Текст книги "Мародер без диплома (СИ)"

Автор книги: Саша Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Кажется, здесь уже очень давно никто не проходил, – сказал Бюрократ. – Даже самые свежие надписи выглядят очень старыми.

– Но тайник здесь все-таки есть! – Натаха забралась на трубу, подцепила пальцами сколоченный из досок квадратный щить и убрала его в сторону. – Да уж, что-то тут негусто...

Мы столпились вокруг открытой дыры в стене и взялись перебирать находки. Самой ценной оказалась старая шахтерская лампа, похожая на консервную банку, к которой сверху приделали конус из частой медной сетки. Держать эту штуку надо было за крюк из толстой проволоки. У меня эта конструкция вызывала некоторые сомнения. Сплошной металл же, она должна раскалиться настолько, что держать ее будет невозможно... Запас масла тоже был. Ну, если это можно было назвать запасом, конечно. Загустевшей жирной субстанции в бутыли была едва ли четверть. Впрочем, нам все равно должно хватить. Еще там была тетрадь из толстых потемневших листов в обложке из черной кожи. Прочитать при свете угасающего уже химического стержня было нереально. Ну и несколько совершенно бесполезных вещей, вроде ковриги зачерствевшего до каменного состояния хлеба и пары заржавевших банок старых консервов.

– А что такое «Брюсова Академия»? – спросил я, соскакивая с трубы. – Учебное заведение какое-то?

– Да нет, там ничему не учили, – Бюрократ махнул рукой, раскачивая присохшую пробку на бутыли с маслом. – Был такой деятель во времена Петра Первого, Яков Брюс. Когда он умер... Ну, точнее там темная какая-то история, тела вроде как никто так и не нашел, но как-то общим местом решили считать его мертвым, тем более, что болел он действительно долго... В общем, когда разбирали его наследство, нашли множество проектов, среди которых была записана идея по совмещению магии и техники. Во главе с Александром, сыном Якова Вилимовича, они основали что-то вроде ордена, который и заложил основы техномантии.

– Без техномантии не было бы шагоходов, магических замков и печатей, – сказала Натаха. Забрала у Бюрократа бутыль и одним движением выдернула из него пробку. – И еще много чего.

– Но потом Академию закрыли, и деятельность ее запретили, – сказал Бюрократ.

– Техномантия оказалась слишком могущественной и опередила свое время? – спросил я.

– Ах, если бы! – Бюрократ усмехнулся. – Обычный антиправительственный заговор. Кирилл Брюс, один из племянников, пытался устроить переворот, ходили слухи, что это он устроил в Москве чуму в 1771 году. На суде он кричал, что дремучая Россия сама себе режет горло, уничтожая светлые умы. Но сам же при этом и приказал сжечь архивы Брюсовой Академии. Что-то удалось спасти, что-то пропало. Но наследили они по всей Российской Империи много, так что теперь вот даже в Сибири, как видишь, всплывает это их «МЫ БЫЛИ».

– А Яков Брюс был магом? – спросил я. Надо же было сравнить. В моем мире про этого сподвижника Петра I и то ходили слухи, что он колдун и чернокнижник. А здесь магия – это вроде как привычное дело...

– Конечно, и очень могущественным, – ответил Бюрократ. – С детьми ему только не очень повезло, но с магами так частенько бывает...

Магия... Шаман... Приступ ярости... Внезапно открывшаяся дверь... В голове вдруг всплыло все и сразу. Искры вокруг моего кулака, моментально перегоревший свет. Я старался над всем этим не думать, потому что для осмысления чего бы то ни было нужна спокойная обстановка, которая у нас все не наступала и не наступала. А тут как-то все эти мысли разом нахлынули.

– Мне кажется, или среди вас никто не удивился, когда у меня получилось открыть ту дверь? – задал я вопрос, который крутился у меня на языке с самого момента той вспышки ярости, которая вырубила свет и взломала замок.

Глава 19. Прямо нельзя свернуть

Натаха казалась полностью погруженной в попытки разжечь лампу при помощи старого огнива. Бюрократ сосредоточенно пытался достать из ботинка попавший камешек. Сидел в перекошенной позе, лицо отрешенно вдохновенное. Гиена задумчиво чесал бороду.

– Вы моего вопроса не услышали что ли? – возмутился я.

– Так это... – Гиена потряс почти потухшую палочку, и она снова засветилась ярче. – Удивляться-то особо нечему вроде как... Хорошо еще, что ты эту дверь там не взорвал вместе с нами всеми, я слышал, что и такое бывает.

– Не понял... – я уставился Гиену. Он поднес свой издыхающий химический светильник к подбородку, зеленый свет сделал его лицо похожим на маску.

– Дык по тебе ясно было, что ты не колдун пока, – сказал Гиена. – А на бумажке из заубер-детектора было написано, что колдун. Значит ты либо способности еще не просыпались. Вообще, вроде как, это еще в детстве выясняют, и сразу отправляют учиться, почему тебя пропустили, я не представляю. В твоем паспорте было написано, что ты из столицы...

– Нас со Звонарем как-то наняли охранять гоньбинского старосту, а там деревенская свадьба была, дочку одного куркуля замуж выдавали, – сказала вдруг Натаха, у которой, наконец-то получилось запалить старый фонарь. – Так вот на эту девку прямо на свадьбе накатило. Она спалила амбар и три двора. И жениху ее руку оторвало, когда он попытался ее остановить. Она потом чуть не удавилась с горя. Не знаю, чем там дело закончилось, нам пришлось спешно улепетывать... Ну да это неважно уже. В общем, если у тебя такое в первый раз произошло, то нам всем еще повезло.

– Я читал памятку-брошюру для родителей, – сказал Бюрократ. – Как раз по поводу внезапных вспышек эмоций, которые могут быть очень опасны. На учебу особенных детей забирают только с десяти лет, а до этого с ними приходится семье возиться. И стараться не злить и не нервировать, потому что неизвестно, как такой ребенок отреагировать может. Если до десяти лет случается «выброс», то ребенка забирают. А если нет, то потом забирают и провоцируют уже в более подходящих условиях.

– Слушай, Гиена, я давно спросить хотел... – быстро сказал я, увидев, что Гиена явно собирается задать мне какой-то вопрос. – Про Киру. Ну, ту женщину в кожаном плаще на станции. Я правильно понял, что она каким-то образом вам условия диктовала?

– Тут такое дело... – Гиена замялся. – Хотя теперь-то уж что... – он махнул рукой, в которой все еще сжимал погасшую уже палочку. Та снова ненадолго засветилась. – В общем, станция была самым лакомым куском во всем левобережье. Особенно лет пять назад, когда выселенцев было больше. Батя и так пытался нашу семью к делу примазать, и эдак, но не выходило. Рыбацкие – ушлая семейка, их там восемь братьев только... А нас у отца было четверо. И Аркаша еще, козел драный. Приблудыш, сука... – Гиена сжал кулаки, палочка жалобно хрустнула, но больше уже не засветилась. – В общем, мы нападать не рисковали, а договориться не получалось. А потом пришла Кира и предложила сделку. Мол, она выгоняет к херам Рыбацких со станции, а мы ей отдаем некоторых выселенцев. Сначала мы не поняли, в чем соль. Батя даже думал на хер ее послать, вроде как, не хотел с истеричной бабой договариваться, а Кира... Ну ты сам видел. А потом смекнул, что к чему. В общем, Рыбацкие переселились на правый берег и затаили на нас зуб. А нашей законной добычей стали выселенцы. И сначала это было даже хорошо. Но в последний год поезда из Империи стали все реже приходить, и народу на них стало приезжать все меньше. Добровольных переселенцев почти вообще не стало. Раньше были, я даже видел. Обстоятельно так готовились, ехали на тюках с имуществом. А, да. Про Киру же. То, что она из Охранки мы почти сразу поняли. Хотя имперские служащие здесь, в Сибири, обычно не светят своими документами. Здесь их закон не защищает, если пристрелят и прикопают, никто даже пальцем особо не дернет. А в каком-нибудь Красноярске так вообще прямым текстом написано на каждом столбе, что, мол, кто сдаст имперца из Охранки или, там, из еще какого ведомства, тому тысяча соболей.

– И что с пойманными потом делают? – спросил Бюроркат.

– Головы отрубают, вроде, – Гиена пожал плечами. – У них там есть стена с кольями, так вот на нее как раз головы и вывешивают. Матонины, что с них взять...

– Можно подумать, Демидовы чем-то лучше, – буркнула Натаха.

– Про Демидовых врать не буду, не знаю, – сказал Гиена. – Они вообще в свой Барнаул не всех пропускают. Стена у них там, ворота, каждого входящего проверяют. Да хрен с ними, с Демидовыми. В общем, понятно стало, что Кира и ее головорезы – точно из Охранки. Но в Новониколаевске на это всем по сараю всю жизнь было. Кто быстрее выстрелил, тот и прав, потому что.

– Я еще на пароме вам говорил, что это Катерина Бенкендорф, а никакая не Кира, – сказал Бюрократ. – Кстати, когда вы говорите, иссяк поток выселенцев?

– Может с год... Или около того, – Гиена посмотрел на бесполезный теперь стержень и забросил его за трубу. – На самом деле, под Кирой было неплохо. Она в основном-то в наши дела не совалась. Пока выселенцев было много, было как-то не жалко отдавать ей тех, на которых ее детектор указал. А вот потом стало хреново. Мало того, что поезд раз в неделю и реже стал приходить, так еще и людей там было... В вашей, кстати, партии еще ничего так себе. В прошлые две недели вообще было по пять человек. И двоих Кира забрала себе. Так что мы поиздержались, вот и решили, что можно тебя ей не показывать. Пережила бы без одного одаренного. Тем более, что Шпак... – Гиена хохотнул. – Между прочим, всем была бы одна сплошная польза, если бы мы тебя, Боня, содомиту Шпаку продали. Тебя бы от его жирных прелестей расколбасило, и ты бы проснувшейся магией вскрыл ему брюхо. Или наизнанку вывернул, говорят такое тоже случалось.

– Но-но, не трогать Шпака! – Натаха подняла разгоревшийся светильник на уровень лица. – Он еще нам за мамонтов денег должен!

– Кстати об этом, – Гиена нахмурился. – Я не стал при той мадаме спрашивать, все так уверенно себя вели, грех было картину портить... А мы как собираемся этих чудищ вообще перемещать? Это же... Дряньство, да я чуть не обосрался, когда эти волосатые горы увидел!

– Прошу прощения, – Бюрократ сделал виноватый вид. – Чтобы заполучить эту сделку, пришлось немного приврать о наших возможностях...

– Все правильно ты сделал, Бюрократ, – Натаха хлопнула его по плечу. – А план у нас есть. Надо только из подземелья этого выбраться.

– Ну... допустим... – Гиена почесал бороду. – Жрать уже охота, как не бывает! И спать еще. Что-то мы дофига засиделись, топать надо дальше. По моим прикидкам, если этот туннель по прямой били, то еще не меньше часа до Бердского надо топать. И там еще выход искать.

– Да-да, сейчас пойдем, – сказал я и встал. – Давайте я еще раз на всякий случай уточню. Вот эта вот фигня с «накатываниями», «выплеском», «выбросом» и прочими проявлениями магии... Я правильно понял, что это сейчас какая-то неуправляемая штука? И в любой момент случиться что-то похуже?

– Все так, Богдан, – Бюрократ вздохнул и тоже поднялся на ноги. – Управлению силой и контролю ее учат в специальных учебных заведениях. Так что в Томский университет вам надо попасть как можно скорее.

– Так вроде и так стремлюсь изо всех сил, – я вздохнул.

Мы потопали дальше. Исписанную неизвестно кем тетрадь я тоже прихватил с собой. Просто из любопытства. Явно же, старая вещица, исторический источник. А я ведь практически историк, хоть и несостоявшийся.

– Кстати, я еще что хотел спросить! – сказал я, чтобы как-то отвлечь себя от мыслей о том, моим любимым кроссовкам приходит полный и окончательный крантец от долгого шагания по гравию. – Если я правильно понял, то никакого государства в Сибири сейчас нет, верно? Ну, там, флага, гимна, столицы, управляющего органа, правителей, послов и прочего?

– Ну... да... – сказал Гиена и посмотрел на меня... странно. Ах да, он же не знает, что я из другой реальности приехал. Это я только Бюрократу с Натахой рассказал.

– А как же деньги? – спросил я. – Соболя же по всей Сибири принимаются или это только новониколаевские деньги.

– По всей, – сказал Гиена. – Я вроде слышал, что Унгерн пытался у себя свои деньги печатать, но потом бросил это дело.

– А соболя кто печатает? – спросил я. Лицо Бюрократа тоже стало заинтересованным, глаза засветились живейшим любопытством. Даже при тусклом свете старого масляного светильника было видно.

– Да я как-то не задумывался... – пробормотал Гиена. – Холера, может ты знаешь?

– Вроде это давно уже так, – сказала Натаха. – У нас на чердаке хранились пачки других каких-то денег. Я в детстве их нашла, спросила мать, что это такое. А она сказала, что приданое мое несостоявшееся. А сейчас могу их хоть в костре спалить, все одно теперь это просто резаная бумага. Это были не рубли и не соболя. Рубли я видела. Богдан, а какая разница, откуда берутся эти деньги? Ну, взялись откуда-то. В кабаках их принимают, лошадь или машину за них купить можно, да и ладно.

– Просто любопытно стало, – я пожал плечами. Почему-то мне этот вопрос казался важным, Бюрократу – тоже, хотя он не стал лезть и выспрашивать подробности. А вот Натаха и Гиена, стопроцентно местные обитатели, вообще не проявили даже тени интереса. Ну есть, и есть. Так сложилось. А почему сложилось – хрен его знает.

– Тихо! – сказал Гиена, остановился и поднял вверх руку. Мы замерли. Впереди раздавался явственный плеск воды.

– Похоже, уже недалеко... – сказала Натаха. – Интересно, там еще одна дверь?

Мы ускорились. Особенно я, если честно. Долгая подземная прогулка – это такое себе. И кроссовки жалко, опять же.

Шахта привела нас в большой овальный зал. Рельсы здесь замыкались в кольцо, с дальней стороны явно были обломки какого-то подъемного механизма. Только все давно проржавело, обрывки тросов болтались, платформа валялась косо, упираясь перилами в обвалившуюся стену шахты. На рельсах стояла еще одна вагонетка.

«Если бы мы не поленились поставить ту, первую вагонетку, то можно было бы спокойно катиться на ней», – устало подумал я.

– Пропусти-ка, – Гиена отодвинул меня плечом и направился к дальней стене. Прямо к сломанному подъемнику. – Давай я пойду первым, кто его знает, кто там наверху, а моя рожа всяко выглядит авторитетнее всех ваших.

И тут я тоже заметил. Вплотную с механизмом подъемника в стену были вбиты металлические скобы. Лестница наверх.

– Ты потише, там же ночь еще должна быть, – сказал я. – Вроде мы не так уж долго блуждали под землей.

Но Гиена, кажется, меня не услышал. Или просто не обратил внимания. Ловко взобрался по скобам и исчез в темноте. Судя по всему, шахта была не такая уж и высокая. Потому что довольно скоро раздался треск дерева, сдавленные ругательства Гиены, потом снова треск. А потом вниз упали какие-то обломки досок и пробились сероватые лучи света. Неужели уже утро?

Некоторое время было тихо. Честно говоря, ждать было невыносимо. Я стоял как на иголках. Страшно хотелось плюнуть и забраться следом за Гиеной. С другой стороны, а чего я вообще жду-то? Мы же вроде ни о чем не договаривались, и уж кто-кто, а Гиена мне точно не начальник. Я как раз шагнул вперед, когда сверху раздался голос Гиены:

– Залезайте, все чисто!

Кажется, я прямо-таки взлетел по этим ржавым ступенькам. Картина наверху была идиллической – у деревянного столба сидел какой-то мужик самого селянского вида с заплывшей рожей запойного алкоголика, а Гиена стоял рядом, направив в его сторону ствол дробовика. Дробовик он держал одной рукой, а в другой была краюха серого хлеба, которую он с жадным аппетитом пожирал.

– Да я же говорю, что я безопасный, – испуганно залепетал мужичок.

– Вот и сиди молча, – с набитым ртом пробурчал Гиена. – Надумаешь орать – пристрелю. А будешь паинькой, останешься живым, целеньким и можешь потом смело считать, что мы тебе приснились.

– А про пол я что хозяину скажу? – заныл ханурик. Гиена развернул дробовик и несильно двинул его прикладом в ухо. Тот ойкнул и замолчал.

– Скажешь, что споткнулся неудачно, – сказал Гиена и запихнул себе в рот остатки краюхи.

Тут я наконец рассмотрел, что это было за помещение. Это был амбар или большой сарай. Или как там еще называется специальное помещение, где хранят зерно и муку? Просторно, чисто, деревянные стены и пол, который в одном месте проломлен. Как раз в том, где мы и выбрались из шахты. Ну да, Семен же говорил, что ход ведет на мельницу. Наверное, это мельничный склад и есть. Полотняные мешки, запасные жернова свалены кучей, и все покрыто тонкой белой пылью.

Следующим из шахты выбрался Бюрократ. И сразу вслед за ним – Натаха.

– Ты считать умеешь, ханурик? – спросил Гиена и ткнул алконавта, молча хлопавшего мутными глазами.

– А то... – сказал он. – Один, два, три...

– Тогда считай до пяти сотен, – сказал Гиена. – Как досчитаешь, можешь вставать и чинить пол. Только не провались, там глубоко, в лепешку расшибешься. Хм...

По глазам Гиены я понял, что идея разбившегося в лепешку свидетеля пришлась ему по душе. С одной стороны, если этот ханурик начнет болтать, что видел, как из-под пола выбрались здоровенный бородатый мужик, молодой парень, рыжая девица с косой и очкарик в клетчатом костюме, то над ним, скорее всего, просто поржут. Ну допился до клетчатых очкариков, с кем не бывает? С другой... Если эта информация попадет в нужные уши... Я сплюнул. Твою мать, я здесь всего-то третий день. Третий же? Или уже четвертый? А меня уже всякие нехорошие люди в розыскные листы включили. Вот не жилось мне спокойно...

На улице было раннее утро, сарай, из которого мы вышли, стоял на небольшом холме, чуть выше него – ветряная мельница. А вниз к деревне была проложена деревянная колея для вагонеток, десяток которых стоял рядом с сараем. Кажется, я знаю, откуда этот мельник взял вагонетки...

Мы пошагали вниз, к деревне. Вслед за Гиеной, который опять уверенно вырвался вперед. Я сориентировался. Ага, река по правую руку, получатся. Прикинул траектрорию. Нагнал Гиену.

– А зачем нам в деревню? – спрашиваю. – Поместье Епифана же в другую сторону.

– Мы до него пешком до обеда топать будем, там тракт разворочен весь, – ответил Гиена. – На пристань идем. Я там одного мужичка знаю на баркасе, договоримся, он нас до Нижней Ельцовки домчит на своем корыте.

Городок был, кстати, удивительно миленький. Прямо такой, лубочный. Маленькая церквушка сияла свежей побелкой, домики чистенькие, ставни у всех покрашены, палисадники все в цветах. Улочки аккуратно вымощены булыжником и кирпичом. Оградка на кладбище ухоженная. Надо же, как вообще такое возможно в ситуации «никаких властей нет, кто первым выстрелил – тот и прав»?

– А вон там, смотри, – Гиена махнул рукой в просвет между домами. – Видишь, вода? Мы в детстве там на плотах кататься любили, это Зеркальное поле. Там всегда вода стоит, даже когда жарища.

Пристань, как и весь городок, тоже была очень уютной. Деревянный настил с перилами и рядком фонарей. Должно быть, вечером чертовски романтичное место.

Гиена уверенно направился к самой правой лодке, рядом с которой суетился сухонький невысокий мужик с торчащей клочками во все стороны бородой. На голове чуть ли не по самый нос – красная вязаная шапка.

– Ха! Степан! – сказал он, обернувшись на шаги по причалу. Разулыбался во весь свой щербатый рот. – Ты какими судьбами тут?

– До Нижней Ельцовки нас подвезешь, Колюня, а? – сказал Гиена, протягивая руку старому приятелю. – А потом сочтемся, хорошо?

– Докуда, говоришь? – Колюня как-то сразу улыбаться перестал, услышав название пункта назначения.

– Ты плохо слышишь что ли на старости лет? – Гиена захохотал. – До Нижней Ельцовки, говорю. К Пырьеву мне надо, а то ты не знаешь...

– А может тебе не надо сегодня к Пырьеву? – сухонький Колюня скукожился еще больше. – На что тебе эта Ельцовка сегодня? Давай лучше самогонки хряпнем...

Глава 20. Мужики не плачут

Гиена изменился в лице, стремительно шагнул к Колюне и сграбастал того за грудки.

– Что ты там еще бормочешь про самогонку?! – он тряхнул мужичка так, что у того зубы клацнули. – Знаешь чего, так говори!

– Ничего я не знаю, не знаю я ничего, сам смотри, – узловатый палец колюни, весь в пятнах от машинного масла, краски и хрен знает чего еще, ткнул на север, как раз в сторону Нижней Ельцовки. Но ничего особенного я там не заметил. Ну, дым был, да. Но так-то тут все время что-то дымит. Или горит, или баню топят. Или печь.

– Заводи свое корыто, Колюня, – прорычал Гиена. Отпустил субтильного приятеля, поправил на нем кургузую куртейку. Тот забормотал что-то про соляру, которой осталось совсем мало, про «тащиться еще в такую рань, а там еще хрен знает что происходит»... Но в лодку все равно забрался. Через минуту двигатель несколько раз фыркнул и мерно застрекотал. Гиена забрался в лодку и махнул нам следовать за ним.

Мы отчалили, и стали неспешно удаляться от берега. С воды городок смотрелся еще более милым. Аккуратные крыши, утопающие в зелени. Сплошной уют и сонное утреннее очарование. Правда, кажется, кроме меня никого это провинциальное обаяние не зацепило, любовался видом на берег я один.

А еще у меня было странное ощущение, что этого городка вроде как существовать не должно. Словно здесь, в этом мире, не было чего-то такого важного и знакового. Я недоуменно огляделся. Ну, Обь. Великая река, и все такое... Стоп. Водохранилище. В моей версии реальности Обь перегорожена плотиной, и та часть суши, на которой здесь находится эталонно уютный городок, который вызвал у меня тонну умиления, находится под водами Обского моря. Прикольно.

Я еще раз посмотрел на берег. Такое забавное ощущение – сравнивать «там» и «здесь». Даже жаль, что я не очень хорошо знаю эти места. Получается, что по большей части я просто как будто попал в новое для себя место, и все. Иногда вот вштыривает узнаванием, но редко. Вот как сейчас, например.

В реальность меня вернула Натаха. Она ткнула меня в плечо и указала вперед. Я потряс головой и присмотрелся. Теперь понятно, почему дым меня не впечатлил. Просто пожара уже практически не было. Ровные длинные грядки были изуродованы и изрыты колесами. Похоже, кто-то гонял прямо по полям на довольно большом грузовике. От деревянных надворных построек остались только черные обгоревшие столбы. Белое здание самой фермы, которое раньше было не то школой, не то больницей, было целым, но пара окон были обрамлены пятнами копоти.

Вот же бля...

– Подгребай давай к берегу! – заорал Гиена.

– Ты дурак что ли, Степа? – заныл Колюня. – Кто меня потом с мели будет вытаскивать?

– Ой, не звизди, чем ты там на мель сядешь, у тебя и киля-то почти нет! – Гиена приплясывал от нетерпения на носу лодки. – Да хрен с тобой!

Гиена сиганул в воду и размашистыми гребками поплыл к берегу. Встал на дно, попробовал, было, идти, но против завихряющегося в этом месте течения идти у него получалось хуже, чем плыть.

Колюня направил свой баркас к длинному причалу, чуть севернее фермы Епифана. Не дожидаясь, когда он притрется поплотнее, я перескочил на деревянный настил и во весь опор понесся к ферме. Ясен пень, стараясь заткнуть в голове хор самых дрянных предчувствий.

– Нет, Фаня, нет! – вопль Гиены я услышал еще не добежав до ворот. Ну вот, похоже тут предчувствия даже преуменьшили...

Залитое кровью тело Епифана было приколочено к толстым доскам забора. Шляпки здоровенных гвоздей торчали из раскинутых в стороны ладоней и из-под ключиц. Крови было так много, что она промочила всю одежду и покрывала тело подсыхающей багрово-коричневой коркой. Не окровавленным было только лицо. Правый глаз заплыл под чудовищным кровоподтеком. Левый закрыт. На животе – несколько уколов. Штык-нож или что-то подобное. Не жилец, даже если сейчас живой...

Гиена стоял рдом с забором на коленях, его могучее тело сотрясали рыдания. Крупные слезы лились из его глаз сплошным потоком.

Я коснулся пальцами шеи Епифана. Мало ли, вдруг он еще жив. В ответ на мое прикосновение его глаз открылся. И в нем даже все еще светилась мысль.

– Фаня! – Гиена вскочил и оттолкнул меня плечом. Дернулся вперед, как будто хотел обнять друга, но замер. – Кто? Кто это сделал?

– По... послание... – еле разлепив губы произнес Епифан.

– Ты лучше молчи, Фаня! – Гиена беспомощно посмотрел на меня. – Давай же, ну! Злись, бойся, бесись, что там тебе надо, чтобы твоя одаренность выплеснулась?! Помоги же ему!

– Степа, отойди, – проговорил Епифан. – Послание для Богдана.

– Это Матонин? – Гиена уперся ладонями в забор над плечами Епифана. Из глаз его продолжали катиться крупные слезы. – Это он, хорек сраный, все устроил?!

– Голова быть холодной, а клинок – острым, – прошептал Епифан в мою сторону. – Не спешить. Или он убить тебя раньше.

– Что это? У него бред? – Гиена снова сделал движение, будто хочет обнять друга, но остановился и тоскливо завыл.

– Не бред, – прошептал я, сжимая кулаки и до боли зажмуривая глаза. Вот Епифан тихо сидит рядом со мной на крыльце и пускает дымные кольца. Молчаливый и надежный, как скала. Я ни черта о тебе не знаю, Епифан, я тебя вчера увидел впервые в жизни, и, получается, привез на хвосте твою смерть. Ну же, давай, где ты там, сила, спрятанная внутри? Дай хоть какую-нибудь подсказку, что мне сделать с собой, чтобы спасти сейчас жизнь этого смертельно израненного человека?! Глаза начало жечь, из под ресниц покатились слезы.

Открывать глаза не хотелось, потому что я и так знал, что увижу. Но я все равно открыл. Епифан посмотрел на меня своим единственным открытым глазом, его окровавленная грудь в последний раз поднялась и опустилась.

Это всегда очень странно наблюдать. Только что перед тобой был живой человек, которому больно, которому страшно. Который есть. Какой-то неуловимый момент. И все. Ты понимаешь, что там внутри больше никого нет.

Слезы продолжали катиться из глаз.

Когда я был пацаном, плакать среди нас было западло. Потому что настоящие мужики не плачут же.

«На самом деле, плачут, Богдан, – мысленно сказал я самому себе-ребенку. – Но очень круто, что ты этого пока не знаешь».

Я вытер слезы и посмотрел на Гиену. Тот сидел на земле, скрючившись, и не шевелился. В какой-то момент он вдруг взревел, вскочил, как расправленная пружина и ломанулся за ворота.

Я ждал чего-то подобного, бросился следом, и преградил ему дорогу. Какое там! Он пер как танк, просто отшвырнул меня с пути и помчался дальше. «Лебовский, ты сильный. Ты смелый. Но легкий!» – сказал я себе.

Ладно, значит придется действовать жестко. Я догнал Гиену и сбил его с ног подсечкой. Тот покатился на землю, но сразу же вскочил и с ревом ринулся на меня. Я легко ушел от пары его быстрых ударов и нанес не очень сильный, но здорово болезненный удар «клювом». Он невольно охнул и согнулся пополам.

– Степан, – сказал я, подходя ближе. – Приди в себя!

– Ах ты гнида... – Гиена выпрямился и бросился на меня. Все-таки он тоже быстрый, зараза. Пришлось прямо изворачиваться, чтобы он не подмял меня под себя, когда мы рухнули на траву. Я откатился и вскочил. Он рванул на меня в пряжке чуть ли не из положения лежа. Бля, Гиена, я совершенно не хочу тебя калечить... Я отклонился назад, ударив обеими ладонями по ушам.

– Гиена, блять, ты тупой что ли?! – заорал я. – Много ты один навоюешь, придурок?

Я заметил мелькнувший огонек осмысленности в его глазах, потом их снова залило яростью. Пока он не успел ничего сделать, я сжал кулак и двинул ему слева в челюсть.

– Ты очнулся, или еще двинуть? – спросил я.

– Еще... – пропычал он. Не задумываясь я зарядил ему еще пару ударов.

Гиена поднял глаза. Он тяжело дышал, но уже не пытался нестись куда-то как дикий вепрь. Стер кровь с лица. Ну как, стер, размазал скорее.

– Спаси...бо... – сказал он, протянул руку и хлопнул меня по плечу. – Правда, спасибо.

– Надо похоронить Епифана, – сказал я.

Гиена кивнул. Из глаз его снова покатились слезы. Они смешивались с кровью и капали на рубаху. Уверен, он тоже когда-то точно знал, что мужики не плачут.

Мы вернулись во двор фермы. Бледная Натаха и возникший откуда-то Кузьма расстилали перед воротами кусок светлого полотна.

Мы постояли у свежей могилы, молча. Потом Кузьма завозился, достал из кармана бутылочку мутной жидкости. Выдернул зубами пробку.

– За упокой, стало быть... – он плеснул несколько капель самогона на холмик, потом отхлебнул, поморщился, занюхал рукавом и передал бутылку мне. Я сделал глоток, почувствовал, как это ядреное ракетное топливо выжигает мне внутренности и вышибает слезы из глаз. «Он сдохнет, я тебе обещаю!» – подумал я. И тоже плеснул пару капель на землю. Лицо Гиены было непроницаемым. Он отпил самогона как воды и передал бутылку Натахе.

– Оставим его уже, – сказал он, когда бутылка вернулась к Кузьме. – Он всегда любил тишину и покой.

– Настасья где? – спросил Гиена, когда мы вошли в дом.

– У Глашки, в Нижней Ельцовки, – ответил Кузьма. – Фаня как увидел их машину, так сразу сказал брать Настасью и тикать к ее сестре. Пока она за ружье свое не схватилась.

– Так она не знает ничего? – спросил Гиена.

– Неа, – Кузьма мотнул головой. – Она же того... блаженная... Я даже не знаю, как теперь быть.

– Что за машина была? – спросил я.

– Так «Матрешка» же! – сказал Кузьма. Мне это, конечно, ничего не объяснило, но переспрашивать я не стал. – Я вчерась, как вы уехали, матонинскую машину-то раскрутил по винтикам, а к вечеру они и приехали. Я бы вернулся раньше, но что я тут мог сделать? Они, гады такие, двух девок наших убили... В сарае трупы, надо тоже похоронить. А мужиков всех с поля согнали к себе в машину, как скот связали и увезли.

– Это Беки были? – спросил я.

– Ну да, Беки, – сказал Кузьма. – И белобрысый еще этот с ними. Ну, здоровый такой!

– Я этого гада в клочья буду рвать... – прорычал Гиена.

– Слушай, Гиена, – я повернулся к нему. – А где ты взял гранаты? У Матонина?

– Да не, – Гиена мотнул головой. – Дома взял.

– А там есть еще? – спросил я.

Гиена посмотрел на меня и нахмурился.

– Были, – говорит. – Но там сейчас не знаю что. Рыбацкие, наверное, похозяйничали. Или Охранка.

– Плевать, – говорю. – Меня они там вряд ли ждут.

– Так они же тебя вроде ищут... – сказала Натаха.

– Уверен, они обо мне далеко не все знают, – я криво усмехнулся. – И вот еще что... Гиена, можешь нарисовать максимально подробный план поместья Матонина? Как ты его помнишь, ладно?

Гиена внимательно посмотрел на меня и коротко кивнул.

Я вытащил из кармана пиджака помятую брошюрку с силуэтом шагохода на обложке и погрузился в чтение. Честно говоря, я пока плохо себе представлял ТТХ этой боевой машины, но мне нужно было погрузиться в изучение каких-нибудь букв прямо сейчас. Чтобы унять лишние эмоции. Потому что голова должна быть холодной, все верно, Талтуга...

– Вот тут и тут – вышки, – Гиена водил пальцем по примитивно, но вполне понятно нарисованной карте. – Стам станковые пулеметы. Вообще обычно там дежурят как попало. Спят, бухают. Но, думаю, после нашего побега Матонин всех взгрел и они будут начеку. Еще есть вот здесь пулеметное гнездо, – Гиена ткнул в правую часть дома. – По крышей. Позиция неудобная, но нужно все равно ее учитывать. Проволока может быть под током, но его не всегда включают.