Текст книги "Живые пешки (СИ)"

Автор книги: Саша Мирра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Две фигуры несутся к длинной низкой постройке. Вслед за ними устремляется волна людей – восемь, десять, двенадцать. Агата сбивается со счёта.

Игра, сумасшедшая игра. Две фигуры только что оказались загнаны в угол.

***

Отстреливаясь на бегу, Кирк распахивает калитку в воротах длинной постройки, которую легко принять за конюшню. Райя запрыгивает внутрь, он врывается вслед за ней.

Оглядевшись, он понимает, что дела очень плохи.

Здесь негде укрыться – никаких перегородок, ничего, только полиэтиленовые занавески от пола до потолка, как в мясном цеху. Всё простреливается. Но снаружи закрепиться невозможно вообще.

– Сюда, – указав куда-то вперёд, Райя бежит вглубь помещения, где виден большой стол. Кирк спешит за ней.

Похолодев, он слышит, как впереди, в дальнем конце постройки, со стуком распахивается дверь.

***

Агата вздрагивает, когда после тишины в наушниках раздаётся гром нескольких очередей. А потом Райя резко и шумно выдыхает, будто её ударили в живот. А после начинает дышать часто и мелко, и это ещё страшней, чем выстрелы.

– Нас прижали, – почему-то сдавленно произносит Кирк.

– Я помогу! – выкрикивает Агата, вскакивая. – Что мне делать?!

Долгое молчание. Редкие хлопки выстрелов.

– Не надо, – Райя говорит странно, прерывисто, её трудно узнать. – Не надо, девочка.

– Мы справимся, – Кирк старается сказать как обычно, но слышно, что ему больно. – Не приходи за нами.

Агата крутится на месте, не зная, как поступить.

– Иди, девочка, – произносит Райя. – За нас не волнуйся.

***

Ей попали в живот – две, три пули, или больше; крови столько, что не понять. Сам Кирк получил в правую сторону груди, навылет через лёгкое. Дышать тяжело, что-то свистит и булькает в груди на каждом вдохе. Во рту противный медный привкус.

Они не спешат заходить. Кирк осадил их очередью, когда тащил Райю за стол с того места, где она упала. Стол оказался хороший, надёжный – рубочная столешница на кирпичном постаменте. Но скоро те, что снаружи, организуются, войдут сюда с обеих сторон, и тогда никакое укрытие уже не спасёт.

Кирк держит голову Райи у себя на коленях. Она чуть слышно постанывает, прижимая руки к животу, и глядит перед собой. Её глаза стекленеют.

Кирк, закашлявшись, выплёвывает кровавый сгусток.

– Смотри на меня, – он поворачивает её лицо к себе. – Ты не одна. Ты со мной. Я никуда не уйду.

Она находит его взглядом, пытается что-то сказать и не может. Ему вдруг становится тоскливо и одиноко, так одиноко, как было всего раз в жизни, в разрушенном Тринидаде.

Может, он так оттуда и не вышел. Просто был достаточно силён, чтобы не замечать, что всегда был один. Что всё ещё идёт по разбитым улицам.

– Смотри, что у меня есть.

Он лезет в карман и достаёт гранату. Через боль сжав её в руке, вынимает тонкое проволочное колечко чеки и протягивает Райе.

– Ты выйдешь за меня?

Она слабо улыбается. Потом тянется, пытаясь взять кольцо. Он помогает ей надеть чеку на палец.

– Вот так, – он достаёт вторую гранату. – А это для меня.

Она неловко натягивает второе колечко ему на палец, а потом с неожиданной силой тянет его за руку. Он вкладывает гранату ей в ладонь, и она сжимает ему пальцы, и её рука горячая и живая. Они смотрят друг другу в глаза, и от её взгляда Кирку становится очень спокойно.

Она здесь. Он не один. Они будут вместе в самом конце.

Двери распахиваются с обоих сторон конюшни. Приближается топот множества ног.

– Пока смерть не разлучит нас, – говорит Кирк.

– Пока… смерть не разлучит… – хрипит Райя, разжимая ладонь.

Два взрыва сливаются в один.

***

Связь обрывается одновременно со вспышкой внизу. В ушах у Агаты что-то звенит – то ли грохот, то ли тишина. Она не знает, что страшнее.

Никакая это не игра. Не шахматная и не шпионская. Здесь умирают по-настоящему. И если её, девочку Агату, схватят, всё, что с ней сделают, тоже сделают по-настоящему.

Затылок ломит так, будто в волосы вцепилась железная рука. В голове не остаётся ни одной мысли.

Агата запрыгивает за руль, заводит двигатель, едва не сломав ключ, разворачивается и уезжает.

В аэропорт. Бежать. Сейчас в поместье неразбериха, Синдикату будет не до слежки за аэропортом. Есть шанс улететь отсюда подальше.

Страх ворочается в животе. Вода затекает в горло, заставляя хватать воздух раскрытым ртом. Становится невыносимо противно.

«Нельзя всё время бояться, девочка», – беззвучно говорит Райя.

Глаза Валери в зеркале. Она смотрит с заднего сиденья. Её ладонь очень тёплая.

«Ты такая молодая, солнышко».

Агата ударяет по тормозам. Не давая себе времени передумать, хватает пистолет, выходит из машины и идёт назад. К поместью.

Пистолет неудобный и очень тяжёлый. От него дрожит и немеет кисть. Стиснув зубы, Агата увереннее перехватывает рукоятку.

С каждым шагом рука дрожит всё меньше.

39. Эндшпиль (часть 2)

В уединённом алькове музыка гремит ещё громче, чем в основном помещении. Тимо и Галеви врываются туда одновременно.

Парень, развлекающийся с тремя девочками, смотрит на них сначала с удивлением, а потом с ужасом, увидев направленные на него автоматы.

Бандиты поливают свинцом и его, и проституток. Музыка обрывается, когда пули разносят стереосистему.

– С этим всё, – говорит их Галеви, разглядывая кровавые брызги на своём белом пиджаке. – Других тут не осталось.

– Ещё один остался, – говорит Тимо. – Асаб.

Галеви, подумав, кивает.

– Всё равно он мне никогда не нравился.

Оставив за собой окровавленные тела и летающий в воздухе пух, они выходят и отправляются в обеденный зал.

***

Наконец-то всё стихло. Девчонки все забились по углам, под столы, за стойки. Я спряталась заранее. Как тут начали стрелять, я думала сбежать отсюда совсем, да только высунуться страшно было. Все палили во всех, разнесли всё напрочь. Теперь те двое, что остались в живых, ушли.

Что делать, что делать? Откуда я знаю, что делать? Я-то всегда плыла по течению. Куда жизнь развернёт, туда и пойду.

Америка. Уехать туда с отцом. Вот чего я хочу.

И ещё хочу, чтобы ни с кем такого не случилось, как с Джен.

Вот у этого, который на полу лежит, пистолет остался. Ему-то он уже без надобности. Блядь, стрелять никогда не стреляла, но всё когда-нибудь бывает в первый раз.

Страшно так, что ноги не идут. Но надо. Надо пустить ему пулю в башку. А потом – Америка. Если повезёт.

Прости, пап. Прости, если что.

***

Тимо и Галеви останавливаются у дверей обеденного зала и оглядывают своих людей. После бойни в дискозале в их распоряжении осталось всего трое, но все хорошо вооруженные и матёрые.

– Сначала сделаем вид, что верны Асабу, – говорит Тимо.

– Он и не поймёт, как сыграет в ящик, – скалится Галеви.

С пистолетами наготове они входят в обеденный зал.

Здесь всё совсем не так, как было вначале. Стены в дырах от пуль. Окна выбиты, некоторые столы перевёрнуты – похоже, за ними пытались прятаться. Пол усыпан отбитой штукатуркой, стеклом и осколками посуды.

И здесь повсюду тела. У стен, на полу, везде. Их так много, что может показаться, что тут полегла половина Синдиката.

Асаб сидит у камина, протянув ладони к огню. Рядом с ним трое головорезов с усталыми лицами и потухшими глазами. Услышав вошедших, Асаб поворачивается.

– Добрый вечер, – произносит он.

Он светски доброжелателен, словно хозяин, принимающий гостей. В зале, полном трупов, от этого становится жутко.

– Что здесь случилось, Асаб? – спрашивает Тимо, изображая изумление.

Асаб разводит руками.

– Некоторые люди решили, что имеют право встать во главе нашей организации. Не знаю, с чего это взбрело им в голову. На моё место они явно не годились.

– Подумать только, какие сволочи, – Галеви качает головой, поглядывая на Тимо, на своих людей и на охранников Асаба.

– Больше, чем нелояльность, меня удручает их глупость, – говорит Асаб. – Ведь я вижу людей насквозь. Вижу, какие они на самом деле. А эти оказались настолько тупыми, что думали, будто я не разгляжу их намерений.

Он внимательно смотрит на Тимо и Галеви.

– Вы тоже не очень умные, – говорит он.

Все начинают палить одновременно. Кто-то падает сразу. Галеви бросается за стол, отстреливаясь на ходу. В суматохе непонятно, кто убит, кто жив и кто где – как всегда бывает в уличной перестрелке. Все выпускают друг в друга град пуль, носятся и орут. Потом всё стихает так же внезапно, как началось.

Галеви привстаёт из-за стола и осматривается. Трое охранников Асаба лежат почти там же, где и были. Их с Тимо люди тоже на полу, ни один не двигается. Самого Асаба не видно.

Повернувшись, Галеви успевает увидеть Тимо, укрывшегося за постаментом у входа, и заметить, как у того расширяются глаза – а потом прямо перед ним из ниоткуда вырастает Асаб.

Галеви не успевает ничего сделать. Асаб хватает его за горло, одной рукой заваливает его на стол, другой берёт нож и с размаха вонзает его Галеви в пах.

Галеви заходится в крике, хватаясь за промежность. Белые брюки страшно алеют там, внизу. Невыносимо больно. Сползая со стола, он успевает увидеть, как Тимо в ужасе удирает из зала. Асаб провожает его взглядом и поворачивается к Галеви.

– Тебе стоит меня поблагодарить за то, что у тебя больше нет члена. Может, хотя бы теперь ты начнёшь думать головой.

Галеви пытается ползти на четвереньках. Кровь хлещет из рассечённых гениталий. От каждого движения ещё больнее.

Асаб идёт за ним.

– Я только что оказал всему миру услугу. Кретины вроде тебя не должны размножаться. Ползи, таракан.

Галеви ничего не соображает от боли и страха. Он понимает только, что Асаб не даст ему уйти, но вопреки всему ползёт, бессмысленно и мучительно.

– Ты думал занять моё место? – спрашивает Асаб откуда-то сверху. – Представлял себя во главе Синдиката? С твоей-то рожей? Так не пойдёт.

Он хватает Галеви за горло и закидывает на стол. Он сильный, сильнее, чем можно было бы подумать. Придавив Галеви левой рукой к столу, Асаб правой заносит над ним нож.

– Позволь, я приведу твою внешность в соответствие твоей сути.

Он машет ножом, полосуя Галеви лицо. Крики превращаются в бульканье, когда лезвие рассекает бандиту глотку.

***

Девчонка с пистолетом идёт впереди меня. Непонятно, откуда она взялась, но её точно здесь не было раньше. Все девочки тут едва одеты, а на ней шорты, кроссовки и курточка. И она не из охраны Асаба, там одни мужики.

Значит, она пришла сюда по его душу. Надо за ней проследить. Может, подвернётся удобный случай.

На лужайке перед домом теперь тихо. Когда я глядела сюда через окно, тут все носились с автоматами, а теперь одни тела виднеются. Нигде никакого движения. Только девчонка эта шагает прямо под фонарями, не прячась, будто ничего не соображает. Так бывает от страха. Со мной такое бывало.

Я крадусь за ней в тени. Пока что она ни разу не обернулась и меня будто бы не заметила.

Какой-то мужик появляется из-за кустов. Он на ходу шатается, хлопая себя по голове, будто ему в ухо попала вода. Заметив девчонку, глядит на неё дурными глазами, поднимает пистолет, а потом вдруг вздрагивает и падает как подкошенный. Откуда-то доносится хлёсткий звук, будто плёткой щёлкнули.

Девчонка вертит головой, тоже пытаясь понять, откуда прилетела пуля.

Я вдруг чувствую, что я как на ладони. Что кто-то наблюдает за мной.

Грохнув дверью, из той самой гнусной конюшни вываливается человек, тут же падает и ползёт на четвереньках, мотая головой. Далеко уползти не успевает. Щёлк – и он валится лицом вниз.

Я только сейчас понимаю, что почти все тела тут лежат по одной линии – и начинается она от конюшни. Похоже, они выходили, делали несколько шагов, а потом щёлкала винтовка. Их всех забрала та самая смерть, которая сидит где-то тут, в темноте.

Она и за мной сейчас следит. И за девчонкой. Но нас почему-то не трогает.

Девчонка впереди вся трясётся, но идёт. Смотрит она только вперёд.

***

Тимо выбегает из зала. Крики несутся ему вслед. Асаб оказался страшен. С ним невозможно справиться.

У него внутри сидит сам дьявол и творит его руками дьявольские дела. Отбросив все планы главенства в Синдикате, Тимо думает только о том, как бы убраться отсюда подальше.

С этой мыслью он выскакивает за угол и натыкается на девчонку. Та глядит на него огромными испуганными глазами и вскидывает пистолет с глушителем.

«Стой, я хочу просто уйти!» – пытается крикнуть Тимо, но получает три пули в грудь раньше, чем успевает что-то сказать.

***

Агата узнаёт его сразу же, как входит в зал. Его аристократическое лицо сейчас в каплях крови, руки алые по локоть. Оторвавшись от тела, которое он кромсал на столе, Асаб поворачивается к Агате, заглядывает ей в глаза, и она чувствует себя так, будто в лесу наткнулась на дикого льва.

Она успевает выстрелить дважды и оба раза промахивается. Он быстрый и ловкий. Он уже рядом. В его руке нож.

Асаб бросает её спиной на стол, сдавливает горло и наваливается, не давая пошевелиться.

– Вы все уродливы внутри, – говорит он. – Твоё красивое лицо – обман. Я вижу. Сейчас я сделаю тебя такой, какая ты есть на самом деле.

Он заносит над ней нож. Агата дёргается и хрипит, пытаясь освободиться.

Гремит выстрел. Асаб вздрагивает, его разворачивает, и он отпускает Агату.

Темнокожая девушка в откровенном наряде неумело держит пистолет, целясь в Асаба и готовясь выстрелить ещё раз. Пригнувшись, Асаб здоровой рукой направляет на неё отнятый у Агаты пистолет.

Они стреляют друг в друга одновременно. Она промахивается, он попадает ей в грудь. Девушка падает как сбитая кегля.

Асаб разворачивается к Агате.

Она вскакивает со стола так, будто её подбросило пружиной. Схватив руку с пистолетом, она проводит приём так же быстро и чётко, как на тренировках – уход с линии атаки, захват, удар ногой в нижние рёбра. Пистолет выпадает из выкрученной руки, но вместо того, чтобы упасть, Асаб выпрямляется и наотмашь бьёт Агату раненой рукой в лицо.

Она закрывается, но он очень силён. Он осыпает её ударами так, будто у него не прострелено плечо, и лупит так сильно, что ей тяжело устоять на ногах, а голова, хоть и закрытая руками, всё равно плывёт. Удары врезаются в тело со всех сторон, и Агата может только защищаться, отступать, пытаясь сориентироваться, а он избивает её как боксёрский мешок.

Внезапно град ударов прекращается. Агата обнаруживает, что стоит у камина, а Асаб в двух шагах от неё. Пистолет в его руке целит ей в грудь.

Сухой щелчок. Потом ещё один, и ещё – боёк молотит пустоту в патроннике.

Агата выхватывает из камина кочергу, одним прыжком оказывается рядом с Асабом и с размаха бьёт его по голове. Стальной прут врезается ему в висок и бросает его на пол.

Не давая ему встать, Агата лупит его кочергой. Она не останавливается даже тогда, когда он уже перестаёт закрываться руками, и наносит удар за ударом, вкладываясь всем телом. Только когда от его лица остаётся сплошное кровавое месиво, Агата бросает кочергу.

Минуту она пытается отдышаться, упершись руками в колени. Перед глазами всё плывёт. Лицо с левой стороны онемело. Тело странно деревенеет.

Голова Асаба напоминает разбившийся арбуз. Из багровой каши страшно торчат осколки черепа. Рядом с месивом валяется целое глазное яблоко.

– Пешка берёт короля, – без выражения произносит Агата.

Нет никакого чувства победы. Агата заставляет себя улыбнуться, как улыбалась на соревнованиях – но не чувствует ничего, кроме усталости. Только что произнесённая фраза сразу кажется глупой.

Она отворачивается и, пошатываясь, идёт к девушке.

Девушка мертва. Замершие глаза смотрят в потолок. Наклонившись, Агата закрывает ей веки и несколько секунд вглядывается в лицо, но не может вспомнить, видела ли её раньше. Агате отчего-то очень хочется узнать, как её звали.

Если бы не она, ничего бы не получилось. Если бы не она, Агаты уже не было бы в живых. Но, так или иначе, дело сделано. Агата истерично усмехается и удивляется звуку собственного голоса.

Надо уходить.

Агата встаёт, и у неё на мгновение кружится голова, а потом она вдруг обнаруживает, что лежит на полу. Она не понимает, почему и как упала. Кажется, будто прошла не секунда, а намного больше – так бывает, если собираешься прилечь на минутку и засыпаешь на час. Не вставая, Агата заторможенно оглядывает себя.

Левая нога в крови. Алая дорожка поднимается к бедру, тянется куда-то выше. Отведя полу куртки, Агата обнаруживает, что майка вся пропиталась кровью, а прямо посреди огромного влажного пятна узкий сочащийся разрез. Она не помнит, когда Асаб успел ударить её ножом.

Приходится постараться, чтобы встать на ноги. Шатаясь и зажимая рану, Агата выходит из зала наружу.

Перед глазами всё плывёт, голова гудит как при сотрясении мозга. По ноге течёт кровь. Освещённый сад кажется нереально ярким и чётким, будто на видео, в котором кто-то выкрутил контрастность. Картинка перед глазами заваливается, и Агата снова падает.

Трава под щекой очень мягкая. Перевернувшись на спину, Агата лежит, открывая и закрывая глаза. Почти не больно, боль отступает и становится похожей на сон. Перед глазами звёздное небо. На нём всё увереннее проступают отсветы пожара. Уже не важно, почему он начался. Агата понимает, что скоро уснёт, и она совсем не против.

Небо движется. Звёзды проплывают над Агатой, а она лежит, не шевелясь и не чувствуя собственного тела.

Постепенно становится ясно, что самом деле это движется сама Агата – её кто-то куда-то тянет. Наверное, в вечный сон. Наверное, там лучше.

Кто-то затаскивает её на заднее сиденье машины. Хлопает по щекам, мешая уснуть. Агата не видит, кто это. Под покачивание машины она проваливается в темноту.

***

Белый свет. Фигура в светлых одеждах приближается. Агата вспоминает сон о жутком поместье, полном мертвецов, страшного человека с разбитой головой, и радуется, что это всё лишь приснилось.

– Всё хорошо, – говорит мужчина в белом. – Операция прошла успешно, вашей жизни ничто не угрожает.

Агата только теперь осознаёт, что она в больнице, а над ней стоит врач.

– С вами хочет поговорить один человек, – врач оглядывается через плечо. – Я сказал ему, что вам нужен покой, но он очень настаивает.

Он исчезает. Слышатся шаги, и над Агатой возникает мужское лицо, энергичное и спортивное. На секунду ей кажется, что это Кирк, и к горлу подкатывает от того, что его здесь быть не может.

– Я капитан Стенли Фергюсон, Интерпол, – он демонстрирует удостоверение. – Мне сообщили, что вы были в поместье Габриэля Асаба, когда там случился пожар.

– Кто вам это сказал? – спрашивает Агата, и хриплый от долгого молчания голос звучит как чужой.

– Женщина, пожелавшая остаться неизвестной. Видимо, она и привезла вас сюда. Вы её знаете?

Агата хмурится, тщательно подбирая слова.

– Я не знаю, как её зовут.

– Вы готовы рассказать мне, что произошло?

– Не сейчас. Я очень хочу отдохнуть. Простите.

Фергюсон кивает, с честной досадой поджав губы. Взглянув на Агату, он тут же смягчается.

– Извините. Иногда я слишком многого требую. Отдыхайте.

Выходя, он останавливается в дверях палаты.

– Вас охраняют двое моих сотрудников. Просто чтобы вам было спокойнее. Поправляйтесь.

Он тихо закрывает за собой дверь. Оставшись в одиночестве, Агата некоторое время думает о незнакомке из церкви, а потом плавно погружается в сон.

О том, что делать дальше, можно подумать и завтра.

40. Прощание в Париже

Утро выдалось солнечное. День, похоже, будет тёплым. В этом году в Париже очень мягкая осень – как раз такая, какую он любит.

Откинувшись в плетёном кресле, уже не Куратор, а главный аналитик Питер Бейли поправляет пальто и оглядывает пустынные поутру улицы. Всё как всегда. Привычное кафе, любимый кофе. Скоро официант принесёт газету. Только Питер теперь перешёл на другую должность.

В первые дни труднее всего было перестать именовать себя Куратором.

Очень жаль, что Ревалийская операция всё же провалилась. Это был бы триумф. Он показал бы всем, чего стоит. А теперь Синдикат распался на отдельные банды, которые сейчас добивает Интерпол вместе с ревалийской полицией, в отсутствие взяток решившей вспомнить про закон. ЦРУ там теперь не с кем работать. И к Агентству Американская разведка стала относиться куда прохладнее, чем раньше.

А Питер Бейли потерял должность, дававшую ему невидимую власть, струящуюся между пальцами.

Питер вдыхает прохладный парижский воздух и делает глоток восхитительного кофе, наслаждаясь контрастом температур. По крайней мере, уж это у него никто не отнимет.

– Ваша газета, – произносит женский голос.

Свёрнутая пополам газета ложится на стол перед Питером со странным стуком. В неё завёрнуто что-то тяжёлое, металлическое. Девушка садится в кресло напротив.

– Добрый день, Наташа, – говорит Питер, стараясь не выдать удивления. Это требует немалых усилий.

Она изменилась. С событий в Ревалии прошло чуть меньше двух месяцев, но Наташа Николаева будто стала старше лет на пять. Изменилось не лицо – взгляд стал другим. Она теперь мало похожа на девушку, пошедшую служить во благо.

Теперь на Питера смотрят глаза убийцы.

Пешка дошла до последней линии и превратилась в фигуру.

– Значит, вы уже не куратор, – говорит она. – Просто аналитик, да? Агентство не прощает провалов.

Нет смысла спрашивать, откуда она это знает. Сейчас нужно очень осторожно подбирать слова. Газета и то, что в ней, очень сильно повышают ставки.

– У работы аналитика свои плюсы, – говорит Питер. – Больше свободного времени.

– И меньше охраны.

У неё на руках замшевые перчатки. Сейчас для них ещё слишком тепло. Правую ладонь она держит на предмете внутри газеты. Можно уже не строить догадок – там пистолет.

– Должен отметить, ты хорошо осведомлена о том, что происходит в Ревалии. И в Агентстве.

– У Мабуши было много знакомых. И все их контакты попали мне в руки. Оказалось, мне есть, что им предложить. За свои услуги я получаю от них нужную мне информацию.

– И здесь ты тоже… по работе? – спрашивает Питер, бросив взгляд на руку Наташи, лежащую на прикрытом пистолете.

– Нет. Здесь у меня личное дело. – она смотрит ему прямо в глаза. – Я давно хотела сюда приехать.

Питер старается сохранять невозмутимость. Украдкой он поглядывает по сторонам, но официант куда-то пропал, а редкие прохожие не обращают внимания на пару за столиком кафе.

– Я могу восстановить тебя в Агентстве, – говорит Питер. – Ты оказалась очень результативной сотрудницей, и нам…

– Чтобы я опять стала пешкой в ваших играх? Нет, спасибо. Теперь я поступаю так, как сама хочу.

– Никто не заставлял тебя делать всё то, что ты натворила в Ревалии.

– Вы приказали мне, – её голос сухой и ровный. – Вы сделали из меня шлюху, преступницу и наркоманку. И вы предали тех, кто вам доверял.

– Я обязан был так поступить! – с нажимом произносит Питер. – Я действовал в интересах государственной службы. Ты бы знала, что ещё мне приходилось делать. И за всё это я несу ответственность. И не горжусь этим. Думаешь, я спокойно сплю по ночам? Если бы.

Питер ещё в детстве научился лгать так, что ему верили в девяноста девяти случаях из ста. Он всегда мог понять результат по лицам тех, кому лгал. Сейчас он видит, что Наташа ему не верит.

– Вы приказали мне, – повторяет она. – А я тогда выполняла приказы. Но теперь уже нет. В каком-то смысле вы подарили мне свободу воли. Спасибо.

Она встаёт, оставив газету на столе. Питер тихо вздыхает с облегчением.

Она всё же передумала. Она не станет. Наверное, он ей ещё нужен. Или сработала женская сентиментальность – не важно. Главное, что она встала и сейчас уйдёт.

– Я тоже кое-что подарю вам на прощанье, – произносит Наташа. – Освобождение от ответственности.

Её рука быстра как змея. Она жмёт на спусковой крючок, и вложенный в газету пистолет посылает пулю в сердце Питера Бейли, бывшего Куратора. Перегнувшись через стол, Наташа впивается губами ему в губы, заглушая предсмертный хрип. Свободной рукой она обнимает его за шею, гася слабые конвульсии.

Когда он затихает, Наташа проводит ему по груди, аккуратно прикрыв окровавленную рубашку бортом пальто. Уходя, она оглядывается. Мужчина сидит за столиком, склонив голову. Он похож на глубоко опечаленного человека, глядящего перед собой невидящим взором.

Никто ничего не заметил. Для окружающих всё выглядело как расставание двух влюблённых с долгим и грустным прошлым. Ускоряя шаг, Наташа уходит всё дальше и пропадает на осенних улицах, растворившись в прозрачном утреннем воздухе.