Текст книги "Мародер без диплома (СИ)"

Автор книги: Саша Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– ...ждали вас сегодня с самого утра. – услышал я слова мужичка, обращенные к Натахе. – Господин Шпак приедут только завтра утром, но он оставил все распоряжения. Банька натоплена, мясо томится в печи. Наливки на любой вкус. Или вы предпочитаете пиво?

– А что насчет оплаты? – спросил я. – Нам бы побыстрее в обратный путь.

– На ночь глядя?! – мужичок всплеснул руками. Он был такой весь пухленький, лоснящийся, с круглым как блин лицом, на котором клиновидная бородка смотрелась чем-то случайно прилипшим к подбородку. Крохотные глазки тонули в румяных щеках. Толстенькие сосиски пальцев унизаны перстнями. Короткий пиджачок, не сходившийся на круглом пузике, поблескивал золотой нитью. И еще он был в галстуке. В общем, неприятный какой-то тип. – Я просто не могу вам этого позволить! Ладно вы мужчина! – он осуждающе погрозил мне пальцем. – Но девушка... Вам надо непременно отужинать и попариться.

«Твою мать!» – подумал я, чувствуя как начинают топорщиться волоски на предплечьях, верный признак того, что здесь что-то не вполне в порядке...

Глава 28. Липкие противные людишки

Я завис буквально на три секунды. Допустим, здесь засада. И жирный пидор решил не расплачиваться за мамонтов и как-то нас подставить. Можно включить собаку-подозреваку, сделать суровое лицо, но смысл?

– Уговорил, черт языкастый, – говорю и улыбаюсь во всю сотню зубов с простодушием деревенского дурачка. И все еще высовываюсь из люка вниз головой. – Показывай тогда место, где можно шагоход припарковать!

– А может... – на круглом лице встречающего мелькнуло растерянное выражение. – А может вы его здесь оставите?

– Дорогущую машину? – я сделал большие глаза и похлопал гусака по железной ляжке. – Да я лучше тебя тут оставлю! А если ее кто-нибудь угонит?!

Натаха стояла рядом с распределительным щитом и тоже безмятежно улыбалась. Она была примерно на полголовы выше пухленького парламентера, который как-то занервничал. Или заподозрил что-то неладное, или просто ему в голову не пришло, как именно мы пригоним мамонтов. Он окинул гусака недоверчивым взглядом. Похоже, если бы он сам только что не видел, как мы с Натахой тут скакали, загоняя разбредающихся мамонтих и мамонтят в загон, то никогда в жизни бы не поверил, что эта железная хрень вообще может с места сдвинуться.

– Ну может быть... – промямлил он. – На заднем дворе ежели поставить... Но там вы что-то сломать можете, господин Шпак ругаться будут...

– Не ссы, не сломаем, – говорю. – Хочешь на броне покататься? Там кресло есть специальное.

Лицо парламентера побледнело еще больше, он отступил на два шага назад, сцепил руки на пузике и замотал головой.

– Боишься, значит! – я рассмеялся. – Ладно, рядом потопаем. Натаха, давай назад в брюхо. Показывай, где там твой задний двор!

Я забрался обратно в кресло. Через секунду в люк заскочила Натаха, лязгнул запирающий рычаг.

– Что-то не так? – спросила она, протискиваясь мимо спинки моего кресла.

– Пока не знаю, – говорю. – Но чую нутром, что тут какая-то подстава. Или Шпак платить не хочет, или... Или чего похуже.

– А может этого жирдяя тряхнуть получше и расспросить? – Натаха повозилась, застегивая страховочные ремни.

– Была такая мысль, – сказал я. – Только вряд ли у него деньги с собой, а мы все эти танцы с мамонтами ради них затеяли.

– И какой план? – спросила Натаха уже через шлем.

– Барагозим, ведем себя как дурачки, выламываемся из сценария, лезем смотреть на свиней или коров, в общем, сбиваем проводника с толку и максимально осматриваемся, – сказал я. – Ну это в том случае, если нас прямо на выходе из шагохода не стукнут по голове.

– Могут? – спросила Натаха.

– Хрен знает, – говорю. – Но будут драться – деремся. Я всей кожей чувствую подвох, но вот засада это или просто нас решили с деньгами кинуть, сказать не могу.

Натаха неопределенно хмыкнула.

Я скомандовал двигателям заводиться, Гусак взревел всеми четырьмя моторами. Парламентер присел, когда я направил шагоход к нему, не особенно чтобы медленно. Было заметно, что ему хочется бежать, но он изо всех сил сдерживается. Я пристроился к нему сбоку, Натаха махнула манипулятором. Мол, давай, веди.

Задний двор поместья Шпака выглядел, пожалуй что, получше, чем многие передние дворы иных дворцов... Вымощенный плиткой, у боковой стены – ряд вазонов с какими-то экзотическими деревьями, всякие хозяйственные постройки, на внешний вид которых все обычно забивают и просто возводят из некрашенных досок, лишь бы стоял и не заваливался, были аккуратными, ровными и даже с какой-то художественной росписью.

Рассмотреть все это великолепие можно было снаружи. Вместо забора двор был обнесен высокой кованой решеткой. Я остановил шагоход рядом с воротами и заставил его переступить с ноги на ногу. Возившийся с замком толстячок вздрогнул и бросил на гусака испуганный взгляд. Ворота распахнулись.

Блин, ну какой же хреновый обзор! Не получалось одним взглядом охватить все сразу. Похоже, что это поместье не основное, а что-то вроде дачи. Вроде как этот Шпак – очень богатый куркуль, ему довольно много всякого принадлежит. Но вот картой его владений я как-то не озаботился. В любом случае, эта изящная постройка никак не тянула на основной дом.

Одна из надворных построек явно гараж. Но он закрыт, так что посмотреть, есть ли там засада, не получается. Случайно сломать ворота?

И еще раз поймал себя на мысли, что не хочу выбираться из брюха гусака. Не стал нервировать толстячка припарковался аккуратно, даже ни один вазон не задел. Заглушил двигатели и выбрался из кресла.

– Я восхищен вашим мастерством, – без выражения сказал толстячок, разочарованно оглядывая меня с головы до ног. Очевидно, пока я высовывался из люка здоровенной шагающей машины, я казался ему выше и значительнее, чем сейчас. – Сначала приказать готовить баню?

Вообще-то я бы и сам с удовольствием помылся. Могу себе представить, какой от нас с Натахой запашок после трех суток, не вылезая из душной кабины гусака. Но сначала...

– Корней Саввич! – к нашему толстячку подскочила невысокая и тоже кругленькая женщина. Лет примерно сорок, длинное платье, светлые передник. Волосы убраны под косынку, лицо кругленькое и с румянцем во все щеки. А в руках – ощипанная куриная тушка. – Корней Саввич! Хозяин приказал на второй ужин ему курочку поджарить, а мой дурак петушка зарезал. Как считаете, сгодится петушок хозяину, или мне супружника моего опять в курятник отправлять?

– Глафира... – зашипел толстячок. В этот момент из люка шагохода спрыгнула Натаха. Откинула за спину свою роскошную косу, на плече – дробовик.

– Так это, Корней Саввич, – опять затараторила дамочка в переднике. – Мне петушка зажарить или все-таки курочку, как хозяин и просил? Не накажет он меня за петушка-то, как вы думаете? А то они сидят, смурные, в оранжерее, а я-то и подходить боюсь. А ну как туфлей запустит...

– Надо же, какая удача, Корней Саввич, – сказал я и хлопнул толстячка по плечу. – Вот и вернулся уже хозяин из своего отъезда...

– Что вы тут выдумываете, хозяин никуда и не ездил, весь день дома сидят и розы нюхают! – Глафира уперла руки в боки, держа многострадальную тушку петушка за шею.

– Глафира, пойдите прочь! – высоким голосом скомандовал толстячок.

– Так жарить петушка-то мне? – требовательно спросила женщина.

– Тебе хозяин что сказал? – толстячок угрожающе навис над поварихой. Ну, наверное, она повариха, раз еду готовит. – Курочку приготовить. Вот и готовь курочку.

– А петушка что же...

– Глафира, я что вам сказал?! – в голосе толстячка зазвучали истерические нотки.

– Да поняла я, поняла уже, – забормотала Глафира. – Орать он мне еще будет...

Женщина, смешно переваливаясь и таща почти по самой земле ощипанную тушку, скрылась в двери одной из аккуратных надворных построек. Натаха прихватила толстячка за локоток. Он испуганно дернулся, но освободиться из ее цепких пальцев не смог.

– Сколько человек всего в доме? – спросил я все еще веселым и безмятежным тоном.

– Что вы такое... Что вы себе... – залепетал толстячок. Тьфу ты... Даже как-то неудобно стало. Может моя интуиция меня подвела, и здесь ничего особенного? Просто содомит Шпак с утра не в духе пребывать изволит, и чтобы его не злить, Корней Саввич взял на себя смелость заставить погонщиков помыться, а завтра, когда наступит новый день и новое настроение... Хотя нет. Не похоже. Глаза бегают, лоб покрылся испариной. Что-то этот толстый скрывает.

– Послушайте, Корней Саввич, – говорю. – Не знаю, что вы тут затеваете, но у меня план простой – я выполнил работу и хочу получить за нее деньги. Это понятно?

– Дддда, – толстячок кивнул для убедительности.

– Баня и ужин – это хорошо, конечно, но вторично, – сказал я. – Так что давай-ка мы сначала о делах поговорим, а потом все остальное. Веди нас к хозяину. Где он там розы нюхает?

– Они приказали... – толстячок шевелил губами почти беззвучно, потом ойкнул и бросил взгляд на Натаху. Видимо, она как-то особенно болезненно сжала его локоть. – Хо... Хорошо. Я поняла. Нам туда.

Свободной рукой он указал на неприметную дверь с правой стороны дома. Я вошел первым, следом Натаха практически затащила толстячка. Он вроде бы не упирался, но энтузиазма в его глазах было не больше, чем у хряка, которого на бойню тащат.

Оранжерея обнаружилась на третьем этаже. Собсвтенно, не то, чтобы это была прямо оранжерея... Просто просторная комната с множеством горшков, кадок и ящиков с разными экзотическими растениями. Похоже, этот Шпак весьма увлеченная натура.

Массивная фигура куркуля, завернутая в бордовый шелковый халат размером с небольшой дирижабль, восседала на низком диванчике. Перед ним на столике с гнутыми ножками стояло блюдо с виноградом. Он отщипывал по ягодке и отправлял в рот. А на его объемном животе возлежала книга. Впрочем, на столике была не только миска с виноградом, но и листок бумаги, явно письмо.

– Что происходит, Корней?! – капризно сказал Шпак. – Я же ясно приказал тебе...

– Мы его очень хорошо попросили, господин Шпак, – сказал я. Уловил движение, которое он собрался сделать, и быстро выхватил у него из-под руки листок.

Пробежал глазами. «Богдан Лебовский, бла-бла-бла, за информацию про место – тысячу соболей, за живого – пятнадцать тысяч соболей». Надо же, Матонин объявил за меня награду! Интересно, кто художник? Сопровождающий объявление портрет и правда был даже похож...

– Сколько в доме человек, господин Шпак? – спросил я.

Шпак сделал вид, что не услышал мой вопрос, и продолжал сверлить взглядом Корнея. Тот побледнел, потом его шея покрылась красными пятнами. Да твою ж мать... Я кивнул Натахе, она толкнула Корнея на диван, под толстый бок своего хозяина.

Потом она сняла с плеча дробовик и направила ствол в сторону Шпака и Корнея.

Внимательно посмотрела на их лица, нахмурилась, подняла дробовик и пальнула над их головами в стену. С посеченной картечью стены посыпалась штукатурка. И наконец-то с лица Шпака сползло спесиво-недовольное выражение хозяина положения. А появился здоровый испуг.

– Господин Шпак, я доставил в ваш загон мамонтов, которых вы заказали в питомнике Вавиловой-Бесстужевой, – сказал я. – Я хотел бы получить свои деньги. Пятнадцать тысяч соболей. Оплатите мою работу, и я уйду.

Я перевернул бумажку с объявлением о награде за меня. Оказывается, это была не просто бумажка. На другой стороне было написано быстрым почерком:

«Этот Богдан Лебовский угнал у Матонина шагоход. Совершенно точная инфа, я не мог ошибиться. Так что если он объявится на шагоходе, телеграфируй мне немедленно, и я пришлю тебе людей.

Еще он может быть не один, а с рыжей бабой и Степаном Кулемой, его ты должен помнить. В общем, придержи его, остальное я сделаю сам, деньги поделим».

Вместо подписи стояли инициалы. В.К. Очень информативно, ага.

– Ты отправил телеграмму, толстый? – спросил я, обращаясь сразу к ним обоим. Натаха грозно свела брови и прицелилась прямо с лоб Шпаку.

– Сразу же, как только нам пастух доложил, – сказал Корней.

– Кто должен приехать? – спросил я.

– Мишка Ворсин, – ответил Шпак. – Муж моей двоюродной сестры. Он сам из Барнаула, но строит здесь неподалеку пивзавод. И с ним десять человек еще.

– Насколько неподалеку? – спросил я.

– Час на лошади, полчаса на грузовике, – ответил Корней.

– Тогда время платить по счетам, господин Шпак, – сказал я и кивнул Натахе в сторону Шпака. – Отдадите мне оплату за работу сейчас, или после того, как Натаха прострелит вам колени?

– Они приказали, чтобы я натопил баню и запер вас там, когда вы будете мыться, – вдруг сказал Корней. – Они считали, что вы должны были согласиться!

– Я хочу напомнить насчет денег, – сказал я. – Честно говоря, мне вообще плевать, как именно вы собирались меня ловить и продавать.

Фу. Каждый раз, когда сталкиваюсь с такими людьми, я впадаю в ступор. Вот эти два толстых. Один больше, другой меньше. Задумали продать, придумали план, струсили. Могут развести руками и сказать: «Ну мы же ничего не сделали!» И что с ними делать? Бить? Вырезать на лбу что-нибудь вроде: «Осторожно, пиздобол!»?

– Деньги, – сказал я.

– Отдай ему, Корней, – сказал Шпак, а потом пристально всмотрелся в мое лицо – Мне кажется, я вас где-то уже видел...

– Очень вряд ли, – я ухмыльнулся. – Просто лицо похожее.

– Да нет же! – Шпак даже попытался приподняться. – Я определенно вас видел!

– Даже если так, что что? – я скривил губы. – В этом объявлении написано же, кто я такой.

Шпак попытался приподняться, но Натаха пресекла эту попытку, легонько толкнув его стволом дробовика в необъятный живот. Со стороны внешнего двора раздался шум машины. Натаха выглянула в застекленную стену с той стороны.

– Восемь человек, – сказала она. – Это твой Ворсин приехал?

– Думаю, да, – с некоторой плаксивостью сказал Шпак.

– Здесь есть только одиннадцать тысяч с мелочью, – сообщил Корней, сосредоточенно считавший купюры.

– Давай сюда! – я забрал деньги из пухлых, унизанных кольцами пальцев Корнея, и мы с Натахой спешно отступили к двери. Прогрохотали по ступеньками вниз, до заднего двора, большими скачками пересекли двор.

Я впрыгнул в люк, кажется еще даже до того, как он успел открыться. Натаха бросилась к воротам и откинула засов. Толкнула металлическую решетку и вернулась к шагоходу как раз в тот момент, когда я взревели моторы. И в этот же момент бахнул выстрел. Я его даже не услышал, просто разлетелась одна из плиток, которыми был вымощен двор. Как раз между Натахой и шагоходом. Она резко прянула в сторону, перекатилась. И дальше я уже не мог видеть ее в окулярах.

Бахнули еще два выстрела. Одиночные, непонятно, из чего стреляют. И непонятно откуда, обзор у меня, мягко говоря, не очень.

– Ходу, ходу! – закричала Натаха, уцепившись за спинку моего кресла. Я рванул рычаги, шагоход выпрямился, потом кабина накренилась чуть вперед. И гусак рванул вперед. Очень быстро. Частично закрытые ворота от удара не распахнулись, а выломались.

Рядом с вольером мамонтов я притормозил. Мамонтихи с мамонтятами меланхолично паслись на лужайке, объедая небольшие деревца и кустики. И не скажешь ведь теперь, что эти степенные покрытые шерстью горы мяса на самом деле ведут себя как шкодливые котята...

– А может выпустим их? – прокричала мне в ухо Натаха. – Пусть Шпак сам их загоняет!

– Нам еще должны доплатить половину суммы, помнишь? – спросил я.

– Да, точно! – Натаха коснулась моего плеча. – Притормозишь, я заберусь в свое кресло?

Обратный путь оказался до обидного быстрым. Я так спешил подальше убраться от дома Шпака, что притормозить смог только когда наш шагоход начал форсировать Мосиху и Ноздриху. А это уже настолько в двух шагах от питомника, что как-то глупо останавливаться в полях на ночлег. Ну, чтобы вокруг высокие травы а над нами – только звезды. Как-то глупо, когда уже видно свет из окон питомника.

Расстроился еще больше.

С другой стороны – в баню мы так и не сходили, так что романтика могла бы оказаться не особенно романтичной в таких условиях. Да уж, полцарства за душ.

Я сбавил ход до самого малого, тихо приблизился к питомнику с задней стороны. Притерся между основным корпусом и пристройкой, в углу, в тени. Надо бы подумать теперь, что делать с шагоходом.

Но сначала...

Сначала надо заполучить вторую часть денег.

Когда мы подходили к крыльцу питомника, я прислушался к своему внутреннему голосу.

Вроде бы, никаких сигналов он не подавал. Что, впрочем, ничего особенно не значит.

Я вытянул руку и постучал в дверь. Интересно, здесь вообще есть кто-нибудь ночью, или нам придется ждать на крыльце начала рабочего дня?

Глава 29. Как мало надо для счастья!

Я еще не успел глаза открыть, но уже напрягся, как сжатая пружина. Прислушался. Тихо. Слышно щебет птичек и вроде бы чей-то разговор. Будто окно в комнате открыта, а на улице прогуливается парочка и спокойными голосами что-то обсуждает. Приоткрыл один глаз. Белые стена, потолок с простым шаром-люстрой, часть приоткрытого окна. Тонкую белую занавеску слегка колышет ветерок. Пятна солнечного света.

Чьи-то осторожные шаги. Я быстро сел на кровати, готвый, с случае чего немедленно бить или выскакивать в окно, в зависимости от того, что увижу. Моментально окинул взглядом комнату. Она была похожа на больничную палату – две узких кровати, на одной из которых я и спал, рядом с каждой – деревянная тумбочка, возле двери – узкий шкаф. И никаких подкрадывающихся врагов, решеток на окнах или чего-то подобного. Еще из открытий – спал я абсолютно голый. На соседней койке тоже кто-то спал, постель смята, одеяло наполовину сброшено на пол.

И вот только сейчас память мне напомнила ночные события. Дверь в питомник нам открыл все тот же пацан с серьезным лицом. Причем открыл быстро, как будто специально сидел и ждал. Он даже вроде представлялся, но я не запомнил имя. Про себя я почему-то называл его Шурик.

Так вот, Шурик, впустил нас в темное здание питомника, провел куда-то вглубь. Какие-то коридоры, лестницы, стеклянные галереи. И привел в что-то вроде общежития. Причем даже для меня привычного вида. Блоки по несколько комнат, в каждом – небольшая кухня и душ с туалетом. Сообщил, что горячей водой можно пользоваться без ограничений, показал шкафчик с мылом и полотенцами. Сказал, что в нашем блоке соседей нет, так что мы никому не помешаем, принимая душ посреди ночи. Натаха отправила меня в душ первым, мол, мне быстрее, ее волосы промывать – это история больше, чем на час. Я собирался на спать и дождаться, когда она закончит, но как-то медленно моргнул, и...

– О, ты уже проснулся, – дверь комнаты тихонько скрипнула, на пороге стояла Натаха, одетая в синий халат и с подносом в руках. – Я сходила в их столовую. Подумала, что ты тоже захочешь есть.

Натаха поставила поднос на тумбочку. На простой белой тарелке – пласт омлета или чего-то подобного, в кружке – чай с молоком. Несколько ломтей хлеба. Булочка, посыпанная маком. Яблоко. Прямо-таки, стиль советских НИИ. Или правильнее сказать, имперских? Здесь-то никакого Советского Союза не было...

– Еще рано утром заходила прачка, забрала наши вещи в стирку, – Натаха подошла к шкафу и открыла дверцу. – Очень извинялась, что вечером не зашла, принесла вот такие халаты.

Натаха бросила рядом со мной на кровать такой же халат, как и у нее. И у Шурика.

Вещи забрали? А где тогда... Я выдвинул ящик тумбочки. Ну да, вот он мой брелок-талисман с шишигой и несколько железок, приспособленных в качестве отмычек. «Надо будет как-нибудь найти умельца и заказать ему нормальные отмычки», – подумал я и схватился за вилку. На самом деле жрать хотелось так, что, кажется, еще чуть-чуть, и я начал бы грызть свое одеяло. Логично, в общем. В дороге мы с Натахой питались урывками – грызли сухари и вяленое мясо, которые захватила с собой предусмотрительная Натаха.

Если бы я ел этот омлет в другой ситуации, то посчитал бы его пресноватым, но сейчас я проглотил все содержимое подноса за пару минут. Натаха сидела на кровати напротив и чистила дробовик.

– Что у нас еще нового? – спросил я, натягивая халат. – Нам заплатили, кстати?

– Не спрашивала о деньгах, – Натаха пожала плечами. – Гиена и Бюрократ должны приехать сегодня после обеда.

– А обед во сколько? – спросил я.

Как, оказывается, мало надо человеку для счастья! Я до одурения плескался в душе, щедро поливая себя жидким мылом с запахом березовых листьев и каких-то цветочков. Потом мы с Натахой еще раз сходили в столовую, которая оказалась практически пустой, видимо, сотрудники после завтрака разошлись по своим рабочим местам. Мы смогли урвать там десяток пирожков, оставшихся от завтрака и вернулись в комнату. А потом... А потом я снова уснул. По ходу, накопившаяся усталость и дефицит сна победили романтические мысли.

Проснулся я от весьма неприятного звука – рядом с моей кроватью ржал Гиена. Натаха на него грозно шикнула, он икнул и заткнулся, но я уже открыл глаза.

– О, здорово, Боня! – сказал Гиена. Я повернул голову и увидел Бюрократа, сидевшего на соседней кровати рядом с Натахой. – Неплохо вы тут устроились, как я посмотрю!

– Не жалуюсь, ага! – я потянулся и сел. – Как там в Новониколаевске? Облаву на нас еще не устроили?

– Матонин пригнал откуда-то еще Беков, – Гиена помрачнел. – И по всему городу развесил объявки с тобой и Холерой. Типа, кто найдет, тому пятнадцать тысяч соболей за живого. А за Натаху столько же, если мертвая. Рыбацкие тут же взялись строить планы, как заполучить эти деньги. Сам разговор подслушал, чуть не попался.

– А у тебя случайно не возникло мысли меня Матонину сдать? – спросил я.

– Тебе честно, Боня? – Гиена выпрямился и заложил большие пальцы за ремень. – Если бы кто другой награду объявил, я бы крепко задумался. Но Матонин... Ой, что-то я не верю, что этот хорек честно все заплатит. А то получится, что я ему приволоку тебя, упакованного вот в эту простынку и голову Натахи, а потом очнусь, когда мной какой-нибудь медведь на арене закусывает. Нет уж, увольте.

– Я посчитал наши финансы, – подал голос Бюрократ, до этого момента сидевший молча. Билет на цеппелин обойдется нам по четыре с половиной тысячи соболей. На перегоне мамонтов мы с вами заработали двадцать шесть тысяч пятнадцать соболей. Значит на билеты до Томска на всех четверых мы потратим восемнадцать тысяч соболей. Из оставшихся половина полагается Богдану...

– Как билеты по четыре с половиной? – Гиена нахмурился. – Было же всегда по две!

– Это если рейсовый, – сказал Бюрократ. – А рейсовый будет только через две недели. Но Брюквер согласен слетать в Томск, если мы заплатим по четыре с половиной. В любое удобное нам время.

– А почему Боне половина? – спросил Гиена.

– Потому что никто, кроме него, шагоход бы угнать не смог, – ответил Бюрократ.

– Справедливо... – пробормотал Гиена. – И что там полагается на мою долю?

– Нам на троих остается четыре тысячи, – сказал Бюрократ. – Две мне, за успешно проведенные переговоры, и по одной теб и Натахе.

– Как-то это... – Гиена поскреб в затылке.

– Я не согласен, – сказал я и встал. – Ну, то есть, ты рассуждаешь верно, Бюрократ, насчет незаменимости и всего такого прочего. Но Гиена тоже был незаменим. Он лучше всех знает город, Епифан, обеспечивший нас едой, крышей над головой и транспортом – его друг. Гранаты, опять же... В общем, давайте поступим так. Купим билеты до Томска, а потом каждый возьмет себе по тысяче. А остальное мы придержим как общий фонд. Патроны к дробовикам купить, например. Или еще что-нибудь. Кстати, я же правильно понимаю, что в Томск мы собираемся все вчетвером? Может кто-то хочет остаться?

Я посмотрел на Натаху. Та кивнула, без всяких сомнений. На Бюрократа. Только сейчас обратил внимание, что он обзавелся новыми очками и поменял костюм с клетчатого на темно-серый. Тоже коротковатый в штанинах и рукавах. Тот кивнул, хотя и с чуть меньшим энтузиазмом. На Гиену. Он думал дольше всех. Шевелил бровями, по лбу бродили морщины, как будто мозговые извилины пытались пробраться наружу. Наконец он тоже кивнул.

– Я думал остаться, – сказал он. – Все-таки всю жизнь тут прожил. Друзья-приятели... Но как-то все одно к одному сложилось. Из семьи только Аркаша остался, которого я если встречу, то наверняка придушу ненароком. Епифана убили... Матонин... Сука... Боня, поклянись, что когда тебе в Томске магию вправят на место, ты этого хорька испепелишь на месте, а пепел над помойкой развеешь?

– Даю слово, – руки сами собой сжались в кулаки. Ах, как бы мне хотелось еще тогда наступить на его одетое в яркий шелк тело трехпалой лапой шагохода! Я уже несколько раз прокручивал в голове возможные сценарии убийства Безумного Юрия, но все они получались самоубийственными и непредсказуемыми.

– Тогда я тоже в Томск, – Гиена хлопнул меня по плечу. – Хрен его знает, что я там буду делать, конечно. Но как-нибудь не пропаду.

– Софья Исааковна сказала, что когда мы будем готовы, транспорт до второй Базарной площади Новониколаевска они нам предоставят. Им зачем-то самим надо в город, так что подбросят попуткой. Кроме того, она любезно предложила оставить у них на хранение. Пообещала, что их техники позаботятся о техническом обслуживании и правильной консервации. Брюквер сказал, что готов взлетать, когда нам заблагорассудится, как только мы заплатим.

– Какая странная фамилия, – сказал я.

– Брюквер-то? – переспросил Гиена. – Да это прозвище! Он немец, фамилия у него какая-то сложная. А лицо похоже на червивую брюкву. Так значит мы можем прямо сейчас ехать?

– Ну... – я хлопнул себя по коленям, прикрытым синим рабочим халатом. Посмотрел на Натаху, одетую в такую же униформу. – Как только нам вернут одежду.

– Могу за ней сходить, – сказала Натаха и встала.

Но идти никуда не пришлось, прачка явилась сама и принесла ворох наших вещей, только теперь они были сухие, чистые и даже заштопанные. Я натянул на себя пахнущее березой и луговыми цветами белье, рассовал по карманам мелочи и подумал, что неплохо бы перед дорогой пообедать...

На крытом кузове грузовика были выведены большие буквы «Б» и «В», и значок из пересекающихся трех кружков. Очень похожий на знак «биологическая опасность». Водитель, невысокий мужичок с шапкой кучеряшек и пышными усами, обратил внимание, что я разглядываю грузовик.

– Не переживай, парень, наш грузовик никто не решиться обыскивать или грабить, – сказал он и громко расхохотался. – Репутация, знаете ли! Даже самому дремучему ватажнику не хочется сдохнуть под чахлым кустом от фонтанирующего поноса.

– Так значит слухи не врут, и понос вы можете? – спросил я.

– Кто знает, кто знает, – водитель хитро улыбнулся и подкрутил ус.

Мы забрались в кузов и расселись на деревянных скамейках вдоль бортов. Хоть водитель и убеждал нас, что никакой опасности нет, никто не рискнет останавливать машину Вавиловой-Бестужевой, но Натаха и Гиена все равно не выпускали из рук дробовики.

– Интересная история, кстати, у хозяина цеппелина! – перекрикивая шум мотора сказал Бюрократ. – Я думал, что это какая-то транспортная компания делает деньги на сибиряках, оказалось нет!

– Так вроде же Брюквер – немец? – спросил я.

– Немец, да! – машину тряхнуло на ухабе, Бюрократ чуть не рухнул со скамейки. – Когда императрица Елена объявила баницию Сибири, то всем инородцам было позволено пересечь границу и вернуться каждому на свою родину. Здесь же было очень много немецких поселений, да и не только... Прадед нашего Брюквера отказался наотрез. Мол, и кем я там буду, в Германии? Здесь я доктор и ученый, у меня мастерская и пациенты. На кого же я всех брошу? И остался. Здесь после баниции творились разные страшные вещи. И так-то дорог хороших не было, а уж после всех этих бунтов, восстаний и маленьких войн – так и вообще. И однажды прадед Брюквера не успел доехать до пациента, из-за того, что его машина завязла в грязной луже. Вот тогда-то он и построил первый цеппелин. Чтобы было на чем летать в деревни, куда дорог нет. Ну а потом...

– Выяснилось, что транспорт приносит больше денег, чем медицина? – спросил Гиена.

– Вроде того, – Бюрократ поджал губы и вздохнул. Машину опять тряхнуло, так что ему пришлось вцепиться в раму. – Кстати, Степан, вы с ним встречались?

– Случалось... – Гиена криво ухмыльнулся.

– Вам не показалось, что он немного... эээ... странноват? – Бюрократ красноречиво покрутил пальцем у виска.

– Странноват?! – Гиена захохотал так, что заглушил шум мотора. – Это еще мягко сказано! Он полный и абсолютный безумец! Особенно если выпьет. А пьян он практически всегда!

В этот момент снаружи раздался раскатистый грохот. Я передвинулся по скамейке и отогнул полог кузова. Небо над Новониколаевском было черным от клубящихся грозовых туч.

И буквально через секунду грянул ливень. «Интересно, а дирижабль вообще может летать в такую погоду?» – подумал я.

Вообще я опасался, что водитель окажется педантичным и высадит нас на второй Базарной. И нам придется пробираться переулками через весь город. Вторая Базарная была в южной части, почти на выезде. А цеппелин квартировал почти на самом севере. Но кучерявый оказался человеком великодушным. Он на полной скорости проскочил площадь, свернул на широкий проспект, жаль я не запомнил название, промчался с ветерком мимо бывшего здания городской управы, гостиницы «Метрополь» и прочих «фешенебельных» для Новониколаевска зданий. Потом проехал вдоль кирпичного завода, свернул на объездную и высадил нас практически у самого летного поля.

Дирижабль выглядел совсем не таким, как я себе представлял. Мне почему-то казалось, что это должна быть каркасная громадина, вроде «Гинденбурга», гордо зависшего рядом с причальной башней. В реальности же, цеппелин был больше похож на надутый презерватив, перетянутый в трех местах канатами. Гондола, размером с небольшой автобус, с одним винтом сзади, была подвешена к продолговатому пузырю на стропах. Этакий вытянутый в длину воздушный шар.

К земле он крепился несколькими канатами, а по бортам гондолы было развешено множество мешков с песком. Разного размера.

Ветер норовил оторвать эту штуку от земли, натягивая якорные канаты. Косые струи дождя барабанили по обшивке, стук капель сливался в мерное гудение.

– Я ждайт вас уже целий час! – заорал выскочивший откуда-то длинный и тощий, как Бюрократ, мужик. Он прикрывал голову от дождя медным тазом. Волосы его были такого же цвета как и этот таз. И торчавшие в стороны усы. На лбу – здоровенные гоглы. Комбинезон с множеством оттопыривающихся карманов надет прямо на голое тело, плечи и руки покрыты множеством рыжих веснушек. – Нам уже дафно пора фзлетайт! Шнель! Бистро! Торопитес!

Он размахивал свободной рукой, подгоняя нас к гондоле и не переставая выкрикивать команды. Когда я прошел мимо него, то ощутил стойкий запах самогона.