Текст книги "Барбарелла, или Флорентийская история (СИ)"
Автор книги: Салма Кальк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Все посмотрели на Карло.
– Так вот для чего ему понадобились материалы по исчезновениям сотрудников, – изрёк тот, подняв для значительности палец кверху. – Он внимательно всё изучил, а потом придумал свою версию. Забавно на самом деле. Скажи, отче, у экспонатов может быть своя воля? Особенно своя злая воля?
– Никогда бы не подумал, но теперь уверенно скажу, что может, прости Господи, – ответил Варфоломей и перекрестился.
* * *
– Рассказывай, отче, что навело тебя на такую нетривиальную мысль, – предложил Себастьен. – Ты же всю сознательную жизнь с картинами возишься, откуда вдруг?
– И тебя бы навело, – пробурчал Варфоломей. – Тебе ж рассказывали про нашу красотку с каракатицей, которой на месте не стоится?
– Рассказывали, только я пока не нашёл времени посмотреть на неё воочию. Любопытная красотка. Если это та самая, которая, – он вопросительно посмотрел на Элоизу.
– Та самая, – кивнула Элоиза.
Днём она сходила в мастерскую, спросив у Варфоломея предварительно ключ. Встала перед портретом и высказала даме всё, что у неё накопилось к тому моменту. И ей было не слишком важно, слышит её кто-нибудь или же нет.
– Та самая, которая что? – нахмурился Лодовико. – Ты ж пока не очень в курсе наших приключений? Или уже?
– Про ваши почти что не в курсе. Но я уже успел своих нажить, – рассмеялся Себастьен. – Когда к тебе во сне является некая дама в старинном платье и начинает рассказывать разные разности, а находитесь вы при этом где-то в преисподней, не иначе – не думаю, что такой сон вызовет у тебя добрые чувства.
– То есть эта штука снится не только Элоизе? – Варфоломей тоже нахмурился.
– Как видишь, – сказал Себастьен.
В этот момент в углу началась какая-то непонятная возня, кто-то шипел, а кто-то отмахивался. Элоиза глянула – оказывается, это Кьяра что-то очень тихо, но настойчиво говорила Гаэтано.
– Эй, вы чего? Может, выйдете да там поговорите? – повернулся к ним Лодовико.
– Нет, не будем, – покачал головой Гаэтано. – Просто дело в том, что я тоже видел во сне эту девушку. Несколько раз. Но мне она ничего не рассказывала, только улыбалась.
Отец Варфоломей обвёл взглядом собравшихся.
– Кто ещё видел её во сне? Рассказывайте уж сразу, что ли, – он налил себе коньяка и залпом выпил. – Это невозможно вместить в трезвую голову, вот это всё, что вы мне тут говорите!
– Отец Варфоломей, – прошептала Кьяра.
– Что, дитя моё? Какую страшную тайну ты откроешь мне сейчас? – проговорил он страдальчески.
– Я тоже видела во сне. Но не девушку с осьминогами, нет. А того парня, который был последним из семьи, и погиб на войне. Донателло. Мы стояли на берегу, возле Элиева моста, и смотрели через реку на Кастель Сант-Анджело. А на улице был ветер, и с деревьев падали листья, и мы считали их почему-то. Вот к чему такое снится?
– Наверное, к тому, что вы все слишком много об этом думаете. Как свихнулись все на этих несчастных Донати! – Лодовико тоже налил себе коньяка и выпил.
– Э, нет, не скажи. Я вот, положим, о них вообще мало что знал и совсем ничего не думал, – покачал головой Себастьен. – Но уважаемая давно покойная дама проникла в мой сон и сообщила, что желает отправиться домой.
– Да-да, она сказала, что к следующим выходным ей непременно нужно вернуться на виллу, – подтвердила Элоиза. – Она очень убедительно об этом говорила. Правда, я так и не поняла, для чего ей это и какая ей вообще разница, где именно находиться.
– Чего не спросила-то? – усмехнулся Лодовико.
– Очень уж тяжёлым был тот сон, я прямо рада была, что проснулась. Монсеньор верно сказал про преисподнюю, наш разговор состоялся если и не там, то где-то близко. Не знаю, для чего этой даме понадобилось встречаться с кем бы то ни было в таком мерзком месте.
– А может она просто, ну, иначе не могла? В других же снах она не разговаривала, а только у вас да у монсеньора, – заметил Гаэтано.
– Может, – легко согласилась Элоиза.
Она вспомнила другие свои сны с Барбареллой – в тех она молчала. Места были разными, но нормальными, обычными местами, а тут – какое-то царство сумасшедших ветров. Последние слова Элоиза не заметила, как произнесла вслух.
– Да-да, а у меня – царство сумасшедшего пламени, – рассмеялся Себастьен.
– И что нам теперь с этим всем делать? – голос Варфоломея звучал очень необычно. – Что хотят от нас эти полоумные Донати?
Если бы Элоиза не знала его давно и не видела в разных ситуациях, то подумала бы, что Варфоломей растерян.
– Девушка не выглядела полоумной, скорее, наоборот – настойчивой, и она хорошо знала, что именно ей нужно, – возразил Себастьен. – Кстати! Покажите же мне уже эту девушку. Я её пока знаю только по своему сну.
– Пошли, – вздохнул Варфоломей. – Кто-то ещё с нами?
* * *
Пойти поглядеть на Барбареллу захотели все. Спустились на второй этаж, дошли до крыла реставраторов. Варфоломей снова перекрестился и открыл дверь.
Картина лежала там, где её оставили – на большом столе. Варфоломей включил специальную подсветку, чтобы можно было рассматривать детали.
– Слушайте, а ведь правда – та самая барышня ко мне во сне и явилась. Вот именно она, – тихо проговорил Себастьен. – Удивительно, что в тот момент мы, можно сказать, и знакомы-то не были, вы-то все тут отметились за неделю, как я понимаю?
– Вроде того, – кивнул Лодовико. – Варфоломей нас представил во вторник вечером, и рассказал историю этой особы.
– И что там, в истории?
– Я вам потом расскажу, – улыбнулась Элоиза. – Судьба необычная и непростая.
– А почему у неё в руках осьминог? Прямо как у вашей юной Анны?
– Ей повезло задружиться с морскими гадами, если верить той легенде, что рассказывал нам отец Варфоломей, – сказал Гаэтано. – И они потом спасали её в разных неприятных ситуациях.
– Даже так? Воистину, полезное знакомство, – Себастьен подмигнул Элоизе и повернулся к Франческе. – Госпожа Виньоле, у вас ведь был опыт контакта с изображениями господ Донати? Если я не ошибаюсь, там было скульптурное изображение, а у нас тут живописное, но вдруг это не играет роли?
Франческа смутилась, опустила голову. Потом, видимо, набралась смелости, подняла её обратно и ответила:
– Да, монсеньор. Я обратилась к госпоже Донати, точнее, к её скульптурному изображению, как будто она могла нам помочь. И она, как мне кажется, помогла.
– Отлично. Тогда мы тоже сейчас… обратимся. Как её зовут? Барбарелла? – Себастьен подошёл к портрету, глянул даме в глаза и изящно поклонился. – Госпожа Барбарелла, меня зовут Себастьяно Марни, я один из тех, кто по воле его преосвященства отвечает за всё, происходящее в этих стенах. Ваше появление в нашем доме было продиктовано жёсткой необходимостью. Если мы доставили вам этим какие-то неудобства – я приношу вам извинения от имени всей нашей команды реставраторов и прочих изыскателей. Мы восприняли от вас информацию о том, что вам нужно быть во Флоренции к будущей субботе. Но если бы вы были столь любезны и объяснили нам, о чём речь и чем для вас важно пребывание на вилле Донати именно в этот день – мы бы вернее смогли вам помочь. Я понимаю, что ваши средства контакта ограничены, но с другой стороны вы, как будто, неплохо справляетесь. Только, с вашего позволения, мне не хотелось бы вновь оказаться в том странном месте, хотя бы и только во сне и даже в вашем обществе. Если вы сможете прояснить нам ситуацию – то для нас будет большой честью оказать вам ответную услугу, – он снова наклонил голову и отступил.
– Думаешь, поможет? – Лодовико был настроен скептически.
– Кто ж знает, – Себастьен картинно развёл руками, а потом поймал ладонью ладонь Элоизы. – Предлагаю вернуться обратно, доесть, допить и может быть – додумать. А может быть – нужно оставить додумывание до завтра. Вдруг нам подкинут ещё информации?
– Пойдёмте, – кивнул Варфоломей. – Допить – дело перспективное.
* * *
Барбарелла пребывала в возмущении.
Мало того, что эта особа пришла и наговорила ей всяких гадостей! Сама-то! Ничего не могла понять, пока не пришёл её мужчина, и только с ним она перестала думать, и начала слышать и чувствовать! Да так хорошо, что и его зацепило. Ну что, она виновата, что ли, что в том сне они были почти едины? Только её стихия – ветер, а его – огонь, вот и вышло, как вышло. А мужчина у неё – что надо, всё у него – и сильное тело, и обжигающий взгляд, и манеры такие, что она думала – уже и не бывает.
Но Барбарелла опасалась, что без той возмутительной особы прекрасный мужчина её не услышит. Всё же, дело в ней. Не слышит же её тот молодой красавец со шрамами на лице, только видит. И священник не слышит, зато ходит тут и командует – лампой посветить, красочный слой посмотреть, анализ взять. Сам он… анализ! Барбарелла слова-то такого не знала, а оказалось – поскребли краску в уголке и куда-то унесли.
Эх, неужели всё напрасно?
Отчаянье – грех. Сдаваться нельзя. Нужно вознести молитву и попросить о помощи, стойкости и силе духа. И всё получится.
11. Визит эксперта
Утром за завтраком Элоиза встретилась с Себастьеном и Лодовико. Они лениво обсуждали что-то из своей рабочей рутины, при её появлении заметно обрадовались и заговорили о популярной в последнее время картине.
– Представляете, мне она сегодня тоже приснилась, – сетовал Лодовико. – Молчала и смотрела так, как будто я её на смерть послал, не иначе.
– А мне – к счастью, нет, – рассмеялся Себастьен. – Наверное, все её резервы ушли на тебя. Ты сегодня показался ей более перспективным.
– Знаешь, где я видел такие перспективы? – начал было Лодовико, но увидел за спиной Элоизы нечто и даже поставил на стол чашку. – Отче, ты откуда в таком потрёпанном виде?
Отец Варфоломей грустно подошёл к столу и сел. Вид у него и правда был не очень – какой-то бледный и несчастный.
– А я ведь теперь понял, о чём вы все.
– Вам тоже приснилась госпожа Барбарелла? – участливо спросила Элоиза.
– Не просто приснилась! Она же мне глаз сомкнуть не дала! Стоило только задремать – и сразу же она перед глазами. Ходит, юбками своими крутит, гадину свою морскую гладит, и молчит. Хоть бы говорила, что ли, а то пойди пойми, что ей надо! Я уже с утра пошёл и помолился за, так сказать, упокой души и вообще благое посмертие, но что-то мне подсказывает, что ей все эти наши дела – как прошлогодний ливень, был, да нету уже давно, и какая разница, был ли вообще?
– Надо ей, как она сказала – вернуться во Флоренцию. Но мы же вредные, и не хотим делать того, смысла чего не понимаем, – усмехнулся Себастьен. – Может быть, напугать её? Вчера я был вежлив, не напрасно ли?
– И как ты её напугаешь? – хмыкнул Лодовико. – Была бы живая – ладно, а она же нарисованная!
– Так вот это и есть её самое уязвимое место, – пожал плечами Марни. – Было бы эффективно, думаю, порезать холст. Но это варварство, я согласен, не нужно меня убивать, я не буду так делать, – он со смехом увернулся от подзатыльника Варфоломея. – Ты можешь пригрозить ей тотальными реставрационными работами? Что вот прямо по молекуле разберешь собственноручно, если не уймётся или не объяснит внятно, чего она хочет и зачем?
– Ну, могу, конечно, но куда это годится-то вообще! Никогда в жизни с экспонатами не разговаривал, тем более, с чужими, тьфу!
– А ты поговори, – рассмеялся Себастьен. – Элоиза, вы с ней разговаривали?
– Вчера, – кивнула Элоиза. – Не уверена, что она меня слышала, но кто её знает? Кажется, мой способ избежать неприятных снов работает. И вас она, как я полагаю, тоже не беспокоила?
– Нет, хоть вы и не заговаривали мою подушку, – усмехнулся он.
– Она нашла новых жертв, – простонал Варфоломей.
– Отче, не печальтесь, лучше посмотрите! – оказывается, к их столу подошёл Гвидо, левой рукой он придерживал своего полосатого котёнка.
Котёнок за неделю стал крупнее и сейчас выглядел определённо лучше, чем несколько дней назад.
– Вылечил? – строго спросил Варфоломей.
– А то! И ещё донна Элоиза и донна Доменика помогли! С одних уколов-то я и не знаю, был бы толк или нет, – он позволил Варфоломею взять кота на руки.
Тот рассмотрел его, погладил и вернул хозяину.
– Теперь воспитывай, – кивнул на поцарапанные руки Гвидо.
– Да это мы играли, ерунда, – махнул рукой тот.
– Это сейчас ерунда, а когда животное вырастет, и у него будут когти и зубы нормального размера? Он у тебя на всех бросаться будет? Кота нужно воспитывать!
– Отче, можно подумать, Чезаре ни на кого не бросается!
– На кого надо, на того и бросается, на других – нет, – отрезал Варфоломей. – Всё, иди. И не корми его всякой дрянью, которую ешь сам!
Тем временем Элоиза гладила кота на руках хозяина, кот громко урчал и даже пофыркивал.
– Он умный, дрянь есть не станет, – чувствовалось, что Гвидо весьма гордится своим приобретением.
Подмигнул Элоизе и исчез вместе с котом.
– Сотрудники носятся с котами, картины терроризируют весь дом, а молитва не может помочь против незнамо чего! Куда мы катимся, скажите? – Варфоломей был так расстроен, что его захотелось погладить – прямо как кота.
– Послушай, отче, а ты говорил, что коротко знаком с их местным, флорентийским то есть, экспертом. Ты вообще с ним обсуждал вопросы подлинности их коллекции? – сощурился Себастьен.
Варфоломей вздохнул и словно ещё больше опечалился. Опустил голову.
– Знаешь, если по уму, то с ним нужно было переговорить ещё на той неделе, когда мы с Лодовико там были. Но лично он мне нигде не встретился, а сам я его искать и не подумал. Ну пойми, зачем он нужен, если уже даже меня позвали? Грешен, возгордился, – вздохнул он и поднял голову. – Да, теперь я понимаю, что его-то нужно было первым делом изловить и расспросить с пристрастием. Он и Роберто застал, и госпожу Райт, и нынешнего хранителя наблюдает. И вообще странно – почему вопрос о подлинности той Розальбы Каррьеры не поставили сначала перед ним? Или поставили, но там что-то нечисто? Ну и особа эта, с каракатицей. Которая донимает нас здесь уже неделю, неужели она делает это только здесь, а там, у себя, сидит тише воды ниже травы?
– Но послушайте, может быть, ещё не поздно это сделать? Ведь сейчас мы тоже знаем немного больше, чем неделю назад? – спросила Элоиза.
Она смотрела только на Варфоломея и слегка проецировала на него спокойствие.
– Вот посмотрите, как на некоторых влияют привидевшиеся во сне экспонаты, – мрачно усмехнулся Лодовико. – Даже выводы делать научился! Ладно, не печалься, придумаем что-нибудь. Поедем туда. Сейчас сообразим, как и с кем.
– Погоди, – Варфоломей достал телефон и стал искать в нём что-то, видимо, контакт.
– Эй, ты кому звонишь? – нахмурился Себастьен.
– Погоди, – отмахнулся тот. – Доброго утречка, – приветствовал он невидимого собеседника. – И тебе не хворать. Слышал, наверное, что мне досталось твоим хозяйством заниматься? Так вот, тут вопросов накопилось – тьма. Скажи-ка мне, где ты есть и как бы нам с тобой побеседовать? Неужели? И как велики и серьёзны твои дела? Даже так? Ну тогда жду звонка, – отключился и положил телефон на стол. – Так вот, слушайте. Мауро Кристофори сейчас чудом господним, не иначе едет на поезде в Рим, где у него некоторые дела до завтра. Но поскольку я-то его дёрнул, можно сказать, по рабочему вопросу, то он сказал, что позвонит, как только приедет. И сказал, что готов поговорить о своём рабочем процессе.
– В городе? – быстро отреагировал Себастьен.
– Не в городе, а здесь. Посадим пред светлые очи госпожи Бальди, и пусть рассказывает, Тициан это или подделка! Ну то есть я уже кое-что знаю, но и его послушаю тоже с большим удовольствием. Кто со мной?
– Да мы все, наверное, – Лодовико поднялся. – Ты уверен, что его не нужно встречать на вокзале и препровождать к нам сюда?
– Так он же не должен ничего подозревать, я думаю.
– Не считай его дурней себя, хорошо? Ты уже вроде понял, что однажды прокололся.
– Ладно, делай, как знаешь, – пробурчал Варфоломей.
– Встретим и привезём, – Лодовико кивнул остальным и направился к выходу.
Попутно он скомандовал что-то паре сотрудников, которые побросали свои дела и последовали за ним.
– Вот и славно, – кивнул Себастьен. – Ступай, отче, и держи нас в курсе – если вдруг что. А приятеля твоего встретят и приведут, в лучшем виде.
* * *
Варфоломей лично позвонил Элоизе незадолго до обеда и пригласил к двум часам в реставрационные мастерские. То есть – в их конференц-зал.
Когда она туда дошла, то оказалось, что неугомонная картина снова установлена вертикально, вокруг стулья, и на некоторых из них уже сидят. В углу чему-то смеялись вездесущие сотрудники службы безопасности. Варфоломей и Себастьен беседовали с невысоким плотным человеком в тёмном костюме.
– Госпожа Элоиза, идите сюда, – Варфоломей недвусмысленно пригласил её присоединиться именно к ним. – Позвольте представить вам господина Мауро Кристофори, сотрудника виллы Донати, эксперта. Мауро, это наш ведущий аналитик, госпожа Элоиза де Шатийон.
Эксперт был молод – лет под тридцать, серьёзен и носил очки. Говорил он тихо и не очень выразительно.
– Здравствуйте, сударыня. Вы тоже интересуетесь живописью? – спросил он.
– Или живопись интересуется мною, – улыбнулась Элоиза.
– Все ли в сборе? – Варфоломей оглядел зал.
Кроме Себастьена, присутствовали Лодовико и Гаэтано, а также все реставраторы, кроме уехавшей Асгерд. Карло, как она слышала, утром отправился обратно во Флоренцию.
На шумную молодёжь из безопасности шикнули, и они растворились в воздухе все – включая Гвидо с котом.
– Господин Кристофори, расскажите нам, пожалуйста, вот об этой картине из коллекции вашего музея, – вкрадчиво начал Себастьен, кивнув на Барбареллу.
– Да-да, расскажи. Что ты думаешь о ней вообще, и о её подлинности в частности, – Варфоломей был хмур и деловит.
– Я думаю, что это Тициан, а всё остальное – слухи и сплетни. Но вы ведь знаете, шестнадцатый век – не особо моя специфика, мне – хотя бы восемнадцатый. Та ваша девушка, которая сейчас у нас работает – она вам в итоге больше расскажет.
– Тогда расскажи нам, почему вопрос о подделке Каррьеры возник вот только что, год-то целый вы что там вообще делали? Конкретно ты?
– Не поверите, но не возникало повода присмотреться поближе. Висит себе картина да и висит, кто её будет под лупой рассматривать?
– Там и лупы не нужно было, – проворчал Варфоломей. – Ты вообще понимаешь, что речь о твоей репутации и дальнейшей работе?
– А вам-то что с того, буду я дальше работать по этой специальности или нет? – огрызнулся Кристофори.
– Так, коллеги, – Себастьен оглядел присутствующих. – Варфоломей, я попрошу отпустить сотрудников реставрационного отдела. Лодовико, Гаэтано – свободны. Госпожа де Шатийон, останьтесь. Поговорим более узким кругом.
– Ну да, ты прав, – кивнул Варфоломей. – Мауро, рассказывай. Себастьяно и Элоиза – те люди, которым я всё равно потом расскажу, так что – давай беречь время, и твоё, и моё.
– Но вы же не поверите, если я расскажу, что знать не знал о той подделке? Я думаю, это затеяла Анжелика.
– Госпожа Райт? – уточнила Элоиза.
– Да, она. Не знаю, что было у неё на уме. Вроде бы, она не была бедной, наоборот, у неё какие-то очень обеспеченные добропорядочные английские родители. Я подозреваю, что для неё это была скорее опасная игра, чем жёсткая необходимость. Вообще студенты постоянно копируют какие-нибудь наши картины. Им положено, они учатся. Может быть, она, то есть Анжелика, нашла среди них талантливого, и он сделал копию лучше, чем они делают обычно?
– Видел я ту копию, нет там никакого таланта, – проворчал Варфоломей. – А что было дальше?
– А дальше, я думаю, она заменила подлинник подделкой и скрылась вместе с тем подлинником. Только когда это поняли, уже было поздно. Вообще в Англии в частной коллекции есть второй портрет этой девушки, Джиневры Донати. Той же руки. Их заказали два – для её родительского дома и для дома мужа. Можно сравнить.
– Кстати, поузнавать бы, не продавали ли такую картину неправедными путями, – заметил Себастьен и усмехнулся: – Как вы думаете, коллеги, если я навещу в тюрьме господина ди Мариано, он расскажет мне что-нибудь?
– Ты же умеешь говорить с ним так, что он ничего от тебя не скрывает, – проворчал Варфоломей.
– Но у меня больше не будет возможности что-либо сломать, – ответил Себастьен извиняющимся тоном. – Только сила убеждения. Вот вы, господин Кристофори, не знакомы случайно с господином ди Мариано?
– Нет, не слышал о таком, – покачал тот головой.
– Что может, конечно, служить косвенным подтверждением того, что вы – человек честный, – Себастьен усмехнулся. – Помнится, госпожа Эмма и то как-то вышла на него, а она была совсем не местная. Ладно, подумаем. Скажите, а почему вдруг выяснять про подделку принялись только сейчас, если госпожа Анжелика пропала почти год назад?
– Да глупость там вышла, – сказал Кристофори. – Патрицио – ну, наш главный хранитель – потихоньку знакомился с фондами и с документацией. А там, в кабинете, целый ящик всякой писанины ещё от господина Казолари остался. Я ничего не хочу сказать, эта писанина очень интересная, и вообще её прочитать нужно, если ты хочешь быть годным хранителем, а не как Анжелика. Но у нового сотрудника руки туда дошли далеко не сразу. А записка о том, что Джиневру могли заменить подделкой, лежала как раз где-то там.
– А почему госпожа Анжелика не была годным хранителем? – вкрадчиво спросил Себастьяно.
– А потому, что ей на самом деле не было никакого дела ни до Донати, ни до музея. Я вообще не понимаю, зачем она пришла к нам работать. Она всё знала и умела, да, но ей это не было интересно ни капельки. И она прятала своё отсутствие интереса за придирками и требованиями. Ну да, она хорошо знала правила, а у нас некоторые вещи сложились исторически, и всегда так, а не иначе. И ей даже пытались про них объяснять. Ну, традиции. Не она придумала, не ей и ломать. А она говорила – всё теперь будет по-другому. И работать нужно лучше, и экспозицию менять. И если с первым ещё люди были согласны, ну, почти все, то со вторым – не особенно. Если человек придёт посмотреть на тот же кубок Алессандро Медичи, и не найдёт его на месте, то может спросить, куда его переставили, а может уже и не спрашивать. Просто больше не придёт, и всё. Ну и много было такого. Вон её, – эксперт кивнул на портрет Барбареллы – всё хотела перевесить в другую залу, а куда в другую залу, если это гостиная самых старших Донати и там уже висит Лоренца!
– Кто это – Лоренца? – не сообразила Элоиза. – И почему она висит?
– Супруга Пьетро Сильного, – сообщил Кристофори. – А Барбарелла, надо понимать, любовница. Хоть она и была сильно раньше, а к тому моменту, как Пьетро женился, вообще богу душу отдала, и в жизни они никогда с Лоренцей не встречались. Лоренца пережила, что Пьетро притащил на виллу портрет, да и не только Барбареллы, там и другие есть. А вот висеть с ней рядом…
– Не хочет? – осторожно спросила Элоиза.
– Ну а вы бы, положим, захотели, если бы ваш богоданный супруг приволок кучу портретов своих, так сказать, бывших, и не просто развесил по дому, а вот прямо рядом с вами?
Элоиза посмотрела на Марни, и они оба рассмеялись.
– В таком контексте я прямо рада, что у меня нет того богоданного супруга, – сообщила она. – Но полагаю, что на, так сказать, портретной стадии мне было бы уже всё равно, с кем рядом… висеть. Кстати, а как госпожа Лоренца проявляет своё недовольство? Падает?
– Нет, только качается, – пробурчал Кристофори. – Не падала ни разу, очень качественно повешена.
– А кто-то другой падал? – продолжала расспрашивать Элоиза.
– Да, бывало, – кивнул эксперт. – Обычно они не так много могут, разве что упасть.
Звук падения крупного предмета показался в тишине страшным грохотом. Они обернулись на позабытую было Барбареллу – портрет лежал на полу, а подставка ещё покачивалась.
Мауро Кристофори резко побледнел, подскочил со стула и стремительно выбежал наружу.
* * *
Конечно же, они устремились следом, все трое. Но далеко бежать не пришлось – он стоял в коридоре возле входа в крыло реставраторов, был смертельно бледен и хрипел, как будто не мог толком вдохнуть. Рядом стояли и с опаской на него глядели двое сотрудников службы безопасности. Марни оглядел всё это, достал телефон и вызвал Бруно.
Элоиза осторожно приблизилась.
– Господин Кристофори, вы можете говорить? Что с вами?
То есть она видела, что у него явные дыхательные проблемы, но не могла понять, чем они вызваны.
Впрочем, Бруно появился очень скоро.
– О, бронхоспазм. У вас есть ингалятор? – флорентиец кивнул, и врач продолжал осмотр. – Он с собой? Сможете достать?
Ингалятор нашёлся в рюкзаке с ноутбуком и документами. Его применили, затем Марни поинтересовался:
– Скажи, насколько это серьёзно?
– Может быть сколько угодно серьёзно, – пожал плечами Бруно. – Сейчас доставим к нам, кое-что поставим ему, дальше будет видно. И я надеюсь, этот достойный господин расскажет нам, на что у него такая бурная реакция.
– Кто вы? – Мауро Кристофори всё ещё смотрел на мир с ужасом.
– Здешний врач, – пожал плечами Бруно. – Идти можете? Тогда пойдёмте. Монсеньор, отец Варфоломей, я позвоню.
– Да уж, пожалуйста, будь добр, – кивнул Варфоломей.
Бруно увёл их незадачливого гостя, а они вернулись в конференц-зал.
Барбарелла по-прежнему лежала на полу, и Элоиза могла бы поклясться, что не сдвинулась ни на сантиметр. Отец Варфоломей подошёл, поднял её с пола и поставил на место.
– Сударыня, если вы будете падать с такой невероятной частотой, никто не даст гарантии, что ваш красочный слой не растрескается совсем и не рассыплется в прах. И что тогда от вас останется? Уже никому не будет важно, подлинник вы или подделка, или ещё какое дьявольское орудие. Вас отнесут в самый дальний запасник, ведь просто выбросить экспонат такого возраста нельзя, и вы там останетесь, пока ваш холст не сгниёт, потому что я дам заключение – реставрации не подлежит. И вы будете там стоять, в темноте и в тишине, а может быть – в сырости и плесени, не знаю. И окончите свои дни тихо и бесславно. Или через сто лет какой-нибудь неслух случайно найдёт вас, изъеденную плесенью и как бы не мышами, не разберётся сразу, что это вообще такое, и распорядится – списать к чёртовой матери. Надо вам это? Вот постойте тут и подумайте! Пока вы ещё являетесь экспонатом приличным и одним из лучших в коллекции! – священник произнёс это единым духом, затем сел и выдохнул. – Знаешь, Себастьяно, мне и в страшном сне бы никогда не приснилось, что экспонаты – экспонаты! – будут мотать мне нервы и навязывать свою волю. Я всю свою жизнь боролся со следами неотвратимого времени и с последствиями человеческого варварства и невежества, но я и вообразить не мог, что мне придётся бороться с картиной! Скажи, где и в чём я, по-твоему, согрешил? Не пора ли мне на покой?
– Отец Варфоломей, вам пока нельзя на покой, – покачала головой Элоиза. – Сначала мы с вами должны распутать эту историю. И без ваших знаний нам этого не достичь никогда. Куда мы без вас? А картина… думаю, это всего лишь картина, а не средоточие злых сил. Мне тоже кажется, что мы немного заигрались и ведём себя с ней, не как с музейным предметом, а как с невоспитанным подростком, который и сказать-то толком не умеет, что ему мешает жить, но отлично может подстраивать разные каверзы, закатывать истерики и ныть.
– Помнится мне, у тебя здесь есть помещение с сейфовыми стенами, – начал Марни.
– Ну да, – кивнул Варфоломей.
– Так вот распорядись отнести эту красотку туда. Пусть там стоит – до субботы ли, до понедельника или ещё сколько, но – сколько тебе надо для работы, столько пусть и стоит. Оттуда точно не сбежит, а чтоб не падала – поставь на пол.
– Так я и сделаю, – кивнул священник.
Он позвонил, пришёл его сотрудник Эдвин, вместе они погрузили картину на подставку с колёсами и Эдвин увёз её в недра реставраторских владений.
* * *
Через час Бруно позвонил и сообщил, что его подопечный в порядке и с ним можно разговаривать. Отправились втроём, но Элоиза и Себастьен остались снаружи, а Варфоломей вошёл в палату, где разместили гостя. И он не стал плотно закрывать за собой дверь, оставил щёлочку.
– Ну, как ты? – священник неторопливо разместил свои объёмы на стуле рядом с сидящим Кристофори.
– Спасибо, в порядке, – гость говорил тихо, Элоизе пришлось немного подстроить слух.
– Что с тобой было? Ты надышался чего-то не того? Как же ты тогда в вашу мастерскую заходишь? А ведь заходишь, я думаю.
– Нет, это другое. Отец Варфоломей, пожалуйста, не расспрашивайте меня. Я не смогу вам рассказать. Потому, что если я расскажу – мне конец. Меня можно заставить говорить, у меня есть слабые места, да как и у всех, но поверьте – всем будет лучше, если этого не делать. Я только могу заверить вас, что речь не идёт о преступлении законов божеских или человеческих. И лично я вообще ни в чём не виноват.
– Ты сам-то себя слышишь? Весь зелёный, дышишь еле-еле, и туда же – не расспрашивать. Что тебя так прихлопнуло? Ваша картина? Что с ней не так?
– Всё так. Но её лучше вернуть на виллу, и чем скорее, тем лучше.
– Объяснись.
– Говорю же, не могу! И даже на исповеди не могу!
– Знаешь, если ты во что-то влез, то это рано или поздно выйдет наружу. Если влез ты сам, это одно. Если вы там влезли всем коллективом – это другое. Но я полагаю, господин Лотти не в курсе, иначе бы не пригласил экспертов со стороны. А ваши странности с пропадающими людьми уже привлекли внимание и нашей службы безопасности, и вашей городской полиции. Понимаешь, чем это вам грозит?
– Да пусть, только чтобы не от меня узнали, понимаете?
– Вопрос в том, о чём именно узнали, – пожал плечами Варфоломей. Поднялся, собрался уходить. И спросил уже почти с порога: – Признайся, это ведь ты написал роман о Донати и выложил его в сеть?
– Ну, я, – согласился Кристофори. – А что, скажете – плохой роман?
– Да лучше бы ты монографию на этом материале написал, что ли, хоть польза бы была научному сообществу, – выдал Варфоромей на прощание и вышел в приёмную.
На этот раз он плотно закрыл за собой дверь.
* * *
Элоиза даже не заметила, что вместе с ними слушал ещё и Бруно. Он и начал разговор.
– Скажите мне, уважаемые люди, вы зачем его напугали до полусмерти? У него же бронхоспазм со страху вылез. А если бы ингалятора не было или меня рядом не случилось?
– Ты думаешь, это мы его напугали? – Себастьен нахмурился.
– Не я же, – Бруно спрятал руки в карманы форменной медицинской куртки.
– Я думаю, его госпожа Бальди напугала. Вероятно, напомнила ему о чём-то, что ни при каких обстоятельствах не следует никому рассказывать, – задумчиво проговорила Элоиза. – Скажите, дон Бруно, господин Кристофори уже в порядке и покинет нас?
– Я бы рекомендовал ему отлежаться и ещё пару уколов. Он сказал, что у него вообще астматический бронхит, и такое дело может случиться практически на ровном месте. А что?
