355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сара Рейн » Темное разделение » Текст книги (страница 12)
Темное разделение
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 16:34

Текст книги "Темное разделение"


Автор книги: Сара Рейн


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Глава 17

Звук, который сопровождал ее падение, был похож на ночной ветер, свистящий в древней пещере, или поезд, проезжающий через тоннель среди ночи. Перепуганной Симоне показалось, что он длился целую вечность, но, как раз когда она начала бояться, что он никогда не прекратится, он грубо оборвался, и раздался тяжелый глухой удар. И затем – тишина.

Симона не имела никакого представления, что теперь делать. Ее все еще шатало после нападения Сони; ей не было больно, но казалось, что когда она перестанет дрожать, то по-настоящему испугается.

Самым страшным было то, что тишина вокруг не была полной. Как только она начала осторожно идти в сторону колодца, послышались тихие вздохи и скрипы. Она подумала, что, если вслушаться, можно услышать голоса в этих вздохах. Это призраки шепчут друг другу, как старые сплетницы или как дети, которые хихикают и обмениваются секретами в углу детской площадки? Возьмем эту?.. Да, она вполне подойдет, правда?.. Давайте возьмем ее и заставим шить саваны и тереть полы вместе с нами… Она такая ухоженная, и упитанная, и хорошо одетая – давайте покажем ей, каково быть нищим; ничейным ребенком, нежеланным, нелюбимым…

Да, если она что-то слышит, то это призраки. Но я не буду слушать, твердо подумала Симона. На самом деле призраки вреда причинить не могут.

Разве? Ты уверена в этом, Симона?..

«Я не слушаю, – мысленно сказала Симона призракам. – Я постараюсь узнать, что случилось с Соней, а затем подумаю, что делать дальше».

На самом деле она хотела одного – убежать из Мортмэйна так быстро, как только понесут ее ноги, и разрыдаться у себя дома, и услышать, как мама скажет, что все в порядке. Ей было до ужаса страшно, что Соня умерла, но если она только покалечилась и «скорая» сможет быстро приехать… Симона знала, как вызывать «скорую»: она знала, что нужно набрать 999. Она пыталась вспомнить, есть ли телефон где-то по дороге, и не смогла. Она перегнулась через край шахты колодца.

– Соня! – позвала она осторожно и затем немного громче: – Соня! Ты меня слышишь? Ты можешь говорить?

Колодец завладел словами, завертел их и вернул ей.

Соня, Соня… Говори, Соня, говори, говори…

«И что ты сделаешь, – раздался вопрос в голове Симоны, – если Соня заговорит? Что ты сделаешь, если ее голос эхом прошепчет из темноты: Да, я умерла, и я умерла потому, что ты убила меня, Симона»?..»

Прошло очень много времени, прежде чем Симона наконец смогла отползти от колодца и пробраться через всю комнату в коридор. Задыхаясь от страха и паники, она бежала через пустую темноту Мортмэйна, и, пока она бежала, казалось, что все призраки выползли из темных углов и бежали рядом с ней.

Бесполезно бежать, Симона… Мы знаем, что ты сделала… Мы все видели… Мы знаем то, что есть, и то, что было, Симона… И куда бы ты ни убежала, мы найдем тебя… Ты убийца, Симона… Убийца…

По узким коридорам с наблюдающими железными печами в углах и через трапезную с печальным эхом. «Я почти выбралась, я почти дошла до выхода, и эта дверь ведет наружу…»

Не уходи, Симона… Останься здесь, с нами…

Тени теперь были очень темными, словно черные костлявые пальцы гоблинов, и в любую минуту они могут дотянуться и схватить ее за колени… Симона бежала, молясь о том, чтобы она выбрала правильное направление. Однажды она не туда свернула и поняла, что проход ведет в никуда. Широкие полосы паутины свисали с низкого потолка, собирая пыль из воздуха, которую поднимал ее неистовый бег, они покачивались, как тонкие пальцы призраков, гладя ее по лицу. Она содрогнулась и оттолкнула их и затем побежала назад по следам, в этот раз выбирая проход почти наугад, но тут с облегчением увидела знакомые очертания центрального холла со сгнившей лестницей и треснувшим полом.

И полуоткрытая дверь, выходящая на холм.

Мама была на кухне, она помешивала в большой сковороде мясо со жгучим перцем, что было самым-самым любимым блюдом Симоны на ужин по пятницам, учитывая, что к этому прилагались кусочки французского батона, который они обмакивали в изысканный соус.

Она хотела улыбнуться, когда вошла Симона, и начала спрашивать, как прошла репетиция, как вдруг замерла. Симоне подумалось, что она, должно быть, выглядела ужасно: вся в грязи и в паутине, ее школьная юбка порвалась, и она продолжала дрожать так сильно, что ей казалось, что она разобьется на тысячи мелких осколков.

Мама сказала своим волшебным голосом – голосом, что изгонял все плохое и заставлял Симону чувствовать себя в безопасности:

– Сим, дорогая, что-нибудь не так?

И Симона, которая до этого мгновения изо всех сил старалась не заплакать, опустилась на табуретку, положила голову на кухонный стол, от которого пахло помидорами, пряностями и домом, разрыдалась и сказала:

– Я кого-то убила.

Много времени ушло на объяснения, ведь было довольно трудно рассказать маме о том, что она знала Соню, и о том, что она разговаривала с ней все эти годы. Но она сделала все, что смогла, и говорила быстро, потому что нужно было бежать на помощь Соне, которая могла быть еще жива.

Мама внимательно слушала, только иногда перебивая, чтобы задать вопрос. Казалось, ее больше интересовало то, что Симона разговаривала с другим ребенком в своем сознании. Она спросила:

– Когда это началось? О чем говорила девочка?

Мама не слишком-то спрашивала о несуществовавшей репетиции, и Симона подумала, что она, должно быть, вспомнит немного позже. И вдруг мама сказала:

– Ах, Сим, почему ты мне раньше не рассказала все это?

И Симона только пробормотала в ответ, что она не хотела, чтобы ее сочли сумасшедшей, потому что только сумасшедшие слышат голоса в своей голове.

– Не обязательно. Мама поставила чайник.

– Давай-ка выпьем по чашке чая, и лучше с сахаром, сахар помогает при стрессах. И еще выпей аспирин.

Она поднялась с места, и Симона поняла, что раз мама хочет заварить чай и развести аспирин – это значит, что ей нужно время подумать. Приготовив чай и достав лекарство, мама сказала:

– Дело в том, что у тебя редкое, чрезвычайно развитое воображение, и всегда было так, Сим. И потому возможно, что временами реальность смешивается в твоем воображении с тем, чего не было на самом деле. Это не страшно, хотя мы могли бы поговорить с кем-нибудь, кто знает об этом больше, чем мы с тобой.

– Я не выдумала то, что случилось в Мортмэйне сегодня.

Симона выпила чаю и почувствовала себя лучше. Настолько, что отважилась сказать:

– И я думаю, что нужно вызвать полицию и «скорую помощь», потому что Соня, может быть, еще жива.

Мама наливала себе чай, но вдруг застыла на месте. Глядя поверх стола, она спросила таким голосом, какого Симона никогда не слышала прежде:

– Соня? Симона, ты сказала Соня!

– Да, это ее имя, разве я не говорила?

– Нет, не говорила. О господи, боже мой, – сказала мама, и ее лицо побледнело так, что Симоне показалось, что она сейчас упадет в обморок или ее стошнит. Она схватилась за край стола, как будто была готова упасть, если не ухватится за что-то твердое.

Симона с беспокойством ждала, но после короткой паузы мама сказала:

– Я в порядке.

И затем она повторила это еще раз, как если бы заставляла себя поверить в это. Симона сказала нервно:

– Мы говорили о Мортмэйнс.

– Да-да, мы пойдем в Мортмэйн сейчас, только ты и я, но сначала ты смой всю эту грязь с себя, прими душ, а потом надень джинсы и свитер. Я должна тебе кое-что рассказать.

Симона сказала, выказав нетерпение:

– Но у нас нет на это все времени – на разговоры, мытье и джинсы. Мы должны вернуться в Мортмэйн.

– У нас есть время.

В голосе матери прозвучали такие нотки, которые Симона почти никогда не слышала прежде.

– Хорошо, мама, – сказала она и покорно поднялась наверх.

Когда она вернулась, чувствуя себя еще немного лучше – после горячего душа и от приятного запаха мыла и шампуня, – мать сидела в той же самой позе за кухонным столом, глядя в пустое пространство перед собой. Но она обернулась, когда вошла Симона, и сказала опять странным, чужим голосом:

– Подойди и сядь. И не бойся, мой совенок. Я приготовила тосты с медом. Мясо еще не готово, а тебе бы надо поесть.

Она подождала, пока Симона намазала мед на ломтик тоста, и затем сказала:

– Я хочу тебе кое-что рассказать. Я думала, что сделаю это позже, когда ты будешь старше, но раз уж это случилось – то, что ты рассказала мне, – мне кажется, тебе надо знать это сейчас.

И сделав паузу, она продолжала:

– Когда ты была маленькой, у тебя была сестра. Сестра-близнец. Но она умерла, когда была совсем еще крошечной.

Симона почувствовала, как ледяной кулак сжимает ее желудок. Ей показалось, что внутри нее будто что-то сорвалось со своего места и затем неверным круговым движением возвращалось назад. Наконец ей удалось выговорить:

– Ее звали Соня. Ты ведь это хочешь сказать?

– Да, но Соня не выросла. Она умерла много лет назад.

Ярко и весело освещенная кухня, с приятными запахами готовящейся пищи, казалось, омрачилась, как если бы в нее вошла темнота Мортмэйна. Соня. Соня. С трудом осознавая услышанное, Симона осторожно произнесла:

– Если она умерла…

– Да, она умерла.

– Тогда, – сказала Симона, превозмогая ужас, – кто же это разговаривал со мной все эти годы? И кто держал меня за руку сегодня в Мортмэйне?

– Я не знаю. Я не могу объяснить. Иногда встречаются очень необычные, особенные люди, которые могут…

– Говорить с призраками?

Симона пожалела, что сказала это, поскольку лицо мамы исказилось от боли. И она спросила:

– Ее правда звали Соня?

– Да, я назвала ее Соней в честь моей бабушки, так же как тебя я назвала в честь моего отца – Саймона, – сказала мама, и Симона подумала, как таинственно, странно звучит то, что мама говорит о Соне так, как будто близко ее знает. Но она внимательно выслушала рассказ о том, как Соня умерла, когда была совсем малюткой, и все мамины скудные воспоминания о ней.

Соня была прелестной малюткой, при том что она была копией Симоны. Они спали в одной кроватке – Симона обратила на это внимание, поскольку нечто особенное зазвучало в голосе мамы, – но, несмотря на то, что внешне они были так похожи, по характеру они были совсем разными. Даже в те дни Симона любила смотреть за игрой света и теней, любила контрасты, а Соня была больше восприимчива к звукам, к музыке.

– Я приучила себя к мысли, что ты пойдешь по артистической линии, Сим, – да, и я по-прежнему так считаю, – а Соня будет заниматься музыкой. Я строила планы на будущее, представляла себе, как вы обе вырастете…

Голос мамы был так печален, был наполнен такой тоской, что, услышав это, Симона чуть не заплакала. У мамы была мечта, и она не знала, что Соня не вырастет такой, не знала, что она будет лукавой и скрытной и не такой уж симпатичной. Она тайно злорадствовала по поводу бедных безумных людей, запертых в подземельях Мортмэйна. Она хотела, чтобы у них с Симоной была общая тайна – открыть старый колодец и ждать, пока кто-то в него упадет. Но Соня умерла, говорил разум Симоны. Она умерла много, много лет назад. Она не могла сделать ничего такого.

– Что с ней случилось? Почему она умерла?

Поколебавшись, мама ответила:

– Вы были сросшимися, Сим, дорогая. Вы родились сросшимися…

Сросшимися. Симона тупо уставилась на мать:

– Я не понимаю, о чем ты… Ах! Ты говоришь – как сиамские близнецы?

– Да, но теперь это называют сросшимися или соединенными близнецами. Вы были соединены с одной стороны – твоим левым боком и правым боком Сони.

Симоне показалось, что чья-то рука обхватила ее.

– Но не было ничего ужасного или некрасивого, Сим, в этом не было решительно ничего отвратительного, клянусь тебе. Вы были очень красивыми младенцами, всегда рядом друг с другом, в объятиях друг друга. Ваш доктор все время говорил, до чего вы прекрасны, и все медсестры обожали вас.

Симону охватил ужас. Я была соединена с другим человеческим существом, и этим существом была Соня – Соня с этими лукавыми глазками и злым языком. Я была соединена с ней, кожей, костью – всем. И они разрезали нас надвое, и мы стали двумя отдельными людьми, но затем моя половина умерла – вот что случилось на самом деле, но мама не хотела мне об этом говорить.

И может быть, я не полный, не целый человек сейчас, в ужасе думала она. Может быть, я только половина чего-то. Половина уродца. Сама мысль была невыносимой и омерзительной. Но внутри ее охваченной ужасом души еще жило воспоминание о том удивительном чувстве, которое охватило ее, когда Соня взяла ее за руку, – как будто вернулась на место какая-то недостающая, давно утраченная часть. А еще она очень хорошо помнила, что Соня выглядела немного кривобокой, словно правая и левая стороны ее тела были разными.

– Иногда случается, что близнецы рождаются сросшимися, – сказала мама. – Не слишком часто, но и не так редко, как считают. Была сделана операция, чтобы разделить вас…

– А что у меня за родимые пятна? – спросила Симона, уставившись на нее. – Ты всегда говорила, что это родимые пятна, а ведь это неправда?

– Нет, не родимые пятна, но ты была такой крохой, когда делали операцию, что ты не помнишь.

– Но я помню, как была в больнице. Я помню, что лежу в палате, и вокруг меня полно докторов.

– Они делали пересадку кожи, вам двоим, и ты, может быть, это помнишь. Это делалось для того, чтобы избавиться от шрамов предыдущей операции. Через пару лет они могут сделать еще одну пересадку, если это тебя беспокоит.

Симона не знала, беспокоит это ее или нет. Она не задумывалась над этим, это всегда было неотъемлемой частью ее внешности. По крайней мере до того, как она решит надеть купальник или позагорать на пляже с нудистами, никто не увидит ее шрамов. Она сказала, очень тихо:

– Так она умерла при разделении?

Мама собиралась с ответом очень долго, по крайней мере, Симоне так показалось. Наконец она сказала:

– Она умерла не во время операции, но очень быстро после нее.

Помолчав немного, мама продолжила:

– В то время вокруг нас поднялась страшная шумиха. Газеты хотели писать про вас статьи, телевидение собиралось снять документарный фильм. Разными уловками мне удаюсь избежать большую часть всего этого, но нас так и не ставили в покое, поэтому мне пришлось сменить фамилию.

– Ты сменила фамилию? А какая моя настоящая фамилия?

– Андерсон.

– А-а.

– Именно поэтому мы столько раз переезжали.

– Отрываясь от журналистов?

– Ты правильно догадалась, это было главной причиной. Когда ты была маленькой, они все время старались что-то вынюхать, или, – сказала мать довольно сухо, – мне казалось, что они что-то вынюхивают. Может быть, просто сдавали нервы, а может, так оно и было. Эта история была очень привлекательной для газетчиков. Думаю, вряд ли кто-то сейчас захочет об этом писать, но вполне вероятно, что какой-нибудь репортер займется этим в будущем. Скажем, когда тебе исполнится восемнадцать или двадцать один или если ты будешь выходить замуж. Нам придется задуматься об этом тогда. И также…

Мама умолкла, и Симона посмотрела на нее, потому что по маминому голосу она поняла, что есть еще нечто или некто, кого им следует опасаться. Но мама молчала, и тогда Симона сказала так резко, как только могла:

– Я думаю, что она где-то похоронена, так ведь? – Она была раздражена тем, что не может произнести имя Сони вслух.

– Ты говоришь о Соне?

Мама, конечно, смогла произнести это имя, и она произнесла его легко и естественно, как произносят имя хорошо знакомого человека. Симону охватило холодное, неприятное чувство от осознания того, что был и другой ребенок, которого мама знала и любила и для которого она была такой же мамой, как и для Симоны.

– Да, она похоронена, но это очень далеко отсюда, – сказала мама, и ее голос был столь безрадостным, что Симона поняла, что мать только что впервые рассказала ей все это, что сердце ее переполнялось тоской, и это воспоминание о другом, таинственном близнеце, который умер, – это воспоминание было больше, чем мама может вынести.

Симона удивлялась тому, что Соня умерла почти одновременно с ее отцом; мама никогда не упоминала о нем, не считая того раза, когда она сказала, что он погиб от несчастного случая, когда Симоне было всего несколько месяцев, и рассказ об этом приносил ей столько огорчения, что Симона никогда не решалась расспрашивать о деталях. Она собиралась спросить о Сониной могиле и о том, смогут ли они посетить ее, но, взглянув на мать, она решила, что лучше не спрашивать.

Затем мама сказала, вдруг оживившись:

– А сейчас, Сим, мы должны полностью удостовериться в том, что сегодня в Мортмэйне с тобой никого не было.

Она взяла в свои руки руки Симоны, их пожатие было теплым и успокаивающим.

– Я верю всему, что ты рассказала мне. Честное слово. Что была маленькая девочка, которая разговаривала с тобой. Я не знаю, как это объяснить, но я думаю, что нечего бояться. Странные случаются вещи время от времени, и не всегда можно это объяснить логически. И у близнецов бывает иногда сильная связь друг с другом – нечто вроде телепатии. Это хорошо известно.

«Даже после смерти одного из них?» – подумала Симона, но не сказала об этом вслух.

– Если бы я была сильно религиозной, я бы могла говорить о жизни после смерти либо о том, что сущность, или душа, продолжает жить в других обличьях. Но, послушай, если даже мы точно узнаем, что сегодня в Мортмэйне с тобой была девочка и что она погибла, то это не твоя вина. Очень важно помнить об этом.

Симона задумалась, а потом спросила:

– Но ты ведь считаешь, что никого не было, да?

– Я думаю, что нам нужно полностью убедиться в этом.

– То есть нам обеим?

Мама выключала конфорку под сковородой с мясом, но при этих словах быстро повернулась и внимательно посмотрела на Симону:

– Да, я думаю, нам обеим. Это не займет много времени, и мы возьмем пару мощных фонарей.

«Она считает, что я это выдумала, – размышляла Симона, когда мама вышла за курткой и ключами от машины. – Она хочет показать мне, что в Мортмэйне ничего не было».

Глава 18

Пока мама выводила машину по узкой дорожке перед домом, Симона сказала:

– Я думаю, сейчас в Мортмэйне будет страшновато. Темно и все такое.

– Только шесть часов, сейчас еще не очень темно. Мы же не на ночной разбой идем. В любом случае, у нас с собой два больших фонаря, каждому по одному, и все, что мы будем делать, – это осмотрим комнаты и заглянем в колодец. Так что мы вернемся домой еще до семи и вкусно поужинаем.

Она снизила скорость на перекрестке и посмотрела по сторонам. Затем сказала довольно резко:

– Ты знаешь, Сим, что бы там ни случилось в Мортмэйне, и эти голоса в голове – я думаю, с этим покончено. Ты так не думаешь?

Симоне тоже казалось, что все кончилось, хотя она и не была абсолютно уверена. Она не говорила об этом, но два последних часа у нее было такое ощущение, что нечто крайне важное ушло – нечто такое, что ничем не заменить. Вместо этого она спросила, не должны ли они позвонить в полицию.

– Я думала, что ты это сделаешь.

– Хорошо, может быть, позвоним. Но я хочу, чтобы сначала мы посмотрели сами. Будет довольно трудно объяснить все это, если там не будет… если в Мортмэйне не будет никаких следов ребенка. А еще если понаедут репортеры…

– Да, я поняла.

– Мы ведь едем в верном направлении?

– Да, но тебе нужно повернуть здесь, за этим деревом.

Было немного странно возвращаться в Мортмэйн, и Симона была в замешательстве. Они ехали по крутой, узкой дороге, машина подпрыгивала на рытвинах и тонула в глубоких колеях.

– Могла бы выбрать место попроще для своих тайных опытов, – пошутила мама. – Не повредить бы подвески, но мы все-таки подъедем как можно ближе; мне не хватит сил карабкаться по грязным холмам в темноте.

Они не добрались до вершины, но проехали больше половины подъема. Они закрыли машину и пошли наверх пешком; Симона крепко держалась за мамину руку. Холодный ветер дул в лицо, большие темные облака неслись по небу, деревья потрескивали и шелестели листвой. Симона старалась не думать о том, что шелест деревьев был похож на коварные шипящие голоса в Мортмэйне.

Казалось, что маму не пугает атмосфера Мортмэйна; напротив, Симона подумала, что она с интересом его разглядывает.

– Это совершенная, прекрасная готика, посмотри! Я не удивлена тем, что ты захотела пофотографировать здесь. Мы должны проявить твои пленки завтра. Когда же это было построено?

– Я не знаю, но Мортмэйн означает «мертвая рука».

– Правда? Да, похоже на то. Откуда ты знаешь? Я думала, что занятия по французскому начнутся только в следующем году.

– Ну, я нашла это в словаре, – смущенно сказала Симона, но мать только промолвила:

– А, понятно. Я думаю, что у этого здания довольно интересная история, в самом деле. Господи, здесь ты вошла? Жутковато, честно сказать, бедная моя девочка. Все же интересно было бы узнать о людях, что жили здесь прежде, до того как здание стало работным домом, как ты думаешь? Я думаю, в семнадцатом или восемнадцатом веке здесь жила семья с дюжиной детей, собаками, лошадьми, слугами и всем остальным. Здание тогда, должно быть, выглядело иначе. Давай зайдем внутрь. Возьми этот фонарь, а я возьму тот, побольше.

Фонари вырвали из тьмы два острых треугольника света, и Симона забеспокоилась, что она не сможет найти комнату с колодцем, ей даже подумалось, что комнаты вообще может не оказаться, но когда они открыли дверь и увидели полусгнившую лестницу, она узнала коридор, ведущий в Женский цех.

Теперь, когда мама была рядом, прогулка по Морт-Мэйну стала почти приключением. Мама любила старые здания: любила узнавать их историю, их прошлое, то, какие люди жили там и как они выглядели, когда были молоды. Симона ни от кого прежде не слышала, чтобы называли дома и строения «молодыми», как делала это мама. Дома от этого казались иными.

Но Мортмэйн не казался иным. Ничто не могло заставить исчезнуть ощущение, что за тобой следят, и эти ужасные железные печи, неожиданно возникающие в темных углах, и чувство, что здесь призраки жарко шепчутся в темноте и строят козни, чтобы поймать тебя, потому что они ненавидят в тебе человека современного, с его современной жизнью…

Когда они подошли к двери Женского цеха, Симона заколебалась, ей на мгновение показалось, что тихие злые голоса шепчут во мраке: мы знали, что ты вернешься, Симона…

Но затем она услышала только веселый мамин голос: она говорила, что нужно будет вернуться сюда летним днем, чтобы получше рассмотреть прекрасную резьбу на панелях, и до чего возмутительно, что все это так запущено. Как бы между прочим, она спросила:

– Все в порядке, Сим?

– Да, но только я подумала, что слышу…

– Что?

– Какой-то шепот.

Мама старательно прислушалась, но ничего не услышала.

– Это лишь ветер, – сказала она. – Ветер часто напоминает шепот, особенно ночью, особенно когда вокруг стоят высокие старые деревья.

Но когда они вошли в Женский цех, она умолкла на несколько минут, осматриваясь по сторонам. Потом она прервала молчание, сказав тихонько:

– Да, это ужасно. Очень тяжелое ощущение, в самом деле. Не удивительно, что ты была этим напугана, Сим. Здесь все так и дышит тоской и горем.

– И злобой, – сказала Симона. Чувствует ли мама эту злобу?

– Люди, которые жили здесь, были по-настоящему озлоблены, считалось позорным быть в работном доме.

– Да, это правда. Ты очень проницательна. – Мел подняла фонарь повыше и сказала, отчасти себе самой: – Мы уже привыкли к тому, что существует государственная поддержка, и многие люди, в самом деле, хвастаются, как они могут перехитрить систему и получить больше, чем им причитается, или как они жульничают с подоходным налогом. Лично я верю в старую истину «Каждому по потребностям и от каждого по способностям». – Затем она добавила, уже быстрее: – Хорошо, Сим, давай закончим это дело. Если мы вернемся вовремя, то можем купить к мясу французский батон в деревенской лавке – они работают до половины седьмого по пятницам. Сюда идти в комнату с колодцем?

– Да, сюда.

Симона понимала, что мама говорит о мясе и о деревенской лавке, чтобы напомнить ей, что за стенами Мортмэйна есть обычный мир и что они очень скоро вернутся туда. Но когда она подошла вслед за Мел к внутренней двери, освещая себе дорогу фонарем, она поняла, что, будь за стенами Мортмэйна хоть тысяча миров, этот будет худшим из них, самым ужасным из них. С одной стороны, страшно будет найти тело Сони, с другой стороны, еще страшнее – не найти его… Что бы я предпочла? – думала Симона.

– Ты знаешь, довольно необычно, когда колодец находится внутри дома. Ты уверена, что мы идем правильно?

– Да. Прежде колодец был вне дома, но им потребовалось больше комнат для нищих и бездомных, и они построили комнату над колодцем. Они ни во что не ставили жизнь бедняков и поэтому даже не задумывались о том, как тем придется жить в комнатах с колодцами. Я же тебе уже говорила, – сказала Симона с отчаянием в голосе.

– Да, говорила, я помню. Все хорошо.

Они стояли в дверях, не заходя внутрь комнаты, медленно и осторожно освещая фонарями пыль и грязь. Сердце Симоны сильно билось в груди, и под ложечкой сосало от ужаса, потому что через минуту-другую свет должен был упасть на зияющую черноту открытого колодца, и им придется заглянуть в него, и Симона узнает, была ли Соня в действительности или лишь привиделась ей.

– Это крышка колодца, Сим?

Мамин голос немного развеял чары и страх. Симона начала уже говорить: «Да, это…» – и замерла, не в силах оторваться оттого места, куда бил свет фонаря. Колодезная крышка. Огромная деревянная, обитая железом крышка. Та, что они с Соней – она с кем-то еще – отодвинули сегодня днем, оставив колодец открытым и зловонным. Она увидела отпечатки в пыли, которые могли быть следами человеческих ног, но также могли быть оставлены мышами, или бродягами, или небольшими порывами ветра, веявшего через разбитые окна. Все это она видела очень ясно.

Она видела, что крышка плотно лежит на колодце.

Через какое-то время Симона почувствовала, что она как будто бы сама падает в глубокий, отзывающийся эхом тоннель. Она почувствовала, будто она – это Соня и падает, падает в темноту, как Алиса в кроличью нору или как дети, падающие в один из миров Нарнии. Она услышала голос, который казался ее собственным голосом:

– Но мы отодвинули крышку. Я помню, мы отодвинули ее. Она не должна была оказаться на своем месте, вот так… Я не смогла бы задвинуть ее.

– Это не важно. Но, похоже, теперь у нас есть выбор. Мы можем вернуться домой и поужинать.

– Но тогда мы никогда не узнаем…

– Да, или, – сказала Мел, – мы можем все исследовать и во всем разобраться.

Она посмотрела на Симону так, как будто ждала, чтобы та приняла решение. В тусклом свете лицо ее было бледным, и глаза казались черными впадинами, и Симона вдруг вспомнила, как Соня в точности так же смотрела, вглядывалась в тьму колодца, и потом сказала, что если кто-то упадет вниз, то никогда уже не выберется оттуда. Лежит ли Соня там внизу, в темноте?

– Раз уж мы здесь, то нам нужно заглянуть внутрь. Чтобы полностью убедиться.

– Пусть так. Иначе ты никогда не сможешь избавиться от воспоминаний и предположений, да и я тоже. Дай я сама. Ты лучше посвети мне.

Она уже пересекла комнату и навела свой фонарь прямо на колодец. Помедлив мгновение, Симона последовала за ней и направила свет вниз.

– Хорошо, – сказала мама, наклонившись, чтобы сдвинуть крышку. – Господи, Сим, теперь-то я понимаю, что мне в прошлом году исполнилось сорок; эта штука дьявольски тяжелая.

Симона опять вспомнила Соню, пробирающуюся через комнату своей хромающей походкой, царапающую края крышки и говорящую нетерпеливо, что они должны тянуть крышку на себя… И то, как она сказала, что людей нужно наказывать, и дети Мортмэйна так и делали…

Крышка сдвинулась довольно легко, хотя опять раздался скрежет ржавого железа, который эхом отозвался в съежившейся в углу печи. Симона боязливо оглянулась на нее, а затем повернулась обратно в сторону колодца.

– Дай мне большой фонарь, Сим, спасибо. Колодцы становятся ужасно противными, когда их забрасывают на долгие, долгие годы, но этот был во внутреннем дворе, и повар посылал кухарок за водой, чтобы помыть посуду – Она светила фонарем прямо в глубину, и сердце Симоны задрожало от страха. Что там? Есть там тело Сони или нет?

Мел сказала:

– Сим, дорогая, там абсолютно ничего нет, не считая небольших луж и мусора. – Она протянула руку – Подойди, посмотри сама.

Через мгновение Симона подошла и заглянула за черный край в пустую тьму.

Так. Так, хотя Соня была в действительности – она была кровной сестрой Симоны, той Соней, чей голос звучал в ее голове все эти годы, и той Соней, что вела Симону сквозь призрачный мрак Мортмэйна, – той Сони не могло быть в реальности.

Соня была призраком, эхом в голове Симоны, эхом близнеца, и если нужно доказательство жизни после смерти, то Симона обрела это доказательство. Соня умерла много лет назад – мама ясно сказала об этом, – но весьма загадочным способом она нашла ее, свою кровную сестру, с которой была соединена при рождении. Она была так рассержена и возмущена, что должна умереть еще совсем маленькой, что не исчезла полностью, а зацепилась за ее жизнь и продолжала жить в Симоне. Так считает мама, может быть, так оно и есть? Это объясняет многое, но кое-что остается непонятным. Не понятна ее связь и с Мортмэйном, и все это «я знаю, что есть и что было». Не понятно также, почему Соня жила в Мортмэйне все эти годы.

Они достали пленку, чтобы проявить ее назавтра, и, когда фотографии были готовы, мама сказала, что они в самом деле очень хороши. Мама посоветовала Симоне вставить их в специальный альбом и сохранить негативы; когда-нибудь она порадуется, что сделала так.

Казалось, что Мортмэйн перестал быть таким страшным после того, как Симона разложила фотографии в специально купленном альбоме и поставила дату внизу своим каллиграфическим почерком.

Беда была в том, что Мортмэйн навсегда останется местом мрака для Симоны, местом, навсегда связанным с Соней. И хотя колодец был пуст, она так и не поняла, была ли Соня реальным человеком или лишь призраком.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю