Текст книги "Барбарелла, или Флорентийская история (СИ)"
Автор книги: Салма Кальк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
06. Доклады
В воскресенье в обед Октавио и Франческа встретились на вокзале Санта-Мария-Новелла с Кьярой. Та была воодушевлена, сначала молча смотрела куда-то внутрь себя и не отзывалась даже на прямые вопросы. И только когда уже они разместились в купе поезда, сказала, что у неё никогда в жизни не было таких классных каникул.
– А что ты делала? Ну, кроме как по музеям ходила? – удивился Октавио.
– Гуляла по городу. Теперь я хочу приехать сюда в мае, когда будут цвести ирисы и розы.
– А с кем гуляла-то?
– Да ни с кем. Сама с собой. Идеальный собеседник, как говорится. Так понравилось, что хочу ещё.
– И в музеях понравилось?
– Ещё бы, – кивнула она. – Особенно в Уффици.
– Ты не врёшь? Да вроде нет, с чего бы. Ну тогда расскажи, что там тебе понравилось!
– А это словами не передашь, – покачала головой Кьяра. – Просто смотришь, и понимаешь – вот оно.
– Ты же тоже вряд ли сможешь рассказать о нашем приключении, – глянула на него Франческа.
Похоже, она вчера замёрзла больше, чем следовало – всё утро хлюпала носом.
– А что за приключение? – тут же встряла Кьяра.
– Ну почему, как раз смогу. Не знаю только, надо ли рассказывать сейчас, или уже сразу дону Лодовико, – усмехнулся Октавио.
– Расскажи, расскажи. А я уже тебя сориентирую – кому ещё рассказать, – ответила Кьяра.
– Ну, один из охранников виллы Донати за некоторую мзду пускает посетителей ночью в парк.
– И вы потащились ночью в парк? – не поверила Кьяра.
– Знаешь, мы попали в настоящий квест, – у Франчески даже глаза засверкали от воспоминания. – Ночь, фантастическая подсветка, статуи, фонтаны, а потом лабиринт! И знаешь, там кто-то ходил разом с нами, по тому лабиринту! А потом мы вышли к статуе одной из владелиц виллы, Гортензии Донати, и я уверена, что именно она подсказала нам выход, вот что хочешь думай.
– Ты о чём вообще? – вытаращилась на неё Кьяра.
– О чуде. О настоящем чуде. И помнишь, – она аккуратно взяла Октавио за локоть, – тот охранник сам сказал, что это госпожа Гортензия там ходит.
– А сомнений на его лице ты, конечно, не увидела, – покачал головой Октавио.
Кьяра осмотрела их обоих хорошенько, потрогала Франческе лоб.
– Я уверена, что эту историю нужно рассказать дону Лодовико. И отцу Варфоломею, думаю, тоже будет интересно послушать. Франческа, ты счастливица, тебе всё время что-то этакое выпадает – то часы, то теперь статуя…
Октавио промолчал. Он искренне считал счастливым себя, потому что ему каким-то чудом выпала Франческа. И в том саду ночью без неё было бы и вполовину не так интересно, он бы просто сбежал сразу, да и всё, и не дошёл ни до какой статуи. Да и вообще без неё всё было бы не так.
* * *
Элоиза вышла от косметолога, села в машину и проверила телефон. Три звонка от Себастьена и сообщение: «Как найдётесь – приходите в «сигму», здесь интересно». Написано полчаса назад.
Хорошо, в «сигму» – так в «сигму».
Оказывается, в «сигме» принимали доклады вернувшейся из Флоренции молодёжи. Кроме Себастьена, Лодовико, отца Варфоломея и Гаэтано, на диване сидели Гвидо, памятный по весенней истории с художницей Эммой Эмилио, ещё один молодой человек, имени которого Элоиза не знала, а ещё – Кьяра и Октавио с Франческой. Франческа выглядела глубоко простывшей – красные глаза, красный нос, и всё время чихает. Почему её до сих пор никто не отправил к врачам?
Себастьен поднялся и улыбнулся, Гаэтано подскочил и освободил Элоизе кресло рядом с Себастьеном, она кивнула, но сначала подошла как раз к Франческе и бесцеремонно потрогала той лоб.
– Госпожа Виньоле, вам не кажется, что вы нездоровы?
– Пройдёт, завтра всё будет в порядке, – пробормотала Франческа, по обыкновению опустив взгляд.
– Пройдёт, если лечить. Чай с имбирём и лимоном?
– Сейчас сделаем, – оживился Октавио. – На кухне должно быть и то, и другое.
– И ещё мёд, – пискнула Кьяра.
– И плед, – Гаэтано исчез в приёмной и вернулся с пледом.
Через пять минут Франческа была упакована в плед, перед ней стояла большая чашка чаю с лимоном и имбирём и вазочка с мёдом.
– И завтра сначала к врачу, и только если вдруг разрешат – то потом в офис, понятно? – спросила Элоиза как можно строже.
– Да это я дурак, – покаянно проговорил Октавио. – Нужно было под горячий душ её засунуть, что ли, а я не догадался.
– Я тоже не догадалась, – хрипло проговорила Франческа. – Ничего страшного, это просто простуда. Пройдёт.
– Пришла госпожа Элоиза и всё расставила по местам, – усмехнулся отец Варфоломей.
– Кофе? Коньяк? – спросил Лодовико.
– Кофе, – кивнула она.
А совещание продолжалось.
– Ладно, ходили вы три дня и ничего не поняли, – сурово обратился Варфоломей к Гвидо и, видимо, компании. – Толк-то был? Что вообще заметили? На что обратили внимание?
– А что – картины красивые, охрана хорошая, – пожал плечами молодой человек, имени которого Элоиза не знала. – Камеры, смотрители, все дела.
– А ты, Джованни, задание чем слушал – ухом или другим местом? – ласково поинтересовался Варфоломей. – Тебя просили охрану рассматривать или смотрителей?
– Ну как, надо ж было выяснить, нет ли где чего странного, так ведь нет! – вскинулся названный Джованни.
– И вы, остальные, согласны? – Варфоломей оглядел Эмилио и Гвидо.
– Да, – кивнул Эмилио.
А Гвидо только согласно промычал, он вообще смотрел куда-то неизвестно куда и явно что-то держал за пазухой.
– Покажи уже, что там у тебя, – кивнул ему Себастьен.
– А, ну да, точно, надо же отцу Варфоломею показать, – Гвидо встрепенулся и вытащил из-под свитера маленького полосатого котёнка.
Котёнок, видимо, спал в тепле, и теперь жмурился от света и не понимал, что вообще происходит.
– Что это? – Гаэтано и Кьяра с разных сторон подались и уставились на зверя.
– Погладить можно? – добавила Кьяра.
– Откуда животное? – строго спросил Варфоломей.
– Оттуда, из Флоренции. Он сам к нам прибился! – Гвидо позволил Кьяре гладить котёнка, но крепко держал его в руках. – На него напала ворона, здоровущая, раза в три его крупнее, а он не сбежал, а заехал ей в глаз когтем, и ещё перо выдрал! Я ворону прогнал, и не бросать же его потом было!
– Твоя школа, – усмехнулся на Варфоломея Лодовико и глотнул коньяку.
– И вы его, значит, взяли с собой. Чем кормили? – продолжал допрос Варфоломей.
– Молока купили. Он ещё ест ветчину и сыр! И салями из пиццы. И маслины, он любит маслины!
– Ты бы с голоду тоже полюбил маслины, – проворчал Варфоломей, взял котёнка и внимательно его осмотрел.
– Мы назвали его Ферро, у него когти – как бритвы! – сообщил довольный Гвидо.
– Ну ты даёшь, – покачал головой Гаэтано.
– А что, у его высокопреосвященства кот есть, у шефа Лодовико – даже два, а я чем хуже? – вскинулся Гвидо. – Это будет боевой кот службы безопасности! – и вдруг что-то сообразил, повернулся к Варфоломею. – Отче, а его врачу кошачьему надо показывать?
– Надо, надо. И блох вывести, пока на тебя не перекинулись. Телефон дам, завтра позвонишь, договоришься. И капли от блох, – Варфоломей погладил котенка и вернул хозяину. – Идите с глаз моих! А остальных сейчас послушаем.
Остальными оказались Кьяра и Франческа с Октавио.
Кьяра подробно и внятно рассказала, где была и что видела.
– Вот честно, никогда не получала от музеев столько удовольствия, – добавила она в конце. – В следующий отпуск ещё куда-нибудь съезжу.
– Ты можешь начать с местных, они не хуже, – проворчал Варфоломей. – Скажешь, что тебя интересует, я договорюсь.
– Ой, правда? – обрадовалась она. – Я с удовольствием!
И тут же спряталась за чашку с чаем.
– А странное, непонятное, привлекающее внимание? – спросил Лодовико. – Не связанное с твоим удовольствием от экспонатов.
Кьяра задумалась на минутку.
– Наверное, есть один момент. На вилле Донати мне не повезло попасть на экскурсию, как вот им, – она кивнула на Франческу и Октавио. – И я просто ходила, читала путеводитель и всё смотрела. И случайно слышала разговор смотрителей. Дама поучала мужчину – мол, не лезь и руками за картины не хватайся, а то хуже будет. Мужчина не верил – с чего это ему хуже будет, кто увидит-то. А дама возьми и скажи – даже если и не увидит никто. Те, кто не уважает экспонаты, плохо кончают – в один прекрасный день они пропадают, и их никто не может найти. Мужчина только усмехнулся – пусть она ерунды не говорит, никто не пропадает. А дама эта прямо зашипела – пропадают, ещё как, и сотрудники, и не только, и он пусть не верит, если не хочет, но она предупредила. И всё. Я стояла за тонкой перегородкой, они меня не видели и не слышали. И дама вообще тут же ушла. Когда я из-за перегородки вышла, её в зале не было. А мужчина сидел и в книгу смотрел, на меня вообще не обратил внимания.
– Люди пропадают, значит, – Лодовико поставил на стол бокал. – И если «сотрудники и не только» – то нужно просить статистику. Хорошо, это можно узнать. Спасибо, дочка, это ценно.
– Так, осталась не вполне здоровая парочка, – Варфоломей оглядел Франческу. – Говорить-то можешь, или тебя спать отправить?
– Могу, – прошептала Франческа.
Рассказывала именно она – отчиталась о том, что они видели в галерее Уффици и на вилле Донати.
– Октавио, а ты-то ходил? Или отправил девушку одну? – нахмурил брови Варфоломей.
– Как бы я одну её отправил? Задание же и мне было, и вообще! Нет, я честно скажу, Франческа намного больше поняла про то, что мы видели, наверное, у девушек голова по-другому устроена, Кьяра вон тоже довольная.
– Тогда рассказывай, раз задание.
– Задание было – посмотреть внимательно и поискать странное. Так вот, я про странное. На вилле Донати есть охранник, зовут Паоло Флорари, так на бейдже написано. Он за деньги мимо кассы по ночам пускает желающих погулять в парке. А может быть и не только в парке, и в самом музее тоже, не знаю. Нам он предложил как раз парк, и мы не отказались. Парк сам по себе больше нашего здешнего и украшен красиво – ну там подсветка, фонтаны, гравий цветной на дорожках, музыка играет. А в середине – лабиринт. И мы в нём заблудились. Я в навигатор – ну, чтобы посмотреть, куда идти – а он рехнулся и показывает, что мы в другом месте находимся. А потом телефон вообще взял и выключился, я уже думал – разрядился. И тут оно. Кто-то по соседним дорожкам ходил. Нам не видно, кто там, я подумал – тот охранник и ходит, людей специально пугает, ну, чтобы не скучали. А потом кто-то нам впереди дорогу перешёл – белый и прозрачный. Ну что, бежать-то некуда, я «Отче наш» про себя прочитал, и мы пошли вперёд. Как будто за тем, кто там впереди. И вышли, похоже, в середину лабиринта, а там – статуя. Белая, в старинном платье и парике.
– Прямо статуя в парике? – хмыкнул Лодовико.
Октавио смутился.
– Ну, это Франческа сказала, про парик. Что в те времена все нормальные люди в парике ходили. И эта… Гортензия тоже. И Франческа возьми да и попроси её – помогите, мол, нам, госпожа Донати, отсюда выбраться. И она, хотите верьте, хотите нет – веером показала, там оказалась тропинка, и по ней мы в пять минут до входа во дворец дошли. А там я ведь спросил Флорари, того парня из местной безопасности, кто у них по парку ночью шарахается, и он ответил – не иначе, мол, госпожа Гортензия. Но по лицу его было видно, что на самом деле он ни капельки не уверен, но что-то подозревает.
И выдохнул.
– Кто хотел чертовщины? – Лодовико глянул на Элоизу и подмигнул. – Получай, уже неплохо, по-моему.
– Франческа, а ты что скажешь про лабиринт? – спросила Элоиза сотрудницу.
– А я подумала, что это всё – как в игре, только на самом деле. Мне-то страшно не было, Октавио же рядом, он справится, если что. А в игре так бывает, что нужно идти за кем-то непонятным и что-то в конце узнавать, или получать. Вот мы и шли. И когда пришли, я прочитала на постаменте, как зовут ту даму, и вспомнила, что нам рассказывали на экскурсии про неё и её время. И попросила её помочь. А потом и Октавио меня поддержал. И мы выбрались. Только холодно было, это правда.
Во время рассказа она всё время вытирала салфеткой свой прохудившийся нос, а под конец зажмурилась и чихнула.
– Спасибо, – кивнул Варфоломей. – За чертовщину – особенно. А сейчас, молодые люди, извольте пойти и уложить барышню спать. Кто-нибудь ещё может сходить наверх, к медикам, и попросить у них жаропонижающих волшебных порошков.
– Точно, я схожу, – кивнула Кьяра.
А Октавио аккуратно достал Франческу из теплого кокона, взял за талию и повёл к выходу.
* * *
Молодёжь ушла, остались Себастьен, оба его заместителя и Варфоломей. И Элоиза.
– Ну вот вам местные легенды – исчезающие сотрудники и призраки в парке. В музейной рекламе не пишут ни про одно, ни про другое, из чего я заключаю, что это ни разу не рекламный ход, а что-то ещё, – Варфоломей наконец-то тоже налил себе коньяк и глотнул.
– А ты бы написал, можно подумать, даже если бы у нас они были, – хмыкнул Лодовико.
– Некоторые пишут, – возразил святой отец. – Нам, знаешь ли, призраками привлекать посетителей несколько не по профилю. Мы другим берём.
Элоиза поняла, что ей снова не хватает информации.
– Я слушала не с начала, и не в курсе – все ли наши, так сказать, агенты столкнулись со странностями виллы Донати?
– Нет, остальные – только с котами и воронами, и хватило же ума кормить животину маслинами! – проворчал Варфоломей. И глянул на Себастьена: – Сотрудники у тебя – сам видишь, короче.
– Нормальные сотрудники, – улыбнулся тот. – Я в их годы тоже не обращал никакого внимания на произведения искусства, сколько бы знаний о них в меня ни пытались вложить. Опять же неравнодушие к братьям нашим меньшим – это же хорошо? Добрые побуждения и всякое такое. Но ты говорил, к нам оттуда что-то привезут?
– Да. Для начала к нам во вторник привезут портрет работы Тициана, и мы его будем смотреть при помощи разной техники. Ну и не только техники, глаза тоже применим.
– А есть сомнения?
– Да. С ним долго носилась пропавшая госпожа Райт – всё время его перевешивала с места на место, теперь они думают, что это было неспроста. И хотят определённости – всё же Тициан, не баран чихнул. А ты, – Варфоломей глянул на Лодовико, – знаешь, у кого добыть информацию о пропавших сотрудниках?
– Хорош бы я был, если бы не знал, – ответил тот. – Завтра займусь. Для этого туда даже ехать не нужно, созвонюсь и переговорю.
– Я правильно понимаю, что мы начинаем официально работать с официальным запросом? – уточнил Себастьен.
– Да, господин Лотти подготовил и прислал соответствующее письмо. В пятницу вечером. Но мне хотелось дождаться результатов от наших, как вы сказали, Элоиза? Агентов? От победителей ворон, в общем, – Элоиза видела, что за сварливостью Варфоломея скрывается удовольствие от поступка Гвидо.
– Это директор? – уточнил Себастьен. – Нас когда-то знакомили, но это было довольно давно.
– Да, директор. Я думал, его удар хватит, когда рассказывал ему про подделанную Розальбу Каррьеру. Но он ничего, пока держится. И хочет знать правду об остальном своём хозяйстве.
– Если мы её узнаем – то расскажем ему непременно. Вы ведь все уже в курсе, что мы с Шарлем завтра утром уезжаем до пятницы? И если Лодовико занимается виллой Донати, то на Гаэтано дом, – Себастьен потянулся и встал. – Элоиза, я приглашаю вас провести остаток вечера без этих достойных людей. Вы согласны?
– Пожалуй, да, – улыбнулась она.
Пятницу и субботу он провел у родственников, им осталось только воскресенье. И то самый кончик. И вообще он уедет до пятницы. Надо брать.
07. Обручённая с морем
Во вторник вечером Элоиза вернулась с тренировки. Лодовико поймал её на выходе из клуба с информацией – отец Варфоломей собирается рассказывать о чём-то монументальном по текущему делу, будет интересно, сбор у реставраторов. Значит, занести к себе лишнее и к реставраторам.
В гараже она увидела дивное: Гвидо Форте, только что явившийся откуда-то, снимал с себя не только сверкающий шлем, но и сверкающий рюкзак. Или не рюкзак? В общем, предмет ярко-красного цвета был изготовлен не то из металла, не то из пластика, имел лямки, но надет был спереди. Также на передней панели имелось решётчатое окошечко. Гвидо поместил предмет на сиденье мотоцикла, открыл крышку, сунул руку внутрь и достал того самого котёнка, которого привёз из командировки.
– Дон Гвидо, вы возите вашего кота на прогулку в этой сверкающей ракете? – изумилась Элоиза.
– Если бы на прогулку, – вздохнул тот. – Представьте, он, пока по улице болтался, умудрился простыть и заработать какое-то дурацкое воспаление. И я теперь вожу его на уколы. Такого мелкого – и на уколы! Иначе, говорят, может помереть. И ест он как-то не очень, и мяукает тихо совсем. Сказали – до пятницы уколы, а потом снова сдавать кровь, и будет видно, что дальше.
– Зверь, ну как же так? – спросила Элоиза. – Можно?
– Вам можно, – Гвидо кивнул, она взяла кота на руки.
Ну да, маленький, худенький, и нос тепловат.
Решение было абсолютно иррациональным. Котов она не выправляла никогда. Но вдруг получится? Чем сможет – поделится.
– Дон Гвидо, вы не возражаете, если я пообщаюсь с ним пару часов? Очень уж он у вас симпатичный.
– Да конечно! Вы, наверное, пойдёте к отцу Варфоломею, то есть к реставраторам? Там картину привезли из Флоренции, из того музея, куда мы все ездили.
– Пойду, – кивнула Элоиза, поглаживая кота за ушами.
– Тогда давайте вашу сумку, я вам помогу. Я иду туда же, отец Варфоломей разрешил.
* * *
В конференц-зал реставраторов они явились втроём – Элоиза с котом и Гвидо. Лодовико уже был там.
– Эла, что это? – он рассмотрел их, улыбаясь, и тоже слегка почесал кота.
– Это зверь твоего сотрудника, я просто погладить взяла.
– Себастьяно в отъезде и тебе некого гладить? – поднял он бровь.
– Я давно не общалась с котами, – пожала она плечами.
Гвидо положил её сумку на свободный стул.
– Шеф, но у Ферро даже блох уже нет, ни одной, вчера всех выловили. Осталось вылечить, и всё будет отлично! Мне сказали, у него даже кто-то породистый был в родне, потому что окрас не тигровый, а мраморный.
– А что вылечить? – нахмурился Лодовико.
– Да простыл он, прямо как Франческа. В жизни не подумал бы, что коты простывают. А вот как, оказывается.
Тем временем в помещение просочились, иначе не скажешь, помянутая Франческа, с ней Октавио – прямо вот за руку её держит, и Кьяра.
– Франческа, как твои дела? – Элоиза осмотрела сотрудницу и увидела бледность и слабость.
– Температуры нет, и я больше не чихаю. Завтра пойду к господину Бруно, он, наверное, разрешит пойти на работу.
– Неа, не разрешит, – покачал головой Октавио. – У неё не просто температуры нет, у неё тридцать пять с чем-то.
– Похоже, – кивнула Элоиза.
– Вот, поэтому пусть лежит ещё, – проворчал Октавио. – Послушаем, что там отец Варфоломей накопал, и пойдёт лежать.
Он довёл Франческу до какого-то стула и усадил. Потом ещё огляделся вокруг и притащил стул Кьяре.
Элоиза огляделась – мероприятия у реставраторов обычно были обставлены интересно. Сейчас снова что-то занавешенное стояло на подставке, и явно был подготовлен проектор. Сам отец Варфоломей расположился у экрана и давал какие-то наставления Асгерд, которая ныне Джованнина. Карло стоял за её плечом и, судя по его хитрому виду, смеялся не то над священником, не то над своей девушкой, не то над обоими. Лодовико кивнул Элоизе и подошёл к стулу Кьяры, стал о чём-то спрашивать, пока не началось.
Тут же кучкой стояла молодёжь из службы безопасности – те, кто ездил по музеям, а другой кучкой – сотрудники реставрационного отдела и пара экспертов.
Элоиза нашла себе стул с краю, где всё было хорошо видно. Она села и расположила кота на коленях. Кот жмурился, урчал и выпускал когти в её джинсы, но когти ввиду молодости кота были небольшие и вреда не причиняли.
Отец Варфоломей оглядел сборище.
– Значит, так, уважаемые дамы и господа. Рассаживаемся, не стоим, обзор никому не загораживаем. Быстро рассаживаемся, – строго добавил он, глядя на буйную молодёжь. – И сидим тихо, иначе идите вон уже сразу. Котов держим хорошо, убежит и спрячется – не найдёте потом.
Под его суровым взглядом все тихо расселись и приготовились слушать.
* * *
– В ближайшее время нашему отделу предстоит плотно работать с коллекцией виллы Донати – флорентийского музея, хорошо известного некоторым из здесь присутствующих, – отец Варфоломей грозно обвёл взглядом слушателей. – Увы, об одной картине уже точно известно, что она заменена копией, ещё одна картина внушала владельцам подозрения, и для выяснения обстоятельств её доставили к нам. Джованнина, показывай.
Асгерд-Джованнина сняла ткань с подставки, и там традиционно стояла картина. Рыжая молодая дама в рыжем же бархатном платье со шнуровкой спереди и синими привязанными рукавами смотрела в окно, за окном тоже виднелась какая-то синь.
В руках у дамы была морская каракатица.
– Фу, как она держит эту гадость, – искусствовед Габриэлла Кортезе аж плечами передёрнула. – Это ж сколько нужно было сидеть, пока позировала!
– Да вряд ли она правда держала это в руках, – не согласилась Джованнина. – Можно же было просто пририсовать, и всё. А держать она могла хоть подушку, хоть собачку. Кстати, никто не проверял, это не какая-нибудь позднейшая шуточка? Ни разу не видела портрета дамы с осьминогом, написанного в шестнадцатом веке.
– И не увидишь больше, насколько я знаю, этот – единственный, – сообщил Варфоломей. – Более того, история портрета исключает всяческие домыслы вроде «держала подушку, а пририсовали потом». И вот как раз историю-то я вам сейчас и расскажу, она не особо известна за пределами виллы Донати, а дальше соображайте сами. Кстати, картина называется «Обручённая с морем».
Жила-была в Венеции рыжеволосая девушка, и звали её Барбара Бальди, Барбарелла. Была она, если можно так сказать, потомственной куртизанкой – не из тех, кто вечерами прохаживается по берегу канала и зазывает клиентов, но из тех, за чьё время и внимание боролись знатнейшие мужчины республики.
Матушка Барбареллы, известная в недавнем прошлом куртизанка Ливия, сама умела и историю рассказать, и песню спеть, и станцевать, и несколько строк зарифмовать к случаю, читала по-латыни и по-итальянски, водила знакомство со всей верхушкой Большого Совета и смогла представить подросшую дочь нужным людям. Карьера дочери складывалась настолько гладко, что её прозвали Счастливицей, так и прикипело – Барбарелла Фелиция Бальди.
В её доме собирались приятно провести вечер – за игрой, достойным ужином либо за беседой о прекрасном и возвышенном.
Добропорядочные дамы злословили в своем кругу и потихоньку плевали ей вслед на улице – но её это не задевало нисколько. Такая уж у неё судьба, что поделать.
И шла бы жизнь Барбареллы обычным образом, но её угораздило влюбиться. Молодой Марко был племянником дожа и сам со временем должен был войти в Большой Совет. У него было не слишком много личных денег, но он выписал откуда-то невиданных размеров жемчужину нежно-голубого цвета, оправил в кольцо и послал Барбарелле.
Она приняла подарок, и идиллия их длилась целых три года – пока не сгустились тучи, и турки не принялись в очередной раз угрожать дальним рубежам.
Марко снарядил корабль, отправился на войну… и сгинул там вместе с кораблём.
У Барбареллы осталось только кольцо с невиданной жемчужиной.
Горе подкосило её. Она не принимала никого, отказывалась от подарков и встреч, не выходила из дома никуда. Так продолжалось три месяца, а потом мать вошла к ней в спальню и встряхнула её хорошенько. Мол, хватит лежать, как бревно на пристани, скоро с голоду все перемрём! Эка невидаль – любовник с войны не вернулся! И не такое случается, новых наживёшь. И вообще что за дела такие – сколько было говорено о том, что не след влюбляться в тех, с кем встречаешься, до добра это не доводит. А влюбилась – так молчи и не подавай вида.
И рассуждения матери, и более того – деятельная натура Барбареллы брали верх над печалью. Но каждый взгляд на жемчужину рвал ей сердце.
И тогда дождалась Барбарелла ночи, взяла свою лодку и одна, без гребцов, отправилась в море. Когда она вышла в лагуну и огни города растаяли за её спиной, то сняла она кольцо с пальца и бросила в морскую пучину со словами – из моря ты мне досталось, в море я тебя и возвращаю.
Кольцо исчезло в глубине, и в тот самый миг взволновалась водная гладь вокруг. Огромные водяные валы окружили маленькую лодку Барбареллы. Она перекрестилась и успела подумать, что пришёл её смертный час, и вознести краткую молитву.
На гребне волны появилось морское чудовище – его глаза светились, как люстры во дворце дожа, кожа отливала синевой, могучие щупальца мгновенно оплелись вокруг лодки. И Барбарелла услышала грозный голос у себя в голове.
«Ты отдала морю своё сокровище, море принимает твою жертву, твой залог, твою печаль. Возьми же ответный дар», – и прямо перед её лицом возникло громадное щупальце, на самом кончике которого сверкало камнями кольцо.
Ни жива, ни мертва взяла Барбарелла кольцо и сжала в пальцах. «Будет нужда – зови», – промолвило морское чудище и нырнуло в пучину. Волна вздыбилась, подняла лодку и в мгновение ока домчала её до берега.
Вернувшись домой, Барбарелла рассмотрела кольцо. Золотой осьминог, весь усыпанный зелёными каменьями, мягко обхватил щупальцами её палец.
С тех пор она носила это кольцо, не снимая.
А везти ей стало вдвойне.
Случилось так, что почтенная госпожа, супруга одного достойного гражданина из Большого Совета, приревновала её к своему мужу и обвинила в воровстве. Мол, Барбарелла украла у неё жемчужные чётки. Чётки нашлись в шкатулке обвинительницы, а сама она свалилась с балкона собственной спальни прямо в канал, да там и утонула. Хотя под балконом было неглубоко, и никто там не тонул отродясь.
Позже один из отвергнутых поклонников натравил на Барбареллу инквизицию. Мол, дьявол ей помогает в её развратной жизни. И что же? Поскользнулся на ступеньке собственного дома, да в канал. Еле выловили тело. А гондола инквизитора перевернулась вместе с гребцами, не спасли никого.
И даже великое наводнение не затронуло Барбареллу – вода дошла до верхней ступени лестницы в её дом, да там и остановилась.
А Барбарелла полюбила подолгу сидеть на берегу и любоваться морскими волнами – рассказывали, что к ней приплывали молодые каракатицы, а она подкармливала их разными лакомствами. Ещё она стала украшать дом и себя изображениями морских гадов – вышитыми, нарисованными и отлитыми специально для неё из металла.
И даже Тициан заинтересовался историей девушки с осьминогами – и написал её портрет. На том портрете Барбарелла смотрит в окно, а там, на гребне волны, можно разглядеть морское чудовище.
Со временем она основала школу для девочек-сирот – давала им образование и пристраивала потом в хорошие руки. На ворчание соседей отвечала, что лучше так, чем голодать под мостом. Перед тем, как устроить жизнь очередной воспитанницы, она садилась с ней на закате в лодку и гребла далеко прочь из лагуны – показать её морю, так это называлось. И это помогало – жили такие девушки потом если и не богато, так устроенно и сытно.
Когда Барбарелла отдала богу душу, воспитанницы и возлюбленные усердно поминали её в своих молитвах. В самый же день её смерти на море разыгрался страшный шторм, ни один корабль не мог выйти в лагуну. Рассказывали, что ночью прямо возле пристани видели огромного сине-чёрного кракена, который смотрел на город, а из его бездонных глаз катились слёзы.
А портрет Барбареллы, написанный Тицианом, привёз во Флоренцию Пьетро Донати, говорят, в молодости они были весьма коротко знакомы, и повесил в одной из самых богато убранных комнат своего дома.
* * *
Варфоломей умолк и сделал знак Эдвину, своему юному рыжеволосому сотруднику – тот налил в стакан воды и передал ему.
– Что-то не такая уж она и красотка, эта Барбарелла, – заметил Карло.
– И что тебе в ней не так? – хмыкнул Лодовико.
– Да толстая она, – пожал тот плечами.
Молодёжь согласно закивала.
– Глупые вы, – припечатал Варфоломей. – Кто ж вам сказал, что пятьсот лет назад стандарты красоты были такими же, как сейчас? Это теперь красивой считают ту девушку, что чуть объёмнее доски, да и то потому, что на ней такой удобно моду показывать. А тогда ценились дамы в теле, с белой нежной кожей и рыжими волосами, а всего этого у неё, как можно видеть, в избытке. И вообще, откуда вам знать, красива ли девушка, пока она вам даже ни разу не улыбнулась?
– Эта-то уже не улыбнётся, – заметил Гаэтано. – А жаль, я бы проверил, какова она. И ведь большие деньги за свидание просила, не иначе.
– Ещё бы, – кивнул Варфоломей, допил воду и отставил стакан. – Смотри, у неё на платье и жемчуг, и янтарь, и вышивка искусная, и на шее жемчуг, и в ушах, и в причёске, дама была определённо не бедная. Так вот, коллеги, нам предстоит высказать своё мнение на тему – Тициан ли это, или позднейшая копия.
– А потом ещё двадцать полотен оттуда же? – Джованнина тряхнула волосами и подошла к картине.
– Возможно, дочь моя, – кивнул Варфоломей. – А сейчас все могут быть свободны, сказки на сегодня окончены. Можно подойти, осторожно рассмотреть картину, руками не трогать, если вы не реставратор. Реставраторам не трогать тоже – пока.
Молодёжь согласно покивала и стала постепенно вытекать из зала. Гвидо подошёл к Элоизе и она вернула ему котёнка – тот спал, и даже не проснулся при перемене рук. Октавио что-то тихо говорил Франческе, Кьяра подошла к Лодовико, поцеловала его в щеку и сказала, что ушла работать.
Реставраторы постояли вокруг картины, тихо поговорили между собой и тоже разошлись – кроме Джованнины, которая что-то показывала на картине Карло.
Остались Варфоломей, Элоиза и верхи службы безопасности.
* * *
– Может, пойдём в «сигму»? – спросил Карло. – Там можно поесть. А то я как-то не успел поужинать. И ты тоже, наверное, – глянул он на Джованнину.
– В принципе, можно, – кивнул Лодовико. – У меня есть, что ещё рассказать, но это не обязательно делать на глазах уважаемой дамы, – он легонько кивнул в сторону портрета.
– Тогда мы сворачиваем здесь всё, – Варфоломей кивнул Джованнине, и она принялась укрывать картину, – а вы там попросите, чтобы к нашему приходу принесли чего поприличнее.
– А мы тебя обычно неприличным кормим? – Лодовико спросил-то Варфоломея, а подмигивал Элоизе.
– А у вас по-всякому бывает, – заявил Варфоломей.
Гаэтано уже звонил и командовал «доставить еды, самой вкусной, какую найдёте».
– Так вот, я об интересном нам музее, – Лодовико поставил бокал на стол и отложил вилку. – Дела таковы, что кроме недавно пропавшего хранителя исчезали и другие сотрудники тоже. За время функционирования музея, а это уже семьдесят лет, пропали три человека, госпожа Райт – четвёртая. Или ушли ночью из дома и не вернулись, или жили одни и не пришли утром на работу. Первый, точнее, первая пропала через пару лет после открытия музея, в 1949-м, второй – в 1983-м, третья – в 2002-м. Есть два интересных момента: все исчезновения случились в конце ноября, между девятнадцатым и двадцать вторым числом. И второе: этой информацией год назад интересовался один из сотрудников музея, тамошний эксперт по имени Мауро Кристофори.
