Текст книги "Живые зомби"

Автор книги: С. Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава 32

– Кто начнет сегодня? – спрашивает Хелен.

Мы с Ритой переглядываемся и глупо улыбаемся. Рядом с нами расположился Джерри, его ободранное в аварии лицо стало гораздо светлее и не такое воспаленное, как несколько дней назад, но он, похоже, не замечает. Напротив Джерри сидит мрачный Том, его правая рука, покрытая черными волосами, на два дюйма короче левой. Возле него Наоми и Карл. Эти двое почти не изменились: Наоми с зияющей глазницей, Карл расковыривает открытые ножевые раны. А Лесли (она единственная из новичков присоединилась к нам) вяжет покрывало.

На доске фраза: «ПОВЕРЬТЕ В СЕБЯ».

Впервые со времени моей аварии мне кажется, что я действительно верю.

После того, как до меня дошло, что мы едим, идея поедания человеческой плоти немного смущала. Скорее, это вопрос этики, чем вины. Как-никак, я сам лишился статуса живого всего чуть больше четырех месяцев назад. Но с учетом тех перемен, что произошли со мной с того времени, как я впервые попробовал «роскошное рагу», мне хочется пересмотреть свое отношение к этической стороне дела.

Недавно мы с Ритой обнаружили, что поедание человечины оказывает оздоровительное воздействие не только на телесные раны. Мы оба чувствуем изменения внутри себя, в наших телах и головах, словно после короткого замыкания цепь восстанавливается. Медленно, но верно возвращается энергия.

Мы также обнаружили, что секс между зомби стократ превосходит секс между живыми.

Как Мp3 по сравнению с кассетным магнитофоном.

Как купейный вагон по сравнению с плацкартным.

Как филе-миньон по сравнению с говяжьим фаршем.

Впрочем, сперва я решил, что это всего лишь восторг от возможности снова испытывать физическое удовольствие. Но Рита тоже это отметила. До или после того, как она десять минут билась в оргазме, не знаю, однако думаю, что именно это и стало для нее решающим фактором. А меня осенило, когда мы за час успели пять раз заняться сексом.

Непременно следует поработать над выносливостью.

Я словно семнадцатилетний мальчишка, который спешит к подружке, чтобы потрахаться, пока ее мать на работе. Или тайком приводит ее в винный погреб в доме родителей, пока те сидят наверху и не замечают приглушенных криков страсти. Честно говоря, подозреваю, что им было бы все равно, даже если бы они и знали. Лишь бы я не тащился на улицу отстаивать свои права и отказался от попыток прокатиться на общественном транспорте.

– Может, кто-нибудь изъявит желание поделиться с группой чем-то личным? – спрашивает Хелен.

Рита смотрит на меня так, словно хочет попробовать новую позу, и я прыскаю.

– Мне кажется, или на самом деле что-то происходит? – спрашивает Наоми.

– О чем вы? – не понимает Хелен.

Наоми окидывает взглядом комнату, на миг ее единственный глаз задерживается на нас с Ритой.

– Точно не знаю. Но что-то не так. Я чувствую.

– Ага, и я, – подхватывает Джерри. – А я думал, что обкурился…

– И я, – кивает Том, пальцы на его руке – той, что короче, – сводит судорогой. – Э-э, только я не обкурился.

Я и Рита съели пять и три банки соответственно, а Том с Джерри – каждый по две, если я правильно считаю. У остальных в группе было лишь по одной банке. Они и не знают того, что знаем мы с Ритой.

– Не думаю, что ощущаю себя по-другому, – размышляет Лесли. – Но вообще мне все это в новинку. Что я должна почувствовать?

Ее вопрос повисает в воздухе.

– Карл, – говорит Хелен, – а вы чувствуете что-нибудь необычное?

– Я вообще ничего не чувствую, – отвечает Карл.

– Кто бы сомневался, – ехидничает Наоми.

– Хотя я заметил, что лицо у Джерри стало чище, Энди уже не так сильно хромает, – не обращая на нее внимания, продолжает Карл. – А у Риты нет макияжа.

И действительно, лицо у нее бледное, без прикрас. На ней голубые джинсы и красная водолазка, закрывающая шею и запястья. Она не швы прячет, а скрывает тот факт, что они заживают.

Все смотрят на Риту, затем на Джерри.

– Что? – спрашивает тот.

– Это правда, Джерри? – обращается к нему Хелен. – У тебя заживают раны?

– Понятия не имею, – отвечает Джерри, трогая лицо. Кусок коросты отваливается и падает на пол, оставив на лице розовый след. – Может быть.

Хелен подходит ближе и изучает его лицо, приподняв пальцем за подбородок и поворачивая то вправо, то влево.

– Чем ты занимался?

– Ничем. Клянусь.

Хелен смотрит на нас. Рита улыбается, а я говорю:

– Не отрите на нее.

Челюсти у всех отвисают, никто не может вымолвить слова. Наконец, прошептав: «Боже мой!», Хелен возвращается к своему месту, а Наоми и Лесли помогают ей сесть.

– Чувак, ты всегда мог так говорить? – спрашивает Джерри.

Я мотаю головой.

– А когда вы стали разговаривать снова? – интересуется Лесли.

– Едеи две азад.

– Как же это? – удивляется Наоми. – Разве такое возможно? Ты ведь мертвый. Мы все мертвые.

– Мы воскресшие, – поправляет Карл.

– Какая разница? К Энди не должен был возвратиться голос, у тебя не должны заживать раны, а у Риты…

Рита задирает рукав и демонстрирует всем затягивающиеся швы на запястье.

– Офигеть! – восклицает Джерри.

– Невероятно! – изумляется Том.

– Наверное, все так и должно быть, – произносит Лесли, которая, похоже, гораздо больше верит в закономерность изменений.

Наоми встает, руки в боки.

– Что, черт подери, тут происходит? Чем это вы трое занимаетесь?

– Они едят живых, – упавшим голосом говорит Хелен.

Мы с Ритой обмениваемся удивленными взглядами.

Наступает неловкая тишина. Если бы это был кадр из фильма, откуда-то издалека послышался бы собачий лай.

– И как вам живые? – интересуется Лесли.

– Откуда мне знать, – отвечает Джерри. – Я их не ел.

– Нет, ел, – говорит Рита.

– Нет, не ел, – настаивает Джерри. – Уж я бы знал, наверное…

Я достаю из рюкзака банку из-под «роскошного рагу».

– Ты шутишь! – ахает Джерри.

Я качаю головой.

– Рей дал каждому из нас по банке, – вспоминает Наоми. – И что же, значит, мы все ели человечину?

Внезапно Том подрывается с места и, давясь и закрыв рот левой рукой, бежит в туалет.

– Вообще-то, – говорит Лесли, – мне понравилось.

– Почему вы не сказали нам, что было в этих банках? – возмущается Наоми.

– Мы не знали, – оправдывается Рита. – До нас дошло несколько дней назад.

– А почему вы уверены, что это человечина, а не оленина? – недоумевает Джерри. – Вы что, с Реем говорили?

Когда мы зашли к Рею, его не было. А в потухшем костре валялась бедренная кость, на которой, как я догадываюсь, он явно не зефир сушил.

– Им и не нужно разговаривать с Реем, – замечает Хелен, к ее голосу вновь возвращается обычная энергия. – Поедание оленины не способствует чудесному исцелению воскресших.

– Вы знали об этом? – обращается к ней Карл. – О том, что это возможно?

Оказывается, один из ее пациентов-зомби (Хелен была тогда еще среди живых) уверял, что нашел способ не только остановить разложение, но и исцелить раны и телесные повреждения.

– И хоть я встречалась с ним всего три раза, я заметила, что выглядит он здоровее обычных зомби, – рассказывает Хелен. – На мой вопрос о том, как это ему удается, он лишь улыбнулся и ответил, что мне лучше не знать.

– Что с ним случилось дальше? – интересуется Рита.

– Он сообщил, что поскольку может сойти за живого, то собирается переехать, чтобы начать новую жизнь. Больше я его не видела. Согласно отчетам, он просто исчез.

– Вы кому-нибудь говорили о том, что он вам рассказал? – осведомляется Лесли.

Хелен качает головой.

– До сегодняшнего дня – нет.

– А живые об этом знают? – спрашивает Наоми.

– Понятия не имею. Предполагаю, что некоторые догадываются. Или, во всяком случае, подозревают. Но молчат.

Теперь я понимаю, почему нам не разрешают пользоваться Интернетом. Распространение такой информации на глобальном уровне создаст живым кучу проблем.

– Зато если сюда нагрянет с проверкой департамент воскрешения трупов, – продолжает Хелен, – и обнаружит, что наше физическое состояние улучшилось, об этом немедленно будет доложено куда следует.

Покинутых или падших зомби используют не только в качестве манекенов для краш-тестов, запчастей и в мерзопакостнейших научных экспериментах; их могут отправить в места, известные среди нежити как «чистилища для воскресших» – на свалку, в зоомагазины, где продаются зомби, или в одно из многочисленных реалити-шоу. Самое отвратительное из них «Зомби-нянька», хотя я слышал, что «Зомби – последний герой» тоже недалеко ушло.

– И куда же нам теперь деваться? – спрашивает Лесли.

– Никуда. – Хелен подходит к доске и начинает писать. – Мы больше не берем оленину у Рея, за пределами нашей группы никому не говорим о случившемся, мы пользуемся гримом и всеми доступными средствами, чтобы скрыть любые видимые улучшения, и соблюдаем все запреты.

Хелен отходит. На доске появилась надпись: «Я НЕ БУДУ ПИТАТЬСЯ ЧЕЛОВЕЧИНОЙ».

– А теперь повторяем вместе…

Глава 33

По дороге домой мы с Джерри и Ритой заходим к Рею спросить, нет ли у него еще консервированной человечины.

Сначала Джерри беспокоился, что мы нарушаем инструкции Хелен, но Рита заверила его, что люди, чьим мясом набиты банки, уже мертвы; теоретически мы едим не живых.

– А если Рея нет дома? – спрашивает Джерри.

Впервые со времени аварии я ухитряюсь пожать сразу обоими плечами. Новость, прямо скажем, не сногсшибательная; с другой стороны, если почти пять месяцев ваше левое плечо представляло собой никчемную массу из костей и тканей, то это все равно что выиграть в лотерею.

Джерри, сняв бейсболку, чешет затылок. В свете уличных фонарей видно, что мозг открыт гораздо меньше.

– Интересно, он разрешит мне взять еще «Плейбоев»?

Рита незаметно берет меня за левую руку. Я вздрагиваю как от ее прикосновения, так и от осознания того, что я чувствую ее ладонь в своей. К тому же во мне растет возбуждение. По счастью, Джерри погнался за опоссумом и не видит, как Ритина рука скользнула мне в штаны.

До задних ворот зернохранилища мы добираемся почти к десяти часам. Всего пару недель назад перспектива хотя бы недолго погулять после комендантского часа вызвала бы у меня фантомное потоотделение. Однако если вы питаетесь человечиной, несоблюдение любых других правил и запретов больше не кажется чудовищным нарушением.

– Похоже, нет никого, – произносит Рита.

– Ну, раз мы уже здесь… – говорит Джерри.

Джерри подходит к двери, и до нас доносятся приглушенные голоса – женские и мужские, – а затем звук разбивающегося стекла.

– Черт, – говорит женщина.

Потом раздается другой голос, на этот раз мужской:

– По-моему, меня сейчас снова вырвет.

Вдруг раздаются шаги: кто-то направляется прямо к двери. Не успеваем мы отпрянуть, как возникает согнутая пополам фигура и блюет прямо Джерри на ноги.

– Ё-мое! – Джерри отскакивает, стряхивая рвоту с кед. – Это ж мои любимые!

– Прости, – говорит Том.

– Ну как ты, милый? – В дверях появляется Лесли.

– Более или менее, – отвечает Том, выпрямляясь и вытирая рот рукой.

Вслед за Лесли перед нами предстает Наоми.

– А вы что тут делаете? – обращается она к нашей троице.

– Очевидно, то же, что и вы, – смеется Рита. – Нашли что-нибудь?

– Нет. Только теплое пиво да кучу «Плейбоев».

– Их не троньте! – говорит Джерри, очищая кеды о траву. – Мне они нужны.

– А Ей десь? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает Лесли. – Кроме нас, никого.

На Олд-Сан-Хосе-роуд то и дело вспыхивают фары, шуршат шины проносящихся мимо автомобилей.

– Наверное, не стоит здесь маячить, – произносит Рита.

Мы входим внутрь. Вокруг светло – горит Реев пропановый фонарь. Возле одного из участков для хранения зерна согнулся в три погибели Карл: он пытается собрать журналом осколки от нескольких бутылок пива. Вот что разбилось, когда мы стояли снаружи.

– Чувак! – Джерри бежит к нему, вырывает журнал из рук и обтирает о свою рубашку. – Это ведь юбилейный, пятидесятый выпуск!

Интересно, где же Рей. Трогаю угли в кострище – холодные. Зато кроме бедренной кости, появились еще две лопатки.

Внезапно мне кажется неправильным, что мы ищем у Рея банки с человечиной.

– Умаю, ам адо уйти.

– Энди прав, – подхватывает Рита. – Приберем здесь все и по домам.

Пока Рита с Лесли, Наоми и Карлом собирают стекло, Том стоит у задней двери – на случай, если ему опять станет плохо.

– Ерри, – говорю я. – Идем.

– Погоди. – Он роется в кладовке. – Возьму еще немного «Плейбоев».

Не успеваю я и слова сказать, как доносится звук подъезжающего к зернохранилищу автомобиля.

– Черт, – шипит Наоми.

Мы замираем и слушаем, как машина останавливается у задней двери.

– Что будем делать? – спрашивает Том, подбегая к нам. У машины глушат мотор.

Рита выключает фонарь.

– Прячемся!

Кроме двух бункеров для зерна прятаться негде, а в них места для нас семерых недостаточно. Рита с Лесли занимают один, Том с Джерри – другой, мы с Наоми прячемся за бункерами, а Карл за неимением выбора успевает вскарабкаться до середины лестницы.

Слышно, как снаружи открывается и закрывается дверца автомобиля. Кто-то подходит к задней двери. Не могу удержаться и высовываюсь из-за бункера: в проеме появляется фигура. Луч ручного фонаря освещает зернохранилище.

Я покрываюсь испариной.

Не успеваю я в полной мере насладиться своим открытием, как голос бесцеремонно нарушает всю торжественность момента:

– Эй! Здесь есть кто-нибудь?

Карл и Наоми так и прыскают. Я тоже не в силах сдерживаться. Секунду спустя из бункера раздаются сдавленные смешки Риты и Лесли.

Луч движется туда-сюда, выискивая источник смеха, и наконец, останавливается на Карле, зависшем на лестнице в пятнадцати футах от земли. Он покатывается со смеху так, что едва не падает вниз.

– Так что вы там твердили про соблюдение запретов?

– Вот зараза! – говорит Хелен.

Глава 34

Употребление в пищу живых вызывает улучшение внешнего вида и рост уверенности в себе, однако имеет и другой побочный эффект: как только распробуешь хорошенько, хочется все больше и больше.

Конечно, если только ты не вегетарианец.

– Поверить не могу – я съел две банки! – изумляется Том. После того, как мы вышли из зернохранилища, его ни разу не вырвало.

Рядом с Томом на заднем сиденье мини-вэна, принадлежащего сестре Хелен, расположился Джерри.

– Да ладно тебе, мог бы сообразить, что там не тунец.

– Давай не будем об этом, прошу тебя, – умоляет Том.

– Ты сам начал.

– Эй, вы! – прикрикивает на них Наоми с переднего сиденья. – Не бесите Хелен!

Карла и Лесли Хелен уже высадила. Ей приходится вести автомобиль в объезд главных улиц: вряд ли полицейские не увидят ничего необычного в рассекающей по городу в поздний час машине, битком набитой зомби.

На среднем ряду сидений мы с Ритой держимся за руки. Пока мы никому не рассказывали о наших отношениях. Впрочем, я думаю, они и сами догадываются.

Лесли даже шепнула мне, что из нас выйдет отличная пара.

– А тебе показалось на вкус, что это был тунец? – спрашивает Джерри.

– Пожалуйста, откройте окно! – просит Том.

Я не могу сдержать смех. Рита оборачивается назад.

– Том, – говорит она, – ты в последнее время смотрел на себя в зеркало?

– Ну, не то чтобы… Я вообще не люблю зеркал.

Рита достает из сумочки пудреницу, открывает и протягивает ему.

– А вот погляди.

Том неохотно берет пудреницу и смотрит. Сперва выражение его лица не меняется. Затем он поправляет зеркальце, притягивает его к себе. В тусклом свете внутри мини-вэна трудно что-либо увидеть, и изменения на первый взгляд незаметны, но лоскут кожи, висевший вместо правой щеки, явно начал заживать.

Все еще не веря своим глазам, Том трогает лицо. В левой, здоровой руке у него пудреница, а он и не замечает, что щеку ощупывает правая, чужая, конечность. По всей видимости, заживает не только лицо.

– Ну и дела!

– Не передумал быть вегетарианцем? – спрашивает Джерри.

На этот раз Том не находит что ответить.

Высадив Тома и Наоми, Хелен спрашивает у нас с Ритой и Джерри, не прогуляемся ли мы пешком – ей нужно вернуть машину, пока сестра не обнаружила пропажу. Она останавливает мини-вэн у обочины дороги в безлюдном районе. Выбравшись, я подхожу к водительской двери, и Хелен опускает стекло.

– В чем дело, Энди?

Я наклоняюсь и целую ее в щеку.

– Асибо, Елен. Асибо а сё.

Она смотрит на меня с улыбкой, полной участия и понимания.

– Не за что, Энди.

Мы провожаем взглядами машину, затем в задумчивости отправляемся дальше. Не знаю, как Рита, а я размышляю о том, как долго мы сможем хранить нашу маленькую тайну. Что касается Джерри, скорее всего он мечтает сейчас о том, как поскорее добраться до чистого полотенца и новой бутылки лосьона для рук.

Через несколько кварталов Джерри с набитым «Плейбоями» рюкзаком, сворачивает в сторону родительского дома, а я предлагаю Рите проводить ее перед тем, как вернуться в винный погреб. Сначала она отказывается, но я говорю, что все равно поплетусь за ней, хочет она того или нет.

– Как щенок? – спрашивает она.

– Аф, – отвечаю я и начинаю часто дышать.

Она льнет ко мне губами, ее язык исследует мой рот. Меня переполняют чувства, казалось, навсегда утерянные, – пылкость, желание, страсть. В Ритиных объятиях я словно одурманен теплом.

Во второй раз сегодня я ощущаю, как из моих пор выступает влага.

– Я отел, – говорю я.

Отстранившись, Рита вопросительно глядит на меня.

– Что ты хотел? Жениться на мне?

– Ет. – Я трясу головой.

Хотя я не вижу себя, могу поклясться, что краснею.

Поднимаю правую руку и показываю ей свою слегка влажную подмышку. Где-то я слышал, что люди не потеют – потеют коровы, а мы покрываемся испариной. Но мне достаточно трудно выговорить «корова». К тому же теоретически я не человек.

– Я спотел.

На Ритиных губах мелькает загадочная улыбка.

– Скажи, а от этого ты потеешь?

Она берет мою правую руку и кладет себе на грудь. Сосок твердеет под моими пальцами, и я чувствую в ладони тяжесть мягкой груди. Чем дольше я так стою, тем труднее мне удержаться, чтобы не засунуть руку ей под водолазку.

Затем я чувствую что-то еще. Слабую вибрацию, возникающую каждые пять секунд. Забыв о груди и сосках, я прижимаю крепче руку и жду следующей вибрации. Когда она наступает, я гляжу на Риту: в глазах у нее слезы.

Ее сердце снова начало биться.

Глава 35

Нам нечасто случается пересмотреть свои взгляды на нечто столь фундаментальное, как вера в высший разум. Во всемогущего. В Господа Бога.

Но только высший разум мог сделать живых настолько вкусными. Только всемогущий мог наделить человеческую плоть заживляющей силой. Только Господь мог проявить такую иронию, которая позволила ходячим мертвецам выдавать себя за живых путем поедания последних.

Как бы там ни было, именно это я и пытаюсь выяснить.

Не то чтобы мне хочется играть чью-то роль. Мое лицо все еще вдоль и поперек простегано швами, и походка неестественная, как у чудовища Франкенштейна в исполнении артиста балета Джоффри [14]14
  Балет Джоффри, основанный в 1956 г. Робертом Джоффри (1930–1988), ставит экспериментальные балеты, а также возобновления работ знаменитых хореографов XX века.


[Закрыть]. Но, по крайней мере, когда я сижу на одной из последних скамей в конгрегационалистской церкви Соквел-виллидж, никто не орет, не хватает ртом воздух и не кривит лицо.

Вечером в среду службы нет, так что битва с толпой прихожан мне не грозит. Народу в церкви немного, а если твоя голова склонена в молитве, то люди не станут зря тебя беспокоить. Впрочем, я пришел сюда не за тем, чтобы помолиться.

Когда у Риты магическим образом забилось сердце, я задался вопросом, а действительно ли это связано с чем-то необъяснимо-религиозным. Те немногие чудеса, о которых я слышал, всегда приписывались Богу, Иисусу, и я решил посмотреть, поверю ли я, что наше исцеление стало возможным благодаря вмешательству высших сил. Я не ищу подтверждений или хоть каких-то зацепок; скорее, меня разбирает любопытство. А вдруг все это время я был не прав?

Я не жду сенсаций, не надеюсь, что меня озарит, и я услышу глас божий. Я пришел сюда проверить: вдруг что-то упущено? Ведь когда начинаешь питаться человечиной, даже если ты отродясь не верил в Бога или высшие силы, тебя все равно терзает мысль об осуждении на вечные муки.

Невзирая на изысканный вкус человеческой плоти, каннибализм не есть явление, которое мы признаем безоговорочно. Будь он неотъемлемой частью жизненного уклада в обществе, где ты рожден, вполне логично было бы относиться к людям, как пиранья относится к тонущей корове. А когда больше тридцати лет ты прожил всеядным существом, ходил на званые обеды к соседям и друзьям и ни с того ни с сего вдруг начинаешь задумываться, как вкусна будет булочка, если проложить ее кусочком от твоего друга или соседа и сдобрить горчичкой и кетчупом, да не забыть добавить ломтик помидора, – к таким фантазиям еще надо привыкнуть.

Наверное, поэтому Рей и выбрал свой способ приучить нас питаться живыми.

Знай я точно, чем меня угощают, сомневаюсь, что с таким упоением уплетал бы предложенную мне еду. Но скажу, положа руку на сердце: о содержимом я догадывался с самой первой банки. Просто не хотел принимать в расчет такую возможность. Вот бы и дальше пребывать в блаженном неведении. Хотя сложно оставить без внимания то, чем питаешься, когда у твоей неживой подружки вновь забилось сердце.

Поэтому я здесь.

Уповаю на то, что происходящие с нами метаморфозы творятся благодаря божественному чуду, деснице Божией, а не целебным свойствам друзей и соседей. В первом случае я тешусь надеждой найти в себе силы и справиться с неуемным желанием есть человечину. В последнем – рассчитываю найти добрый молоток для отбивных.

Живых в церкви с полдюжины. За несколько рядов передо мной молится женщина, в притворе у меня за спиной парочка обсуждает предстоящее венчание, четвертый – мужчина – присел слева, у одной из передних скамей. Еще одна женщина, чем-то очень расстроенная, разговаривает со священником. Священник – шестой.

Последние тридцать минут я стараюсь не обращать на них внимания. Сижу, словно тут никого нет, опустил голову и притворяюсь молящимся, а сам меж тем жду знака, за которым сюда пришел. Однако время от времени меня обдает их запахами, и я ловлю себя на мысли о том, какие они на вкус.

Надо было поесть перед выходом из дома.

К аппетиту – вот к чему сложнее всего привыкнуть. До того как я стал питаться человечиной, я ел больше по привычке, а вовсе не из-за чувства голода. Хотелось чего-нибудь, что хоть немного отличалось бы на вкус от пропаренного риса, хлеба и пасты. А теперь все чаще и чаще я жажду риса с жарким из человечины, бутерброда с сыром и человечиной и спагетти с соусом из человечины.

Никогда не думал, что дойду до такого. Я не просил этого. Не просил, чтобы меня воскресили. Не просил консервов из человечьего мяса. Однако повернуть вспять теперь сложно. Внутри меня что-то изменилось. Что-то выходящее за границы физиологии. Находящееся на уровне инстинктов. Я ощущаю, как новое чувство растет, пытается полностью завладеть мной. И я поддаюсь ему, забывая обо всем.

Однако какая-то часть моего существа все же восстает, жаждет найти причину верить, что есть другой путь. Что я могу существовать среди живых, не думая о том, какие сочные они на вкус. Но эта часть становится все меньше и тише.

Итак, сидя в церкви с закрытыми глазами и склоненной головой, я замечаю, что, несмотря на весь религиозный скептицизм, несмотря на то, что я лишь прикинулся верующим, я молюсь. Надеюсь, мне будет дан знак, сигнал, что все перемены во мне – заживление ран, возвращение к жизни – происходят благодаря вмешательству божьему. Так я хотя бы буду считать страсть к живым вредной привычкой, собственным выбором, чем-то, от чего нужно отказаться. В противном случае придется признать: поедание человечины необходимо мне для выживания.

Голоса парочки, обсуждающей предстоящую свадьбу у меня за спиной, неожиданно стихают. Я открываю глаза. Женщины и священника, что стояли рядом с алтарем, уже нет. Как и человека, который был слева у передних рядов. Единственная из живых – женщина, что сидит на несколько рядов впереди меня, склонив голову. Ее усердие в молитвах достойно похвалы. Но тут в тишине церкви раздается храп, и до меня доходит – она тоже притворяется, совсем как я.

Я по-прежнему жду знак, когда с улицы доносится шум. Непонятно, что происходит, но сирен не слышно, поэтому я решил, что со мной это не связано. Затем через заднюю дверь входит священник в сопровождении двух офицеров службы отлова бродячих животных.

– Это он. – Священник указывает на меня. – Уму непостижимое кощунство!

Вот тебе и божье вмешательство.