Текст книги "Книга жизни"
Автор книги: Сабир Рустамханлы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Пуля миновала Самеда. Так он, целый и невредимый, возвратился назад на своем рысаке.
Дело в том, что даже вражда в те времена имела свои неписанные законы. Тот же Наджафкули-хан, возвращаясь назад, попадает в засаду, и папаха его сына-подростка, которого он возил с собой на разбойные ристалища, скатывается в ущелье, Наджафкули-бек со словами: "Не могу уехать, оставив здесь папаху своего сына" (папаха была одним из атрибутов чести) сходит с коня. Несколько человек, пытаясь достать папаху, гибнут. Наджафкули, видя, что перестрелка затягивается, отправляет сына к знакомому, в окрестное село, – чтобы оградить от возможности беды. Окружившие отряд – те же сельчане – увидев, что к ним приближается мальчик, прекращают стрельбу. Отряд Наджафкули, воспользовавшись затишьем, ускользает от преследования.
Мальчика целым – невредимым доставляют в село, а вскоре переправляют к отцу...
* * *
По вечерам мы всей родней собирались в отчем очагe, и перелистывалась летопись славных дел многих и многих поколений, от Сафихана и Рустамхана.
Так ненавязчиво шло посвящение в уроки мужества, мудрости. Уроки народного воспитания!
До начала свадьбы, до приезда ашуга, молодицы затевали веселье. Поплывут кругом, затянут прекрасные свадебные песни. Эта традиция живет до сих пор, но, к сожалению, этот наш бесценный музыкальный фольклор не привлек должного внимания собирателей-фольклористов.
Мелодии и слова этих песен всю жизнь звучат в моем сердце.
Многие из этих хороводных песен построены как сестрино обращение, напутствие брату-жениху.
Мелодии могут быть разнообразными, но слова зачастую нанизываются на песенную ниточку из народных азербайджанских баяты – четверостиший. Любовь сестры к брату, печаль сестры при женитьбе брата, к которой примешивается и затаенная девичья тоска о счастье, пронизывает эти песни – слушать их без волнения невозможно. Хоть и поются они на свадьбе, в атмосфере праздничности и веселья, в этих песнях я ощущаю древнюю как мир, светлую и вечную печаль,
У Аракса у реки,
Сердцу светят огоньки
Свадьбу брату мы сыграем,
Ждем ашуга у реки.
Стог сгорел – одна зола,
Себе руку обожгла
И горит огнем язык мой
Столько брата я звала.
Брат уймись, прольется кровь.
Вихрь сорвется, рухнет кров.
Жизнь отдам я за дороги,
Воротившим брата вновь.
На свадьбах до утра сказывали сказы-дастаны. И стар и млад внимал, затаив дыхание, завороженный звуками саза и песнями ашугов. Вечернему томлению созвучны мелодии, исполняемые на плоском балабане (ясты балабан), дневному задору под стать черная зурна (кара-зурна). На звуки кара-зурны кони, глядишь забьют копытами о землю, у удальцов взыграет кровь – и затеваются скачки. До недавних пор еще в селах невесту, одетую в яркие одежды, привозили на коне.
Глядя на нынешние свадьбы, со всякой звукотехникой, от которой хоть уши затыкай, когда, кажется, только и забота, чтобы взвинтить всех лихими ритмами, я испытываю тоску по старинным свадьбам, мудрым речам, мудрому сазу и сказу...
В дни сезонных праздников у нас показывали народные зрелища и живой, искрящийся смех, сопутствующий им, надолго западал в память. Этот "народный театр" обставлялся колоритным антуражем, костюмами и гримом. Среди нацепивших бороды, загримировавшихся сажей закопченных кастрюль сельских лицедеев я с трудом узнавал родного отца по выкатившимся белкам глаз...
Забылись, к сожалению, и эти народные представления, площадные игрища...
Семья. Самая важная наша книга нравственности – семья. Все начинается с семьи: все хорошее и плохое!
Куда бы ни заносила судьба, она начало всех начал, святая святых, к которой рано или поздно вернешься на поклонение!
Мне кажется, моим сонародникам особенно трудно дается разлука с семьей. Если не заставят обстоятельства, он не покинет свой очаг. И – шире – свой край. Отторженность от них – может быть вынужденной, а не добровольной.
Невеста может покинуть свою семью и переехать в дом своего жениха, но запись в паспорте не означает отрыва от семьи.
Старший и младший должны знать в семье свое место, свои обязанности, вместе с тем, и самый младший не обделяется вниманием... в семье есть свои правила, своя семейная демократия, взаимоуважение; каждый выполняет то, что в его силах. В больших семьях существует целая, так сказать, семейная субординация, с посредническими звеньями.
Мать – сердце, душа, точка опоры каждой семьи. Каково положение матери в семье, таково положение ее и в нравственной жизни народа: мать для нас божество добра. "Право матери, право бога!" – вот завет, дошедший до нас через тысячелетия!
"Материнское молоко – горное зелье – по сказам "Книги Деде Коркута", это чудодейственная панацея".
В одном из домов творчества из уст товарища по перу я услышал прискорбную историю: его сонародник, уехавший в Америку, уговорил перебраться и свою старую мать. Перед смертью она завещала похоронить ее на родной земле. Но преуспевающий и состоятельный сын не исполнил последнюю волю, – он сбыл тело покойной в некое анатомическое учреждение...
Мой собеседник заметил:
– Ваши земляки, хоть по миру пойдут, а останки матери не уступят на "эксперименты"...
– Нет! – возразил я. – Этот случай нельзя приписывать народу! Это поступок одного человека, вернее, недочеловека. И ваш самый неимущий сонародник не позволил бы себе такое.
Любовь к матери свята у всех народов.
... В мире нет более чувствительного барометра, чем сердце матери. Бывало увидит мать, что я на краю села с кем-то беседую, едва ли не с точностью фразы сумеет передать содержание моего разговора. Когда бы ее ни ослушался – это не приводило к добру!
Природа наделила наших матерей пусть даже самых малообразованных, необыкновенной мудростью сердца, чутьем и огромным, вселенским терпением.
Стойкость наших матерей сродни крепости наших гор. Мужчинам такое не под силу!
Из разговоров. Делегация из Западной Германии путешествовала по нашей республике. Проезжая мимо хлопковых полей Ширвана, они увидели работающих у дороги женщин и попросили остановить автобус. Небольшого роста старый военный подошел к женщинам. Случайно в это время среди кустарника выползла змея и бросилась на одну из рослых женщин, работавших с кетменем в руке. Женщина, не растерявшись, кетменем размозжила голову змее и, как ни в чем не бывало, продолжала работу. Увидев это, старый офицер подошел к женщине и попросил переводчика поговорить с женщиной. Женщина, услышав просьбу гостя из Германии, удивленно спросила: "Разве для разговора нужно разрешение? Пожалуйста!",
– Сколько часов вы работаете?
Женщина, смеясь, кетменем в воздухе описала дугу.
– От восхода до заката солнца.
– Не устаете?
– Когда устаем, отдыхаем.
– Сколько у вас детей?
– Девять.
– О, о! Трудитесь от зари до зари – когда же вы занимаетесь их воспитанием?
Женщина на миг задумалась, смерила взглядом гостя, повернувшись к переводчику:
– Он же видел на войне, как мы воспитали своих детей. Чего же спрашивает?..
... Тысячу лет мы пишем о душе наших матерей и будем писать еще тысячи лет.
Верность – основа и сила наших семей.
В наших краях еще с дедовских времен неизвестны: случаи, чтобы распадалась семья. Если не вмешивается смерть.
Мой друг рассказывал, как муж, без вести пропавший на войны, через сорок лет возвращается в свой дом. Когда он хочет умыться, жена подает ему мыло и полотенце, которыми пользовался он сорок лет тому назад...
... Отец моего однокашника Кямала Бадирова был из уважаемых, много повидавших на веку людей.
Впервые после смерти Мехралы-баба я посетил этот дом. Кямал в Баку увеличил портрет своего отца и установил его на столе, в красном углу: "Мать, глянь, я увеличил портрет отца!". Я сначала не понял, почему мать Кямала равнодушно встретила эти слова и даже не подняла глаз... Потупившись, поглаживая ковер, она рассказывала сыну о родне, о произошедшем с ними. На фотографию мужа она посмотрела только тогда, когда сын вышел из комнаты. И только сейчас мне раскрылся скромный, деликатный и щадящий смысл ее мнимого невнимания к портрету мужа... Большая цветная репродукция была как живая, и женщина при взгляде на нее вздрогнула. Муж ее, пусть на портрете, вернулся в дом. Она подавила чувства и краешком платка-келагая смахнула слезы.
... Один из моих знакомых в Баку рассказал удивительную историю: девяностолетний старик после смерти своей шестидесятилетней жены решил покончить с собой, не желая жить после ее смерти...
Однако случайно он остался жив. Когда его привезли в больницу, он обратился к врачам, чтобы не пытались его спасти, все равно, мол, их старания бесполезны... пусть уж лучше дадут ему умереть и отвезут в Тезе-Пир, в мечеть!..
Человек может добиться чина и сана, "официального" ранга аксакалов, его могут посадить во главе стола, но если у него рыльце окажется в пушку, если он поступился совестью и честью – грош цена его респекту и положению, – и он почувствует это по подчеркнутому невниманию и молчаливому "бойкоту"...
И еще есть свои правила стола, уставы застолья. Разделенный с кем-то хлеб для азербайджанца непререкаемее и надежнее, чем бумага с печатью.
Те, кто нарушили клятву, оказались неверными данному слову, растоптали хлеб-соль – и в народе, и в семье теряют уважение.
* * *
Свеча горит... Горит свеча на хонче – праздничном подношении. Глаза наши, привыкшие к яркому свету электрических огней, при свете свечи чувствуют странное умиротворение, успокоение, будто из шума и суеты больших городов мы попались в тихий, спокойный уголок природы. Мягкий огонь свечи отсвечивает на стенах и, кажется, меняется измерение всех вещей, замедляется ход времени; он возвращает нас в детство, в зарю нашей жизни. Оставаясь наедине со свечой – человек остается наедине с собой. Мысли, сомнения, переживания вырываются из неостановимого потока суеты и возвращаются к его естеству, соединяются с его сутью. Проходят перед твоим мысленным взором твои поступки, твои устремления, и ты стремишься отделить зерна от плевел. Кажется, в этой скромной магии свечи – скрытая сила и красота, сохраняющие в человеке человеческое, очищающие его or грязи и скверны. Когда наступала весна, знаменующая новогодье по народному календарю, согласно традиции, в честь каждого из нас зажигалась свеча и каждый из нас при свете этой свечи уходил в себя, в думы о перелистанной странице жизни на пороге весеннего новогоднего возрождения, и это были самые волнующие мгновенья.
Горит свеча... Горит кусочек нашего солнца и нашего сердца. Это дыхание древней Земли Огней на нашем праздничном столе, это искорки защищающего нас Огня, которого сподобился очаг за очагом, дом за домом. Искорка священного Огня выпала "а долю каждого соотечественника, живущего на этой земле.
Свеча горит... Как символ весны, как неизменный знак веры наших предков в Солнце, Огонь, Свет, сохранившийся на протяжении тысячелетий, как подтверждение нашей веры в бессмертие жизни, в торжество добра и милосердия, в величие народного духа – вечный символ-того, что не погаснет наш очаг.
Зеленым пламенем взметнулось из наших блюдец "сэмэни" – проросшие семена пшеницы – перетянутое красной лентой. В доме каждого азербайджанца в преддверии весны, в преддверии обновляющейся природы, пробуждающихся лесов и полей, как ее добрый вестник, как ее зеленокрылая ласточка, отливает при свете свечи изумрудным пламенем, нежное и родное сэмэни.
Сэмэни – тоже одно из поэтических чудес народной мудрости. Народ так жаждет встретить весну, с таким нетерпением ожидает ее, что сначала в своем жилье воссоздает ее приход – поросшая горстка зерен приносит весну в каждый дом. Потом, когда смотришь на зелень, покрывающую весь родной край, думаешь, что это и есть продолжение маленьких сэмэни, которые разрослись, объединились и превратили весь Азербайджан в зеленый луг.
Трудно придумать более поэтичное, более красивое и более человечное отношение к природе, к приходу самого прекрасного ее времени.
Идет весна... Она прекрасна сама по себе, но этого мало, каждый еще и взлелеет на ладони зеленые всходы весны; каждый хочет добавить к ней что-нибудь свое, отнимать же у природы – грех. Напротив, весенний праздник "Новруз" подвигает народ умножить зеленое богатство земли, сажать деревья, сеять семена.
Лелея и пестуя сэмэни мы выражаем свое отношение к весне, к ее животворной и обновляющей силе.
Жизнь моя и вновь моя,
Солнечная кровь моя...
Очищение души.
Возрождение верши...
Нет весны – застынет кровь,
Нет души – уйдет любовь.
Исцеление сердец,
Горе – лиху, злу – конец.
Сэмэни, сэмэни,
Твоя всходы зелены...
Новруз-байрам связывается с одной из легендарнейших личностей нашей старины, чье мудрое учение призывало человека к красоте, миролюбию, благим делам и трудам – землепашеству, разведению скота, словом, к созиданию – с именем проповедника света и добра Зороастра. В "Авесте" упоминается о взращивании животворного злака "хаомсомсам" (сэмэни). Все это говорит о том, что традиция выращивания сэмэни и в целом обряд встречи весны уходит в глубокую древность. Но есть основания полагать, что этот обряд древнее, чем времена Зороастра и "Авесты", известные нам цивилизации, уходит в глубокие пласты языческого прошлого человека, в его пантеистическую пропамять...
Свеча горит... Достаточно взглянуть на праздничную хончу, чтобы представить себе палитру красок, щедрость нашей земли. Это и многоцветье крашеных яиц, и виды сладостей, в которых проявилась искусность рук наших матерей и сестер... Не выдержало сердце матери, написало имя детей своих и на крашеных яйцах, на сдобном хлебце – гогале, на лакомом шекер-бура... Хонча украшена и другими дарами родной земли: плодами лоха, изюмом, хурмой и сушеным инжиром... Да разве перечислишь все виды сладостей, лакомств, которыми украшаются наши столы в праздник Новруз-байрама!...
Горит свеча, и вспоминается мне, как в Москве провели мы предпраздничный вечер. VII Всесоюзная конференция молодых писателей совпала с Новрузом... Традиционную праздничную хончу мы сымпровизировали в гостинице "Юность". В тот вечер наш гостиничный номер заманил едва ли не всех участников конференции. Всем хотелось посидеть у нашего необыкновенного стола, у горящих свечей. Свет свечей объединял в этот вечер представителей многих народов, делал их ближе, роднее.
В те же дни мы были гостями азербайджанских студентов, обучающихся в Москве. В ресторане были потушены все огни. Под звуки увертюры "Кероглы" зажглись свечи, и в этом свете прекрасные лица сидящих за столом, казалось, проступили сквозь пелену воспоминаний, из нашей древней памяти. Рядом друг с другом сидели сегодняшние Бану-Чичеки, Нигяры, Бейреки... В этот снежный московский вечер особую теплоту излучали зеленая феерия сэмэни, алые гвоздики, как напоминание о родном азербайджанском крае.
Наверно, если какому-нибудь азербайджанцу доведется встретить Новруз в космосе, ему понадобится блюдце с сэмэни и горящая свеча.
Свеча горит... Видно, как между городскими "небоскребами" в нескольких местах разожгли костры, и дети прыгают через них, с традиционными возгласами: "Агырлыгым-бугурлугум", то есть прочь хвороба-худоба с меня. Малыши прямо на бетонных балконах жгут бумагу, лишь бы был огонь, лишь бы в нем сгорело все дурное.
Наступает весна, и ее празднество окрыляет нас не только днем сегодняшним, но и памятью о прошлом. В селах наших к этому празднику готовятся за месяц. Белятся стены домов, моются ковры, протираются оконные стекла не задерживали первые весенние лучи, родственники одаривают друг друга, посылают поздравления детям, которые оказались в это время далеко от дома. Аксакалы обходят дом за домом, чтобы узнать самочувствие людей, кто в чем нуждается, кому требуется помощь, благословляют всех. В этот день поссорившиеся должны помириться, в этот день все должны протянуть руку помощи слабым, немощным, бедным. Beсенний праздник Новруз становится апофеозом человечности, благородства, милосердия – праздник придает жизни особый смысл, наполняет ее особой одухотворенностью, особой значимостью.
Весна всем от мала до велика приносит радость. В вечер наступления праздника горят костры, языки огня поднимаются в небо. Лицо мое помнит нечаянную "ласку" этого огня, и рубец, оставленный им, будит сладость и горечь воспоминаний. В этот вечер загадывают желания, "подслушивают" свою судьбу, устраивают розыгрыши, веселятся – за всем этим нравственный и психологический опыт народа, накопленный в течение многих тысячелетий. Нет никаких оснований считать этот праздник и сопровождающие его ритуалы религиозными.
По народному поверью, в вечер накануне праздника, когда природа обновляется, ветки плакучих ив достигают земли, воды очищаются, – купание в этой очищенной "священной" воде приносит человеку счастье. Это поверье поднимало нас засветло и мы устремлялись к рекам, речушкам и родникам. Потом в селе начинались разговоры, шло выяснение: кто искупался первым в ледяном воде, кто первым искупал свою лошадь? Помню эти купания – вода обжигала как огонь, перехватывало дыхание. Потом уже верхом, на лошади мы встречали весенний день, первые весенние лучи, и наши кони блестели на солнце, испарялась вода, которой они мылись, таяла роса на траве. И в нас происходило пробуждение, будто скололи наледь с души и раскрепостили ее. В огне сгорели наши горести и болячки, "священная" вода очистила нас, и мы вступали в весну как заново родившиеся.
Вот глубинная мудрость праздника весны!
Горит свеча... Маленькое пламя разрастается и видится мне полыхающий на моей родине огонь войн, который проносился над ней многие и многие века. Народ многое преодолел и возжигает в честь этого маленькие свечи. Свет, весна, добро, благородство. Эти понятия каждый мой сонародник впитывает с молоком матери, живут в его крови, в его представлениях о мире.
Если для древнего человека хранение огня было основной заботой, первоосновой, жизни, то сейчас слова огонь – очаг стоят в одном ряду с такими словами как Родина, Отечество, – они нераздельны, Родину мы называем родным очагом, мы относимся к ней как к источнику света, как источнику бессмертия. Человеку кажется, что пока горят эти свечи, пока во дворах полыхают костры, пока бушуют весенние потоки – наш дух и наши чувства обновляются вместе с этой весной – и вечно будет жить великий наш очаг Родина, и свет Земли Огней будет доходить до дальних уголков всего мира!
Горит свеча... Наливаются силой артерии моей земли – в Куре и в Араксе, оживают поля и леса, горы и долины, оживает тысячелетняя земля, хранительница памяти многих и многих поколений, встает, разгорается над ней огромная свеча – вечное Солнце. Скоро на бескрайних просторах Миля, Мугани, Ширвана, Карабаха, Гянджабасара и Нахичевани взойдут мириады весенних свечей – весенних цветов. Азербайджан превратится в огромную праздничную кончу.
Девичья башня. Можно сказать, что Девичья башня есть в любой зоне Азербайджана. Девичья башня Ярдымлов расположена очень близко от границы с Южным Азербайджаном, на одном из самых высоких горных хребтов. Когда смотришь издали, она кажется папахой на вершине горы. Такое впечатление, что природа "выполнила заказ" по проекту человека. С восточной стороны крепость обрывается бездонной пропастью, но именно здесь, над пропастью, расположены ворота башни. С остальных трех сторон она окружена крутыми склонами, на которые очень трудно взойти. Только в одном месте, в достаточно высокой части, есть относительно пологое место. Здесь сохранились остатки другой твердыни, выпирающей как волна над скалой, и под ней место, защищенное от снега и дождя, где может поместиться кочевье. В здешних местах его так и называют "кеч" – "кочевье". К крепости ведет только одна тропа. И подняться на нее может практически только человек, имеющий альпинистскую сноровку.
...Мы оставили своих коней метрах в двухстах ниже башни.Выше подниматься верхом было бы крайне опасно. Дома высокогорного ярдымлинского селения Алар были видны внизу, рассыпанные по отрогам гор, вдоль небольшой горной речушки. Там, в этом селе, шла свадьба, и мы были приглашены на нее. Отправив нас в путь, настрого наказали: глянете на башню издали и – назад; даже местные жители не поднимаются и крепости. Но, заметив выбитые на почти вертикальной стене "ступени", размером в ступню, я не смог удержаться. Эти с трудом различимые ступени шли вдоль отвесной кручи и выходили на ту сторону, где была пропасть, в какой-то момент они обрывались и, чтобы пойти дальше, надо было перейти на другие "ступени", опоясывающие гору: единственным выходом было ухватиться за кусты можжевельника, свисающие сверху, и подтянуться. Безопасность человека, который решил подняться здесь вверх в полной мере зависит от надежности этих кустов, обломится ветка или отколется кусок скалы, из которого растет можжевельник, или просто ослабеет и разомкнется рука – тогда, как говорится, костей не соберешь... Если есть у тебя воля, сноровка, не смотри вниз, взбирайся, – только не смотри вниз...
Что и говорить... После того, как преодолеешь все эти препятствия будто попадаешь в ирреальный мир. Здесь, у этой неприступной твердыни, ощущаешь особое дыхание окружающей природы, и будто растворяешься в ней. На пятачке, с сельский хырман, забываешь об этих "адских подтяжках". Здесь растут деревья, густые кустарники. В скале расположена небольшая выемка, из которой вымахал ясень. Местные жители считают, что это углубление когда-то было земляной печью – тендиром, опущенный же в него вертел привился и стал деревом. А старики утверждают, что со дна тендира имелся проход в башню. Трудно сказать. Поразило меня то, что не этой, казалось бы, недосягаемой и необитаемой высоте кругом валяются фаянсовые черепки. Посмотришь вниз, голова кружится. Река Алар отсюда видится тоненькой ниточкой. Знатоки подтверждают мнение местных жителей: отсюда из реки проложен был канал для воды, который вел в крепость.
Трудно подняться сюда, но еще труднее проникнуть в башню, точнее, войти в зияющие рядом проемы – их три. Пытались многие. Некоторые из тех, кто поднялся сюда, не смогли пройти дальше и возвратились назад. Темно, ведет ли дальше дорога, или сразу обрывается?
Может быть, стоит сделать шаг, и тебя затянет бездонная пропасть? Сильный поток воздуха тушит факел. Откуда идет этот поток, куда ведут эти темные "ворота", насколько далеко можно продвинуться – загадка. Возможно, когда-нибудь она будет разгадана.
Легенда. У каждой из Девичьих башен есть своя легенда. Что объединяет их? Убежденность – никогда, ни при каких обстоятельствах не склоняться перед иноземными захватчиками, хранить верность своей любви, беречь свою честь и достоинство – не останется выхода – погибнуть, пожертвовать собой!
Легенда, связанная с крепостью Девичья башня в Ярдымлах, связана и с Ардебилем.
Девушка отвергает все домогательства чужеземного правителя и остается верной своему возлюбленному, хотя и знает, что предстоят испытания. Для своего возлюбленного, для своего "Фархада", она заранее прокладывает в крепость скрытый канал для воды. Когда враг обнаруживает и перерезает его, у нее не остается иного выхода, как бежать; ночью, перековав коня так, чтобы подковы смотрели вспять, она убегает из крепости. Следы подков обманывают врага. Они упускают беглянку. Через некоторое время домогавшийся ее правитель получает письмо: "Твои притязания напрасны! Не ищи меня! Знай, что я замужем!".
Согласно легенде, девушка прошла огромный путь. И достигнув горы Савалан, она послала правителю письмо. Место это получило название "Ардебиль" – буквально: "Знай, что замужем".
Какие исторические события вызвали к жизни эту историю? Кто знает...
Напротив Девичьей башни – на другой вершине, возвышается Башня Юноши, Оглан-галасы, у которой своя легенда, своя история.
Захоронения в кувшинах. Думаю, что ни в одном районе Азербайджана невозможно встретить такое количество подобных захоронений, как в Ярдымлах. В каком бы селе ни копать землю, всюду обнаруживаешь эти красные кувшины, очертаниями напоминающие сердце. Бульдозеры при прокладке дорог или выравнивании стройплощадок, перемалывают эти кувшины с землей. "Аппетит" многих веков опорожнил эти "кувшины" и в них, кроме груды костей, ничего не сохранилось.
... По окончании сельской семилетки, я доучивался в Ярдымлинской поселковой средней школе. Ездил домой по воскресеньям, а в остальные дни жил в интернате при школе, как и ребята из других сельских школ. Я благодарен тем годам за то, что с ранних лет приучился к самостоятельности, познал цену товарищества, проникся чувством локтя, когда делишься последним куском хлеба, понял, как важно прислушаться к другому, понять другого: и еще научился размышлять, думать, – оставаясь наедине с собой, наедине с природой, волей-неволей углубляешься в себя, в свои думы. Общежитие наше располагалось за поселком, на берегу реки. Эта река кормила нас рыбой; на ее берегу прекрасное место отдыха. По ту сторону – лес. Когда наступала весна, наше общежитие оказывалось одиноким островком среди цветущих лугов. Аромат фиалок, цветущих вдоль реки и арыка, текущего с мельницы, проникал во все комнаты. На этом приволье у каждого из нас был свой любимый уголок: глядишь, все куда-то запрятались, замолкли, один сидит на валуне, выступающем из реки, другой примостился под большим ореховым деревом, третий – у старой мельницы, кто-то на опушке подступающей рощи или у родника в лесу, или распластался среди трав, вымахавших в рост человека; книга под головой, другая в руках...
Не было такого места в горах, в лесах, куда бы ни ступила наша нога. Когда я говорил о захоронениях в кувшинах, вспомнилась гора Моран. По затененному склону этой горы проходит трасса Биласувар-Ардебиль. Сейчас она осталась по ту сторону границы. Гору окружают суровые кручи, создавая как бы естественную крепость. Когда-то среди этих гор было расположено поселение Моран. По ту же сторону горы, которая смотрит в сторону Ардебиля, располагался древний город Авараг. Граница проходит через развалины Аварага. От Морана дошли до наших дней легенды, кладбище захоронений в кувшинах, и запечатленные в памяти скал голоса прошлого.
Люди, переселившиеся отсюда, унесли с собой и названия, и в местности Джавад, в современном Сабирабадском районе, они заложили село, назвав его Моран.
Мы, ребятня, любили, перемахнув через гребень, бродить по моранским лесам, куролесить по склонам, косогорам, пропаханным камнепадами, исполосованным осыпями. Подолье, где разбросаны огромные валуны, сошедшие с гор, жители соседнего села Дашкенд называли солончаком, потому что сюда, как магнитом, тянуло стада животных после пастьбы на сочных росистых травах.
Как-то удалось своротить один из этих валунов. Под ним обнаружили оставшиеся с неведомых времен останки человека, ржавый меч, кинжал, черепки посуды.
Хотя и было сообщено в Баку, никто не откликнулся, и мы стали заниматься "археологией" самостоятельно. Какой бы, посильный для нас камень мы ни поднимали, под ним обнаруживали чью-то смерть, "выглядывавшую" из глубин тысячелетий. И никто нам не говорил, никто не объяснял, что это бесценные памятники прошлого, – трогать их нельзя! В скором времени в школе организовали музей, который занимал весь коридор... Чувства, которые обуревали меня в те дни, потом сложились в стихи:
В окружении скал вековых
Предвесенняя радость почиет.
И в кувшинах могильных седых
Человечества младость почиет,
... Что ни камень – завеса веков,
В них кувшины шарами скатились,
В них летящий в грядущее зов,
Вздох последний и миг затаились.
... Спит воитель с щитом и мечом,
И красавица спит с ожерельем.
Но потомку краса нипочем,
О каменьях его сожаленье...
Здесь кипела живая вода,
Здесь вершились печальные тризны
Отстоялась в огнях чистота...
Стала ль чище юдоль этой жизни?..
У могильной тиши я в плену,
Или думы сковали уста мне?
Отошедших к навечному сну
Обняли сердцевидные камни...
Каждый народ должен оберегать память о своих сынах: освящение памятных мест и могил – испытанный веками опыт; освящение помогает там, где бессильна сила, – это лучшая ограда и заслон...
В Ярдымлах также много подобных мест. Их называют или Памятник (например, "Абидарза от "абида" – памятник), или пир – святое место (Баба Пирали) или попросту Очаг (Йолочаг).
Абидарза – восстановлен. Вывеска говорит о том, что это памятник четырнадцатого века. Специалисты связывают его с именем одного из хуруфитских мюридов. Согласно другим предположениям, построен в XII веке.
Значение этих реликвий в истории азербайджанской культуры еще и в том, что они сохранили редкие данные об этих эпохах.
В одном из соседних сел расположен пир, сооруженный из дерева. Мы в детстве любили приходить сюда. Самое таинственное в этом здании было то, что на деревянном чердаке хранились кипы старых книг. Никто их не трогал. Но никто и не интересовался, что это за книги. Многие из этих книг давно погибли, смешались с землей. Когда в тридцатых годах преследовалось употребление арабского письма, на котором тысяча четыреста лет создавалась азербайджанская культура, когда под предлогом борьбы с религиозными пережитками практически перечеркивалось все национальное наследие, люди боялись хранить эту литературу, – все светские книги, произведения классиков были или закопаны в землю или спрятаны и брошены на подобных чердаках. Страх, в котором жили целые народы во времена Сталина, привел к уничтожению не только отдельных людей, но и целых народов, целых культур; один из тягчайших ударов культовской инквизиции пал на народ... В конце сороковых в начале пятидесятых годов было переселено двадцать девять ярдымлинских сел, расположенных вдоль границы; это была новая волна, новое продолжение насилия и репрессий тридцатых годов. Для того, чтобы создать большую нейтральную полосу, был использован вредный лозунг "бесперспективности" горных сел тысячи семей были изгнаны из своего родного дома, из края, где жили их деды и прадеды, и переселены в чахлые, выжженные, кишащие змеями полупустыни Пушкинского, Сальянского, Нефтечалинского, Али-Байрамлинского районов
Сейчас в Ярдымлах восемьдесят четыре населенных пункта, тогда же их было более ста десяти.
Из пережитого. Вместе с академиком Худу Мамедовым, чьи труды и личность высоко чту (его нет уже с нами) и кандидатом физико-математических наук Бахманом Султанлы мы поднялись в горы, напротив древнего горного селения Деман. В низине, расположенной между нами и Деманом, видны аккуратные строения заставы. Села уже не было, вернее село Деман стояло как и сорок лет тому назад, но теперь оно совершенно обезлюдело. Ниже места, где мы стояли, несколько человек сидело у родника, расстелив на траве скатерть. Позже мы познакомились с ними. Они приехали из Али-Байрамлов. В свое время они переехали из этого села. Каждый год они приезжают сюда на пять-десять дней во время отпуска; поставят палатку напротив своего отчего дома, посмотрят на родные места, погрустят при виде безлюдности своего родного села, подышат родным воздухом...
