Текст книги "Живые пешки (СИ)"

Автор книги: Саша Мирра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Нравятся мне, когда девочки умеют просто ловить кайф без задней мысли, – говорит он.

Он хлопает её по заду, сжимает ей ягодицу, увлекая за собой вглубь дома. Притворно ойкнув, она идёт рядом, прижимаясь к его бедру.

Можно ведь позволить себе и ещё немного удовольствия.

Бассейн большой, почти как в спортивном комплексе. Сквозь затемнённую крышу видно небо. Здесь светло, гулким эхом разносятся шлепки босых пяток по тёплому кафелю.

Надиви ныряет и плывёт, вздымая воду мощными гребками. Плывёт он немного странно, не разжимая кулаков.

Агата рыбкой бросается в воду и устремляется за ним, наслаждаясь тем, как прохладная вода остужает разгорячённую кожу.

Надиви садится на бортик, свесив ноги в воду. Агате вдруг нестерпимо хочется его ещё раз, да так, что между ног всё начинает пульсировать.

Она подплывает к нему, игриво смотрит то ему в глаза, то на его мужскую гордость. Надиви разводит колени пошире, и она обхватывает его за бёдра, болтая ногами в воде. Она целует его живот, пах, подбирается к его достоинству всё ближе, поглядывая ему в лицо.

Его взгляд вдруг становится жёстким. На губах появляется издевательская ухмылка. Он протягивает Агате кулак и медленно разжимает пальцы.

На его ладони россыпь маленьких камер, которые так легко спрятать в чужом доме.

Она хочет отпрянуть, но он резко сдавливает ей голову бёдрами. Оттолкнувшись, он спрыгивает в воду, сталкивая Агату и утаскивая вместе с собой на дно. Зажав её голову, он не даёт ей всплыть. Она барахтается, пытаясь достать его ногой по голове, но только бьётся коленями и ступнями о бортик.

В глазах темнеет. Лёгкие жжёт. Невозможно вырваться из стальной хватки бёдер.

И вдруг Агата освобождается. Инстинктивно бросается прочь, отчаянно загребая воду руками, оглядываясь и ничего не видя из-за брызг. И когда она уже верит, что ей удастся выскочить из бассейна, убежать, тяжёлая рука вцепляется ей в волосы, приподнимает и с размаха опускает в воду.

Он держит её под водой. Она не видит его – он где-то за её спиной. Она барахтается, но он слишком сильный, намного сильнее её – он удерживает её всего одной рукой, а она только и может, что сучить ногами, вцепившись в его кисть обеими руками, чтобы он не выдрал ей волосы. Когда она уже уверена, что сейчас задохнётся, её тянет её наверх. Она жадно хватает ртом воздух, и он снова топит её.

Борьба, подступающее удушье – и он опять вытягивает её на поверхность, даёт вдохнуть и вталкивает в воду. Всё повторяется несколько раз, а потом он, остервенев, рвёт её за волосы, так что она запрокидывается назад, и после рывком шарахает её головой в воду, а потом ещё и ещё, и ещё – так котёнка тыкают носом в молоко. Он яростно лупит её об воду, треплет словно куклу, а она захлёбывается, уже ничего не видя и не понимая, где верх, где низ.

Постепенно Агата понимает, что бешеные рывки прекратились. Она висит на его руке, вцепившись в его запястье, а он крепко держит её за волосы. Агата жадно дышит и кашляет от попавшей в горло воды. У неё уже нет сил бороться.

– Не вздумай сопротивляться, сучка, – шипит он ей в ухо. – Пойдём-ка в спальню.

Он выбирается из бассейна и вытаскивает её, грубо толкнув на пол. Агата всё ещё кашляет, пытаясь прийти в себя, но он не даёт отдышаться, хватает за шею и тащит за собой.

Его руки словно клещи. Агате едва удаётся дышать. В глазах темнеет, мелькают ступеньки, когда он ведёт её наверх.

Он толкает её на кровать лицом вниз, садится сверху и заставляет завести руки за спину. Что-то щёлкает. Запястья сдавливают кольца наручников.

– Так и лежи. Перевернёшься – убью.

Он отходит и что-то делает рядом с кроватью.

– Ты из Интерпола, да, тварь? – спрашивает он. – Вы что-то часто стали вставлять нам палки в колёса. Ну а теперь я тебе буду вставлять, – он гадко усмехается. – И в этот раз приятно не будет.

Повернув голову, Агата краем глаза видит у кровати установленную на штативе видеокамеру – похоже, она уже стояла здесь с самого начала.

– Любишь камеры, да? – спрашивает он, ухмыляясь. – Сейчас ты станешь звездой экрана. Хоть и ненадолго.

Вынув из ящика тюбик лубриканта, Надиви приближается к Агате.

Он наваливается, не давая пошевелиться, и коленями разводит ей ноги. Она чувствует, как ей между ягодиц льётся густая маслянистая жидкость.

Член упирается Агате в зад и грубо втискивается внутрь. Агата обещает себе не кричать, но он такой огромный, что она вопит в голос. Надиви мерзко смеётся, насилуя её.

Это продолжается очень долго. Кровать сотрясается от мощных толчков. Сквозь слёзы Агата видит красный огонёк работающей камеры.

***

Куратор отводит взгляд от экрана и устало потирает шею. Нужно сделать перерыв. Как бы там ни было, не стоит столько работать. Себя следует уважать.

Он переодевается в неброский, но дорогой костюм и выходит на улицу. В кафе за углом в этот час почти никого, и сегодня там тоже немноголюдно. Куратор садится за любимый столик, и официант тут же спешит к нему. Сделав заказ, он берёт оставленную официантом свежую газету и пробегает взглядом заголовки.

«Совет безопасности ООН выразил обеспокоенность ситуацией в Ревалии». «Сепаратисты не одни». «Слова поддержки ревалийским борцам за свободу».

Куратор оглядывает улицу. Тихо, как и бывает в ленивый будничный полдень. Проходящая мимо женщина ловит его взгляд и улыбается ему. Он отвечает ей вежливой улыбкой и возвращается к чтению.

Бумажная, настоящая газета по-прежнему приятнее веб-страниц и электронных документов. Похоже, с возрастом менять привычки всё труднее.

Официант приносит кофе и круассаны. Куратор откладывает газету и делает неторопливый глоток, смакуя напиток. Как и всегда, кофе здесь чудесный.

***

Когда он наконец слезает с неё, Агата лежит, не шевелясь и тихо всхлипывая. Это продолжалось долго. Больно до оцепенения. Агате больше всего хочется уснуть, а проснувшись, понять, что это был всего лишь кошмар.

Надиви садится на кровати и вытирает ладонью потное лицо. Поводив мутным взглядом, он встаёт, пошатываясь, идёт к камере и выключает её.

То, что будет дальше, он снимать не хочет.

Агата переворачивается на спину и скованными руками подтягивает под себя тюбик с лубрикантом. Колпачок открыт, жидкость выдавливается легко. Стараясь поменьше шевелиться, Агата размазывает её по правому запястью.

Надиви залезает на кровать и встаёт над Агатой в полный рост. Его взгляд не сулит ничего хорошего.

– Игры кончились. Пора спать, сука.

Глаза похотливой мрази превращаются в глаза убийцы. Агата, уже не скрываясь, ёрзает и рвётся. Она чувствует, как с её правого запястья слезает кожа.

Надиви наклоняется к ней и тянется к её шее.

Извернувшись, Агата выдёргивает правую руку из кольца наручников и изо всех сил бьёт ребром ладони ему между ног, прямо по болтающейся мошонке. Удар такой сильный, что обмякший конец подскакивает.

Надиви сдавленно вякает и содрогается всем телом. Агата пытается вскочить, но он быстро приходит в себя и хватает её за горло одной рукой – другую он не может отнять от отбитых яиц – и вжимает Агату в матрас.

Схватив его за предплечье, Агата подтягивает под себя ноги, сжимается в клубок, а потом резко вытягивается, сдавив бёдрами его шею, и вместе с собой заваливает его на бок, туда, где у него нет никакой точки опоры. Перевернувшись, она садится на него сверху. Его голова зажата у неё между ног.

Размахнувшись, Агата изо всех сил лупит его кулаком в лицо.

На тренировках после такого захвата с переворотом следовал чисто формальный добивающий удар, всего один. Но сейчас Агата молотит противника с таким остервенением, что кровь из его расквашенного носа брызжет ей на бёдра.

Опомнившись, она вскакивает и бросается прочь от кровати. Тяжёлая рука ложится ей на плечо, и она заученно разворачивается, сбрасывая хват, успевает увидеть осоловелые глаза и, не думая, с разворота бьёт его ногой в лицо, попав точно в челюсть. Надиви падает обратно на кровать.

Агата кидается к камере и начинает снимать её со штатива. Руки не слушаются, никак не получается разобраться с креплением. За спиной грохает что-то тяжёлое, и Агата подскакивает на месте, готовая бежать – но, развернувшись, видит, что Надиви свалился с кровати на пол.

Она замирает на месте. Мужчина не шевелится. Правильно сейчас связать его чем-нибудь, хоть проводом от камеры, а потом найти свою сумочку с ключами от наручников и заковать его, как и было предусмотрено на крайний случай. Но слишком страшно.

Страшно подойти к нему. Страшно, что он очнётся и опять схватит её. Её учили драться, учили задерживать, обезвреживать – но это всё было там, в безопасных тренировочных залах, на полигонах, а сейчас она здесь, голая, изнасилованная, едва не убитая и очень, очень уязвимая.

Надиви невнятно мычит и упирается руками в пол, пытаясь встать. Агата срывает камеру с креплений, сбегает по ступенькам вниз, хватает с тумбочки автомобильные ключи и вылетает на улицу. Заскочив в «Ламборгини», она вылетает из ворот и несётся по дороге. Она не думает, куда едет, стремясь оказаться как можно дальше от виллы, от отвратительной комнаты, от гадкой постели. На шее грубая рука. В лёгких будто полно воды.

– В больницу, – слова вылетают с истеричным всхлипом. – Мне надо в больницу.

Её трясёт. Руль едва не вылетает из рук. Самообладания хватает ровно на то, чтобы выбирать правильные повороты, ведущие к городской больнице.

***

Маоро Левиони перебирает медкарты, печатает направления, заносит информацию в компьютер, изредка поглядывая на больничный холл. Обычные дела работника регистратуры. Обычный день в больнице. Снуют туда-сюда пациенты. Встревоженные лица, нездоровый цвет лиц – у этого полопались капилляры на носу, этого весь отёчный, у того, наверно, что-то с печенью – он весь жёлтый. Забинтованные руки и ноги, выглядывающий из неловко натянутой одежды гипс, костыли и каталки – обычное дело, в больнице есть и травматология, и хирургия, и стационар.

Маоро уже давно равнодушен к чужой боли. Любой черствеет на этой работе, кто-то раньше, кто-то позже. По его наблюдениям, для этого в среднем нужен год.

Все эти люди, движущиеся в холле больницы, и сами равнодушны друг к другу. Спорят из-за места в очереди, ругаются, если кто-то пытается пройти к врачу без записи. Чем сильнее собственная боль, тем безразличней чужая.

Что-то происходит здесь. Что-то неуловимое, но достаточно необычное, что способно нарушить озабоченное движение в холле. Люди останавливаются, их лица вытягиваются. Они обращают взгляды в одну и ту же сторону. Ко входу.

На девушке ничего, кроме расстёгнутых светлых шорт. Дрожа и спотыкаясь, она идёт босиком, прикрывая предплечьем голую грудь, другой рукой сжимая видеокамеру. Косметика у неё расплылась, лицо заплаканное, хоть и красивое. Пациенты шарахаются от неё.

Шатаясь, она идёт к стойке регистратуры.

Опомнившись, Маоро звонит, вызывая санитара и врача из кабинета скорой помощи, а потом бросается к девушке, на ходу скидывая с себя халат.

– Помогите, – говорит ему девушка. – Помогите мне.

Её всю трясёт. Маоро накидывает халат ей на плечи, пытается взять у неё камеру, но она крепко прижимает её к груди – как потерявшийся ребёнок прижимает к себе игрушку.

Только сейчас Маоро замечает, что одно запястье у неё ободрано в кровь, а на другом болтаются наручники.

– Всё хорошо, – говорит он, усаживая её на мигом освободившуюся скамейку. – Вы в безопасности. Вас никто не тронет.

Она садится, сжавшись в позе эмбриона. Её всю колотит.

11. Живые лоты

Двигатель почему-то затих. Гудения и свиста в ушах больше нет. Салон не качает.

«Мы приземлились?» – думает Наташа, оглядываясь. «Почему мы всё ещё в самолёте? И почему темно? Мы стоим на полосе уже так давно, что стемнело?»

Она зажмуривается и проводит ладонями по лицу – ощущение странное, будто лицо чужое. Открыв глаза, она понимает, что уже не в самолёте. Вокруг большой тёмный зал.

Мабуши улыбается ей. Он рядом, в соседнем кресле.

У Наташи в памяти мелькают яркие вспышки. Взлёт, облака за окном. Кресло качает. Кожаный диван под спиной, тяжёлое тело сверху. Мужчина размеренно двигается в ней, перед глазами всё плывёт. Вкус сахарной пудры во рту.

Воспоминания ослепительны. Они все сверкают изумрудными искрами.

«Сколько времени прошло с того дня, когда мы были на яхте? Куда мы летели? Где мы сейчас?»

– Как ты, уже лучше? – спрашивает Мабуши. – Тебе стало плохо в самолёте – похоже, из-за перелёта. Вот, выпей.

Он протягивает бокал. Наташа начинает пить раньше, чем ей приходит в голову спросить, что в нём. Вкус странный, слегка отдаёт химией, как сироп от кашля.

По телу растекается лёгкость. В голове проясняется. Не нужно больше ни о чём думать. Провалы во времени, белые пятна в памяти – всё теперь кажется какой-то шуткой. Улыбка сама наползает на лицо. Наташа утирает вспотевший лоб, откидывает волосы и осматривается.

Зал, похоже, концертный. Они с Мабуши где-то на балконе. На других балконах, в полутьме, какие-то люди, их лиц не разобрать. Внизу закрытая бордовым занавесом сцена.

Ряды кресел внизу пусты. И слишком тихо для концерта.

– Сейчас начнётся, – Мабуши указывает вниз. – Смотри.

Включаются прожекторы, освещая сцену.

– Дамы и господа! – раздаётся из динамиков на весь зал. – Мы рады приветствовать вас. Аукцион объявляется открытым.

Не видно, откуда говорит ведущий. Похоже, с одного из балконов.

– По традиции, лоты объявляют сами владельцы. Прошу!

Зажигается слабый свет на одном из балконов. Лиц сидящих там людей по-прежнему не видно.

На сцене появляются двое мужчин в одинаковых брюках и рубашках. Они выводят под свет прожекторов девушку. На ней только трусики и лифчик. Они держат её под руки. Она заторможенно водит вокруг пьяными глазами.

– Лот первый, – грубый прокуренный голос принадлежит кому-то с освещённого балкона. – Двадцать лет. Родилась в Камеруне. Замужем не была. Закончила школу. Работала официанткой. Начальная цена триста тысяч.

– Триста двадцать, – произносит кто-то в свой микрофон с подсветкой.

Вспыхивает свет на балконах. Звучат суммы. Девушка пошатывается в мужских руках.

– Что это? – спрашивает Наташа. – Что происходит?

– Я состою в одной крупной организации, как ты знаешь, – говорит Мабуши. – Это часть нашего бизнеса.

– Вы продаёте людей?

Собственная реплика кажется Наташе нелепой. Ей едва удаётся подавить смешок.

– Люди всегда продают людей, милая, – доктор оглаживает бороду. – Здесь хотя бы сразу называют цену.

– Четыреста, – произносит кто-то.

– Продано! – прокуренный голос из динамиков оглашает свой вердикт.

Сцена покачивается у Наташи перед глазами. Другие люди выводят другую девушку. Зажигается свет на балконе напротив.

– Мы много чем занимаемся, – говорит Мабуши. – У нас так много интересов, что править всем одному не под силу. Нашей организацией управляют трое. Один – Джебхуз Надиви, продюсер и владелец клубов. Он большой ценитель женской красоты, и знает, как правильно показать её людям. И сделать доступной тем, кто готов заплатить.

– Он что, сутенёр? – Наташе это тоже кажется смешным. – Держит клубы для мужчин? Стриптиз и всякое такое?

– Это слишком грубые слова, – доктор глядит неодобрительно, и Наташа сразу перестаёт смеяться. – Но, надо признать, тяга к сексу – его слабость. Иногда мне кажется, что если его что-то и погубит, то это будет женщина.

– А остальные двое?

– Мистер Асаб занимается защитой наших интересов. Он человек жёсткий, решительный, и такая работа ему по вкусу. Если требуется силовое вмешательство, его люди сделают всё быстро, профессионально – и так, что все несколько раз подумают, прежде чем переходить нам дорогу.

– Мускулы Синдиката, – рассеянно произносит Наташа.

– Так было написано в ваших досье?

– Мне их не показывали. Просто говорили, что делать, и я делала.

– Теперь ты делаешь только то, что хочешь. Помни об этом. Я просто помогаю тебе понять, чего именно тебе хочется.

– А третий – ты?

Доктор кивает.

– Я занимаюсь планированием. Я достаточно сведущ в разных областях, и у меня большой жизненный опыт. Если продолжать анатомические аналогии, то Асаб – мускулы нашей организации, а я – её мозг.

– А двинутый на сексе Надиви – он тогда…

Наташа снова хихикает. Зал перед глазами плывёт. Доктор протягивает бокал, и она пьёт, не задавая вопросов.

– Надиви торгует сексом, сексуальностью. Асаб – оружием и смертью. Ну а я работаю с людьми. У меня это получается лучше всего. Я хорошо разбираюсь в людях. К каждому нужно подобрать свой ключ, и в этом мне нет равных.

У доктора гипнотический взгляд. Он кажется Наташе магом, недобрым, но знающим всё и обо всех. Он смотрит прямо в душу.

– Это, – он кивает на сцену, – лишь часть нашего бизнеса. И ты можешь тоже участвовать. Не только в роли моей спутницы. Ты можешь сделать больше.

– Я работаю на Агентство, – говорит Наташа. Слова даются с трудом.

– Но разве это имеет значение? Это было в прошлой жизни. Теперь у тебя есть другое – миллионы удовольствий, в которых ты себе так старательно отказывала. Ты всегда подавляла себя – разве ты хоть когда-нибудь жила так ярко и полно, как в эти два дня со мной? И так может быть всегда.

Наташе кажется, будто это сон. Томный сон в жаркий полдень. Какая разница, что сказать во сне?

– Ты полностью свободна. Там, на яхте, у тебя был выбор, и ты выбрала свободу. Ты в любой момент можешь делать то, что захочешь.

– Я хочу, чтобы сон не кончался.

– Я даю тебе свободу. Настоящую свободу. Кто-нибудь когда-нибудь предлагал тебе такое?

Перед глазами у Наташи проплывают прозрачные картинки: детство под контролем родителей, учебка и служба в армии, приказы, распорядки, правила, правила, распорядки, приказы. В Агентстве рамки дозволенного лишь чуть-чуть шире, чем в учебке.

Картинки прошлого отчего-то присыпаны изумрудным порошком.

– А ещё я предлагаю тебе удовольствия, – шепчет вкрадчивый голос. – Такие, которых ты никогда не знала. Я вижу. Я знаю людей, и знаю толк в жизни.

Бокал снова полон. Наташа делает большой глоток. В горло вливается чистое наслаждение.

Зажигается свет на их балконе. Наташа подносит бокал к глазам, смотрит сквозь него на свет. Всё искрится и сверкает. Жидкость делает всё мутным и нечётким, обрывочным и несерьёзным. Настоящее – лишь череда обрывков, фрагментов времени. Каждый из них незначителен и не связан с остальными. Важно лишь удовольствие, которое можно извлечь из каждой отдельной минуты.

Она совсем не удивляется, когда Мабуши подносит ко рту микрофон.

– Следующий лот, – говорит он, – девушка двадцати пяти лет, прекрасный цветок из далёкой страны. Умная, красивая, спортивная. Приехала в Африку по работе и решила остаться. Стартовая цена шестьсот тысяч.

Наташа вздрагивает. Ей кажется, что сейчас под прицел прожекторов выведут её. Напряжение длится всего секунду, а потом наступает рассеянная апатия. Пусть делают что хотят. Ничто не имеет смысла. Есть лишь череда отдельных минут.

Наташа опускает взгляд на сцену, но там уже другая девушка. Она явно пьяна. Её поддерживают двое в брюках и красных рубашках.

Выключив микрофон, доктор поворачивается к Наташе.

– Величайшее удовольствие из всех – это власть над другим человеком. Давай, попробуй.

Он протягивает ей микрофон.

Наташа берёт микрофон и, не узнавая собственного голоса, произносит:

– Продано.

Что-то вдруг обрывается внутри – будто лопнули невидимые нити, удерживавшие сердце на месте, и оно полетело куда-то вниз, в страшную черноту. Наташа хватает бокал и, захлёбываясь, пьёт до тех пор, пока пугающее чувство не растворяется в изумрудных грёзах.

12. Растоптанный фотоальбом

Бормотание телевизора перебито трелью звонка. Валери, не шевелясь, смотрит на телефон. Понятно, кто звонит. В настройках нет никакого специального сигнала для этого человека, его звонок звучит как и все остальные, но Валери его всегда узнаёт.

Она выдерживает пять секунд, чувствуя, как нервы превращаются в гудящие провода. Когда терпеть уже невозможно, Валери хватает телефон и отвечает.

– Алло. – её голос хриплый после долгого молчания.

– Приезжай ко мне. Чтоб через десять минут была тут.

Надиви сразу вешает трубку. Он явно не в духе. Наверно, сегодня будет груб. Но отказать нельзя. Нужно собираться, прыгать в машину и ехать.

Надо делать, что говорят.

Конечно. Через пару минут.

Валери сидит и смотрит на море. Она неподвижна, как в кататонии. Воспоминания накатили внезапно и парализовали.

Ещё в старших классах школы Валери начала сниматься для эротических журналов – ещё там, в Будапеште. Когда закончила школу, снялась в порно. Через три дня после первых съёмок об этом знали уже все её одноклассники. А к концу недели кто-то рассказал родителям.

Они поссорились так, что к утру Валери собрала вещи и ушла из дома. Больше она ни разу не возвращалась в родительский дом.

Родные перестали отвечать на звонки. И родители, и шестнадцатилетняя сестра тоже. Валери так и не сумела узнать, запретили ей или она так решила сама.

Через год самостоятельной жизни в Европе Валери переехала в Ревалию – для европейских студий она была одной из тысяч молодых актрис, а здесь её, белую, быстро заметили. Уже в Ревалии она основательно увязла в порнобизнесе. Снималась много – нужно же на что-то жить. На неё всегда был спрос. Она красива, профессионально работает, хорошо играет. Почему бы и нет?..

Воспоминания набегают волнами, но ни на лице, ни на теле Валери это никак не отражается.

В двадцать три года она попыталась порвать с порно и устроиться на обычную работу, но ничего не получилось. Её узнавали, даже если она пыталась скрыть, что снималась в порно, и отказывали. Лучшим шансом стала попытка поработать фотомоделью – удалось даже договориться с одной начинающей студией, но после первой же фотосессии Валери позвонил фотограф и испуганным голосом сказал, что их сотрудничество закончено.

Причин он не назвал. Но сразу после него позвонил Надиви и предложил вернуться в порно. Так что причины стремительного завершения карьеры фотомодели можно было и не выяснять.

Валери всё не оставляла попыток устроиться хоть куда-нибудь, а он не переставал звонить. Звонил после каждого отказа. Звонил и писал до тех пор, пока она не исчерпала все варианты и снова не начала сниматься.

Он никогда её не бил. Просто принуждал делать то, чего он хочет. А когда она пыталась уйти, он раз за разом уничтожал все её возможности наладить другую жизнь.

Память – словно удар в солнечное сплетение, от которого не можешь дышать. Такой внезапный. Такой неотвратимый.

Она свободна – её ведь никто не держит. Она может пойти куда угодно. Надиви просто сделал так, чтобы ей некуда было идти.

Валери встаёт, накидывает лёгкое платье и едет к нему.

Куратор тоже не заставлял работать на Агентство. Напротив, он сделал щедрое предложение: пока Валери остаётся его агентом, её семья в Будапеште будет под его опекой. Если у них возникнут трудности, он поможет – незаметно, так, что они не узнают, от кого пришла помощь. И если Надиви когда-нибудь задумает до них добраться, Куратор их защитит.

Они в безопасности, это главное. Со всем остальным она как-нибудь справится сама.

Захлопнув дверь машины, она уверенно шагает к особняку Надиви.

***

Надиви действительно груб. Грубее, чем обычно. Но он почти ничего не может. Вошёл в неё с трудом, и через минуту у него уже упал. Он разозлился ещё сильней.

Валери минут пятнадцать старается, делая ему минет, но его пенис остаётся таким же вялым. Его лицо с левой стороны распухло, на скуле здоровенный желвак.

Надиви не смотрит на неё. Уставившись в сторону, он о чём-то напряжённо думает.

В конце концов он идёт к телевизору и включает какую-то запись – на ней здоровенный чёрный мужчина насилует девушку, закованную в наручники. Лицо Надиви нечасто попадает в кадр, но Валери сразу понимает, что это он.

Валери замирает, вглядываясь в экран. Девушка отворачивается от камеры, и её трудно рассмотреть из-за слёз и размазанной косметики, но Валери её узнает.

Разве можно не узнать ту, с кем выросла?

Это ведь она? Нет, не может быть. Как она здесь оказалась? Валери впивается взглядом в экран, ловя моменты, когда девушку можно разглядеть.

– Не отвлекайся ты, – недовольно произносит Надиви. – Работай давай.

Он берёт Валери за волосы и утыкает её лицом в свою промежность. Она послушно возвращается к его гениталиям.

Из телевизора несутся крики девушки, хлёсткие звуки шлепков, довольное рычание насильника. У Надиви понемногу начинает вставать. Валери старается не показывать, насколько ей противно.

Ему звонят. Он хватает телефон, жестом веля Валери не прерываться.

– Девка в больнице «Святой Сальвадор», – звонящий говорит громко, видимо, стараясь перекричать какой-то шум. – Приехала туда на вашей машине, босс. Тачку мы забрали, с ней всё в порядке, скоро мы её вам…

– Хрен с ней, с тачкой! – орёт Надиви. – Девку мне привезите! Понял?

Он швыряет телефон на пол.

– Она у меня сдохнет, – говорит он сам себе. – Шкуру с неё сдеру. Кол в неё затолкаю. Загоню ей так, что из пасти торчать будет.

Он повторяет это раз за разом. С каждым словом его член всё больше твердеет.

Валери смотрит на Надиви, и от выражения его лица ей становится жутко.

Ему так и не удаётся кончить. Она работает ртом целых полчаса, но у него всё равно обмякает и съёживается.

– Проваливай, – тихо произносит Надиви. – Одевайся и вали. На сегодня всё.

Валери не решается даже пойти в душ. Она подхватывает одежду и выбегает, на ходу утирая лицо. Ей страшно и противно.

Оказавшись в машине, Валери достаёт телефон, открывает список контактов и смотрит на фото, прикреплённое к одному из номеров. Фото заслоняет лицо девушки с видео, незнакомое и родное одновременно.

На этой записи ей столько же, сколько и тогда, когда они сделали последнюю фотографию для семейного альбома.

Разве это может быть она? Нет, исключено. И всё же…

Не решившись набрать номер, Валери убирает телефон и едет домой.