на него.

Ухоженный. Чёрная бородка, тонкие усы. Тело как у атлета, сухое, ни грамма жира – сразу видно, следит за собой. Изящные черты лица, твёрдый взгляд. Настоящий аристократ.

– Меня зовут Габриэль Асаб, – говорит он.

Голос у него приятный. Я даже не сразу понимаю, что мне тоже надо представиться.

– Я Лисса Мисани.

– Садитесь, Лисса, – он изящным жестом указывает на пустой шезлонг напротив. Я сажусь, отчего-то сжав коленки. Моё лучшее платье теперь кажется мне безвкусным тряпьём.

– Вы хотели поговорить со мной, Лисса. Я бы сказал, даже настаивали на личной встрече.

– Да, простите, я… Мне пришлось так сделать, прошу извинить мою упёртость…

Мне так неудобно, что аж все слова из головы вылетели. Я набивалась к нему на встречу, словно он звезда кино. Он правда похож на актёра из самых лучших фильмов.

– Меня послал к вам один человек. У него есть для вас очень важное предложение.

– Почему вы не передали его через вашего начальника, господина Надиви?

– Мне сказали сказать… передать именно вам. Лично. Никто другой не должен знать.

– Субординацию следует соблюдать. Но раз уж вы здесь, Лисса – я вас слушаю.

– С вами хочет поговорить один очень важный человек.

Перестав ломать себе язык, я набираю номер и протягиваю Асабу свой телефон. Он смотрит на него с подозрением.

– Положите на стол, пожалуйста, – он кивает на прозрачный кофейный столик в метре от себя. – Включите громкую связь.

Тянутся гудки, отражаясь от воды. Куратор ответит. Я знаю, что ответит. Он обещал, а он как раз из тех немногих, кто всегда держит слово.

– Здравствуйте, господин Тодошевиц. Милош Тодошевиц, я ведь прав?

Асаб мрачнеет. Теперь он смотрит только на телефон.

– Вы ошиблись, – говорит он.

– Простите, но я не ошибаюсь. Но вам не о чем волноваться. И извините меня за бестактность. Я буду называть вас Габриэлем Асабом – насколько я знаю, после отъезда из родной Сербии вы предпочитаете это имя.

– Кто вы?

– Это не имеет значения. Время дорого, не будем тратить его на вопросы, которые мы не будем обсуждать. У меня для вас предложение.

Асаб глядит на меня. Глаза у него теперь холодные, как у змеи.

– Выйди, – говорит он.

– Сразу хочу оговорить один важный момент, – произносит голос из телефона. – Эта женщина под моей защитой. С ней ничего не должно случиться. Она важна для организации, которую я представляю.

От слов Куратора становится теплее на душе. Взгляд Асаба уже не так давит.

– Мы друг друга поняли, господин Асаб? – спрашивает Куратор. – Я могу продолжать?

– Я слушаю, – после паузы цедит Асаб.

– Я хотел бы перейти на сербский, – произносит Куратор. – Мне говорили, я вполне сносно владею вашим родным языком.

Асаб в ответ произносит короткое странное слово. Оно звучит утвердительно.

Куратор начинает говорить. Асаб слушает, изредка вставляя пару слов. Я ни слова не понимаю и только слушаю голос Куратора, этот его лёгкий акцент, благородный, от которого мне вспоминаются старые фильмы с Аленом Делоном.

Это голос из далёкой прекрасной страны. Там солнце, свет и никакой грязи. Все добрые, воспитанные, обходительные.

Я никогда не видела Куратора. Всегда только по телефону с ним говорила. Но он мне сразу понравился, ещё в самый первый наш разговор, когда он подтвердил всё, что обещала та женщина, что пришла ко мне в камеру, когда копы меня загребли за проституцию. Сказал, что вытащит меня, если я соглашусь работать на какое-то Агентство.

До сих пор не знаю, что это. И кто там ещё работает. Видно, секретная организация.

И потом он просто звонил мне и говорил, что делать. Лица его я никогда не видела, но часто представляла, как он выглядит: солидный и представительный мужчина, умеющий держаться с достоинством. С изысканными манерами, но без выпендрёжа. И он наверняка пахнет дорогим одеколоном, хорошим таким, ненавязчивым. И он обходительный с женщинами, и уважительный, и не унижает, и не ведёт себя как самец.

Наверно, их там много таких, в Америке. Или в Европе. Или где он там есть. Не важно – он обещал мне Америку. Если я буду делать, что он скажет.

– Спасибо за внимание, господин Асаб, – произносит Куратор уже на понятном языке. – Жду вашего решения.

Пищит сигнал, а потом становится тихо. Слышно, как вода плещется в бассейне. Асаб ещё долго сидит, молча уставившись перед собой. Он уже не улыбается.

– Ему нужно что-то передать? – спрашивая я несмело.

На лбу Асаба прорезается глубокая морщина. Он всё молчит, будто не услышал. Я не решаюсь спросить ещё раз.

Наконец он говорит:

– Передай ему, что я подумаю.

22. Искра и снеговик

Дорога пуста, хоть солнце едва прошло зенит, и погода прекрасная. Кирку легко вести машину. Уезжая из города, он всё поглядывал в зеркала заднего вида, высматривая полицейские авто, но сейчас там лишь длинная полоса шоссе. Похоже, угон седана, ставшего их с Райей добычей, правоохранителей не очень заинтересовал.

Вряд ли впереди будут посты дорожной полиции. Здесь больше не ездят. Мало кому хочется попасть туда, на границу Угенской провинции. Там сейчас горячая точка. То сепаратисты, то ревалийская армия устраивают диверсии, засылают вооружённые группы, проводят военные акции.

Идеальное место, чтобы незаметно ввезти в страну оружие. И чтобы передать его двум оперативникам.

В парке Кирк угнал серый седан с плохой сигнализацией, далеко не новый, но ухоженный. Двигатель работает исправно, машину мягко покачивает на ямах, нигде ничего не стучит. Бак почти полный. Хватит и туда, и обратно.

За окном под жгучим солнцем раскинулись прерии. Земля на обочине сухая как пыль, она поднимается за машиной и быстро оседает. В салоне свежо благодаря кондиционеру. Кирк включил его, как только они тронулись.

Райя скидывает сандалии и задирает босые ноги на приборную панель.

– Убери, пожалуйста, – говорит Кирк.

– Это ведь не твоя машина, – Райя глядит на него. – Какая тебе разница?

– Убери ноги, пожалуйста. Это… некрасиво.

Она возмущённо хмыкает, снимает ноги с торпеды и поджимает босую пятку под себя. Лёгкая юбка сползает, открыв внутреннюю сторону бедра до самых трусиков.

– Так тоже некрасиво? – заманчиво низким тоном спрашивает она, глянув на него из-под прикрытых век.

Кирк переводит взгляд на дорогу.

– Я тебя смущаю? – спрашивает она.

– Вот ещё, – хмыкает он.

– У тебя что, комплексы?

– У меня – воспитание. А у тебя?

Она вспыхивает, но ничего не отвечает, а потом быстрым движением выключает кондиционер.

– Жарко, – говорит Кирк.

– Люблю жару, – говорит Райя.

Кирку уже через минуту становится душно. Он смотрит на кнопку кондиционера, на Райю и открывает окно. Горячий пыльный ветер тут же задувает ему в ухо, он одними губами ругается и с раздражением поднимает стекло до середины. Райя смотрит в окно, делая вид, что ничего не замечает. На её губах играет едва заметная улыбка.

Кирк берёт себя в руки и делает над собой усилие, успокаивая мысли. Вспоминая годы в Гонконге, он считает вдохи и выдохи, стараясь дышать реже и глубже. «Ум спокоен, как озеро в ясный день», – повторяет он про себя. «Ум спокоен, как озеро в ясный день».

Сознание очищается. Раздражение впитывается в пыль на обочине.

– Я родился в Канаде, – спокойно говорит он. – А рос в Гонконге. Родители туда переехали из-за работы. Там в целом было хорошо, если бы не жара. Мне там всегда не хватало снега. А ты откуда?

– Отсюда. Почти. Из Алжира.

– Ты жила где-то ещё? Ты очень хорошо говоришь по-английски.

– Я посплю, – обрывает она.

Райя откидывает сиденье и ложится, раскинувшись настолько, насколько позволяет салон.

– Если захочешь, чтобы я тебя сменила, разбуди, – говорит она, не открывая глаз.

– Может, и разбужу. Мы приедем на место только к ночи.

Райя не отвечает. Она дышит ровно, её глаза под веками неподвижны.

Ведя машину, Кирк время от времени он смотрит на Райю, подолгу задерживая взгляд на её лице.

23. Тошнота

Снова аукцион. Наташа на балконе, сцена перед ней. В свете прожекторов девушка внизу беззащитна. Поднеся бинокль к глазам, Наташа-распорядительница рассматривает её оценивающим взглядом.

Наташа-на-сцене запрокидывает голову и, болезненно щурясь от света прожекторов, пытается рассмотреть девушку на балконе. Её лица не разобрать. Видно только, что у неё в руках бинокль.

За её спиной тёмный силуэт. Там мужчина в костюме, стоит в тени. Заметно только, что у него густые волосы. Всегда, когда она видела его, он выглядел так, будто только что вышел от лучшего парижского парикмахера.

Мужчина направляет руку Наташи-распорядительницы, и та подносит к губам микрофон. Он шепчет ей в ухо одно короткое слово, и она послушно повторяет:

– Продано.

Сжавшаяся на сцене Наташа-товар переводит взгляд на зал. Молчаливые люди в креслах смотрят вниз, на Наташу. У них всех одно лицо.

– Почему? – хрипят они в унисон. В ладони Наташи что-то тяжелеет, а когда она опускает глаза, то видит у себя в пальцах пистолет.

– Почему? – повторяют они. Наташа хочет ответить, но ей нечего сказать.

– Почему? – вопрошают мертвецы. Наташа поднимает руку, машинально целится и стреляет в Хаггарта. Слёзы текут по её щекам и капают с подбородка.

Она просыпается в слезах – уже в настоящих, не приснившихся – и долго сидит на кровати, прижав ладони к лицу и тяжело дыша. Ещё один кошмар. Теперь они снятся уже постоянно. Один и тот же сон, одни и те же лица.

Наташа встаёт и, не одевшись, идёт по вилле. Посреди большого зала постель, полная обнажённых тел. Женщины разные – белая, азиатка, мулатка. Среди них раскинулась чёрная фигура доктора Мабуши.

Сегодня Наташа не с ним. Но она бывала здесь уже много раз. Кажется правильным подойти и нырнуть в объятья атласных покрывал, к тёплым податливым телам. Кажется, что её место там.

Она провела здесь уже несколько дней. Невозможно сказать, сколько именно. Когда она пытается вспомнить, всё сливается в один калейдоскоп наслаждений, в бесконечную оргию и наркотический трип – всё вперемешку, всё сразу. Воспоминания обрывочные и все приторно-сладкие. От них становится тошно.

Всё так же, голой, она выходит на балкон. На воздухе холодно, вилла на скале, и от морского ветра зябко, но сейчас Наташе лучше так – холод хотя бы перебивает ощущение невидимой грязи на коже. Дремлют во мраке извилистые линии живых изгородей. В свете фонарей проплывают фигуры охранников. Кажется, будто их красные рубашки залиты кровью.

Наташа перепрыгивает через перила и босиком идёт по траве.

Ветер треплет ей волосы. Море шумит, волны разбиваются об утёс, близ которого доктор построил свою виллу. Наверное, скоро будет шторм.

Беседка на самом верху утёса, у обрыва. Ноги сами несут туда.

Внутри пахнет сигаретным дымом. Запах табака впитался в дерево навеса, его не выгоняет даже ветер. Доски под босыми пятками грязные, но незримая грязь на коже куда противней. Наташа кладёт ладони на перила, наклоняется и вглядывается в бушующую бездну.

Волны налетают на утёс, разбиваются в пену. В воде кружится тело мужчины, пробитое пулями. Его лицо Наташа различает даже отсюда.

– Я хотела выйти из-под контроля, – тихо говорит она мёртвому Хаггарту. – Хотела быть собой, чтобы никто не приказывал. А попала из одних рук в другие. По-другому что, не бывает?

Она зажмуривается, подаётся вперёд и теряет равновесие. Под ногами больше нет досок – она летит. Через мгновение она врежется в воду. И, наконец, очистится.

Кто-то усмехается за спиной. Распахнув глаза, Наташа понимает, что всё ещё стоит, схватившись за перила. Обернувшись, она видит охранника в красной рубашке. Он, не скрываясь, разглядывает её.

– Ещё одна, – он равнодушно кивает.

– Что? – спрашивает она, не узнавая собственный голос. – О чём вы?

– Да ни о чём, – он рассеянно машет рукой. – Просто это мой пост. Повадились убиваться на этой скале, будто других мест нет.

Он смотрит на Наташу с абсолютным равнодушием, как на красивую вещь. Его лицо всё больше кажется ей знакомым.

– Ладно, я пока там покурю. У вас это обычно быстро получается.

Он отворачивается и уходит. А Наташа наконец вспоминает, где именно его видела.

Сломанные уши, расплющенное лицо – тот самый, который заходил с обыском на яхту. Только тогда на нём была не красная рубашка, а полицейская форма. Наташа сползает на покрытый песком пол и сидит, обхватив колени и раскачиваясь.

Все те копы на яхте были подставными. На самом деле у Наташи тогда не было никакого выбора. Если бы она решила арестовать Мабуши, её бы убили прямо на яхте. Именно поэтому они с Мабуши и вышли тогда в море – чтобы она была у них в руках, чтобы ей некуда было деться. Чтобы не было свидетелей. Яхта просто отошла бы подальше от берега, и никто не увидел бы, как с борта сбросили в воду тело белой девушки двадцати трёх лет.

Может, её труп вынесло бы на берег так же, как тех, о ком потом пишут в местных новостях.

В самом деле, что происходит с теми, кто наскучил доктору? Не потому ли эта беседка стоит здесь? Из неё так удобно падать…

Доктор играл ею всё время. Вся свобода, которую он будто бы дал – ненастоящая. На самом деле она каждую секунду была в его руках. И сейчас тоже.

Наташа перегибается через перила – достаточно порыва ветра, чтобы полететь вниз. Спиной она чувствует невидимые нити, удерживающие её навесу. Нити в пальцах кукловодов.

Внутри разгорается злость – такая, что Наташе уже не холодно. Теперь она вся сгорает от внутреннего огня.

В одном из окон виллы зажигается свет – на втором этаже, в кабинете Мабуши. Видимо, доктор проснулся и решил поразмышлять среди ночи, отдохнуть от плотских утех.

Он всегда поступает так, как хочет. И все вокруг делают то, чего хочет он. А если они не согласны, от них можно избавиться. Так, гениальный доктор Мабуши?

Наташа переводит взгляд на охранника со сломанными ушами. Винтовка «Steyr AUG A3» на его плече знакома как старая подруга. Руки вдруг очень отчётливо вспоминают её вес. Плечо начинает зудеть, словно от отдачи.

Не только доктору Мабуши можно делать то, что хочется.