Текст книги "Барбарелла, или Флорентийская история (СИ)"
Автор книги: Салма Кальк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
– Я понял или думаю, что понял. Если захочет уйти – не задерживать, но следить, я сейчас распоряжусь. Ну а нам всем, наверное, следует навестить виллу Донати в ближайшие выходные. Что там за шабаш, в конце-то концов? И люди пропадали тоже где-то в это время, в конце ноября. Возьмём хорошую охрану, на всякий случай. А вы оба, – Марни кивнул на Элоизу и Варфоломея, – будете нашим последним рубежом обороны против чертовщины. Если не возражаете, конечно.
– Нет, монсеньор, я не возражаю, – улыбнулась Элоиза.
– А мне уже просто ничего другого не остается, только ехать и своими глазами смотреть, – вздохнул Варфоломей.
* * *
Барбарелла была в отчаянии. Всё пропало. Теперь уже точно всё пропало. Всё напрасно. Наверное, не нужно было так пугать этого глупца Мауро – он бы и так не стал говорить всего, наверное. Не настолько он скорбен головой, как иногда хочет показаться! Ну а то, что стал сплетничать про неё и Лоренцу – так они все это делают, можно было уже привыкнуть. А теперь – стоять тут, в темноте, под семью замками – куда это годится?
Видимо, зря она пыталась пробудить сочувствие в том священнике. Не нужно было являться к нему в сон. Вдруг он правда так могущественен, как сказал? И она останется в этой темнице до конца жизни своего холста?
Или же рискнуть? Рискнуть всем, чтобы попасть к субботе на виллу Пьетро? Но что её там ждёт? Он сам? Да нужен он ей, после всего, что было! Роберто мёртв. Другая родня Пьетро – нет. Не годятся. И прямой запрет, и нет ей в них интереса. Вот если на виллу придут люди…
Ну, придут. И что ей сделает Пьетро? Он не настолько глуп, чтобы поставить под угрозу их союз. Да и вообще, может быть так, что она никогда не вернётся, и они больше в этой жизни не увидятся.
Придётся рискнуть. А далее – зависит от помощи тех высших сил, на которые она уже привыкла уповать и надеяться.
12. Странное приглашение и что за ним последовало
И снова Элоиза проснулась среди ночи, выбралась из-под руки Себастьена и села на постели. В этот раз сон не был дурным, только странным. Интересно, это только ей выдали или им всем?
– Снова сон? – спросил Себастьен, конечно же, он проснулся.
– Да. И ещё я как-то нехорошо лежала – плечо болит.
– Плечо разомнём, – он тоже поднялся и сел рядом. – А про сон рассказывайте.
– Приглашение на виллу Донати. Написанное огненными буквами на белом фоне. В полночь с субботы на воскресенье.
– И мне тоже адресовали такое диво, – он положил руки ей на плечи. – Правая сторона, так?
– Так. Про остальных узнаем утром.
– Да. И мне любопытен ещё такой момент: там было написано, что дресс-код – бальный, – он тем временем осторожно разминал пальцами плечо и шею справа.
– Я заметила, – Элоиза мрачно усмехнулась. – У вас есть отличный фрак, его будет достаточно.
– А вы придумаете за три дня себе какой-то новый наряд? – улыбнулся он.
– Я подумаю. Скорее всего, я попрошу тётушку Женевьев одолжить мне что-нибудь из её коллекции. Она представляет себе мою фигуру, и сможет подобрать платье без моего личного участия. Послушайте, какой бред – нам с вами что-то привиделось, и мы тут сидим и строим вполне реальные планы на конец недели с учётом того, что увидели во сне!
Он рассмеялся, а пальцы его продолжали выискивать напряжённые места плеча и шеи, временами спускаясь на спину или на грудь.
– Знаете, сердце моё, что я об этом всём думаю? Если бы не вы рядом, то я не обратил бы на этот, как вы сказали, бред не малейшего внимания. И очень многие вещи в итоге в мою жизнь просто не попали бы. Я бы их не увидел, не заметил, не опознал, не понял. Мне теперь нечасто приходится сталкиваться с реальными вооружёнными врагами, и это некоторым образом грустно, но зато благодаря вам вокруг постоянно случаются какие-то другие удивительные события! Или благодаря вам я их вижу.
– Положим, экспертизу картин Донати заказали бы и без меня, и вообще не мне.
– Но вы стали читать книги, за которые я бы и не взялся никогда, и помогли в обобщении всей полученной информации.
– Знаете, не так уж и много мы обобщили, мы, по сути, ничего толком и не знаем – что происходит на вилле Донати в ноябре и почему там исчезают люди?
– Пойдём, посмотрим своими глазами на то, что там происходит.
– Вам не страшно?
– Нет, – снова улыбнулся он. – Как вы говорите – крепкое слово и холодное железо? Отлично работающий метод, подходит как для врагов из плоти и крови, так и для бесплотных или нарисованных. Кстати, вы не знаете, никто не решился угрожать нашей знакомой барышне ножом? Я бы посмотрел на её реакцию.
– Не знаю, – покачала она головой. – Кажется, её просто заперли в хранилище, и всё. Мы будем сегодня ещё спать?
– Несомненно, – его руки обхватили её и притянули к тёплому телу. – В темноте, тишине и без всяких вредных сновидений.
* * *
За завтраком выяснилось, что подобные же приглашения получили Лодовико, отец Варфоломей и Гаэтано. Чуть позже позвонил Карло и сообщил, что они с Асгерд тоже в том странном списке.
А в обед Лодовико рассказал, что подобный же сон привиделся ещё и Кьяре, и по словам Кьяры – Франческе. Лично он был против того, чтобы допускать девушек к операции.
– Мы идём в неизвестность, ладно ты, я и Карло, ладно Гаэтано, ну ещё Элоиза, она головы не потеряет. А остальным там делать нечего.
– Ты веришь в угрозу для такого количества человек разом? – поднял бровь Марни. – Вряд ли там гнездо террористов и бомбы, там что-то иное.
– Там может быть гнездо какого-нибудь сумасшедшего.
– Мы его обезвредим. А девушкам объяснишь, как себя вести, они тебя послушают.
– Тогда нужно ещё взять людей для охраны! На всякий случай.
– Хорошо, пусть будет десяток подготовленных бойцов, – подытожил Марни. – Желательно из тех, кто с самого начала участвовал в этой истории и ездил на виллу в музей.
– А кто останется дом сторожить? – нахмурился Лодовико.
– Очень попросим господина Дзани. Думаю, он согласится тряхнуть стариной и заменить на двое суток любого из нас.
Господин Дзани согласился, оставалось подготовить место во Флоренции.
Для нужд всей компании был арендован небольшой особняк неподалёку от виллы Донати. В нём нашлось потребное количество спальных комнат, гараж на нужное количество машин и приличная система охраны.
Часть сотрудников службы безопасности отправилась туда уже утром в пятницу – подготовить всё к прибытию начальства. Также с собой взяли трёх сотрудников кухни его высокопреосвященства – два десятка человек надлежало кормить.
И к вечеру пятницы, когда прибыли основные силы, домик уже не только прилично выглядел, но и был благоустроен со всем возможным комфортом.
* * *
Сборы на мероприятие всегда волнительны, а на мероприятие непонятное и неизвестное – волнительны вдвойне. Кьяра смотрела на себя в зеркало, и ей не очень-то нравилось то, что она видела. Конечно, надеть снова бальное платье хочется, но что ждёт впереди? Вдруг лучше надевать не бальное платье, а джинсы с кроссовками? Дон Лодовико был так серьёзен, когда говорил им с Франческой о возможных сложностях и о том, как себя вести, что просто как-то страшновато стало. Ну что может быть в музее? Кого они там встретят? Дома знают, куда и зачем они отправились, его высокопреосвященство тоже знает, и господин Дзани на связи, и здесь в доме на связи останутся люди, которые, если что, позвонят в полицию…
Кьяра видела, что Франческа и Джованнина тоже переживают. Франческа меньше – она как-то вообще спокойно отнеслась ко всей истории, прямо как к очередному эпизоду в своей игре! Ну подумаешь, портрет падает, всем снится и разговаривает, делов-то. А Джованнина как раз сильно переживала – она почти две недели проработала в этом музее, ей все эти картины уже как родные, и переживала, как с удивлением поняла Кьяра, не только за всех них, но и за картины тоже!
Портрет, из-за которого всё заварилось, увезли на виллу в пятницу. И, по словам Джованнины, с великой осторожностью водворили на его законное место. В гостиной, над камином, так, чтобы рассеянный свет из занавешенного окна падал на девушку с каракатицей самым выгодным образом.
Ну и с тех пор, как во сне им всем «разослали приглашения», больше никто никаких снов на эту тему не видел.
Самой спокойной была донна Эла. Она распорядилась, чтобы все они шли в её апартаменты одеваться. Ну, то есть это были апартаменты её и монсеньора, но она захватила себе гостиную и ещё одну комнату, с большим зеркалом, в которой сейчас ей делал причёску знаменитый парикмахер Витторио.
Кьяра и предположить не могла, что её саму когда-нибудь будет причёсывать парикмахер такого класса. Но с донной Элой не спорили, сказала – причесать, значит – причесать. И они все оглянуться не успели, а вот уже Джованнина сидит с завитыми на бигуди локонами и сушит голову, Кьяра тоже, только на какие-то другие хитрые бигуди спиральками, а сам Витторио – молодой, не старше Гаэтано, с забавными светлыми пятнышками в тёмных креативно стриженых волосах – что-то меняет в цвете волос Франчески. Он прямо засветился весь, как увидел Франческу, сказал, что у неё превосходный вкус, однако можно ещё немного поправить цвет, чтобы смотрелось лучше. И ведь поправил – у неё волосы тоже всё равно что засветились, и цвет получился не одинаковый везде, а с переходами, от тёмно-фиолетового к светлому. И шляпку с паровозом он ей каким-то хитрым образом укрепил, чтобы она с головы не падала.
А теперь Джованнина убежала, а их с Франческой выставили, пока Витторио там причёсывает донну Элу. Её платье лежало в коробке – его привезли вчера ночью, прямо сюда, откуда-то из Парижа, с курьером. Они с Франческой заглянули в коробку, увидели ворох серебристых лент, и закрыли обратно.
Но им довелось увидеть бельё – ведь под каждое такое платье нужно какое-то особенное бельё!
Сначала – снежно-белые шёлковые чулки, вышитые серебряными лилиями. Они плотно облегали ноги, и выше колена были перевязаны серебристо-серыми лентами. Сорочка из белого батиста по вырезу горловины обшита тонким плетёным кружевом, а рукава длиной до локтя заканчивались пышными кружевными оборками. Кружевное полотно для них оказалось хитрой полукруглой формы, Кьяра прямо спросила – неужели его специально плели? Донна Эла рассмеялась и сказала, что такой фанатик исторического костюма, как её тётушка Женевьев, могла и специально заказать, ей случается так делать.
Серебряные туфельки с пряжками-бантами на небольшом плоском каблучке идеально подошли к серебряным лилиям.
Далее был надет корсет – не такой формы, как у Кьяры или Франчески. Розовый, вышитый, с привязанными лямками и вытянутыми язычками внизу, грудь лежит, как в чаше, никаким современным бельём так не сделаешь. Ну, как надет – донна Эла надела, а Кьяра его зашнуровала. Впрочем, перед тем донна Эла быстро и ловко зашнуровала корсет самой Кьяры. На шее донна Эла завязала черную бархатную ленту с прикреплённой камеей, и ушла причёсываться.
Вообще её там уже целый час причёсывают, и время – десять двадцать! Её же ещё дальше одевать, и она говорила, что ей понадобится помощь!
Как будто в ответ на эти мысли дверь отворилась и появилась донна Эла.
– Спасибо, Витторио, вы кудесник. Без вас мне бы никак не справиться, – донна Эла даже в сорочке, корсете и чулках вела себя и говорила, как будто была в офисном костюме.
А причёска-то, причёска! Длинные тёмные волосы донны Элы были высоко подняты и зафиксированы где-то на затылке. Наверное, внутрь положили какой-то каркас, такую высоту никаким начёсом и лаком не сделаешь! Пряди на висках и возле ушей были круто завиты в локоны, а два пышных локона во всю длину волос спускались на шею и в декольте – с одной стороны головы и с другой. В той точке, где были закреплены концы волос, на самом верху, Витторио укрепил гроздь серебряных цветочков, а вокруг них – тонкую нитку жемчуга. Всё сооружение было покрыто серебристой пудрой – слегка.
Кьяра бы так и стояла с разинутым ртом, если бы донна Эла не вернула её к жизни.
– Кьяра, ты поможешь мне с платьем, или мне лучше позвать монсеньора герцога? – она не сердилась, она смеялась.
– Монсеньору лучше увидеть вас уже в платье, – Кьяра тоже рассмеялась.
Нет, монсеньор, наверное, умеет надевать на даму платье, даже самое сложное. Но непорядок же!
Оказалось, что платье надевать ещё не прямо сейчас. Сначала донна Эла достала из другой коробки, меньшего размера, две дивные корзинки с оборочками и привязала их себе на бёдра. Кьяра придержала и помогла завязать на талии шнурок. Ну да, две такие корзины, справа и слева, обтянуты тканью, и внутри у них как бы карманы, туда можно что-нибудь положить. Только как туда попасть, если сверху платье?
На корзинки – «это фижмы, Кьяра, если увидишь на портрете сплющенный силуэт – там внутри примерно такая штука» – была надета нижняя юбка. Просто нижняя юбка, обтянувшая эти корзинки, с кружевом по низу. И только потом донна Эла открыла большую коробку.
Сначала на свет появилась ещё одна юбка. Чёрная, вся затканная серебряными цветами. По низу у неё была плиссированная оборка, а по низу той оборки – уложенная в сложные сборки ленточка. Сколько же работы, мамочки… Юбку надели поверх всего и зашнуровали пояс сзади. И оказалось, что в боковых швах обеих юбок есть прорези – специально, чтобы попадать в корзинки! Туда реально можно что-то положить! На предложение сложить телефон донна Эла рассмеялась и сказала, что надо попробовать, не будет ли телефон перетягивать всю конструкцию на одну сторону.
И наконец – платье. Серо-серебряное, затканное цветами и бабочками. Оно было, как халат – лиф сшит с юбкой, и застёгивается спереди. Ой нет, не застёгивается. Зашнуровывается. Но сначала нужно было продеть руки в рукава – до локтя, и с тремя рядами оборок-фестонов, каждый край обшит сборчатой ленточкой. Потом расположить юбку поверх других и застегнуть крючок, который скреплял полочки лифа чуть ниже талии. Затем шнуровка – чтобы лиф плотно обхватил корпус. А потом оказалось, что и это ещё не всё, и ещё есть передняя панелька для лифа, вся расшитая чёрными и серебряными нитями – цветы, листики и бабочки. Сверху у панельки была пришита полоска кружева, которая слегка прикрыла очень низко открытую грудь. Панелька крепилась к лифу поверх шнуровки просто на булавках! Просто по три булавки с каждой стороны, и донна Эла уверяла, что ничего не потеряется! Края скрылись под пышными сборчатыми лентами, такими же, как на рукавах и юбке. А расходящиеся полы юбки представляли собой что-то вообще невообразимое – там были фигурно уложены ленты разной ширины – и присобранные, и плиссированные, и с цветочками, и с бабочками, да, прямо с небольшими объёмными цветами и бабочками серебристо-серого цвета.
Донна Эла приколола на лиф брошь – бриллиантовую бабочку, и в серьгах у неё похожие бабочки, только маленькие, на цепочках, казалось, они трепещут и машут крыльями.
– Практика показывает, что красить губы сейчас может оказаться рано, – заметила донна Эла, подправляя что-то в своём совершенном макияже. – Девы, вы готовы?
– Давно, – рассмеялась Кьяра. – Даже Франческа. А Джованнина и вовсе уже убежала, она очень переживает за свои бедные картины, только вот почему они бедные? С ними же все в порядке…
Франческа же некоторое время назад захлопнула свой неизменный ноутбук и теперь безмолвно таращилась на донну Элу. Неужели нашла ещё одно платье, которое захотела примерить?
Тем временем донна Эла открыла дверь наружу и кому-то что-то сказала. Кто-то ей ответил, а потом вошёл дон Лодовико и несколько секунд на неё просто смотрел. Потом спросил, где её лучше фотографировать, здесь или на вилле Донати? Она оглядела разгром вокруг и ответила, что, наверное, там.
Заглянул Октавио, увидел донну Элу, сделал огромные глаза, выдохнул и вежливо её приветствовал. Подошёл к Франческе, поцеловал ей руку и увлёк наружу.
И только тогда на пороге появился монсеньор. Истолковать его улыбку Кьяра бы ни за что не взялась, но взгляд его на донну Элу был совершенно определённым. Он смотрел на неё и улыбался, и донна Эла тоже смотрела на него и улыбалась.
А потом дон Лодовико взял Кьяру за руку и увёл в коридор. Но она всё равно успела увидеть их краем глаза и догадаться, почему красить губы донна Эла собиралась в самый последний момент.
13. Что случилось в полночь
На виллу Донати прибыли в три машины без двадцати двенадцать. Задача «посадить в машину Кьяру в кринолине и Элоизу в панье» встала во весь рост в момент выхода из дома, получилась интересной, но в принципе решаемой. Решение «одна пышная юбка – одна машина» пришло почти сразу и отлично сработало.
Ворота оказались заперты, и Карло стал звонить. Он долго кому-то доказывал, что их жизненно необходимо пустить внутрь, и преуспел, но это заняло ещё минут пять.
Из здания вышел охранник, отпер ворота, дал всем заехать и запер их снова.
Внутри Элоиза с любопытством оглядела просторный атриум. Высокие белые колонны, пол из разноцветного мрамора. Пальмы в кадках. Широкая лестница наверх.
По лестнице спешно спускаются два человека, один из них – Мауро Кристофори. Он смотрит на их компанию с уже знакомой тоской во взгляде. Его спутник – высокий сутулый мужчина в неплохом костюме с белой бабочкой под горлом – всем своим видом выражает недоумение.
– Отец Варфоломей? Госпожа Перссон? Господин Каэтани? Господин Сан-Пьетро? Что вы все здесь делаете и кто ваши спутники? – растерянно спрашивает он.
– Это служба безопасности кардинала д’Эпиналя, – мрачно сообщает Кристофори. – Понятия не имею, что они здесь делают!
– Сын мой, не кипятись, – встревает Варфоломей. – Нас всех некоторым образом пригласили. То есть – мы знаем почти всё. Господа и дамы, это Патрицио Маркони, здешний хранитель.
– Уж наверное знаете, судя по вашему виду, – передёргивает плечами Кристофори. – Паоло, идиот, ты зачем отпер ворота? Тебе кто разрешал?
– Мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться, – пожимает плечами Паоло.
Интересно, что такого сказал Карло этому охраннику?
– Ну раз вы всё знаете, то идите наверх, – говорит Маркони. – Вы же, наверное, хотите увидеть, так сказать, момент? Я тоже хочу, – нервно добавляет он.
– Господин Маркони, кто ещё в данный момент находится на территории музея? – мрачно и холодно спрашивает Лодовико.
– Из сотрудников – только мы трое. Мауро, Паоло и я. И вы. И то, что мы все так хотим увидеть.
Он очень боится, поняла Элоиза. И Кристофори боится. Кто их так напугал, хотелось бы знать? Им тоже снились неприятные сны?
– Идёмте, – Себастьен подаёт ей руку, она опирается на неё, и они поднимаются по лестнице наверх, и остальные идут за ними.
Лестница приводит на небольшую площадку второго этажа, далее отворены высокие двери в просторный зал.
Себастьен распределяет посты, и, повинуясь его взгляду, места у окон и дверей занимают Гвидо, Джованни, Октавио, Эмилио, Гаэтано, Карло. Кто-то ещё остался снаружи и на лестнице. Франческе, Кьяре и Асгерд недвусмысленно показано стоять за спиной, Асгерд, похоже, хотела возразить, но потом передумала. Тут же возвышается Варфоломей. За ними стоит Лодовико и как будто даже не смотрит по сторонам, но Элоиза понимает, что это не так. Её правую руку Себастьен по-прежнему прижимает к себе.
Зал залит светом – сияют шесть больших люстр и светильники по стенам. Немногочисленные витрины отворены, там внутри – посуда, драгоценности, ещё какие-то мелкие предметы. На стенах – портреты. Внушительного вида мужчина в тёмном костюме середины шестнадцатого века на фоне венецианского канала. Ещё один внушительный мужчина в костюме того же времени опирается на пушку. Дама в богато украшенном чёрно-серебряном платье. Мужчина в синем бархатном дублете и берете, в руках у него – приметный кубок, похожий на тот, что стоит рядом в витрине. Этикетка гласит, что это работа Бенвенуто Челлини.
И тут откуда-то снаружи раздаётся бой часов. Элоизе кажется, что само здание отзывается на эти звуки и вибрирует в унисон – гулким и долгим звоном.
* * *
Элоиза не поняла, как это произошло. Вот только что она смотрела на портрет – и вдруг перед ней стоит изображённый на холсте человек. Он высок и статен, он не сразу понял, что такое перед ним, а когда понял – глаза его стали наливаться гневом.
– Кто вы и что здесь делаете этой ночью? – а ладонь уже легла на рукоять клинка.
– А вы, милостивый государь? – Себастьен спокоен, но Элоиза-то знает, что это за спокойствие и чем оно может взорваться в момент.
– Монсеньор, это хозяин дома, господин Пьетро Донати. Или кто-то, очень-очень похожий на него, – Асгерд говорит тихо, но в общем молчании её очень хорошо слышно.
– Раз вы знаете меня, сударыня, и этого человека знаете тоже, то извольте представить нас друг другу. Хотелось бы знать, кто ходит этой ночью по моему дому и зачем, – а взгляд-то нехороший, очень нехороший.
С разных сторон подошли ещё двое – те самые, один синий, а второй – с пушкой. То есть, сейчас без пушки, но тоже с обнажённым клинком.
– Я помню эту даму, – сообщает синий. – Она внимательно разглядывала меня и очень нежно касалась. Я даже рад, что мы познакомимся. Кто вы, прелестная золотоволосая госпожа?
– Меня зовут Асгерд Перссон, я художник-реставратор, я здесь у вас работала в течение последних двух недель. Вот эти господа могут подтвердить, – Асгерд кивает куда-то в сторону, Элоиза прислушивается, и понимает, что там стоят Кристофори и Маркони.
– Явился, не запылился, – тот, кого назвали Пьетро Донати, нехорошо щурится ещё и на злополучного господина Кристофори, а тот готов сквозь землю провалиться.
В это время из дверей, что с другой стороны залы, показываются ещё несколько мужчин. Они одеты очень по-разному, там и фраки, и мундиры, и расшитые камзолы.
– Что происходит, Пьетро? Опять полный дом не разбери кого, откуда они все повыскакивали? – говорит высокий, полный и нервный мужчина в чёрном фраке.
– Отойди, Маурицио, – не глядя, бросает Пьетро, и тот безмолвно повинуется. – Габриэле, Риккардо, Джиакомо, Пьетро, сюда.
К ним подходят молодой человек в чёрном с роскошным кружевным воротником, ещё один – в расшитом серебром чёрном камзоле (как в пару моему платью делали, думает Элоиза), и двое в мундирах – один в красном, Элоиза видела такие в фильмах про Англию восемнадцатого века, а второй в сером, такие носили в «Унесённых ветром».
– Кто эти люди, отец? – спрашивает молодой человек с воротником.
У него тоже есть клинок, и он достал его, и готов пустить в дело. Элоиза замечает, что их качественно окружили.
– Моё имя Себастьяно Савелли, – сообщает монсеньор герцог. – Обстоятельства таковы, что наша встреча была неизбежной. Более того, нас сюда пригласили.
– Неужели ты? – Пьетро делает едва заметный знак и человек в сером мундире хватает несчастного Кристофори за воротник и тащит к их живописной группе.
– Нет, нет, это не я, я ни слова им не сказал, – бормочет тот.
– Сын мой, ты чего тут самоуправствуешь? Вылез, понимаешь ли, из картины, и думаешь, что всё можно? Изыди обратно! – Варфоломей отмер и принялся щедро осенять всех присутствующих крестным знамением.
– Отче, успеешь ещё, – Марни улыбнулся одними губами.
Элоиза смотрит по сторонам, видит вокруг гнев и раздражение, и вдруг вспоминает. Вспоминает такое, что невольно улыбается. Да-да, картины. И люди, которые из них выходят. Иногда.
Её полувсхлип-полувздох слышен, Себастьен ведет локтем, она шепчет:
– Монсеньор, я вам потом расскажу…
– Вы понимаете, что можете не выйти отсюда? – спрашивает Пьетро.
– А вы понимаете, что я пока не готов воспринимать вас серьезно? – спрашивает Себастьен.
Он легко принимает клинок – клинком, небольшим, видимо из рукава, и брови его взлетают наверх, и вдруг Пьетро опускает руку и хватается за горло.
Карло стоит возле портрета, и у него тоже в руке клинок. И этот клинок касается портрета как раз в том месте, за которое схватился стоящий Пьетро.
– Карло, что ты делаешь, это же прекрасная старинная картина, – стонет Асгерд и зажмуривается.
– Стойте, да стойте же! Пьетро, прекрати немедленно! – доносится от дальнего входа в зал. – Это я их позвала! Я! Убей меня, если хочешь! Только поздно. Они уже здесь, и они сами обо всём догадались.
И в их тесный кружок влетает, подобно хорошо нацеленному ядру, она. Она прелестна – совершенное лицо, нежная кожа, рыжие локоны, утянутая жестким корсажем пышная грудь. На груди трепещут жемчужные нити, глаза метают молнии. В руках – корзинка с осьминогом.
Барбарелла Бальди собственной персоной.
* * *
– Ты? – Пьетро оборачивается, смотрит, как будто он в тот момент не видит никого, кроме неё. – Ты?!
– Да. Это была единственная моя возможность оказаться сегодня здесь, – она тоже смотрит только на него, её ресницы трепещут, она то и дело опускает взгляд. – Ты помнишь, как в прошлый раз написал записку о том, что портрет Джиневры – подделка?
– Помню, – кивает Пьетро. – И что с того?
– Записку нашли не так давно и заинтересовались портретом. Вот этот святой отец, – Барбарелла кивает на Варфоломея. – Он очень много знает и про картины, и про нас. Он рассказывал мою историю, и ни разу не приврал и не ошибся!
Варфоломей снисходительно улыбается.
– Дочь моя, мне незачем искажать факты, и я стараюсь не допускать ошибок в моей научной работе. Роберто Казолари был моим уважаемым коллегой, и он много рассказывал мне в том числе и обо всех вас.
– Так это вы теперь на месте господина Казолари? – Пьетро хмуро смотрит на священника.
– Нет, сын мой, не я. У меня своя ответственность и свои картины. Но Патрицио Маркони попросил меня о консультации.
Пьетро смотрит на Барбареллу. Та пожимает плечами. Ставит корзинку на стул у стены и возвращается к ним.
– Наверное, это человек, который здесь вместо Роберто? Мы можем спросить Мауро, он должен знать. Мауро, ты ведь расскажешь нам? – она поворачивается к тяжело дышащему господину Кристофори, которого до сих пор держит молодой человек в сером мундире. – Габриэле, он не нарисованный, он настоящий, он может перестать дышать! Отпусти его!
Габриэле смотрит на Пьетро. Тот кивает. Мауро Кристофори свободен и отдышивается, но у него за спиной стоит Пьетро-младший.
– Сын мой, ты можешь дышать? У тебя с собой твоё лекарство? Врача-то мы и не захватили, – беспокоится Варфоломей.
– Могу, – сипло говорит тот, отдышавшись. – Всё правда, Патрицио нашёл записку, решили обратиться к специалистам музеев Ватикана, конкретно к господину Диаманте, то есть к отцу Варфоломею. Он приехал сюда сам, изучил портрет, сообщил, что это плохая подделка, и спросил, каким местом мы на него смотрели так долго. Господин директор очень огорчился и заключил договор на экспертизу двадцати полотен из коллекции. В итоге госпожа Барбарелла отправилась к ним в Рим, а сюда приехала госпожа Джованнина, вот она, вы все её видели, наверное, она здесь была две недели. А потом, три дня назад, я был в Риме по делам, и отец Варфоломей сказал, что нужно поговорить. Я приехал к ним, а они мне стали зубы заговаривать, про портреты, да как они выражают свою волю. Но я ничего им не рассказывал! И я не знаю, что ты там у них устроила, что они сами обо всём догадались!
– Я просто хотела на бал, и встретить всех. Раз в год, понимаешь? Только раз в год я могу снова ощутить своё тело, говорить, петь, танцевать, просто двигаться – стоять ногами на полу, понимаешь? Смотреть глазами – в глаза, слышать дыхание, двигаться в такт! Ты живой, где тебе понять! Ты каждый день ходишь по улице, а я могу выйти только в парк и только в эту ночь, а в ноябре на улице так холодно! Да, я сделала всё, что смогла, чтобы сегодня снова оказаться здесь. Кто скажет, что я была неправа?
– Я и думать боюсь о том, что ты делала, – тихо говорит Пьетро и смотрит только на неё.
– Госпожа Барбарелла сделала всё, чтобы привлечь наше внимание к её особе и донести до нас мысль о необходимости вернуть её домой, – подтверждает Себастьен. – Мы знали о том, что здесь творится чертовщина. Но мы, конечно, и предположить не могли, как именно это происходит, и в каких масштабах. И, боюсь, решение посетить виллу сегодня было принято вне зависимости от любезного приглашения госпожи Барбареллы. Она, гм, легализовала наше здесь присутствие в ваших глазах, за что ей спасибо. Вы удовлетворены, господин Донати? Или мы продолжим выяснять, кто из нас и в какой мере смертен? Предупреждаю, что лично у меня нет безусловного пиетета перед искусством прежних эпох, я не искусствовед, не художник и не Варфоломей. Более того, я полагаю, что даже подпорченную картину можно восстановить, были бы умелые руки, а у меня таковые есть. Другое дело, сохранится ли в таком случае личность написанного на холсте?
– Увы, нет, – отвечает Пьетро. – К сожалению, подобный случай уже был – несколько лет назад один бестолковый работник вешал портрет моей внучки Джованны, уронил его и серьёзно повредил холст. Изображение восстановили, но Джованна никогда больше не вышла из своего портрета и не ответила нам.
– Не тот ли это художник, который работал здесь у вас и потерялся? Карло, как его звали? – Себастьен немного повышает голос, чтобы Карло услышал.
А Карло всё ещё стоит возле портрета с обнажённым клинком. Это навороченный складной нож, дорогая игрушка, которым он виртуозно владеет, об этом знает весь палаццо д’Эпиналь, и никто никогда не рвётся проверить умение Карло на себе.
– Риккардо Бирколотти, пропал двадцать пять лет назад, – уточняет Карло.
– Да, это он, – подтверждает Пьетро. – Что вы знаете?
– Не всё, – улыбается Себастьен. – Но я полагаю, что мы можем обсудить главное более узким кругом, что ли. Даже если вам и привычно говорить о тайнах и странностях посреди бальной залы. Мне кажется, ваше семейство будет вам благодарно, если вы отпустите их – как сказала госпожа Барбарелла? – говорить, петь, танцевать и просто двигаться.
– Тогда вам придётся отозвать ваших людей от картин.
– Договорились, – соглашается Себастьен.
Пьетро кивает. Его сын отступает от Мауро Кристофори, мужчины в мундирах отходят на несколько шагов.
Себастьен смотрит на своих – Карло опускает руку с ножом и отходит от картины на полшага, остальные выдыхают и расслабляются.
* * *
– Мы собираемся здесь не только для того, чтобы заниматься делами музея, у нас есть и свои, вы верно заметили, – говорит Пьетро. – Раз вы уже здесь – будьте моими гостями на эту ночь. Монсеньор, я был знаком с некоторыми представителями семейства Савелли – в моё время. Отрадно, что ваш род не прервался. Прав ли я, предполагая, что род вашей спутницы не прервался тоже?
Вот так. Похоже, господин Донати был знаком с кем-то из предков Элоизы! Неужели они и тогда были все на одно лицо? Элоиза внутренне собирается, прежде чем ринуться в омут.
