Текст книги "Маклай-тамо рус. Миклухо-Маклай"

Автор книги: Рудольф Баландин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Преодоление

Пятичасовой поезд из Бейтензорга в Батавию – словно в другой мир. Тем более когда вдоль канала переехали из европейских кварталов в туземные. В канале, куда стекали нечистоты, купались малайцы и китайцы, тут же мылись и набирали воду для хозяйственных нужд. Сопровождавший Маклая градоначальник мрачно сообщил, что здесь уже полтора месяца свирепствует холера, унёсшая две тысячи жизней, десятую часть которых составляют европейцы.

– Как это ни покажется странным, – добавил он, – среди заболевших сравнительно мало китайцев, несмотря на то, что их кварталы наиболее грязны и многолюдны.

– Возможно, это объясняется их устойчивостью к данному заболеванию? – предположил Маклай. Для антропологии такие сведения могли бы иметь немалое значение.

– Не думаю, – был ответ. – По моему мнению причина гигиеническая. Китайцы не употребляют сырую воду, а непременно её кипятят и заваривают чай. Малайцы, в отличие от них, пьют сырую воду и к тому же часто купаются в ими же инфицированном канале.

Что ж, и в этом случае нет никаких оснований подозревать проявление расовых особенностей.

Перебравшись на пароход «Король Вильгельм III» и приведя в надлежащий порядок каюту, забитую вещами, Маклай записал в дневнике: «В 9-м часу мы снялись с якоря, и я отправился спать, так как устал от многодневной укладки вещей и так как часто возвращающаяся мысль о Бейтензорге мешала мне думать или заниматься чем-нибудь».

Последнее обстоятельство делало пребывание на судне тягостным. И не поймёшь, то ли телесные, то ли душевные хвори одолевают. На четвёртый день плавания остановились на два дня на рейде Сурабайи. Сойдя на берег, устроился в гостинице. Весь следующий день провёл в комнате. Под вечер к нему заглянул доктор Джемс, с которым познакомился ещё в Батавии:

– Извините, коллега, но не видя вас ни на прогулке, ни в ресторане, я решил справиться о вашем самочувствии.

– Спасибо за беспокойство. Мне действительно немножко нездоровится.

– Позвольте, я осмотрю вас.

Результат осмотра и опроса опечалил врача:

– Поверьте, коллега, ваше состояние очень неудовлетворительное. Местный гнилой климат губителен для вас. Настоятельно рекомендую с ближайшей оказией вернуться в Европу или отправиться в Австралию с её благодатной природой. Вы не выдержите путешествия в Новую Гвинею, а уж тем более пребывание там.

– Моё решение твёрдо.

И словно в награду за упорство судьба преподнесла ему подарок. Запись в дневнике от 21 декабря: «Придя утром на пароход, я получил пришедший ночью пакет из Бейтензорга, который, к моему удивлению, заключал дождевое пальто и, к моей радости, портрет Л.! Спасибо ей! Послал телеграмму в Бейтензорг. Хорошая погода. Устроился удобно в двух комнатах».

В Макассаре получил приглашение от губернатора пожить у него в доме два дня стоянки. Губернатор Бакерс провёл на острове Целебес почти всю свою жизнь. У них зашла речь о странном местном заболевании, называемого «амок». Человек в этом состоянии впадает в безумие: он бегает по улицам и нападает на встречных, а обладая оружием, ранит и убивает людей.

– Чем, по вашему мнению, может быть вызвано это?

– Я вовсе не уверен, что это болезнь.

– Возможно, причина в том, что человек укушен каким-то ядовитым животным? Или он принимает какое-то опьяняющее средство? Или это род психического расстройства, характерного для данной местности или расы?

– Я не могу дать ответ на эти вопросы. Да я и не силён в медицине. Но смею вас уверить, что встречается амок только там, где замешаны женщины или азартные игры.

– Вы хотите сказать, что из-за любви к женщине или под влиянием азартной игры человек может терять рассудок?

– А разве вы сами этого не замечали?

Господин Бекари взглянул на него с иронической усмешкой, словно намекая на сердечные страдания собеседника. Маклай перевёл разговор на действие папуасского напитка кеу. А ночью, лёжа в кровати, подумывал и анализировал своё состояние, духовную лихорадку, вывезенную из Бейтензорга. Она превращает его в другого человека, пробуждает непривычные, а то и неприятным мысли и чувства, заставляет сознавать рабскую зависимость от другого человека. Быть может, это тоже амок, но человека цивилизованного, привыкшего сдерживать свои желания. Ну а у того, кто ещё не подвержен воздействию цивилизации, любовная или игорная страсть способна помутить рассудок, вызвать временное безумие, жажду разрушать и убивать. Не случайно же дуэли из-за женщин происходят и среди европейцев, и среди папуасов. И это тоже, пожалуй, проявление амока...

На этот раз заснул быстро и спокойно. Его не тревожил, не волновал, не притягивал к себе образ Лючии. Он решил, что понял характер своего душевного недуга, взглянул на себя как на объект исследования, как на пациента, и был удовлетворён поставленным диагнозом.

Свет разума, проникая в тёмные закоулки души, изгоняет затаившихся там демонов, освобождает из-под их власти. Познание приносит освобождение... или иллюзию освобождения?

Запись в дневнике от 30 декабря:«Ночью пароксизм. Женщина, больная холериною, умерла в 4 часа ночи. Бросили за борт. Голова болит. Лень, хандра. Думаю часто о Бейтензорге». Теперь эти воспоминания не мучают, не нагоняют тоску, а помогают переносить тяготы качки, духоту каюты, ломоту в суставах, острые боли в печени.

Рекомендации генерал-губернатора Нидерландской Индии помогли ему быстро завершить подготовительный период и получить необходимых для экспедиции людей, некоторое снаряжение и довольно вместительное малайское судно – урумбай.

В конце февраля 1874 года при попутном западном ветре он направился рано утром на урумбае от острова Ватубелла к западному побережью Новой Гвинеи.

Горизонт был мрачен, предвещая ненастье. Но Маклай не был склонен откладывать начало исследований. Ветер крепчал. К полудню надвинулась чёрная туча и хлынул ливень. Ненадолго проглянуло солнце, и наступил полный штиль при сильном волнении. Лодку швыряло с волны на волну. Команда взялась за вёсла, но течение сносило судно на север.

К вечеру вновь налетел ветер, быстро усиливаясь, волны становились всё круче. Налетевший шквал разорвал в клочья один парус, ударившая волна сорвала и унесла в море маленькую шлюпку. Некоторые валы прокатывались по палубе, заливая каюты. Можно было ожидать, что судно не выдержит ударов бешеных волн, перевернётся и затонет.

В кромешной тьме приходилось то и дело зажигать фонарь, чтобы определить направление по компасу. И тут при очередной вспышке света Маклай увидел, что рулевой стоит на коленях и, закрыв лицо руками, молится.

Ярость охватила путешественника. Так порой бывало с ним в решающие минуты. В момент опасности он всегда ощущал не упадок, а прилив сил. Схватив револьвер и держась за высокий борт, в брызгах волн, на мокрой палубе, которая то вздымалась, то падала в какой-то дикой пляске, Николай Николаевич добрался до рулевого и приставил дуло к его виску.

– Молиться будешь завтра! – крикнул Маклай. – Делай своё дело, или я всажу тебе пулю в лоб!

Для убедительности он выстрелил над ухом рулевого. Довод был веским.

– Не сердись, господин, – воскликнул моряк, становясь к рулю, словно услышал не выстрел, а глас Аллаха.

После полуночи грянул новый шквал, а волны всё чаще стали заливать урумбай. Команда не успевала вычерпывать воду. К рассвету шторм стал стихать. Выяснилось, что они не сбились с курса. Продвигаясь от острова к острову, наконец-то добрались до берега Папуа-Ковиай.

Увы, в эти края уже пришла цивилизация: местные папуасы пристрастились к джину и рому, а отдельные деревни и племена враждовали между собой, совершая разбойные нападения и не гнушаясь убийством.

На постройку дома – на живописном крутом утёсе мыса Айва – ушло четыре дня. Людям Маклая усердно помогали местные туземцы. Плату они попросили в жидком виде: две бутылки джина. И хотя весь джин предназначался для консервирования животных, пришлось выполнить просьбу работников. Одну бутылку они опустошили тут же, после чего впали в состояние бурного веселья с несвязными криками, дикими песнями и нелепыми телодвижениями, которые обозначали танцы.

Всю эту развесёлую компанию пришлось выпроваживать. Они пошатываясь ушли к своим хижинам, откуда вскоре раздались выстрелы, которые должны были разнести по всей округе весть о том, что туземцы пребывают в превосходном расположении духа.

Маклай вспомнил, как «дикие», не приобщённые к цивилизации туземцы употребляли напиток кеу – в определённые праздники и для того, чтобы перейти на некоторое время в состояние, подобное нирване. Действие алкоголя напротив, вызывало временное буйство, помешательство.

И на этот раз Маклай поселился в некотором отдалении от посёлка папуасов. От своей базы он совершал пешие и морские маршруты. Обстановка была тревожной, оружие приходилось держать наготове.

Однажды, когда они на урумбае продвигались вдоль берега, навстречу им вышли пять больших пирог, в которых находилось не менее полусотни туземцев. Люди Маклая взялись за оружие. Пироги замедлили ход. Что делать?

– Не стрелять без моей команды! – приказал Маклай. – Грести прямо на них!

Шестеро сели за вёсла, самому меткому стрелку учёный дал двуствольное ружьё и двуствольную винтовку, остальные взяли кремнёвые ружья. Сам расположился на крыше палубной постройки с карабином, револьвером и ружьём.

Папуасы в пирогах совещались, озадаченные тем, что урумбай, где находится всего тринадцать человек, уверенно и быстро приближается. Четыре пироги быстро отплыли в сторону. Значит, папуасы предлагают переговоры. Маклай предложил, чтобы начальники каждой пироги пришли к нему на урумбай. Пироги приблизились. В них было много оружия, но не огнестрельного: луков, стрел и копий. По словам туземцев, они захотели видеть «белого господина».

Приняв у себя пятерых туземцев, исследователь стал расспрашивать их об особенностях местности, а также записывать некоторые слова их диалекта, предварительно подарив всем табак. Его собеседники постоянно озирались и поспешили покинуть урумбай.

Маршрут продолжался. Однако в одной из приморских деревень им сообщили, что на их базу в Айве было совершено нападение, и она разграблена. Обстоятельства были таковы. Папуасы в поселении, расположенном невдалеке, решили, что такое соседство избавит их от нападения врагов, и утратили бдительность. Этим воспользовались их враги. Они выбрали время, когда Маклай был в отъезде, а местный начальник радья Айдума с большинством мужчин отсутствовали.

Нападающих было много. Они устроили в папуасском селении настоящую резню. Жена Айдумы с дочерью попытались спрятаться в доме белого человека, но враги – горные туземцы – настигли их там, убив женщину и разрубив на куски её шестилетнюю дочь. Слуги Маклая не решились обороняться.

Горные папуасы уходили, нагруженные награбленными вещами, уводя с собой в плен двух девушек и мальчика, а впереди неся насаженную на копьё головку дочери Айдумы. В этом нападении участвовали и некоторые жители острова Мавары во главе со своим капитаном. С этим человеком Маклай уже встречался: рослый, с крупным приплюснутым носом и массивной нижней челюстью, в жёлтом арабском жилете и белым платком на голове, он совершенно определённо походил на свирепого пирата.

Направив свой урумбай к острову Мавары, Маклай постарался застать здесь одного из предводителей нападения. Гнев учёного был так велик, что он один, с револьвером и карабином, ворвался в дом капитана. Но того и след простыл.

Вернувшись к разграбленному жилищу на мысе Айва, Маклай вновь испытал прилив ярости и решил, что надо перебираться в другое место. Погрузив на урумбай то, что осталось, они спалили дом и отправились к посёлку Умбурмету. Ему построили новую хижину, в которой поселился он с больным Ахматом и двумя слугами; остальные его люди предпочли оставаться на судне, боясь нового нападения враждебных туземцев.

Маклай продолжил исследования, проводя антропологические измерения, преимущественно черепов, и делая зарисовки наиболее типичных или оригинальных лиц. Он записывает в дневник: «Надо сказать, что вообще разнообразие физиономий вследствие разнородной примеси здесь гораздо значительней, чем, напр., на Берегу Маклая, даже у здешних горных жителей... Во всяком случае, форма носа не может считаться характерной чертою, как того хотят антропологи, не выезжавшие из Европы и делящие род человеческий на расы, сидя в удобных креслах и своих кабинетах. У здешних папуасов (я разумею тех, которые не обнаруживают заметных признаков смешанной расы) можно встретить и плоские, приплюснутые носы, и прямые, и крючковатые, и, наконец, такие, кончик которых свешивается низко над верхней губой».

Вновь всё та же закономерность: разнообразие индивидуальных признаков очень велико. Хотя, конечно же, вряд ли среди папуасов встретишь нос Аполлона. Но ведь то же можно сказать и о многих представителях белой расы. Да и определяет ли форма носа, разрез глаз или строение черепа интеллектуальные и психические свойства человека? Разве мало среди европейцев жестоких и коварных разбойников, пиратов типа капитана Мавары?

Вспоминая об этом человеке, Маклай приходил в ярость. И вдруг – удача! Рано утром, когда он пил кофе на веранде, любуясь горными вершинами, ему сообщили, что ночью прибыла пирога с острова Мавары, в которой, по-видимому, находится так называемый капитан. Учёный приказал слугам зарядить все ружья. С веранды было видно, что на пироге из Мавары находилось раза в три больше людей, чем его слуг.

Что будет, если они вздумают защищать своего капитана? Впрочем, нечего рассуждать, надо действовать быстро и решительно, не давая им опомниться.

Вручив одному из помощников винтовку и вооружившись револьвером, Маклай спросил исполнительного папуаса Мойбирита:

– Ты боишься идти со мной или нет?

– Нет, если ты пойдёшь первый.

– Тогда возьми верёвку для капитана Мавары.

– А если он будет стрелять?

– Тогда я его убью.

Он вспомнил следы крови в своём доме на мысе Айва, изрубленную на куски девочку и не сомневался, что без раздумий застрелит подонка, если тот окажет сопротивление. Лишь бы не было всеобщей резни.

Тем временем на берегу, куда они спустились, шла своя жизнь. На нескольких кострах готовилась пища, на урумбае завтракали, кое-кто из прибывших любезничал с местными папуасками. Медленно переходя от одной группы к другой, они подошли к пироге с Мавары. На ней и возле неё находились туземцы, но их предводителя не было видно.

– Где здесь капитан Мавары? – негромко спросил Маклай.

Ответом было всеобщее молчание.

Маклай почувствовал прилив ярости. Теперь уже его ничего не остановит. Он повторил громко в сторону пироги:

– Капитан Мавары, выходи!

Было ясно, что он скрывается. Войдя на пирогу, Николай Николаевич сорвал циновку, служившую крышей палубной надстройки. Там, скорчившись, сидел негодяй, ставший вроде бы совсем маленьким.

– Саламат, туан (здравствуй, господин), – пробормотал он дрожащим голосом.

Вокруг стали собираться угрюмые люди из Мавары.

Маклай схватил капитана за горло и приставил к его рту револьвер, приказав встать. Великан, который был на голову выше противника, дрожал всем телом.

– Свяжи ему руки, – приказал исследователь Мойбириту. – А вы слушайте! – обратился он к собравшимся. – Я арестую этого человека. Он должен был стеречь мой дом в Айве. Но он допустил, чтобы в моей комнате убили женщин и детей, а мои вещи разграбили. Он был заодно с нападавшими. Я заберу его с собой и передам на суд резидента.

Видя, что некоторые туземцы вооружены, Маклай положил свой револьвер в кобуру и сказал:

– Я не сержусь на вас. Оставьте оружие и помогите моим людям перенести вещи из дома в урумбай. Мы скоро отплывём.

Лица туземцев повеселели. Началась погрузка вещей. Две жены капитана Мавары, находившиеся тут же, оставались спокойными и не пожелали последовать за супругом.

Смысл существования

Зная про опасные приключения нашего героя среди диких племён, приходишь к выводу: это же самый настоящий авантюрист, искатель приключений. Ловец острых ощущений, сделанный из того же человеческого замеса, что и лихие флибустьеры. Среди них, как известно, было немало людей образованных и родовитых. Недаром же он отнюдь не возражал, когда его величали де Маклаем, султаном Новой Гвинеи. Не о таких ли писал один из романтических поэтов начала XX века Николай Гумилёв:

 
Или бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвёт пистолет,
Так что сыплется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
 

Кстати, именно такой случай произошёл в то время, когда Маклай возвращался на урумбае с арестованным капитаном Мавары из Папуа-Ковиай. Он приказал не заходить в порты и вообще не приставать к берегу во время этого недельного плавания, справедливо опасаясь, что арестованный воспользуется остановкой и сбежит (среди команды у него были сообщники). Этот приказ не понравился команде, решившей ослушаться начальника. Тогда он, выхватив револьвер и изображая высшую ступень негодования, поклялся убить любого, кто посмеет повернуть к берегу.

Да, он был авантюристом. Но особенным. Маклай бы счёл ниже своего достоинства делать что-либо исключительно ради денег, славы или острых ощущений. Он не был туристом за казённый счёт.

Вернёмся на полгода назад, когда учёный только направлялся на Папуа-Ковиай. В начале января он сделал длительную остановку в городе Амбоина на одноимённом острове, где находилась голландская резиденция, в Восточной Индонезии, готовился к экспедиции и пытался проводить научные исследования, что плохо удавалось из-за постоянных болезней.

Запись в дневнике от 15 января 1874 года: «Периост костей, которые подчас сильно болят. Также чувствуется боль во всём теле, сильно вспух. Колотье и боль печени более чем чувствительны.

Днём нет положительно никакой охоты что-либо делать. Ночью не знаешь, как лечь и повернуться без боли; не могу к тому же спать.

Думаю сделать завещание г. и г-же Кр., которые очень любезны и добры».

Что ж, и у сильных людей бывают периоды слабости, особенно когда силы подорваны тяжёлой болезнью. Но вот что замечательно и удивительно. В тот же день, не имея «никакой охоты что-либо делать», он пишет пространное письмо в Бейтензорг, но не прелестнице Л. Л., а живущей по соседству с дворцом генерал-губернатора дочери директора ботанического сада Кэтрин Шеффер, набожной ученице колониального Лютеранского института Божьей Матери. Этот документ заслуживает того, чтобы его привести целиком:

«Милая Кэти!

Сегодня весь день не даёт мне покоя наш последний с Вами разговор в Бейтензорге. Возможно, я покажусь Вам навязчивым, но всё же хочу высказать некоторые дополнительные свои соображения, иначе мне от них не избавиться.

Я положительно не терплю копаний в чужих душах, в особенности непрошеных, когда кто-то считает себе вправе переделывать чужую душу по-своему и кому-то навязывать свои убеждения. Но, однако же, позвольте сказать Вам с уверенностью, что Ваше страстное желание, употребляя Ваши слова, «всеми силами души и не считаясь с трудностями и другими невыгодами способствовать христианскому миссионерству и всяческому распространению в Океании христианства вообще» пользу островитянам не принесёт и более всего никого из них не спасёт.

Простите такое, может быть, неожиданное для Вас заявление, но Вам известно, что моё дело и цель моей жизни значительно связаны с интересами и благом туземцев Океании.

Поверьте, Ваше стремление «сеять зёрна человеколюбия» я ценю очень высоко, но Ваша мысль относительно этого предмета, по моему мнению, верна только в той части, где Вы говорите, что человек по своей природе, без учёта наций и рас, тянется к прекрасному и что, если такой тяги у него нет, это не закономерность, а в большинстве следствие обстоятельств; потому бескорыстное желание пробуждать во всяком человеке устремлённость к прекрасному не может не быть благородным. Но вместе с тем за прекрасное можно принять лишь целесообразное то, в чём мы чувствуем необходимость; либо оно нас совершенствует духовно, либо приносит иные пользы. Вы же, если я правильно Вас понял, видите идеал прекрасного в райских кущах, которые ничего целесообразного, а значит, и прекрасного в себе не содержат.

Что такое рай или, как Вы говорите, райские кущи? Судя по Библии – некая область, где царит вечное изобилие и нет положительно никакой надобности в созидательном труде. Но так ли это замечательно?

Кроме того, что безделье человеку противоестественно, оно для него в высшей степени губительно. Труд, когда его не превращают в средство насилия, – не тяжкая повинность, а жизненная потребность. Человеку он необходим так же, как пища, вода и воздух. Необходим потому, что мы созданы и хотим оставаться людьми; главная же отличительная особенность человека, выделяющая его из сообщества прочих животных, – разум, который без труда не может не только развиваться, но и существовать.

Всякий нормальный труд есть познание, деятельный поиск чего-то, в чём человек испытывает потребность. Нет нужды в деятельном поиске, следственно, не нужны и какие-то умственные усилия, а потому не нужен и человек с его способностью мыслить.

Труд породил, развивает и совершенствует разум; он же, разум, в свою очередь порождает труд, и это не прихоть его, а необходимость, вызванная не столько желаниями данного субъекта, сколько инстинктом самосохранения мозга. Если бы разум не был занят никаким целесообразным поиском, он оказался бы лишним и, без сомнения, погиб, так как природа сохраняет лишь целесообразное, необходимое для поддержания общей гармонии мироздания.

Но поговорим ещё о райских кущах. Что они нам обещают?

Оказывается, только роль сытого бездельника.

Следственно, человека за всю его праведность обещают поставить на путь деградации, то есть вернуть к тому периоду, когда он был жнецом, но не сеятелем. Этот возврат к дикости, а если смотреть дальше, то и возврат к животному образу жизни.

Грубо говоря, рай, если предположить, что он всё же существует, и рассматривать его с позиций материалиста, – это те «прекрасные» кущи, под сенью которых человека намерены превратить в скота.

Сколько я понимаю, другого утешения христианство и все иные религии никому не обещают. Так зачем же их насаждать? Чтобы вслед за миссионерами шли солдаты и разного рода колонисты, отнимающие у островитян последнее?

Это всё, что я хотел доказать Вам об этом предмете.

Всего Вам доброго и прошу извинить меня за скверный почерк – снова болят пальцы.

Амбоина, Бату-Гадья.

15.1.1874 г.

Ваш Маклай»

Таковы взгляды этого человека на жизнь, на труд и познание, на смысл человеческого бытия.

Письмо написано просто, искренне, честно. Стиль – это человек. Написано это в те времена, когда принято было считать труд проклятьем изгнанного из рая грешного человека.

Над мыслями, высказанными Маклаем, следует задуматься. Возможно, не всякому они будут близки и понятны теперь, когда в российском обществе, заражённом бациллой капитализма, стало распространяться представление об идеале существования при максимальном комфорте и минимальном труде. Таков уже проторённый многими странами путь к духовной и интеллектуальной деградации.

Идеал сытого буржуазного рая – путь прямиком в ад.

Это поняла корреспондентка исследователя. Встреча и беседы с Маклаем в райских кущах великолепного ботанического сада в Бейтензорге, а в довершение его письмо заставили её задуматься всерьёз. Она поняла и приняла его мысли.

Подлинное познание заключается не только в наморщивании лба, совершении логических операций, удовлетворении решённой задачей и уверенности, что удалось постичь всё, о чём шла речь.

Ну а дальше? Всё то, что и раньше? Но это допустимо лишь в тех случаях, когда не высказано ничего серьёзного, относящегося к мировоззрению, поиску смысла жизни, подобно приведённым выше высказываниям Миклухо-Маклая. Они резко изменили жизнь Кэтрин Шэффер. Она бросила Лютеранский институт Божьей Матери, уехала в Гаагу и поступила в университет на естественный факультет. Вернувшись на Яву, стала вести научную работу в ботаническом саду Бейтензорга. Более того, стала издавать газеты «Друг малайца» и выступать против колониальной политики, за что подвергалась репрессиям.

Её жизнь никак не походила на райское прозябание, а была исполнена стремлением к познанию и борьбы за свои убеждения, за справедливость. Она обрела смысл своего существования. Это – великое благо для человека разумного и совестливого. О других и говорить не стоит.

Подлинное познание есть труд. Подлинный труд есть познание. Двойная формула человеческого бытия.

Но такова лишь общая формулировка проблемы. Приняв её, надо разобраться: что такое подлинное познание? Что такое подлинный труд? И как сделать, чтобы они стали достоянием не отдельных выдающихся людей типа Миклухо-Маклая, а если не всех, то подавляющего большинства разумных обитателей Земли.

Не исключено, что для Маклая главным было не то, что приходится познавать (в зоологии, например, он был специалистом по губкам, а также занимался сравнительной анатомией мозга некоторых групп рыб). Главное – иметь определённую цель познания, предмет умственного труда.

Так было поначалу. Но со временем, всё больше увлекаясь антропологией и этнографией, он стал борцом за справедливость и человеческое достоинство.

Научные результаты путешествия Маклая на Папуа-Ковиай не слишком велики: первое, наиболее общее обследование неизвестного доселе горного озера с интересной фауной и обилием крокодилов; открытие пролива, не нанесённого на карты; антропологическое изучение горных папуасов и составление словаря диалектов побережья.

Однако он показал себя не только натуралистом, проявив благородство, силу духа, гуманизм. В экспедицию к горным папуасам, славящихся жестокостью и людоедством, отправился без вооружённого конвоя. Закончив путешествие, обратился к голландским властям с письмом, где описал тяжёлое положение жителей Папуа-Ковиай и предложил принять меры для восстановления здесь мира и спокойствия.

Он вновь обратил внимание на одну из очень важных и обычно непонимаемых закономерностей развития цивилизации: её прогрессивное развитие сопровождается целым рядом отрицательных явлений. Наиболее остро и явно это проявляется при контактах цивилизованных, более могущественных народов с представителями примитивных культур.

Миклухо-Маклай получил уникальную возможность сопоставить образ жизни и духовный уровень папуасов восточного побережья Новой Гвинеи (Берега Маклая), находящихся на стадии каменного века, с антропологически подобными им папуасами западного побережья (Папуа-Ковиай), давно уже знакомых с металлами, железом и железными орудиями, с одеждой, золотыми украшениями и огнестрельным оружием.

Сравнение оказалось далеко не в пользу тех, кто освоился с благами цивилизации и стал осуществлять право сильного. У них начались междоусобицы значительно более кровопролитные, чем прежде. Многие племена вынуждены были перейти к кочевому образу жизни (стать номадами). По словам Маклая:

«Недостаток пищи вследствие того, что они не обрабатывают плантаций и не имеют домашних животных, заставляет их постоянно скитаться из одной местности в другую то в поисках морских животных и для ловли рыбы, то чтобы бродить по лесам для сбора немногих плодов, листьев или корней. На вопрос при встрече: «Куда?» или «Откуда?» – я получал в Папуа-Ковиай ответ: «Ищу (или искал) чего-нибудь поесть». Этот стереотипный ответ очень хорошо характеризует образ жизни здешних жителей.

...Приведённые данные ведут к выводу, что сношения папуасов в продолжение многих столетий с более цивилизованными малайцами совсем не имели БЛАГОПРИЯТНОГО влияния на первых, и ОЧЕНЬ СОМНИТЕЛЬНО, что соприкосновение в будущем с белыми будет иметь лучшие результаты.

Благодать, принесённая малайцами папуасам-ковиай, состоит в РАДЬЯХ, ТОРГОВЦАХ, ОГНЕСТРЕЛЬНОМ ОРУЖИИ и ОПИУМЕ; от европейцев они ещё к этому получат РЕЗИДЕНТОВ, МИССИОНЕРОВ, РОМ и т.д. и т.д.»

Не правда ли, в перечне приведены характернейшие черты капиталистической цивилизации, вне зависимости от её азиатской или европейской принадлежности: начальство (радьи), торговцы, колониальные власти, миссионеры, огнестрельное оружие, наркотики, алкоголь... Что ещё? Ах, да, есть и другое: грамотность, газеты, цивильная одежда, комфорт, бытовая культура и техника, машины и прочие блага цивилизации. Но ведь всё самое отвратительное предлагает цивилизация покорённым народам, а всё наилучшее – сравнительно немногим, имущим власть и капиталы, а также их прислужникам.

Всё это не просто общие рассуждения, а выводы, основанные на научных наблюдениях. Его недоброжелатели были правы, отмечая, что он не ограничивался исключительно научными исследованиями, как подобает специалисту. Мол, если уж занимаешься губками, то и продолжай это дело, углубляй специализацию, пока не станешь всемирным известным знатоком губок или ещё чего-нибудь.

А он был прежде всего человеком, которому небезразлична судьба других людей, остро переживающим бесчеловечность и несправедливость. Вот его записи после посещения малайских деревень:

«Здешние жители нехорошо обходятся с папуасскими детьми, которых покупают и выменивают в Папуа. Положение их не лучше рабства...

Отправился в хижину, где мои люди видели маленького папуасенка под хижиною вместе с козами. Я вошёл в хижину и увидел несчастное создание лет 2-х или 3-х с ужасно худыми ногами и руками. Мальчик при виде меня закричал и пополз. Ноги были изранены. Я приказал позвать хозяина и от гнева весь дрожал, трудно было стоять на ногах. Я сделал очень строгий выговор капитану Кильтай и намерен довести до сведения генерал-губернатора и просить защиты этих несчастных...»

Ирония судьбы: просить защитить покорённые народы – покорителей. Однако таков парадокс цивилизации: она способна творить и благо и зло. Человек, обретая могущество над природой и людьми, может употребить его по-разному. Как? Это зависит от того, каков этот человек. И ещё один парадокс цивилизации: она способна деформировать человеческую личность, низвести её до уровня сытого самодовольного животного или винтика государственного сверхмеханизма. В то же время она творит и выдающихся, замечательных, благородных полноценных людей. Беда только в том, что стандартная масса образованных посредственностей начинает определять или даже уже определяет дальнейший ход развития цивилизации и деградации личности. (Когда-то голос Маклая был услышан во многих странах, и подвигом его восхищались многие; теперь мысли и действия таких людей захлестнула пошлейшая лавина поп-культуры – массового бескультурья).