Текст книги "Темное разделение"

Автор книги: Сара Рейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Глава 7

Из дневника Шарлотты Квинтон

11 января 1900 г.

Сегодня были похороны близнецов. Это самый ужасный день моей жизни.

Конечно, Эдвард не хотел, чтобы я шла, и его мать тоже не хотела, чтобы я шла. Неужели я не хочу остаться в постели, ведь всего одиннадцать дней прошло после родов? Я сказала, что чувствую себя вполне в состоянии пойти на похороны своих дочерей. Китайские крестьянки, например, возвращаются к работе на рисовых полях спустя несколько часов после родов. Меня обвинили в эксцентричных воззрениях и поддержке социализма; вообще-то мать Эдварда не удивилась бы, если бы узнала, что я последователь Keir Hardie и Независимой лейбористской партии, хотя, по ее мнению, они никогда не будут по-настоящему популярны.

Церковь была полна, разумеется – в основном попрошайки и любопытные, насколько я могла заметить, и мрачная семья Эдварда в полном составе. Его мать опоздала (подозреваю, что это было сделано специально, для эффекта), она была в подчеркнуто глубоком трауре и искала насыщенный аромат розового масла. Она уныло прошествовала на свое место, тяжело опираясь на палку Из черного дерева, громко стуча ею по мраморному полу. (Когда эта старая ведьма начала использовать трость? Лично я вижу ее в первый раз с тростью.)

Эдвард выбрал церковные гимны – «Господь, Пастырь мой» и «День, данный Господом, окончен». Викарий говорил о том, как жестоко забрали новые жизни, но указал, что пути Господни неисповедимы и чудесны, но мне от этого как-то не стало легче. Брат Эдварда прочел поэму Роберта Льюиса Стивенсона про то, что покойные не умерли, а просто ушли на несколько шагов вперед и ждут момента, когда снова встретятся со старыми друзьями. Я обожаю Стивенсона, но мне это показалось совершенно неуместным в данных обстоятельствах.

Крохотный гробик стоял на усыпанной цветами скамье. Слишкомуж все продумано – латунные ручки, и латунная табличка, и отполированное красное дерево, но конечно, так принято. Я старалась думать только о том моменте, когда близнецам было всего несколько часов от роду, и их крохотные пальчики обвились вокруг моей руки. Если я смогу сохранить это воспоминание, то частичка их навсегда останется со мной. Но это было трудно, потому что я все время представляла, как они лежат в своем гробу, все еще в этом печальном объятии. «И смерть не разделит их…» Не совсем подходящая для данного случая цитата.

Жаль, что Эдвард не обсудил со мной детали похорон, потому что я бы предпочла, чтобы все было проще – маленькие букетики фиалок и кислицы на крышке гроба вместо глупых претенциозных тепличных лилий и белых гиацинтов. Но мне удалось не заплакать, назло матери Эдварда.

Сдержанно и спокойно мы шли за гробом по проходу между скамьями. Орган играл LargoГенделя, и все шли за мной. Эдвард был очень внимателен, держал меня под руку и наклонялся спросить, все ли со мной в порядке каждые сорок секунд, что меня раздражало.

Мы подошли к двери, ведущей из церкви на кладбище. Я уже думала о том, что прекрасно держалась и не устроила истерику, как вдруг увидела мужчину, сидящего в дальнем конце, в углу церкви рядом с одним из высоких каменных сводов. Он не присоединился к похоронной процессии, а продолжал молча и спокойно сидеть глубоко в тени каменных столбов, явно желая остаться незамеченным. Увидев его, я уже не могла отвести взгляд. Он был похож на бродягу, который забрел в церковь по ошибке, или мог быть странствующим ирландским жестянщиком, остановившим неподалеку свою повозку. Он посмотрел на меня, и глубокая тень вдруг исчезла в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь грязное окно у него над головой. Под разноцветным светом церковного витража он уже не был похож на бродягу, а напоминал собой нечто среднее между раннехристианским аскетом и преступником из мелодрамы.

Но он не был ни тем, ни другим, и он уж точно не был бродягой. Что же касается злодейских сюжетов, то он скорее был их автором, и, имея теоретическое представление об аскетизме, он никогда, насколько я знаю, не практиковал его.

Любимец компании Блумсбери. Молодой человек, которого восхваляли, которому подражали и завидовали. Поклонники говорили, что его проза написана железной ручкой с алмазным пером, а враги – что в его работах не было ничего, кроме эксцентричных, мерцающих, как пламя свечи, переживаний затуманенного мечтами разума.

Какой бы ни была правда, сегодня он был самим собой. Писатель, частная школа Винчестера и Оксфорд. Сумасшедший, любовник и поэт. И его фантазии совсем не были эксцентричными, и никогда они не были вызваны наркотиками – они всегда были с ним, они были такой же частью его, как форма глаз или то, как росли волосы. И было время, когда он завел меня в эти фантазии, и я ничего больше не хотела, только жить там.

Он никогда не был скромным и никогда не смог бы уйти незамеченным, в какой бы компании он ни был.

Филип Флери. Флой.

Я и подумать не могла, что он придет в церковь и будет слушать службу, спокойно и выдержанно, как любопытный кот, но он сделал именно это.

Я слегка кивнула ему в знак того, что узнала, и потом мы вышли наружу в сопровождении тихой музыки Генделя. Дождь, который должен был служить траурным фоном для службы, наконец пошел сильнее, потоками обрушиваясь со ставшего вдруг свинцовым неба, капая с деревьев и придавая церковному двору темный унылый вид, соответствующий описаниям грустно-мрачных романтиков. Острые могильные камни блестели под дождем, за исключением совсем старых, сильно поврежденных непогодой и покрытых мхом.

Постаралась снова сосредоточиться на близнецах, но в течение всего короткого процесса погребения я остро чувствовала близкое присутствие Флоя, который стоял неподалеку под одним из старых деревьев, с поднятым воротником, и дождь покрывал мелкими капельками его черные волосы.

Позже

Так странно убедиться в правоте старой пословицы о том, что, помогая кому-то в трудностях, забываешь о своих собственных.

Поминки, которые только что закончились, были наиболее гнетущим событием из всех виденных мною, несмотря на слегка чрезмерный энтузиазм и человеколюбие, наполняющие любое послепохоронное собрание. Тетки Эдварда стояли по углам и деловито кивали капорами, обсуждая возможные надписи на могильном камне. Кто-то предложил: «Они не умерли, они просто уснули», и, когда я сказала, что не могу представить себе более скверную надпись для могилы, они все посмотрели на меня в шоке, а потом с некоторым вежливым сожалением. Бедная Шарлотта, это такая трагедия для нее. Ничего удивительного, что перенесенное горе сказалось на ее умственных способностях.

Прошла на кухню, чтобы посмотреть, как миссис Тигг справляется (салат из омаров приняли вполне хорошо), когда услышала, как Мэйзи-Дэйзи тошнит в уборной внизу возле задней лестницы.

Виновник этого, конечно, – сын торговца рыбой, и, судя по всему, он никогда и не собирался жениться на ней. Бедная девушка, она пыталась рассказать свою печальную историю между приступами тошноты, рыданиями и извинениями: «Госпожа, пожалуйста, не говорите никому, особенно хозяину, он же такой строгий».

По-моему, самое печальное то, что бедное создание, похоже, даже не получило никакого удовольствия от процесса; я не уверена даже, что она вообще понимает, что вызвало зачатие. Скорее всего, это случилось ночью после того, как он проводил ее домой с церковного собрания, и она отдалась ему в чулане. (Все это было совершенно лишено романтики для них обоих. Девственность нужно отдавать в красивой комнате, после должного, но и не слишком настойчивого сопротивления, а не уступать в суматохе и беспорядке под звуки и запахи приготовления воскресного ростбифа.)

Все это увело мои мысли в другом направлении. Я буду решительно сопротивляться тому, чтобы Мэйзи выгнали на улицу под благочестивые разглагольствования Эдварда вперемежку с викторианским бахвальством типа: никогда больше не омрачай этот дом своим присутствием, избавь нас от лицезрения своего стыда, проститутка. Господи, ведь уже двадцатый век, и Мэйзи-Дэйзи не какая-нибудь жадная девка с улицы Пикадилли или одна из тех развязных девок, которые развлекают мужчин в курительной комнате на мужских вечеринках! Я бы поспорила, что про этик женщин Эдвард знает намного больше, чем говорит! Но поведение его собственной прислуги должно быть безукоризненным, конечно, и он так этого не оставит, чтобы применить на практике чопорную мораль и нравственность восьмидесятых и выбросить девушку на улицу.

Так что я попросила ее не волноваться, мы что-нибудь придумаем. Мне кажется, что лучше всего было бы поехать надолго к моей семье и забрать Мэйзи с собой. Эдвард говорил, что мне нужно отдохнуть, и почему бы не поехать куда-нибудь на несколько недель – на юг Франции или Германии, там очень хорошо в это время года, и поездку легко организовать. А Шропшир и Уэльс-Марш очень хороши в любое время года – даже сейчас, с покрытыми снегом лугами и безмолвными голыми деревьями – или Западная Эферна, глухое местечко, и даже мать Эдварда не сможет упрекнуть меня в том, что я ношусь.

Кстати говоря, за Западной Эферной есть место под названием Мортмэйн-хаус, где находится больница и сиротский приют и где девушки в положении Мэйзи могут спокойно родить в дружелюбной обстановке и потом оставить ребенка на попечение приюта.

Насколько я могу судить, до родов осталось четыре или пять месяцев, и будет довольно легко найти ей какую-нибудь временную работу на месте. Там большое сельскохозяйственное общество, и они всегда рады честным, старательным девушкам для работы на кухне и молочной ферме, а потом, по возвращении в Лондон, можно объяснить челяди, что она осталась работать в Шропшире. Я понимаю, что ей не по душе будет отказаться от ребенка, и я ей сочувствую, но вряд ли у нее есть другой выбор – она слишком молода, чтобы выдавать себя за вдову, и (это придется сказать) не настолько сметлива, чтобы убедительно врать про мужа, убитого при Мафекинге или Ледисмите [10]10
  Мафекинг – город в Южной Африке, осаждаемый в англо-бурскую войну. Ледисмит – город в Южно-Африканской Республике.


[Закрыть]. Не уверена, что она вообще знает, где эти города находятся.

Итак, завтра утром я скажу Эдварду, что по его совету я еду в Западную Эферну на несколько недель, и Мэйзи едет со мной.

Вопрос: делаю ли я это для того, чтобы, сохранив жизнь ребенка Мэйзи и дав ей самой возможность начать новую жизнь, таким образом компенсировать несправедливость того, что произошло с Виолой и Соррел?

Ответ: да, возможно.

Вывод: в любом случае, какая разница?

– В любом случае, какая разница, – медленно сказал Джо, – если операцию не сделают?

Полуденное солнце освещало палату Мел, и приезд Джо резко вырвал ее из теплой дремоты. Она не сразу поняла, что именно он сказал.

– Я не думаю, что они хотят делать ее сразу. Мистер Бреннан сказал, что хирурги, наверное, предпочтут, чтобы близнецам исполнилось хотя бы шесть месяцев, потому что…

– Я имею в виду, – сказал Джо слегка нетерпеливо, – какая разница, если ее не сделают вообще?

В этот раз смысл слов до нее дошел. Мел посмотрела на него и подумала: «Конечно же, он не хочет сказать, что против разделения? О боже, я думаю, что это именно то, что он имеет в виду». Через мгновение она сказала, максимально сдержанно:

– Но мы не можем допустить, чтобы они так выросли. Они не смогут… ну, ходить в обычную школу, например, если все-таки пойдут, на них будут показывать пальцами как… как на уродов. И они не смогут ни с кем встречаться, не смогут выйти замуж…

«Ты этого и хочешь, – вдруг подумала она, глядя на него с ужасом. – Ты хочешь иметь возможность выставлять их напоказ, потому что это вызовет сочувствие к тебе. Бедный Джо Андерсон, какая трагедия, но он такой смелый и самоотверженный, посвятил свою жизнь этим бедным девочкам… И все для того, чтобы помочь тебе выиграть выборы, ты, эгоистичное чудовище! Боже мой, мне нужно как-то отговорить тебя!»

Джо объяснял, что в первую очередь они купят большой дом:

– В каком-нибудь месте, где близнецам будет спокойно. Я думаю, мы можем себе это позволить, особенно учитывая, что уже почти решено, что Фарадей слагает с себя полномочия члена парламента. И все говорят, что я пробьюсь на дополнительных выборах.

– Я уверена, что пробьешься, – сказала Мел, автоматически ответив ему. – Но послушай, близнецам нужно сделать операцию как можно скорее! Это просто необходимо!

– Я же не отклоняю эту мысль совсем. В будущем…

Он говорил голосом «я разумный человек, и это разумное рассуждение», но Мел слышала в его голосе стальную нотку. Она искала какой-нибудь аргумент, чтобы не оттолкнуть его, даже польстить, но ничего не могла придумать.

– Я не хочу тебя смущать, – торжественно сказал Джо, – но это вопрос религии, Мел. Я много думал над Этим. И надеялся, что ты поймешь.

Похоже, что его религиозные убеждения основывались на личных эгоистических амбициях. Бессмысленно терять самообладание и вообще демонстрировать эмоции. Мел осторожно сказала:

– Но операция не противоречит никаким религиозным запретам, ведь так? Мартин Бреннан сказал, что это довольно простая процедура. И риск очень мал. Я думаю, нам следует доверять ему.

На мгновение в глазах Джо мелькнуло раздражение. Он сказал:

– Я не знаю, почему ты не видишь, что Бреннан просто дамский угодник и карьерист, ищущий славы. Ты бы видела его донжуанский список!

– Мне наплевать, если у него целый гарем! – резко ответила Мел и затем поняла, что это прозвучало слишком резко.

Черт! Она хотела сказать что-нибудь, что сгладило бы это впечатление, но Джо уже встал и собирался уходить. Ему не хотелось бы сильно утомлять ее после родов, сказал он заботливо. И он понимает, что ей трудно говорить об этом, поэтому они обсудят это в другой раз. Но Мел должна помнить, что он вполне способен позаботиться о своей семье. Не важно, что случиться, близнецы всегда будут в достатке, даже в роскоши. У них будет прекрасная жизнь.

Кроме, подумала Мел, обычной нормальной жизни, которая должна быть у них. Она откинулась на подушку, размышляя.

Между 1898 и 1915 годами дом Блумсбери принадлежал какому-то Филипу Флери. Гарри добыл эту информацию с удивительной легкостью, уже через неделю получив ответ от агентства по регистрации земельных сделок. Флери, кем бы он ни был, видимо, продал дом вскоре после начала Первой мировой войны одному из небольших отделов Военного министерства. Возможно, это была дань патриотизму или было вызвано тем, что здание реквизировали. Также могло быть, что владелец хотел выбраться из Лондона до того, как в небо над ним поднимутся цеппелины.

Позже, в середине двадцатых годов двадцатого века, домом завладела некая компания по управлению собственностью, о которой говорила Анжелика, и с этого времени у него, видимо, часто сменялись арендаторы.

По данным агентства недвижимости, местом предыдущего проживания Филипа Флери было графство Оксфордшир. Не очень конкретная информация, зато точно указывала, что его профессия – писатель. Писатель. Один из серьезных молодых людей в мягких рубашках и с задумчивыми глазами, о которых говорила Анжелика? Гарри думал, что невозможно жить в Блумсбери и быть писателем, не разделяя, хотя бы в определенной степени, основные взгляды той эпохи. Фабианское общество и прерафаэлиты. Раскин, и Милле, и Обри Бердсли, различные движения и идеализм во всех своих многочисленных проявлениях. Был ли Филип Флери частью всего этого? Что он писал? Стихи? Романы? Три маленькие статьи про свободную любовь или бунтарские брошюры, призывающие к созданию Лиги Наций? А ведь именно то, что он писал, и хотела найти Симона. Интересно, сохранились ли какие-нибудь его работы? Совсем маловероятно, но все же…

Гарри рано ушел из «Глашатая» и, придя домой, включил компьютер и запустил поиск на имя «Филип Флери». Он мог сделать это на работе, но по какой-то странной причине не хотел. «Ты что же, боишься прослыть безнадежным романтиком?» – спросил он сам себя. Ой, заткнись.

Было несколько генеалогических сайтов, в которых американцы пытались проследить свое происхождение. Они с особой гордостью упоминали предков-гугенотов; но среди них не было членов семьи Флери, которые могли иметь хотя бы приблизительно отношение к человеку, который жил в Блумсбери. Гарри не особо ожидал что-то найти. Но Флери писал книги…

Он начат просматривать списки антикварных книжных магазинов. У них было больше сайтов, чем он ожидал; видимо, продавцы редких и больше не издающихся Книг перемещались из тумана эпохи Диккенса в мир соименных технологий. Он упорно прошел через списки Их изданий.

Это заняло много времени. На это ушел почти весь вечер, с перерывом на то, чтобы заказать пиццу, а затем съесть ее, запив половиной бутылки солодового виски. Он уже думал, что ему придется сдаться, когда вдруг поиск дал положительный результат. Сердце Гарри сильно забилось в предвкушении. Он нашел его! У него возникло абсурдное желание распечатать имя с экрана на случай, если оно растает в хаотичном, туманном эфире киберпространства.

В списке значилась только одна книга – «Врата из слоновой кости»; но там было примечание, описывающее Филипа Флери как видного члена общества Блумсбери и близкого друга многих знаменитостей, включая Генри Джеймса, Ребекку Вест и Обри Бердсли. Еще была ссылка на каталоговый номер книги, дату публикации – 1916 год (этого издания) и короткое описание, сообщавшее всем желающим, что состояние книги вполне неплохое, хотя она слегка выцвела. Цена – £95.

Девяносто пять фунтов стерлингов. «Господи боже мой, – подумал Гарри, – а ведь это не первое издание Шекспира или автограф Байрона».

А затем он увидел, что рядом с ценой было краткое примечание: «Посвящение на титульном листе. Принадлежит руке автора».

Книжный магазин находился где-то недалеко от границы с Уэльсом, сразу за Освестри. Гарри было все равно, даже если бы он находился где-нибудь в Катманду или в середине Баренцева моря. Ему нужна была книга Филипа Флери. Он не знал еще, оставит ли он ее себе или подарит Симоне, как Ланселот принес Грааль в руки Гуиневера. Как бы там ни было, им овладела страсть, характерная для заядлых игроков, участников аукционов и бегов.

Он заполнил форму заказа на сайте книжного магазина, внес номер кредитной карточки в окошко для оплаты и нажал «отправить». Затем он написал письмо в магазин, подтверждая свой заказ и объясняя, что это невероятно важно, что он покупает книгу для научного исследования. Если бы уже не была половина двенадцатого ночи, он бы еще и позвонил им. Впрочем, он позвонил им в пять минут десятого на следующее утро, чтобы удостовериться, что они получили его заказ и письмо и что они отправят книгу немедленно. Да, это важно. Да, конечно, он заплатит за специальную доставку, или за курьерскую службу, или чего бы они ни пожелали. Да, и не могли бы они зачитать ему, что написано в посвящении?

Наступило мучительное ожидание, а затем голос на том конце сказал:

– Да, я могу прочитать вам. Здесь написано: «Ш., Виоле и Соррел. Флой».

– Флой?

– Да.

– Вы же сказали, что это подпись автора, – сказал Гарри с ноткой обвинения в голосе.

– Ничего не могу поделать, у нас в каталоге так значится. Мы не можем гарантировать, что это действительно автор, разумеется.

– Я думал, его зовут Флери. Филип Флери.

– Это так, – сказал голос, на этот раз немного раздраженно. – Но если бы вас звали Филип Флери, вы не думаете, что могли бы принять прозвище Флой? Созвучные имена, не правда ли?

Гарри подумал и нашел это объяснение вполне разумным.

– Вы знаете, откуда эта книга? Я имею в виду, как она попала к вам?

– Нет. Это довольно старый магазин. Я работаю здесь двенадцать лет, и, когда я пришел сюда, она уже была здесь. Скорее всего, она откуда-то из этих краев. Распродажа домашних книг. Личная библиотека. У нас таких много – раньше было, по крайней мере. Большинство больших домов в округе сейчас разрушены или превращены в государственные офисы или шикарные рестораны. – Уэльский акцент, который был вначале едва различим, стал более заметным. – Название издателя – «Лонгманс Грин Ко», если вам это поможет.

Вряд ли это как-то поможет, но Гарри смутно помнил, что сейчас это уже нефункционирующий, но ранее престижный издательский дом.

– То есть, нет указаний любого рода, откуда появилась эта книга?

– Вообще никаких, – ответил голос – Я сказал вам, этот магазин довольно старый. Вы подтверждаете, что согласны заплатить три фунта девяносто пять центов за доставку в течение суток, мистер Фитцглен?