Текст книги "Лист на холсте, или Улиточьи рожки (СИ)"

Автор книги: Салма Кальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

10. Как дикий зверь после охоты

Элоиза проснулась от того, что ее звали по имени и гладили по голове. Открыла глаза. Так, голова на коленях, одетых в черные брюки из тонкой шерсти. Себастьен. Сверху шарф, туфли где-то.

Села на сиденье рядом с ним. Хлопала глазами, соображала, что происходит. В машине, кроме них, никого не было.

– Мы приехали, Элоиза.

– Да-да, сейчас, я выхожу.

– Вы сможете выйти сами?

– Конечно, – она нашла туфли, надела их, закуталась в шарф. Взялась за дверь, осторожно встала на ноги.

Он подержал дверь, потом взял ее под руку и повлек в двухэтажный домик, до которого было не более десяти шагов. Кажется, вокруг росли деревья. Подробнее она не разглядела.

В домике была прихожая, кухня и обширная гостиная. И лестница наверх. Анна выскочила из кухни, глянула Элоизе в лицо, ахнула, забегала. Элоиза попыталась прислониться к стене, и хотела было там и остаться тихонечко, но Себастьен вывел ее в гостиную и усадил в кресло. Там было еще человек десять сотрудников службы безопасности кардинала д’Эпиналя, считая Карло и Лодовико. Они были радостные и шумные, Элоиза понимала, что надо улыбаться, но это давалось с трудом. Оказалось, что Лодовико успел рассказать всем, как они с Себастьеном танцевали вальс, и даже показал фотографии, всех это почему-то необыкновенно обрадовало. Ей в руку вложили бокал, она его чуть не уронила, но пальцы Себастьена сомкнулись на ножке бокала поверх ее собственных.

– Спасибо, я справлюсь, – серьезно кивнула она ему, сидевшему на подлокотнике ее кресла.

Тут же возник столик с закусками и горячим, Анне помогли накрыть, и усадили в соседнее кресло. Шумели, радовались. Пили за победу.

Через некоторое время Элоиза поняла, что, несмотря на шум и аппетитные запахи, снова засыпает. Как всегда после большого напряжения – сознание просто выключалось, и всё, независимо от того, где она находилась и что делала. Она поймала взгляд Анны, кивнула ей.

– Наверное, я пойду спать, – шепнула она. – Проводи меня, я не представляю, где это здесь можно сделать.

– Сейчас, сделаем, – Анна встала с кресла и унеслась наверх.

– Господа, я откланиваюсь. Если остались нерешенные вопросы – мы решим их завтра. Но я надеюсь, что мы сегодня все сделали отлично. Спокойной ночи, – затем повернулась к Себастьену. – Я ухожу спать, не теряйте. Нет-нет, не ходите сейчас со мной, Анна проводит и поможет снять с себя броню и принять человеческий облик.

Вернулась Анна, позвала ее за собой наверх. Там обнаружилась одна просторная комната и ванная при ней. В комнате стояла большая кровать, пол был застелен ковром, большие окна открывались на балкон.

Сразу же лечь не удалось – нужно было снять платье и украшения, достать шпильки из прически, прибрать на ночь волосы, которые нет сил мыть. И потом наконец-то постель! Кажется, Анна что-то говорила, но Элоиза уже не слышала, она спала.

Когда она проснулась, за окном было темно. Снова закрыла глаза, чтоб опять уснуть, но нахлынули воспоминания – прием, Верчеза, а потом вальс. Кажется, было так – музыка заканчивалась, и на последних тактах финала она просто положила правую ладонь Себастьену на плечо и они завертелись волчком, и вот из этого-то вращения она уже и не вышла, хорошо, что у него отличная реакция, и он её действительно поймал и оттащил к стене. И догадался целовать – правильно, вот невидаль, пара после танца целуется! Другое дело, что причина была не только в закружившейся от вальса голове, и он сделал все интуитивно правильно, и надо бы его поблагодарить, а то чуть было вся их конспирация не рассыпалась. С этой мыслью она открыла глаза снова и села на постели.

На ковре возле кровати сидел означенный Себастьен и сосредоточенно что-то делал в телефоне. На нем уже не было фрака, он тоже переоделся. Услышал звук за спиной, обернулся.

Несколько секунд оба молчали. Потом он протянул руку и включил лампу.

– А вы что делаете? – совсем не светски поинтересовалась Элоиза.

– Да, в общем-то, ничего. Внизу спят, их там как-то очень много на квадратный метр площади. Поэтому я ушел сюда. Здесь значительно больше свободного места, эти добрые люди мне даже предложили толстый спальник в комплект к здешнему мягкому ковру.

– А полкровати вам уже не подходит? Только в толстом спальнике на мягком ковре?

– А с вами всё хорошо? Помнится, вы в период нездоровья очень рьяно настаивали на отдельной постели? Пока ваша кузина, всех ей благ, голову вам на место не поставила?

– Не могу сказать, что вот прямо хорошо, но уже почти норма. Но вы так и не сказали, почему не спите?

– Да как-то не спится. Даже странно. Спали в последнее время мало, напрягались много, организм попал в режим и не хочет из него выходить.

Она помолчала несколько секунд. Подумала.

– В этом я могу вам помочь. Будете спать, как младенец. Ну, или как дикий зверь после удачной охоты – как вам больше нравится.

– В смысле? Если вы думаете, что ваше присутствие подействует на меня как снотворное, то вы ошибаетесь.

– Нет, я так не думаю. И мое присутствие само по себе вопроса не решает, как вы уже заметили. Все проще – вы ложитесь вот сюда, – она показала на кровать, – я совершаю над вами пару несложных действий, если вы позволите, и в результате вы спите долго и счастливо.

– Сто лет? – он посмотрел на нее очень недоверчиво. – Или как господин Верчеза сегодня?

– У господина Верчезы, если вы помните, я разрешения не спрашивала. И принцип действия другой.

– А потом вы останетесь в обмороке на кровати?

– Нет. Для того, что я предлагаю сделать, не нужно много сил. Я просто… как бы это вам объяснить-то человеческими словами… затяну вас в свой сон.

– И… мы будем смотреть одинаковые сны? – на его лице появилось заинтересованное выражение. – Я не против посмотреть то же, что снится вам.

– Не обещаю.

– Хорошо, давайте попробуем. Отдаю себя в ваши руки, – он отложил телефон и собрался перебраться на кровать.

– Нет. Телефон выключайте и откладывайте подальше, – Элоиза командовала решительно и как будто привычно, – До завтра связь с миром неактуальна. Если кто-то вдруг возникнет – перезвоните утром. Одежду снимайте, она лишняя.

Он повиновался с очень недоверчивым видом.

– И как много одежды снимать? Неужели всю? – сквозь недоверие начала пробиваться улыбка.

– А как вам удобнее спать, – с видом лектора, отвечающего на глупые вопросы, сказала она. – Ну и напомню, если вы забыли, что ничего нового я там не увижу.

– Элоиза, вы сегодня язва.

– Себастьен, я всегда язва. Просто иногда я – как вы это сказали – забываю о хорошем воспитании и говорю все, что думаю.

– Звучит заманчиво. Уточню – мне и джинсы не понадобятся? – сощурился он.

– Если вы в текущем месяце не имеете обыкновения складывать их под подушку, спать с ними в обнимку или еще что с ними делать – не понадобятся. Одеяло у Лодовико теплое. Выключайте свет и ложитесь уже.

Он так и сделал и мгновенно его горячие ладони оказались у нее на спине.

– Что это было, сердце моё? Почему вы потеряли сознание?

– Перестаралась, – буркнула она. – Нужно было работать осторожнее. Есть вещи, которые я делаю их рук вон плохо.

Элоиза обняла его и медленно, осторожно, как бы примериваясь, поцеловала. Она и правда примеривалась, нужно было сосредоточиться, и отнюдь не на его руках.

– Элоиза, вы чудо. Вы на самом деле умеете усыплять и целоваться разом? – он все еще не верил, что она собирается сделать только то, что обещала.

– На самом деле умею, – она глубоко вдохнула, снова приникла к его губам, закрыла глаза и оба они провалились в сон.

11. Передышка

Элоиза проснулась ярким днем. В окно сквозь старые жалюзи осторожно заглядывало солнце, никакого Себастьена в комнате и в помине не было. Она неспешно умылась, вернулась в постель, расплела то, что было с ночи у неё на голове, и принялась расчесывать и переплетать волосы. В какой-то момент дверь осторожно приоткрылась и внутрь заглянул Марни. Она улыбнулась ему.

– А вы ранняя пташка, Себастьен. Почему вам не спится?

– Я переученная «сова». И привык довольствоваться малым. Но сегодня, скажу честно, спалось на удивление хорошо. Хотя спать с вами в обнимку всегда хорошо. Вы профессионал, Элоиза.

– О нет, не профессионал. В этом – нет.

– А мне понравилось. Может быть, вы теперь всегда будете укладывать меня спать?

– Это небезопасно. Может возникнуть привыкание, знаете ли, разучитесь спать самостоятельно.

– Тогда, может быть, курс лечения? Скажем, десять сеансов, а там посмотрим? – подмигнул он.

– Вот именно – посмотрим.

– Вы уже встаете?

– Я еще не решила. Что вообще происходит?

– А ничего. В вольном порядке все едят, спят, пьют и гуляют по окрестностям. Новостей от Шарля нет, то есть плохих и вообще каких-нибудь заметных. В светской хронике мы не упоминаемся. Все тихо. За приезжим из Марселя следят, но он пока не покинул город. Принести вам кофе?

– А где Анна?

– Кажется, ушла гулять. Парни убедили ее, что мы без нее не пропадем. Так как? Хотите кофе?

– Конечно, – улыбнулась она. – Буду очень рада, если вы принесёте.

– Капуччино обещать не могу, но сливки в доме есть.

– Да, если можно, со сливками.

– Определенно можно.

Через четверть часа в дверь снаружи поскреблись. Элоиза встала, открыла дверь, пропустила внутрь Себастьена с подносом. Кофейник, сливки, сахар, тосты, масло, шоколад, пирожные, чашки, ложки, ножи. Поставил все это богатство прямо на пол у оконного стекла – столов и стульев не было.

– Располагайтесь, экселенца.

– Ничего себе! Я бы не справилась. Я бы непременно что-нибудь забыла. И бегала бы вниз много раз, – заметила она, усаживаясь на ковер.

– Я вообще талантливый, – усмехнулся он.

Налил кофе сначала ей, потом себе.

– Я знаю, – она, не глядя на него, налила сливки в кофе и отпила глоток. – Ой, с корицей.

– Вам не нравится кофе с корицей?

– Наоборот, нравится. Кто варил?

– Я варил. У Лодовико, конечно, есть какая-то кофеварка, но ничего не заменит старой доброй джезвы.

– Ух, как в шатийонской мансарде! Приятные воспоминания. А я тоже когда-то умела варить. В студенчестве. А потом разленилась и перестала.

– Значит, вы не безнадежны, экселенца.

– В плане домашнего хозяйства? Безнадёжна. Только не потому, что не умею, меня же всему учили. Сначала в монастырской школе, потом еще тетушка Женевьев тоже много сил положила, чтобы выучить меня управляться с большим домом. Всё потому, что меня это совсем не радует.

– Как же вы справлялись раньше, когда работали в других местах?

– А никак. Собственного дома у меня, как вам известно, нет, я всегда довольствуюсь съемными квартирами в том городе, где работаю, или вот как сейчас, живу фактически там же, где и работаю, раз есть возможность. А в качестве дома возвращаюсь в дядюшкин замок или в его парижский дом, или вот ещё к Полине. И там всегда есть специалисты, которые умеют решать такие вопросы.

– А если вы перестанете работать? Уедете жить в дядюшкин замок? Или к Полине?

– И не буду ничем заниматься, вы хотите сказать? Это как? Я не представляю для себя такой жизни. Сначала была учеба, потом еще раз учеба, потом диссертация, а потом все определялось нуждами работы. Ну и я надеюсь, что если я где-нибудь фатально ошибусь, и Шарль меня уволит, то я просто найду другое место аналитика – и всё.

– Вы слишком хороши именно как аналитик, чтобы вас выгонять, даже если вы где-то ошибетесь. Я нередко жалею, что вы не служили в штабе вашего дядюшки – наши тамошние аналитики далеко не всегда оказывались на высоте.

– Дядюшка полагает, что полиция и армия – не для женщины. И мы с ним не спорим.

– А то, чем вы занимаетесь сейчас?

– Вы имеете в виду данные и выводы? Да, подойдет. Ну и философия тоже воспринимается нормально, правда моя степень родным в большинстве непонятна и считается скорее как блажь, чем как результат серьезной работы. А это, мол, наша Элоиза, ну та, которая доктор философии. А про всякое другое он знать не знает. И незачем ему об этом знать, как мне кажется, – и она внимательно посмотрела на него.

– Хорошо, что предупредили. Мало ли, а вдруг бы мы встретились без вас, и я непременно стал бы рассказывать о ваших успехах в наших тайных операциях.

Элоиза рассмеялась.

– Дядюшка всегда игнорировал все рассказы и намеки на нашу семейную ненормальность, и ему никогда бы не пришло в голову пользоваться этой ненормальностью в рабочих целях. Он совершенно без какой-либо потайной мысли попросил меня сопровождать его на приём, и очень удивился, когда я после этого приёма взялась рассказывать ему, кто и что о нём думает. А я настолько привыкла делать подобное для вас, что даже ни минуты не задумалась. Иду с близким человеком на официальное мероприятие – значит, глаза и уши открыты, – она внимательно посмотрела на Себастьена. – Я не знаю, нужно ли обсуждать с дядюшкой, скажем, вчерашний вечер.

– Знаете, ваши открытые глаза и уши – это нереально круто, как говорят мои сотрудники. Если я на каких-то переговорах без вас, то мне, не поверите, случается остро ощущать ваше отсутствие. Поэтому слава Господу, что вы есть, и особенно – что вы рядом со мной. Про вас и генерала подумаем ещё, а пока давайте про вчера.

– А что? – снова улыбнулась она. – Вчера был вальс, остальное не важно.

– Вот как? – он тоже улыбнулся.

Потом отставил чашку и обнял её.

– Вам тоже понравился вальс? – тихо спросила она.

– Сердце моё, да я наконец-то обнаружил что-то, что могу танцевать с вами! Это же просто фантастика, Элоиза. Ваши сарабанды – они прекрасны, как космос, и так же недосягаемы, я никогда даже и не возьмусь пробовать ничего подобного, а тут вдруг что-то простое, что я умею, правда, смею надеяться, что умею неплохо, и что вам тоже нравится!

– Вы умеете великолепно, – она серьезно посмотрела на него и тоже отставила чашку. – Я нечасто сталкивалась с такого класса умениями. А я в юности много всего танцевала, и с людьми тоже, не только с зеркалом.

– Да ладно, вальс танцуют все.

Она зажмурилась, собираясь с мыслями, потом открыла глаза.

– Во-первых, не все. Во-вторых, если хотите, я могу объяснить.

– Хочу, конечно! Объясняйте.

– Нам придется встать, – она высвободилась из его рук, встала, подняла его и поставила перед собой. – Возьмите меня как для вальса.

Он повиновался – взял левой рукой её правую руку, а правая оказалась у неё на спине.

– Так? Или что-то ещё?

– Так, – улыбнулась она. – Даже когда вы просто становитесь в позицию – то вы меня держите. Вчера всё время движения вы меня вели. Не я вас. И… в общем, когда человек физически несобран, то он мягкий. И в таком мягком состоянии он и сам с трудом движется, не говоря о том, чтобы кого-то куда-то вести. Даже в вальсе. А вы и в жизни легко собираетесь, а уж в вальсе, как оказалось, и вовсе. Для вас это как будто просто и естественно – берете и ведете. И это нереально прекрасное ощущение. В общем, здорово, хочу ещё.

– Вальса?

– Вальса.

– Поискать в сети подходящую музыку? – подмигнул он.

– Нет. Мне хочется на подходящем полу и в подходящей обуви. Вчера было экстремально, конечно. Я тут про вас говорю, что вы сами шли и ещё меня вели, а меня-то прямо тащить нужно было, я в тех туфлях слабо поворотлива.

– Сердце моё, вы клевещете на себя.

– Нет, я просто знаю, как должно быть, и только. Поэтому если вдруг представится случай – я буду счастлива. А сейчас предлагаю закончить завтрак.

– Так почему вы стали падать в финале? Туфли подвели?

– Нет. Ноги болели, конечно, но это не беда. Всё так, как я вам вчера сказала – нужно было лучше рассчитывать силы при поисковых операциях и разговоре с моим нелюбимым сотрудником. И если бы не вы, наша экспедиция была бы совсем не такой успешной.

– Почему? Потому, что я поймал вас и вытащил из круга?

– Не только. Откровенно говоря, нам нужно было уходить вместе с Лодовико коридорами и никаких вальсов не танцевать. Но я не нашла в себе сил отказаться, и не представляла себе, насколько нестабильным было мое состояние в тот момент. Надеялась, что справлюсь. Правда, мне очень хотелось, я давно не танцевала вальс, и я очень обрадовалась вашему приглашению. Красивая зала, живая музыка… да черт с ними, с туфлями, если можно танцевать, да еще и с вами!

– Ух ты, я запомню это, – просиял он.

Она улыбнулась в ответ – вот, мол, я снова предсказуема.

– Потом я выложилась на вальсе, а по-иному было невозможно, и к финалу мои жизненные силы были практически на нуле. Мы завертелись, голова закружилась, и в итоге вам пришлось меня ловить. А потом вы применили очень действенный способ вернуть меня в сознание, обычно работает быстро и безотказно.

– Вы имеете в виду то, что я вас поцеловал?

– Да. Это привело меня в чувство. Но Доменика же вроде рассказывала вам, как это работает.

– Рассказывала, но вчера я этого не помнил, честное слово.

– Вот, а если бы вы не привели меня в чувство, то все гости чуть позже наблюдали бы дивное зрелище – вынос бесчувственного тела. Шум, переполох и другие совершенно не нужные нам вчера вещи.

– Я думал, все как-то проще, честное слово.

– А много ли в мире по-настоящему простых вещей?

– Хорошо, а ночью? Когда вы уложили меня спать?

– А, это… Вы сказали, что вам не спится, вот я и постаралась помочь, как смогла. Не знаю, удалось ли мне сделать это красиво.

– Удалось. Помните – я же начал с того, что хочу повторить, – он взглянул ей прямо в глаза.

– Приходите вечером, – она снова улыбалась. – На самом деле, нужно признаться, мне уже доводилось применять данный метод к вам, просто я этого не озвучивала.

– Вот как? – рассмеялся он.

– Да. Можете рассердиться на меня за это, я пойму.

– Может быть, раньше и рассердился бы. А сейчас уже не хочется.

Заглянула Анна, увидела их мирно беседующими за подносом с завтраком.

– Ой, Эла, а я думала, вы оба еще спите!

– Уже нет, но мы справились. Все хорошо. Монсеньор напоил меня отличным кофе.

– А я всегда тебе говорила, что он талантливый, – ворчливо заметила Анна, – да ты меня не слушаешь!

Марни улыбался. Анна составляла в кучку чашки и блюдца.

– Пойдемте вниз, там Лодовико уговорили принести из кладовки гитару и петь. А посуду я уберу.

– Вам ведь нравится, как поёт Лодовико, экселенца? – спросил Себастьен.

– Да. Мне нравится слушать длинные истории с развесистым сюжетом. И тембр голоса у него красивый. А вы ведь поете? Мне даже говорили, что неплохо.

– Редко. Да, я умею, но из-за того, что почти не пользуюсь, хвастаться особо нечем.

– Как и мне, похоже. Конечно, меня этому учили, и в юности много пели и играли, а сейчас как-то стало не до того. Грустно, но не хочется напрягаться, чтобы стало иначе.

– Элоиза, чему вас не учили?

– Да много чему. Драться вот я совершенно не умею. Самолеты строить. Рыбу ловить.

– А вам все это зачем?

– Кто же его знает, вдруг пригодится? Ладно, пойдемте вниз, а то еще окажется, что нас ждут.

Их на самом деле ждали. Лодовико настраивал гитару, кто-то разливал вино, кто-то помогал Анне носить из кухни еду – в общем, жизнь продолжалась.

Лодовико пел, и, судя по тому, что многие песни пели хором, их знали и любили. Элоизу уговаривали взять гитару и тоже что-нибудь спеть, но она не поддалась – хорошо не получится, а кое-как не хочется. И всё. Это не помешало им отлично провести время – петь, есть-пить, рассказывать истории, которых почти у каждого было в запасе множество, и даже Элоиза рассказала парочку из своего прошлого. Марни большую часть времени просидел либо на подлокотнике ее кресла, либо на ковре у ее ног. Время от времени смотрел на нее и улыбался. Она поймала себя на том, что абсолютно непроизвольно улыбается в ответ. Когда оказалось, что дело к полуночи, а завтра предстоит возвращение в город, Элоиза снова вежливо откланялась и поднялась наверх.

Когда она вышла из ванной, умытая и с заплетенными на ночь волосами, то обнаружила, что в комнате ее дожидается Себастьен.

– Вы пустите меня в ванную?

– Конечно.

– Я быстро.

Он вернулся и вправду быстро, погасил лампу, и через секунду она оказалась в его объятиях.

– Наконец у нас то самое свидание? – рассмеялась она.

– Нет, не то самое, другое. То самое было бы в другом месте. В каком – не скажу.

– Думаете, я любопытна и стану выспрашивать?

– Знаю, что у вас бывают приступы любопытства, и буду их всячески стимулировать.

– Хорошо, я буду ждать. Мне уже любопытно. Правда, по возвращению снова придется решать множество вопросов – мы ведь пока еще не знаем развязку истории.

– Согласен, но обнимать вас сейчас это мне не помешает. И не отпускать до утра.

Она поцеловала его и тихо сказала:

– Так я разве против? Не отпускайте.