Текст книги "Посреди серой мглы (ЛП)"

Автор книги: Рута Шепетис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Эта книга предназначена только для предварительного ознакомления и не несёт в себе никакой материальной выгоды. Любое копирование и размещение материала без указания группы и людей, которые работали над книгой, ЗАПРЕЩЕНО! Давайте уважать и ценить чужой труд!

Рута Шепетис

ПОСРЕДИ СЕРОЙ МГЛЫ

Оригинальное название: Between Shades of Gray by Ruta Sepetys

Переводчик и редактор : Алиса Фарисей

Вычитка: Катерина Матвиенко

Обложкой занималась Ксения Орлова.

Переведено специально для группы http://vk.com/translation4you

.

Аннотация

Лина ничем не отличается от других пятнадцатилетних девушек Литвы 1941 года. Она рисует красками и карандашом, влюбляется в мальчишек. Но однажды ночью советское НКВД врывается в её дом, и прежней тихой жизни приходит конец. Лину отрывают от отца и вместе с матерью и младшим братом бросают в грязный, переполненный людьми вагон, который увозит их всё дальше на север, за Полярный круг, в трудовой лагерь среди самых лютых холодов Сибири. Здесь по воле Сталина им приходится в жесточайших условиях жить на подножном корму и бороться за собственную жизнь.

Найдя отдушину в искусстве, Лина старательно – и с огромным риском для себя – документирует события с помощью рисунков и надеется, что эти послания попадут в тюрьму к отцу, став для него весточкой, что близкие живы. Перед нами долгое и полное невзгод путешествие, растянувшееся на годы и километры, но невероятная сила, любовь и надежда помогут Лине выжить. «Посреди серой мглы» – роман, способный захватить дух и пленить сердце.

Посвящается памяти Йонаса Шепетиса

Эти карты находятся здесь для того, чтобы показать то огромное расстояние, которое пришлось преодолеть Лине и её семье. Они не претендуют на точное воспроизведение всех государственных границ и указанных мест.

День 1 – Каунас, Литва

День 3 – Вильнюс, Литва

День 4 – Минск, Беларусь

День 5 – Орша, Беларусь

День 6 – Смоленск, Россия

День 21 – Пересечение Уральских гор

День 30 – Омск, Сибирь

День 42 – Трудовой лагерь, Алтай

День 306 – Трудовой лагерь, Алтай

День 313 – Бийск, Сибирь

День 319 – Лагерь «Макаров»

День 320 – Берега Ангары

День 350 – Усть-Кут, Сибирь

День 380 – Якутск, Сибирь

День 410 – Пересечение Северного полярного круга

День 440 – Трофимовск, Заполярье

Воры и проститутки

1

Меня забрали в ночной сорочке.

Когда оглядываюсь назад, я понимаю, что предвестники беды были… сожжённые в камине семейные фотографии, зашитые мамой в подкладку пальто драгоценности, не вернувшийся с работы папа. Мой младший братик Йонас с его вопросами… Я тоже их задавала, но, наверное, отказывалась признавать очевидное. И только спустя время я поняла, что мама и папа планировали побег. Но мы не сбежали.

Нас поймали.

Четырнадцатого июня тысяча девятьсот сорок первого года. Я переоделась в ночную сорочку и села за стол писать письмо двоюродной сестре Йоанне. Я открыла новый блокнот со страницами цвета слоновой кости и пенал, который тётя подарила мне на пятнадцатилетие.

В отворенное окно залетал вечерний ветерок, качая занавеску. Пахло ландышами, которые мы с мамой посадили два года назад.

Милая Йоанна…

В дверь не стучали. В неё лупили со всей силы – от этого грохота я подскочила на стуле. По ней били кулаками. Из нашего дома не доносилось ни звука. Я встала из-за стола и выглянула в коридор. Мама стояла возле стены лицом к карте Литвы в рамке. Её глаза были закрыты, а на лице такая тревога, какой я ещё никогда не видела. Она молилась.

– Мам, – позвал Йонас: сквозь открытые двери виднелись лишь его глаза, – ты не откроешь? Кажется, они сейчас выломают дверь.

Мама повернула голову и увидела, как мы с Йонасом выглядываем из своих комнат. Она попробовала улыбнуться:

– Конечно, милый, открою. Я никому не позволю выломать нашу дверь.

Стук её каблуков по деревянному полу отдавался эхом в коридоре, а край длинной узкой юбки колыхался чуть выше ботинок. Мама была изящная и опрятная, просто невероятно красивая, её необычайно широкая улыбка освещала всё вокруг. Мне повезло, у меня такие же волосы медного цвета, как у неё, и такие же голубые глаза. А у Йонаса – мамина улыбка.

Из прихожей доносились громкие голоса.

– НКВД! – прошептал побледневший Йонас. – Тадас говорил, что они его соседей куда-то повезли грузовиком. Они арестовывают людей.

– Нет. С нами этого не случится, – пообещала я.

Советской тайной полиции в нашем доме нечего делать. Я пошла коридором, прислушалась и выглянула из-за угла. Йонас был прав. Трое офицеров НКВД окружили маму. На них были синие фуражки с красным кантом и золотой звездой. У высокого офицера в руке были наши паспорта.

– Нам нужно больше времени. Утром будем готовы, – сказала мама.

– Двадцать минут – или вы вообще утра не увидите! – отрезал офицер.

– Прошу вас, говорите тише, у меня дети, – прошептала мама.

– Двадцать минут! – рявкнул офицер. Он кинул недокуренную сигарету на чистый пол нашей гостиной и растёр её о доски сапогом.

Нас ждала та же участь, что и эту сигарету.

2

Нас арестовывают? Где папа? Я побежала в свою комнату. На подоконнике появился свежий хлеб, под который кто-то подложил большую пачку рублей. К дверям подошла мама, а от неё не отставал Йонас.

– Но, мам, куда мы идём? Что мы сделали? – спрашивал он.

– Это недоразумение. Лина, слышишь? Нам нужно действовать как можно быстрее и собрать всё необходимое, но не обязательно дорогое для нас. Понимаете? Лина! Главное – одежда и обувь. Постарайся всё сложить в один чемодан.

Мама посмотрела в сторону окна. Быстро отодвинув хлеб и деньги, она зашторила окно.

– Пообещайте мне, что если кто-то будет предлагать вам помощь, вы откажетесь. Мы сами справимся. Ни родственников, ни друзей в это втягивать нельзя. Понимаете? Даже если кто-то будет вас звать – не отвечайте.

– Нас арестовывают? – начал Йонас.

– Пообещайте!

– Я обещаю, – сказал Йонас тихо. – А где папа?

Мама с мгновение молчала, быстро моргая.

– Он нас встретит. У нас двадцать минут. Собирайтесь. Быстро!

Спальня закружилась перед глазами. Голос мамы эхом раздавался в голове: «Быстро! Быстро!» Что происходит? На землю меня вернул топот моего десятилетнего братика, который бегал по своей комнате. Я достала из шкафа чемодан и, расположив на кровати, открыла его.

Ровно год назад Советский Союз ввёл войска в нашу страну. Потом, в августе, Литва официально вошла в состав Советов. Когда я стала жаловаться на это за столом, папа накричал на меня и сказал никогда, ни при каких обстоятельствах не говорить ничего плохого о СССР. Он отправил меня в мою комнату. После случившегося я ничего такого вслух не говорила, хотя много об этом думала.

– Ботинки, Йонас, несколько пар носков и пальто! – кричала мама из коридора.

Я положила на дно пустого чемодана семейную фотографию в позолоченной рамке. Лицо смотрело на меня из снимка в счастливом неведении того, что случится дальше. Нас сфотографировали два года назад, на Пасху. Тогда бабушка ещё была жива. Если нас и вправду забирают в тюрьму, то пусть она останется со мной. Но нас ведь не могут посадить в тюрьму. Мы ничего плохого не сделали.

По всему дому раздавались грохот и топот.

– Лина! – Мама забежала в комнату с кучей вещей в руках. – Шевелись! – Она резко открыла мой шкаф и ящики комода, быстро доставая вещи и бросая их в мой чемодан.

– Мам, я не могу найти альбом. Где он? – в панике спросила я.

– Не знаю. Купим новый. Складывай одежду. Быстро!

В комнату забежал Йонас. Он был в школьной форме с галстуком, с портфелем. Белокурые волосы он аккуратно зачесал на одну сторону.

– Мам, я всё, – с дрожью в голосе сказал он.

– Нет-нет! – У мамы перехватило дыхание, когда она увидела, что Йонас собрался, словно на учёбу. Взяв себя в руки, она понизила голос: – Нет, солнышко, вещи нужно сложить в чемодан. Идём. – Мама потянула брата за руку в его комнату. – Лина, надевай носки и обувайся. Быстро! – Она кинула мне летнее пальто. Я надела его.

Обувшись в сандалии, я схватила две книги, ленточки, расчёску. Но где же альбом? Взяв блокнот, пенал и пачку рублей со стола, я сунула их между вещей, которые мы с мамой набросали в чемодан. Заперев все замки, я выскочила из комнаты. От сквозняка занавески качались над хлебом, что так и остался лежать на столе.

Я увидела своё отражение в стеклянных дверях булочной и на мгновение остановилась. У меня на подбородке осталось пятнышко зелёной краски. Стерев его, я толкнула двери. Над головой зазвенел колокольчик. В магазине было тепло и пахло дрожжами.

– Лина, рада тебя видеть. – Женщина поспешила к прилавку. – Чем могу помочь?

Я её знаю?

– Извините, я не…

– Мой муж – профессор в университете. Он работает с твоим отцом, – пояснила она. – А тебя я видела с родителями в городе.

Я кивнула.

– Мама просила купить хлеб, – сказала я.

– Конечно, – ответила женщина и полезла под прилавок.

Она завернула воздушный хлеб в бумагу и отдала мне. Когда я протянула ей деньги, женщина лишь покачала головой.

– Пожалуйста! – прошептала она. – Мы перед вами в неоплатном долгу.

– Я не понимаю… – Я снова протянула ей монеты.

Она не обратила на них внимания.

Зазвенел колокольчик. Кто-то зашёл в магазин.

– Передавай родителям привет! – сказала женщина, собираясь обслужить следующего клиента.

Вечером я рассказала про хлеб отцу.

– Это очень мило с её стороны, но в этом нет необходимости, – ответил он.

– А что вы с мамой для неё сделали? – спросила я.

– Ничего особенного, Лина. Ты уже все уроки сделала?

– Но ведь есть на то причина, почему она бесплатно дала мне хлеб! – не унималась я.

– Поверь, ничего такого мы не сделали. Просто нужно вести себя правильно, Лина, и не ждать за это благодарности или какого-то вознаграждения. Ну а теперь – возвращайся к домашнему заданию!

3

Такой же большой чемодан мама собрала и для Йонаса. Рядом с ним мой маленький, худенький брат казался ещё меньше; отклонившись назад, он еле поднял его двумя руками. Но на вес не жаловался и помощи не просил.

В доме послышалось, как бьётся стекло и фарфор, – что-то болезненно звякнуло, и эти звуки эхом разносились друг за другом. Мы нашли маму в столовой – она бросала на пол хрусталь и фарфор. На её лице блестели капли пота, а золотистые локоны спадали на глаза.

– Мама, нет! – закричал Йонас и побежал просто по осколкам, которые покрывали пол.

Я оттянула его, не дала схватить бокал.

– Мама, – спросила я, – зачем ты бьёшь такие красивые вещи?

Она замерла с фарфоровой чашкой в руке и посмотрела на нас.

– Потому что я их очень люблю! – Она бросила чашку на пол и тут же потянулась за следующей, даже не глядя на то, как разбилась предыдущая.

Йонас начал плакать.

– Не плачь, солнышко. Мы купим намного лучше.

Дверь открылась, и в дом вошли трое энкавэдэшников со штыками и винтовками.

– Что тут произошло? – глядя на битую посуду, потребовал объяснений высокий.

– Это случайно, – спокойно ответила мама.

– Уничтожаете государственную собственность! – взревел он.

Йонас притянул чемодан поближе, побаиваясь, что тот в любой момент может превратиться в «государственную собственность».

Мама посмотрела в зеркало в прихожей, чтобы привести волосы в порядок, и надела шляпку. Офицер НКВД толкнул её какой-то штукой в плечо так, что она ударилась лицом в зеркало.

– Буржуи, вечно зря тратите время. Сдалась тебе эта шляпа! – пробурчал он.

Мама встала и поправила одежду: разгладила юбку, ровно надела шляпку.

– Извините, – сухо ответила она офицеру, после чего поправила кудряшки и приколола на шляпку булавку с жемчужинкой.

Извините? Она в самом деле это сказала? Эти люди выгоняют её из дома посреди ночи, толкают – а она просит прощения? Потом она взяла то самое длинное серое пальто, и я вдруг всё поняла. Она играла с советскими офицерами – так аккуратно играют в карты, когда не уверены, что тебе сдадут в следующий раз. Перед моими глазами всплыла картинка, как она зашивала в подкладку драгоценности, документы и различные другие ценные вещи.

– Мне нужно в туалет, – сказала я, пытаясь отвлечь их внимание от мамы и её пальто.

– У тебя тридцать секунд!

Я заперла дверь и уставилась на своё отражение в зеркале. Я и представить себе не могла, как быстро всё изменится, померкнет. Если бы я только знала, то смотрела на себя дольше, чтобы запомнить. Ведь больше десяти лет после этого я не смотрелась в настоящее зеркало.

4

Фонари погасли. На улице стояла почти кромешная тьма. Офицеры шли за нами и подгоняли нас. Я увидела, как из-за штор в окне тихонько выглядывает госпожа Раскунас. Только заметив мой взгляд, она спряталась. Мама толкнула меня под локоть, чтобы я не поднимала головы. Йонасу тяжело было с чемоданом. Тот всё время бил моего братика по ногам.

– Давай! – скомандовал офицер по-русски. Быстро, всё время быстро.

Мы пересекли перекрёсток, направляясь к чему-то большому и тёмному. Это был грузовик, окружённый энкавэдэшниками. Мы подошли к задней части машины. Там люди сидели на своих вещах.

– Подсади меня, чтобы этого не сделали они, – быстро прошептала мне мама, дабы офицерам не представилось возможности притронуться к её пальто.

Я сделала, как она просила.

Офицеры забросили в кузов Йонаса. Он упал на пол, а сверху на него прилетел чемодан. Мне повезло больше – я не упала, но, когда оказалась в машине, какая-то женщина посмотрела на меня и закрыла рот рукой.

– Лина, милая, застегнись, – велела мама.

Я посмотрела вниз и увидела, что на мне ночная рубашка в цветочек. Лихорадочно разыскивая альбом, я забыла переодеться. Также я увидела высокую жилистую женщину с острым носом, она смотрела на Йонаса. Госпожа Грибас. Учительница из нашей школы, немолодая и незамужняя, одна из самых строгих. Узнала я ещё несколько человек: библиотекаршу, хозяина близлежащего отеля и нескольких мужчин, с которыми папа разговаривал на улице.

Мы все были в каком-то списке. Я понятия не имела, что это за список, знала только, что мы в него внесены. Как, судя по всему, и остальные пятнадцать человек, которые сидели рядом с нами. Офицеры захлопнули дверь грузовика. Лысый мужчина, что сидел передо мной, издал стон.

– Мы все умрём, – сказал он. – Иначе и быть не может.

– Глупости! – быстро ответила мама.

– Но ведь умрём, – стоял на своём мужчина. – Это конец.

Машина быстро, резко поехала так, что люди начали падать из сидений. Лысый мужчина вдруг вскочил, перелез через край кузова и выпрыгнул. Упав на брусчатку, он взревел, словно зверь в клетке. Люди в кузове начали кричать. Машина с визгом затормозила, из кабины выскочили офицеры. Они открыли кузов, и я увидела, как мужчина извивается от боли на земле. Подняв его, энкавэдэшники закинули съёжившееся тело обратно в кузов. Было видно, что одна нога у него повреждена. Йонас закрыл лицо маминым рукавом. Я тихо взяла его за руку. Он дрожал. Перед глазами у меня плыло. Я крепко зажмурилась, а после опять открыла глаза. Машина снова рванула вперёд.

– Нет! – кричал мужчина, схватившись за ногу.

Грузовик остановился возле больницы. Всем, похоже, стало легче на душе: сейчас Лысому помогут. Но не тут-то было. Энкавэдэшники ждали, когда женщина, внесённая в список, родит. Чтобы, как только перережут пуповину, и мать, и её ребенка забросить в кузов.

5

Прошло почти четыре часа. Мы сидели в темноте перед больницей и не могли никуда выйти. Мимо проезжали какие-то машины, в кузовах некоторых из них под сеткой тоже сидели люди.

На улицах начиналось движение.

– Рано мы приехали, – сказал маме кто-то рядом. Мужчина взглянул на наручные часы. – Почти три утра.

Лысый, лёжа на спине, повернул лицо к Йонасу:

– Мальчик, закрой мне рот и зажми нос. И не отпускай.

– Ну уж нет, ничего подобного он делать не будет! – сказала мама и притянула Йонаса поближе к себе.

– Дура. Ты что, не понимаешь, что всё только начинается? У нас ещё есть шанс умереть достойно.

– Елена! – донеслось с улицы.

В тени деревьев я разглядела притаившуюся двоюродную сестру мамы, Регину.

– На спине вам легче лежать? – спросила мама у Лысого.

– Елена! – снова позвали, в этот раз чуть громче.

– Мам, по-моему, она тебя зовёт, – прошептала я, не отводя взгляда от энкавэдэшника, который курил с другой стороны машины.

– Она меня не зовёт, – сказала мама громко. – Она сумасшедшая! Ступайте отсюда, оставьте нас в покое! – прокричала она.

– Но Елена, я ведь…

Мама отвернулась и сделала вид, что поглощена разговором со мной, при этом не обращая внимания на сестру. Возле Лысого в кузов приземлился небольшой узелок. Мужчина с жадностью схватил его.

– И это вы, добродетель вы наш, говорили о достоинстве? – сказала ему мама. Она вырвала из его рук узелок и спрятала у себя под ногами. Мне стало интересно, что внутри. Как мама могла обозвать собственную двоюродную сестру сумасшедшей? Ведь Регина так рисковала, когда пошла её искать!

– Вы жена Костаса Вилкаса, проректора университета? – спросил мужчина в костюме, что сидел чуть ниже от нас.

Мама кивнула, заламывая себе руки.

Я смотрела, как мама заламывает себе руки.

В столовой приглушённые голоса то становились громче, то затихали. Мужчины сидели уже несколько часов.

– Милая, принеси им кофейник, – попросила меня мама.

Я подошла ко входу в столовую. Над столом висела туча табачного дыма, которую не выпускали на улицу закрытые окна и задёрнутые шторы.

– Возвращение на родину, если получится, – сказал папа и резко замолчал, когда увидел меня в дверях.

– Не желаете ещё кофе? – спросила я, держа в руках серебряный кофейник.

Кое-кто за столом опустил глаза. Кто-то кашлянул.

– Лина, ты становишься настоящей юной леди, – сказал папин университетский товарищ. – И я слышал, ты очень одарённая художница.

– Так и есть! – сказал папа. – У неё неповторимый стиль. И она невероятно умна, – подмигнув мне, добавил он.

– Так значит, в мать пошла! – пошутил кто-то за столом.

Все засмеялись.

– Скажи-ка мне, Лина, – начал журналист, – что ты думаешь о новой Литве?

– Вообще-то, – перебил его отец, – этот разговор не для юных ушей, не так ли?

– Этот разговор для всех, Костас, – ответил мужчина, – и для детей, и для стариков. К тому же, – улыбнулся он, – не буду же я печатать это в газете!

Папа заёрзал на стуле.

– Что я думаю о советской аннексии? – Я с мгновение молчала, не глядя отцу в глаза. – Я считаю, что Иосиф Сталин – наглый агрессор. А также, что мы должны выгнать его войска из Литвы. Нельзя разрешать другим приходить на нашу землю и брать всё, что им пожелается, и…

– Достаточно, Лина. Оставь кофейник и возвращайся к маме на кухню.

– Но ведь это правда! – не отступала я. – Это несправедливо.

– Хватит! – отрезал отец.

Я вернулась на кухню, по пути немного задержавшись, чтобы подслушать, о чём они будут говорить дальше.

– Не поощряй её, Владас. Она очень упрямая, отчего пугает меня до смерти, – сказал папа.

– Ну что же, – ответил журналист, – теперь мы видим, насколько она похожа на своего отца, не правда ли? Настоящую партизанку воспитал, Костас.

Папа промолчал. Собрание закончилось, и гости по очереди покидали наш дом через некоторые промежутки времени. Одни через главный вход, другие – через чёрный.

– Ваш муж проректор университета? – спросил Лысый, всё ещё морщась от боли. – Ну, тогда его далеко повезли…

Меня словно ударили в живот. Йонас в отчаянии взглянул на маму.

– Собственно, я работаю в банке и видел твоего отца вчера вечером, – усмехнулся какой-то мужчина Йонасу.

Я поняла, что это неправда. Мама с благодарностью кивнула ему.

– Так, значит, видел его на полпути к могиле! – мрачно сказал Лысый.

Я была готова испепелить его взглядом: сколько же клея нужно, чтобы заклеить ему рот?

– Я собираю марки. Простой коллекционер, и они шлют меня на смерть, потому что я переписывался с коллекционерами из других стран. А сотрудника университета уж точно первым номером в список внесли за то, что…

– Замолчите! – вырвалось у меня.

– Лина! – остановила меня мама. – Немедленно извинись. Бедняге очень больно, он сам не понимает, что говорит.

– Я всё понимаю! – ответил он, не сводя с меня глаз.

Двери больницы открылись, и оттуда донеслись страшные крики. Энкавэдэшник тащил по лестнице босую женщину в окровавленной больничной рубашке.

– Мой ребёнок! Пожалуйста, не трогайте моего ребёнка! – кричала она.

Вышел другой офицер, в руках у него был какой-то свёрток. За ним выбежал доктор и схватил энкавэдэшника за одежду.

– Пожалуйста, не забирайте новорождённого. Ребёнок не выживет! – кричал врач. – Господин, умоляю вас. Пожалуйста!

Офицер развернулся и ударил доктора прямо в колено каблуком сапога.

Женщину подняли в кузов. Мама и госпожа Грибас подвинулись, чтобы роженицу можно было положить рядом с Лысым. Ребёнка передали снизу.

– Лина, пожалуйста, – сказала мама, передавая мне красного младенца. Взяв на руки свёрток, я сразу же даже сквозь пальто почувствовала тепло маленького тельца.

– Боже, мой ребёнок! – заплакала женщина, глядя на меня.

Ребёнок закричал и замахал маленькими кулачками. Его борьба за жизнь началась.

6

Банковский работник передал маме свой пиджак. Она набросила его роженице на плечи и отвела от её лица пряди волос.

– Всё хорошо, милая, – сказала ей мама.

– Витас! Они забрали моего мужа, Витаса! – выдохнула женщина.

Я посмотрела на раскрасневшееся лицо в пелёнках. Младенец. Ребёнок прожил лишь несколько минут, а в СССР уже решили, что он преступник. Я прижала дитё к себе и прикоснулась губами к его лбу. Йонас прислонился ко мне. Если они такое сделали с этим малышом, то какая участь ждёт нас?

– Как вас зовут, милая? – спросила мама.

– Она. – Женщина вытянула шею. – Где мой ребёнок?

Мама взяла сверток с моих рук и положила ей на грудь.

– Мой ребёнок! Мой маленький ребёночек! – заплакала женщина, целуя кроху.

Машина рванула с места. Она с мольбой в глазах посмотрела на мою маму.

– Моя нога! – стонал Лысый.

– Здесь есть медики? – спросила мама, по очереди всматриваясь в лица присутствующих. Люди качали головой. А некоторые даже не посмотрели в её сторону.

– Я попробую наложить шину, – решился банковский работник. – У кого-нибудь есть что-то прямое? Пожалуйста, давайте помогать друг другу.

Люди неловко завозились, вспоминая, взяли ли с собой что-то подходящее.

– Господин! – сказал Йонас. Он протянул небольшую школьную линейку. Пожилая женщина, впечатлённая тем, что я в ночной рубашке, заплакала.

– Очень хорошо, – ответил мужчина из банка и взял линейку.

– Спасибо, солнышко, – улыбнулась мама Йонасу.

– Линейка? Вы что, мне ногу школьной линейкой вправлять собрались? Совсем в голове пусто! – закричал Лысый.

– В данной ситуации это лучшее из того, что у нас есть, – ответил банковский работник. – А у кого есть чем перевязать?

– Пристрелите меня кто-нибудь! – орал Лысый.

Мама сняла с шеи шёлковый платок и дала банковскому работнику. Библиотекарша тоже развязала шарф, госпожа Грибас принялась искать что-то в сумке. Рубашка Оны спереди пропиталась кровью.

Мне стало плохо. Закрыв глаза, я пыталась думать о чём-нибудь другом – о чём угодно, лишь бы успокоиться. Представила себе альбом. Почувствовала, как рука сама пошевелилась. Образы, словно картинки из «волшебного фонаря»[1], задвигались у меня перед глазами. Наш дом. Мама завязывает папе галстук на кухне, ландыши, бабуля… Её лицо немного меня успокоило. Я подумала о фотографии, лежащей в чемодане. «Бабулечка, – подумала я, – помоги!»

Мы прибыли на какую-то железнодорожную станцию за чертой города. Вся она была забита такими же советскими грузовиками, полными людей. Мы проехали мимо какой-то машины, с кузова которой выглядывали мужчина и заплаканная женщина.

– Паулина! – кричал нам мужчина. – Не с вами ли наша дочка Паулина?

Я покачала головой.

– А почему мы за городом, а не на Каунасском вокзале? – спросила пожилая женщина.

– Может, потому что здесь нам будет проще найти родственников. Ведь на главном вокзале много людей, – ответила мама.

Говорила она неуверенно, словно пыталась убедить себя. Я оглянулась. Станция находилась в какой-то пустынной местности, вокруг стоял тёмный лес. Я почувствовала, как поднимается край ковра и огромная советская метла сметает нас под него.

7

– Давай! – закричал энкавэдэшник и откинул кузов.

Станция была забита машинами, офицерами и людьми с сумками. С каждым мгновением здесь становилось всё громче и громче.

Мама наклонилась к нам и положила руки на наши плечи.

– Держитесь возле меня. Если понадобится, хватайтесь за подол пальто. Нам нельзя потерять друг друга.

Йонас вцепился в мамино пальто.

– Давай! – закричал офицер и дёрнул какого-то мужчину из кузова так, что тот упал на землю.

Мама и банковский работник стали помогать остальным. Я держала младенца, пока спускали Ону.

Лысый корячился от боли, когда его сносили с машины.

Мужчина из банка подошел к энкавэдэшнику.

– У нас есть люди, нуждающиеся в медицинской помощи. Пожалуйста, найдите доктора.

Офицер и бровью не повёл.

– Врачи! Медсёстры! Нам нужна медицинская помощь! – закричал мужчина в толпу.

Энкавэдэшник схватил банковского работника и, приставив к его спине дуло винтовки, повёл прочь.

– Мои вещи! – закричал мужчина.

Библиотекарша схватила чемодан мужчины из банка, но не успела передать ему – тот уже исчез в толпе.

Остановилась какая-то литовка и представилась медсестрой. Она занялась Оной и Лысым, а мы все стояли вокруг них. Было много пыли. Босые ноги Оны уже покрылись грязью. Мимо нас ходили десятки людей, и все пытались не замечать отчаянных лиц друг друга. Я увидела девочку из моей школы – она вместе с мамой проходила мимо. Она подняла руку, хотела мне помахать, но мать закрыла ей глаза рукой.

– Давай! – заорал энкавэдэшник.

– Мы не можем оставить этих людей, – сказала мама. – Дайте нам носилки.

Офицер только рассмеялся:

– Так понесёте.

И мы понесли. Двое мужчин из нашего грузовика несли Лысого – а орал он, словно резанный. Я несла младенца и чемодан, мама поддерживала Ону. Йонас с трудом тащил остальные наши вещи, ему помогала библиотекарша.

Мы дошли до платформы. Там хаос просто стоял в воздухе. Разлучали семьи. Дети плакали, матери умоляли. Два энкавэдэшника волокли куда-то мужчину. Женщина его не отпускала, и её протащили несколько метров – только после этого смогли отбросить ударами ботинок.

Библиотекарша взяла с моих рук младенца.

– Мама, а папа здесь? – спросил Йонас, всё ещё держась за подол её пальто.

Я задавалась тем же вопросом. Когда и где эти советские офицеры схватили моего отца? По дороге на работу? Или, может, возле газетного киоска в обед? Я всматривалась в толпы людей на платформе. Были там и пожилые люди. В Литве старость всегда была в почёте, а сейчас наших старичков и старушек гнали куда-то, словно скот.

– Давай! – Энкавэдэшник схватил Йонаса за плечи и куда-то потащил.

– НЕТ! – закричала мама.

Они забирали Йонаса. Моего красивого милого братика, который выгонял тараканов из дома вместо того, чтобы давить их, который отдал свою линейку, чтобы перевязать сломанную ногу надоедливому лысому деду.

– Мама! Лина! – махая руками, вопил он.

– Стойте! – закричала я и кинулась за ними.

Мама схватила офицера за одежду и заговорила с ним на русском языке – чётко и быстро. Он остановился и принялся её слушать. Мама стала говорить тише, спокойнее. Я ничего не понимала. Офицер дёрнул Йонаса на себя. Я схватила брата за другую руку. Он тихо рыдал, а плечи его дрожали. На штанах у него появилось большое мокрое пятно. Опустив голову, мой братик плакал.

Мама достала из кармана пачку рублей, осторожно показала её энкавэдэшнику. Он протянул руку и, дёрнув головой, сказал что-то маме. Она сорвала с шеи янтарный кулон и сунула в руку энкавэдэшнику. Но ему и этого, кажется, было мало. Тогда мама, продолжая говорить с ним по-русски, достала из пальто карманные часы. Я знала эти часы. Маме они достались от её отца, и на их золотой крышке с другой стороны было выгравировано его имя и фамилия. Офицер схватил часы и, отпустив Йонаса, принялся кричать на других людей.

Вы когда-нибудь задумывались о том, сколько стоит человеческая жизнь? В то утро жизнь моего брата оценили не дороже карманных часов.

8

– Всё хорошо, солнышко. У нас всё хорошо, – уверяла мама Йонаса, обнимая его и целуя в заплаканное лицо. – Правда, Лина? У нас всё в порядке.

– Правда, – тихо сказала я.

Йонас, всё ещё всхлипывая, закрыл руками мокрое пятно на штанах – ему было стыдно.

– Не волнуйся, дорогой. Переоденешь, – сказала мама, ступая впереди, чтобы закрыть его собой. – Линочка, дай, пожалуйста, брату пальто.

Я сняла своё пальто и передала его маме.

– Ты его совсем чуть-чуть поносишь.

– Мама, а зачем он хотел забрать меня? – спросил Йонас.

– Не знаю, ласточка. Но сейчас мы вместе.

Вместе. И теперь мы стоим на платформе посреди нехорошей суеты: я в ночной рубашке в цветочек, а мой брат в лёгком голубом пальто длиной почти до пола. Наверное, вид у нас был смешной и нелепый, но никто на нас и не взглянул.

– Госпожа Вилкас, скорее! – послышался гнусавый голос госпожи Грибас, учительницы. Она звала нас к себе. – Мы здесь. Быстрее, потому что людей разделяют!

Мама схватила Йонаса за руку.

– Идёмте, дети.

Мы пробирались сквозь толпу, словно лодка сквозь шторм, неуверенные, потонем или удержимся наплаву. Вдоль платформы, сколько мне было видно, стояли красные деревянные вагоны. Они были сколочены как попало и грязные – в таких разве что скот перевозить. К ним направлялись сотни литовцев с вещами.

Мама вела нас сквозь толпу, то подталкивая, то увлекая за плечи. Я видела побелевшие пальцы, которые сжимали ручки чемоданов. Какие-то люди стояли на коленях и, рыдая, пытались перевязать развалившиеся чемоданы верёвкой, а энкавэдэшники топтались по их вещах. Богатые селяне и их семьи несли головки сыра и вёдра, в которых плескалось молоко. Мимо нас прошёл какой-то малыш с колбасой длиной с него. Он уронил свою ношу, и она сразу же исчезла под ногами толпы. Какая-то женщина зацепила мою руку серебряным подсвечником, мимо пробежал мужчина с аккордеоном. Я подумала о красивых вещах, которые сейчас разбитые лежали на полу нашего дома…

– Быстрее! – крикнула госпожа Грибас, махая нам рукой. – Это семья Вилкас, – сказала она офицеру с записной книжкой. – Они в этом вагоне.

Мама остановилась перед вагоном и стала внимательно всматриваться в толпу. «Ну пожалуйста», – молил её взгляд. Она искала нашего отца.

– Мама, – прошептал Йонас, – это ведь вагоны для коров и свиней!

– Да, я знаю. Вот это приключение нас ожидает, не так ли?

Мама подсадила Йонаса в вагон, и тут я услышала плач младенца и стоны мужчины.

– Мамочка, нет! – сказала я. – Я с ними не хочу.

– Перестань, Лина. Им нужна наша помощь.

– А кто-то другой не может о них позаботиться? Нам ведь тоже помощь нужна.