Текст книги "Нейромания. Как мы теряем разум в эпоху расцвета науки о мозге"

Автор книги: Салли Сэйтл

Соавторы: Скотт Лилиенфельд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Монтень, эссеист французского Возрождения, живший в XVI веке, размышлял о калейдоскопическом многообразии обмана: «Обратная

сторона правды имеет сто тысяч форм и никаких видимых пределов». Спустя полтысячелетия исследователи начали различать некоторые из этих форм. Ложь, которую вы говорите о себе, например, отличается на карте активации мозга от лжи, которую вы говорите о других. Ложь, скажем, о чьем-либо доме опирается на совершенно иные когнитивные функции, нежели ложь о своем будущем доме, которая вызовет свой собственный характерный поток мыслей, эмоций и образов. Мозговые корреляты лжи, которая вызывает сильные угрызения совести, не будут полностью пересекаться (а возможно, и вообще не будут пересекаться) с таковыми для бурной фантазии. Ложь о будущем будет отличаться своей нейронной картиной от лжи о прошлом. Монтень был прав: от самой невинной лжи до самого жестокого обмана «обратная сторона правды не имеет видимых пределов» (38).

Нейронные сети, задействованные во время спонтанной лжи, отличались от тех, что возбуждались во время заученной лжи.

Детекция лжи, основанная на активности мозга, может иметь впечатляющие результаты в лабораторных условиях, но нет никаких свидетельств того, что ее возможности можно безопасно применять в криминалистике. Несмотря на это, No Lie MRI и Cephos энергично продвигают ее применение. No Lie появилась в бизнесе детекции лжи в 2006 году, a Cephos («Наше дело —

Правда!») последовал за ней в 2008-м.

No Lie MR1 и Cephos предвидели в недалеком будущем тот день, когда основанная на фМРТ «поверка правды» – термин, используемый обеими организациями, – так же войдет в план регулярных проверок на рабочих местах, как пробы на наркотики, сверка резюме и прояснение обстоятельств прошлого сотрудников службами безопасности. Большинство клиентов, говорит президент No Lie Джоэл Хёйзинга, – это подозрительные супруги, желающие проверить честность своих партнеров. Он не стесняется делать экстравагантные заявления в отношении своего фМРТ-метода: «Неважно, чувствуете вы себя виновным или нет, неважно, хорошо ли вы запомнили свою историю, и неважно, верите ли вы, что ваша ложь спасет мир. Мы все равно обнаружим [ложь]». «Последний оплот личной неприкосновенности – это разум», – сказал глава Veritas Scientific, подразделения No Lie. «И это вторжение туда», – заявил он, говоря о все еще находящемся в разработке BEOS-подобном шлеме, сконструированном для помощи военной разведке (39).

No Lie заявляет о практически 90% точности своей методологии, Cephos – о 97%. «Мы способны заглянуть внутрь человеческого мозга, – говорит Хёйзинга, – и убедиться, что человек говорит правду». Именно поэтому люди, подобные Харви Натану, платят от 5 до 10 тыс. долларов, чтобы пройти проверку на детекторе лжи на основе фМРТ. Натан, проживающий в Чарльстоне, Северная Каролина, в 2007 году нанял No Lie MRI, чтобы доказать своей страховой компании, что он не сжигал свой гастроном за четыре года до этого. Хотя с Натана было снято обвинение в поджоге в ходе уголовного следствия, его страховую компанию это не убедило, и она задерживала выплату. После нескольких лет препирательств Натан полетел в Лос-Анджелес, чтобы пройти сканирование в No Lie МШ. По данным теста, Натан говорил правду о том, что он не устраивал поджога, но к концу 2011 года он все еще сообщал, что так и не получил выплаты от страховой компании (40).

Хотя коммерческие компании не преуспели в предоставлении своих доказательств суду, они не теряют оптимизма. «Дела дойдут до суда, они просто должны дойти до правильного места разбирательства, – сказал Хёйзинга из No Lie после того, как его отчет не был принят в качестве свидетельства в суде Сан-Диего в ходе процесса по обвинению в жестоком обращении с ребенком. Когда судья вынес решение о неприемлемости в качестве доказательства отчета Cephos в деле о мошенничестве д-ра Семрау в Теннесси, президент Cephos Стивен Лэйкен тоже остался непоколебим. «Это всего лишь одно судебное решение», – сказал он (41).

На сегодняшний день складывается впечатление, что самое лучшее, на что способны современные методы детекции лжи на основе активности мозга, – это играть на вере общества в то, что они могут быть эф

фективны. В случае классического полиграфа люди настолько склонны верить в его воображаемую непогрешимость, что специалисты порой разыгрывают ритуал теста, чтобы хитростью заставить людей выдать информацию. Президент Ричард Никсон понимал все преимущества этого страха, когда принимал решение подвергнуть сотни сотрудников правительства проверке на полиграфе, чтобы выявить источник утечки новостей о международных переговорах по ПРО. «Я ничего не знаю про полиграфы, – сказал он сотруднику своей администрации, – но я знаю, что они до смерти напугают людей». Рассуждения Никсона были подтверждены обширным исследованием, показавшим, что когда человек присоединен к фиктивному, но реалистично выглядящему аппарату (замечательно прозванному «фальшивый источник правды»), то он, скорее всего, будет говорить правду (42). Оборудование, основанное на фМРТ, с учетом того какая впечатляющая для него требуется технология, может даже более успешно обманывать людей в отношении своей эффективности.

Ныне покойный психолог Дэвид МакКэйб и его коллеги провели эксперимент, чтобы проверить, действительно ли, когда речь заходит об определении виновности, людей больше впечатляют данные фМРТ, чем данные других методов детекции лжи. Они просили испытуемых определить, виновен ли мужчина, обвиняемый в убийстве ушедшей от него жены и ее любовника. Чтобы внести сомнения, исследователи сказали испытуемым, что доказательства против мужчины были «недостаточными и двусмысленными». В дополнение к результатам фМРТ обвиняемого специалисты привели данные полиграфа и данные неоднозначного нового метода, названного «инфракрасная визуализация лица».

В двух словах инфракрасная визуализация (ИКВ) регистрирует температуру лица человека и представляет эту информацию визуально в форме разноцветного скана. Метод основан на предположении, что когда человек лжет, кровеносные сосуды его лица расширяются и за счет этого выделяют тепло. В итоге МакКэйб обнаружил, что те испытуемые, которые сочли мужчину виновным и при этом особенно полагались на научные доказательства, придавали фМРТ гораздо больше веса, чем полиграфу или ИКВ. МакКэйб пришел к выводу, что убеждающая сила фМРТ кроется не в ее новизне или наглядности – в конце концов, свидетельства ИКВ были тоже новаторскими и наглядными, – а скорее в том, что она якобы предоставляет информацию, которая получена непосредственно из мозга (43).

Даже если детекция лжи когда-нибудь преодолеет множество технических препятствий, стоящих на ее пути, она все равно столкнется с пристрастным разбирательством. Борцы за гражданские права озабочены потенциальной возможностью вторжения в частную жизнь и посягательства на «когнитивную свободу». «Мы воспринимаем методы заглядывания в человеческий мозг... как фундаментальное оскорбление человеческого достоинства», – сказал представитель Американского союза борьбы за гражданские права (American Civil Liberties Union). Хотя паника из-за «вторжения во внутреннюю жизнь», как ее окрестил один юрист, пока безосновательна, но стражи уже начеку. Некоторые специалисты по этике и нейробиологи призывают к регулированию и предварительному одобрению технологий детекции лжи приблизительно в той же манере, как Управление по контролю за качеством пищевых продуктов и лекарственных средств требует проведения двух серий контролируемых испытаний на случайных выборках для одобрения новых медикаментов. Другие предлагают создать национальный консультативный комитет по вопросам нейробезопасности для консультирования правительственных организаций, дабы минимизировать злоупотребления результатами биологических исследований (44).

Возможность эффективной детекции лжи интересует и специалистов по конституционному праву. Особенный интерес представляют аспекты, связанные с Четвертой и Пятой поправками к Конституции. Давайте сначала рассмотрим Пятую поправку, которая защищает право подозреваемого хранить молчание, дабы избежать непреднамеренного свидетельства против себя. Верховный суд США различает два типа

потенциально доказывающей вину информации: физические улики и свидетельства. Физические доказательства, такие как кровь, образцы волос и пробы ДНК, могут быть получены и использованы в ходе уголовного расследования. Свидетельства же, в частности утверждения и другие коммуникативные акты, такие как кивки головой, – не могут (45). Возможно, однажды суд столкнется с вопросом, является ли нейровизуализация доказательством физическим (а значит, не защищенным поправкой) или свидетельством, то есть информацией, защищенной поправкой.

Четкого ответа не существует, поскольку данные об активности мозга однозначно не подпадают ни под понятие «физических доказательств», ни под понятие «свидетельств», говорит правовед Нита Фа– раани. Эта информация является и свидетельствующей, поскольку она, хоть и несовершенно, приоткрывает внутренний мир, и физическим доказательством, поскольку регистрирует содержание кислорода в крови и электрическую активность мозга. Парадоксальным образом подозреваемый может хранить молчание, и тем не менее государство может потенциально извлечь информацию «прямо из его мозга» способом, который он не может контролировать (46).

Суды также столкнутся с проблемами, вырастающими из Четвертой поправки. Эта поправка охраняет право человека на защиту от необоснованных обысков и задержаний государственными службами. Возникает вопрос, является ли извлечение информации на основе данных об активности мозга человека подобием обыска с точки зрения Четвертой поправки – то есть извлекается ли при этом информация, которая в противном случае не была бы получена, – или это больше похоже на обычное физическое доказательство типа слюны на окурке? (47). Определенно собственный череп выглядит тем местом, внутри которого человек вправе ожидать личной неприкосновенности.

Как мы убедились, попытки прийти к аккуратным выводам об обманывающем разуме на основе информации о мозге его обладателя сталкиваются с очень большими проблемами. В контролируемых условиях тест на осведомленность виновного и различные имитации краж приводят к впечатляющим результатам. Но ограничения в выявлении лжи, существующей в реальном мире, со всеми ее эмоциональными компонентами, остаются настолько большими, что преждевременное применение метода влечет за собой риск нанесения вреда невиновным и, возможно, снятия обвинения с виновных. Есть также риск, что клиенты таких компаний, как No Lie MR1 и Cephos, будут введены в заблуждение, поскольку слепо поверили в возможность точно оценить их собственную честность или честность других людей.

Подобно тому как не существует области мозга или нейронной сети, активность которой однозначным образом соответствует лжи, так же практически наверняка нет и единого для всех паттерна активации виновного мозга. Адвокаты, особенно в случаях угрозы смертного приговора, все больше обращаются к нейровизуализации, чтобы предоставить свидетельства, касающиеся намерений своих клиентов, их способности рационально мыслить и отличать плохое от хорошего. Поступая таким образом, они надеются смягчить наказание для своих клиентов или помочь им вообще избежать уголовной ответственности. В следующей главе мы обратимся к завораживающему, но весьма болезненному вопросу о том, что именно методы исследования мозга могут и чего они не могут сказать нам о психике тех людей, чья судьба зависит от точного «прочтения» их мозга.

МОЯ МИНДАЛИНА ЗАСТАВИЛА МЕНЯ!

Нейросудебные процессы

Девятого сентября 1993 года, во второй половине дня, два рыбака обнаружили тело Ширли Энн Крук, плававшее в реке Мерамек, штат Миссури. Она была связана по рукам и ногам электрическим проводом, а ее лицо было обернуто полотенцем, закрепленным в несколько слоев скотчем. На следующий день по подозрению в ее убийстве полиция арестовала Кристофера Симмонса. Семнадцатилетний старшеклассник быстро признался, что две ночи назад он и его 15-летний приятель пробрались в дом Крук вскоре после полуночи. Он сказал, что, войдя в спальню, с удивлением узнал Крук, 46-летнюю женщину, которую встретил в городе во время небольшой дорожной аварии, в которую они оба попали (1).

Тинейджеры связали Крук и заткнули ей рот кляпом, после чего положили ее на сиденье ее собственного минивэна и отправились в Кастл– вуд-Стэйт-Парк. Заехав подальше в лес, Симмонс и его друг остановили машину рядом с железнодорожным мостом, пересекающим Мерамек. Они подталкивали плачущую женщину, чтобы она взобралась вверх по лестнице, а наверху снова связали. Перед рассветом они спихнули Крук в черную воду в 12 метрах под ними.

На следующий день в школе Симмонс похвалялся перед своими друзьями, что пошел на убийство, потому что «сука видела его лицо». Но решение убить Ширли Энн Крук было принято еще до того, как он вошел в ее дом. Как сказали полиции свидетели, Симмонс не раз

говорил друзьям об ограблении человека, связывании его и сбрасывании с моста. Более того, он убеждал своих друзей, что это сойдет им с рук, поскольку они несовершеннолетние. Но Симмонс жестоко ошибался. В то время Миссури входил в ту горстку штатов, где законодательно допускалась казнь несовершеннолетних. В июне 1994 года, когда его товарищи оканчивали школу, Симмонс ожидал казни в Коррекционном центре Потоси штата Миссури, готовясь к смертельной инъекции.

Восемь лет спустя адвокаты Симмонса узнали о случае, рассматривавшемся Верховным судом США, который вдохновил их подать апелляцию в Верховный суд Миссури. В том процессе, Аткинс против Вирджинии, суд попросили вынести решение о том, не нарушает ли смертная казнь умственно отсталых преступников Восьмую поправку о защите от жестоких и необычных наказаний. Дэрил Аткинс, 24-летний мужчина с коэффициентом интеллекта 59 (что на 11 пунктов ниже стандартного рубежа умственной отсталости, равного 70 пунктам), был приговорен судом Вирджинии к смертной казни за убийство мужчины при ограблении. Адвокаты Аткинса заявили, что «смертный приговор неприемлем» для людей с умственной отсталостью, поскольку у них нарушена «способность контролировать собственное поведение, понимание контекста, в котором они действуют, зрелость и ответственность, с которой они выносят нравственные суждения» (2).

Еще до того как в мае 2002 года было вынесено решение по делу Аткинса, адвокаты Симмонса бросились с апелляцией в Верховный суд Миссури с вопросом о конституционности смертной казни для тех, кто совершил преступление, не достигнув 18 лет. «Большое количество недавних научных исследований демонстрирует, что несовершеннолетние по биологическим причинам не обладают способностью действовать на том же уровне нравственного осознания виновности, как взрослые», – заявил представитель Симмонса в суде. Симмонс выиграл. Суд Миссури отменил смертный приговор и ввел более широкий запрет на смертную казнь несовершеннолетних. Симмонс, которому

на тот момент было 27 лет, был повторно приговорен к пожизненному заключению без права на досрочное освобождение (3).

Однако юридическая сага Кристофера Симмонса на этом не закончилась. В попытке все же осуществить казнь власти штата обратились в Верховный суд США с просьбой отменить решение суда низшей инстанции, запрещающее применение высшей меры наказания к тем, кто совершил преступление, будучи несовершеннолетним. В этом процессе, известном как Роупер против Симмонса, адвокаты молодого человека делали акцент на недостаточные способности тинейджеров, упирая в основном на биологическую незрелость их мозга. «Наука о мозге против смертной казни» звучал заголовок в газете «Бостон гло– уб» осенью 2004 года, за день до слушаний дела Симмонса в Верховном суде США. Аргументы адвокатов сосредотачивались на относительно новых данных, указывавших на то, что биологическое развитие человеческого мозга продолжается приблизительно до 25 лет, в противовес прежним представлениям, что созревание мозга завершается в позднем детстве, то есть в возрасте около 11 лет (4).

«До такой степени, до которой это никогда прежде не осознавалось, ученые сегодня могут показать, что подростки незрелы не только для невооруженного взгляда наблюдателя, но и с точки зрения самой ткани их мозга», – сказано в совместном документе, поданном Американской медицинской ассоциацией, Американской психиатрической ассоциацией и другими общественными объединениями (5). «Сама ткань их мозга» не была метафорой. Как описывали консультанты, развитие мозга включает налаживание взаимодействия между его областями, которые коммуницируют друг с другом посредством пучков отростков нервных клеток (аксонов), которые называются трактами. Такие нервные волокна тянутся от лобных долей, которые связаны с контролем над импульсами и оценкой риска, к миндалевидному телу, связанному, помимо других эмоций, с примитивными импульсами агрессии, злости и страха.

В оптимальном режиме лобные доли регулируют деятельность миндалины – это рабочие отношения, опирающиеся на хорошо функционирующую связь между этими двумя структурами. Но у тинейджеров связи неполноценны, поскольку волокна еще не полностью покрыты миелином – жиросодержащей тканью, ускоряющей передачу электрических импульсов по аксонам. Пока миелинизация не закончена, лобные доли не могут оказывать такого же, как у взрослых, влияния на подвластные миндалине эмоции (6).

Лобные доли тинейджеров тоже пока находятся в стадии формирования. Здесь в этом возрасте идет процесс отсечения избыточных синаптических связей, подобно тому как садовник отрезает лишние торчащие ветви – процесс, который, как считается, позволяет оставшимся актуальным связям функционировать более эффективно. Миндалевидное тело тинейджеров тоже еще развивается. Его чувствительность к стрессу и угрозам вкупе с плохими «тормозами» лобных долей превращает его в неуравновешенный акселератор. И, наконец, некоторые исследователи считают, что система вознаграждения в мозге молодых людей более реактивна, чем у взрослых, что, предположительно, подогревает влечение тинейджеров к доставляющей удовольствие, усиливающей чувственные ощущения деятельности, включая одобрение сверстников. В экспертном заключении все эти особенности были изложены в деталях, и суд предупреждали о том, что смертная казнь несовершеннолетних преступников была бы равносильна «привлечению их к ответственности... за незрелость их нейроанатомии и психического развития» (7).

В марте 2005 года Верховный суд вынес решение по делу Симмонса, пятью голосами против четырех выступив за запрещение смертной казни несовершеннолетних. Некоторые адвокаты по делам несовершеннолетних окрестили этот процесс современной классикой: «Браун против Совета просвещения в области нейроправа», как назвал его один правовед (8).

Существующее уже в течение десяти лет нейроправо – дисциплина на пересечении науки о мозге, теории права и философии нравственности – является восходящей звездой на правовом горизонте. «Нейронаука может оказать столь же грандиозное влияние на правовую систему, как тест ДНК», – сказал президент Фонда Джона и Кэтрин МакАртур, инициировавшего в 2007 году 10-миллионный проект «Право и нейронаука» (Law and Neuroscience Project) для исследования возможных следствий из нейронауки, важных для уголовного права. Консультанты по этике, как при президенте Джордже Буше-младшем, так и при президенте Бараке Обаме, обращали внимание на когнитивную нейронауку и ее способность пролить свет на психические процессы, важные с точки зрения уголовной ответственности, – рациональное мышление, суждение и контроль влечений. Королевское общество Великобритании впервые подняло эти проблемы в 2011 году, и научная литература по данной теме растет лавинообразно. В Интернете было создано несколько блогов, посвященных нейроправу, и все большее число юридических вузов предлагает курсы по нейробиологии и праву (9).

По всем Соединенным Штатам прокуроры, адвокаты и судьи просвещаются в отношении науки о нейровизуализации на конференциях и семинарах – и это правильно теперь, когда доказательства, основанные на данных об активности мозга, становятся общепринятыми в защите при угрозе смертной казни. Фактически несколько признанных виновными убийц уже обжаловали свои смертные приговоры на основании того, что их адвокаты ошибочно не рекомендовали им пройти сканирование. «Нынешние адвокаты и судьи выросли, полагая общественные науки гуманитарными, – говорит специалист по конституционному праву Дэвид Фэйгмэн. – Нейронаука же дает судам зацепку» (10).

Зацепка, конечно, опирается на предположение, что работа мозга, а точнее нейровизуализация, может помочь в объяснении поведения подсудимого. На первый взгляд, в этом есть смысл: если мозг определяет душевное состояние преступника, то криминалисты должны иметь возможность обследовать этот мозг, чтобы решить вопрос об уголовной ответственности. Однако в реальности это чрезмерно сложная задача. Чтобы мозг давал осмысленные и убедительные показания, язык нейронауки сначала должен бьпъ точно переведен на язык юридических понятий.

Дело Симмонса подняло множество фундаментальных проблем внутри нейроправа. Первая группа вопросов носит технический характер: как соотносятся функции мозга в том виде, как они представлены на получаемых изображениях, с преступным поведением? Второй комплекс вопросов относится к сфере права: какой эффект оказывают нейробиологические свидетельства на лиц, решающих вопросы факта? Нетрудно представить, что переоценка значимости томографии в уголовных вопросах может иметь ужасные последствия как для обвиняемого, так и для системы уголовной юстиции в самом широком смысле. Третий комплекс вопросов носит концептуальный и философский характер: каким образом закон трактует объяснение причин поведения при определении вины? Как большинство потенциальных членов жюри присяжных понимают (или не понимают) соотношение между биологическим объяснением поведения и способностью человека к самоконтролю, а следовательно, к уголовной ответственности?

На четком понимании соотношения между психическими содержаниями и способностью к приписыванию ответственности держится ни много ни мало как власть юридической системы призывать преступников к ответу. Давайте конкретизируем. Как могут нейробиологические данные помочь закону удостовериться в виновности человека? Чтобы ответить на этот вопрос, нам необходимо понять, как закон определяет вину. Коротко о сути проблемы. Американское уголовное право считает человека виновным в преступлении, если он имел намерение совершить запрещенный акт. Это состояние называется mens геа, или «виновный разум», и в общем случае предполагает либо наличие преступного намерения, либо грубую беспечность. Без доказательства mens геа закон не может признать личность уголовно ответственной. Например, наезд на пешехода со смертельным исходом в случае, когда машина стала неуправляемой, не содержит mens геа, но если же вы нацелили машину на пешехода, нажали на газ и сбили его, в ваших действиях содержится mens геа.

Однако бывают обстоятельства, когда человек может совершить запрещенный акт и тем не менее быть освобожден от обвинения. Например, при самозащите человек может совершить намеренное убийство угрожающего ему смертью преступного агрессора. Это рассматривается как «оправданность» действий защищающегося. В других обстоятельствах обвиняемый может быть «освобожден от ответственности» – это означает, что его действия все еще рассматривают как преступные, но обвиняемый квалифицируется как не несущий за них ответственности. Освобождение от ответственности охватывает ситуации принуждения (если обвиняемый совершил преступление, как говорится, «под дулом пистолета») и невменяемость.

Федеральный закон о признании невменяемости содержит положение о том, что обвиняемый может быть освобожден от ответственности, если «в результате серьезного психического заболевания или дефекта [он] был не способен оценить природу и характер своих действий или их недопустимость» (11). То есть психика обвиняемого была настолько деформирована психическим расстройством, что он не был способен понять природу совершенного им акта и следовать общепринятым представлениям о хорошем и плохом. В некоторых штатах допускается признание невменяемости, когда обвиняемый заявляет о неспособности сопротивляться собственным побуждениям.

Давайте теперь обратимся к отношениям между причиной [преступления] и освобождением от ответственности. Как мы видели, с точки зрения закона личность – это субъект, способный действовать по собственной воле и указать причины собственных действий. Рациональное мышление является краеугольным камнем ответственности. Может существовать бесчисленное множество причин, почему люди совершают преступления, но независимо от объяснения – будь то плохие нейроны, или плохие родители, или плохой расклад звезд на небе – обвиняемый будет считаться уголовно наказуемым, если его способность к рациональному мышлению была преимущественно сохранна. Биологические причины не имеют особого веса в глазах закона, хотя многие люди придерживаются интуитивного мнения, что они должны упирать на них как на повод для снятия ответственности. Это

заблуждение, которое правовед Стивен Морс назвал «фундаментальной психоправовой ошибкой». Как заметил Морс, закон интересует только одно: вызвал ли действовавший на человека фактор, независимо от того, какова была его природа, настолько существенные поражения, что они лишили человека способности рационально мыслить (12).

С точки зрения закона обвиняемый будет считаться уголовно наказуемым, если его способность к рациональному мышлению преимущественно сохранна.

Дабы изображения мозга могли играть научно обоснованную роль в установлении уголовной ответственности или при уменьшении наказания обвиняемому, они должны быть способны помочь нам ответить на юридические вопросы. По сути это означает, что они должны подлежать такому декодированию, чтобы точно указывать на потенциально освобождающие от ответственности или смягчающие вину психические состояния, например нарушение способности к рациональному мышлению или неспособность к формированию намерения или самоконтролю. Как мы узнаем далее, возможности нейровизуализации в этом плане гораздо более ограниченны, чем полагают многие.

В одном судебном процессе – над Брайаном Дуганом из Иллинойса, которому грозила смертная казнь за похищение, изнасилование и убийство десятилетней Жанин Никарико, – группа адвокатов обратилась к фМРТ, чтобы показать, что его способность отличать хорошее от плохого основательно нарушена. Дуган уже заработал два пожизненных заключения за изнасилования и убийства, которые он совершил в Чикаго. В 2009 году, когда Дугану было 52 года, на этапе вынесения приговора адвокаты привели в качестве доказательства фМРТ, чтобы показать, что их подзащитный – психопат, то есть морально недееспособный человек, расстройство которого состоит в том, что он не видит разницы между добром и злом или эта разница его не волнует (13).

Таким образом, Дуган должен был знать, что изнасилование и убийство Никарико было противозаконно, но, будучи психопатом, он не

чувствовал морального значения этих действий. Это происходит не потому, что психопаты полностью лишены эмоций. Они могут испытывать большую злость, когда чувствуют себя обиженными, униженными или отвергнутыми. И они могут быть искусными манипуляторами, что предполагает, что иногда они могут очень даже хорошо считывать эмоции других. Но они, как правило, бывают лишены способности к эмпатии и эмоциональному сопереживанию и ту боль и страдания, которые причиняют другим, обычно воспринимают как «их проблему, а не мою». Кроме того, психопаты отличаются сниженной способностью делать выводы из отрицательных последствий своих действий, благодаря которой нормальные люди подавляют приступы агрессии.

Психологи обычно выделяют психопатов по трем комплексам характеристик: межличностный дефицит (идеи величия, надменность и лживость), эмоциональный дефицит (неспособность к любви, чувству вины или угрызениям совести) и импульсивное и безответственное поведение. По оценкам специалистов, психопаты, большинство которых не агрессивны, составляют от 15 до 25% обитателей тюрем и 1% от всего населения, при этом доля психопатов-мужчин больше, чем психопатов-женщин (14).

Психолог Кент Киль из Университета Нью-Мексико был привлеченным светилом в деле Дугана. Его задача состояла в том, чтобы подтвердить, что Дуган соответствует диагностической картине психопата. Киль начал с проведения стандартного детального опроса, который называется «Пересмотренный перечень психопатических черт Хара» (Hare Psychopathy Checklist – Revised), в котором обвиняемый набрал зашкаливающее значение в 38,5 балла из 40 возможных. Киль, кроме того, просканировал мозг Дугана, руководствуясь в своей работе предположением, что психопаты страдают от дефицита эмоциональных реакций в процессе принятия нравственных решений. Такой дефицит, в свою очередь, связан с повреждением областей мозга, стоящих за чувствами и эмоциональной оценкой ожидаемого и переживаемого опыта (15).

Киль обследовал Дугана с помощью фМРТ подобно тому, как он до него обследовал более 1000 заключенных в ходе следственных экспериментов. В тех исследованиях Киль и его коллеги сканировали психопатических и непсихопатических (то есть тех, у кого по Перечню Хара набиралось менее 30 баллов) заключенных в процессе их реакции на три типа фотографий: имеющих отношение к нравственности, не имеющих и нейтральных. Примеры изображений, имевших нравственный аспект, включали в себя фотографии куклуксклановца и горящего креста, взрослого, кричащего на съежившегося ребенка, и человека, страдающего от побоев. Не связанные с нравственной оценкой изображения, такие как плачущий ребенок, злобная собака или отвратительная опухоль на лице, были неприятны, но не содержали правонарушителей. Набор нейтральных снимков включал изображения людей, разговаривающих друг с другом, рисующих и занимающихся спортом (16).

Затем сотрудники Киля просили заключенных сконцентрироваться на фотографиях, изображавших безнравственные поступки. Когда те из них, кто не являлся психопатом, смотрели на такие фотографии, их мозг показывал, по словам Киля, более высокую активность в «паралимбической системе» (комплексе взаимосвязанных структур, связанных с эмоциями, который включает переднюю височную кору и вентромедиальную префронтальную кору), нежели когда они смотрели на не имеющие отношения к нравственной оценке и нейтральные фотографии. А мозг психопатов показывал одинаково низкий уровень активации в ответ на все три типа изображений. Когда Киль тестировал мозг Дугана, он обнаружил тот же самый психопатический характер активации. Однако в ходе процесса судья не дал разрешения Килю предъявить изображения мозга обвиняемого, демонстрирующие отклонения в реакциях его паралимбической системы. Он был обеспокоен тем, что это может запутать жюри присяжных. В качестве компромисса он разрешил Килю показать членам жюри диаграмму результатов и объяснить их значение. В конечном счете убедить присяжных не удалось, и они приговорили Дугана к смерти (17).