Текст книги "Инопланетянка варвара (ЛП)"

Автор книги: Руби Диксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Часть 4

РÁХОШ

Разворачивающаяся передо мной сцена – оживший самый страшный мой кошмар. Маленькая фигурка Лиз стоит на краю обрыва, она сжимает в руке свое странное оружие. Мэтлаксы – дикие, непредсказуемые существа – окружают ее. Я видел, как они за считанные секунды разрывают охотника на части, и я видел, как они проходят мимо другого, словно он и не существует вовсе. Их совершенно невозможно понять, к тому же они – настоящие дикари, если их спровоцировать.

А детеныш стоит невыносимо близко от ноги Лиз, что однозначно посчитается провокацией.

– Беги! – я снова ей приказываю, но упрямая женщина меня не слушается. Вместо этого она поднимает одну из своих остроконечных костяных стрел и, прицеливаясь, выжидает. Меня накрывает яростная реакция защитить, когда один из мэтлаксов обнажает свои большие, желтые зубы в ее сторону. Они хотят причинить вред моей паре? Отнять ее у меня после столь долгого ожидания? Я переломаю им кости и растопчу их грязные шкуры под своими сапогами, прежде чем позволю им прикоснуться к ней! Дикий рык вырывается из моего горла, и я вытягиваю из чехла один из своих смертоносных костяных ножей, держа в другой руке копье.

Лиз делает еще один шаг назад, еще больше приближаясь к краю утеса. Сердце у меня в груди бешено колотится, и меня накрывает волна жуткого страха.

– Лиз, – рявкаю я, когда один из мэтлаксов подкрадывается к ней. – Беги мимо меня. Давай, прямо сейчас. Я отвлеку их. Быстро!

– Я не брошу тебя здесь, – кричит она, не отводя взгляд от ближайшего к ней мэтлакса.

– Не глупи, – рычу я, так как существо подступает к ней все ближе и ближе. Еще пару шагов и оно сможет дотянуться до нее своими длинными руками. Ей нужно действовать быстро. – Давай, Лиз…

Мое сердце останавливается, когда он бросается на нее. Я издаю боевой клич и резко устремляюсь вперед, а мое копье отправляется в полёт. Оно проносится по воздуху и врезается в бок мэтлакса, который потянулся за моей драгоценной парой. Он пошатывается, а потом падает вперед, по-прежнему продолжая тянуться к ней. Я издаю яростный вопль и мчусь сквозь снег, чтобы встать перед ней.

Другое существо издает рев и начинает бить себя кулаками в грудь, отправив яростный зов через снега. Другие мэтлаксы отзываются, а один бросается вперед. Я уже раньше видел эту тактику. Они будут подталкивать нас к краю утеса и подберут наши тела позже, как только поймут, что мы мертвы. Я отказываюсь отступать, чтобы падать вниз.

Шшшшшчок.

Одна из костяных стрел Лиз пролетает мимо и оказывается в глазнице одного из крупнейших самцов. Он стонет и, судорожно дергаясь, падает в снег. Ее выстрел превосходен, и я отмечаю потенциал этого оружия.

– Следи за руками, – она призывает меня, когда поднимает следующую стрелу и прицеливается. Когда еще один бросается на нас, Лиз опять стреляет, и снова ее костяная стрела поражает свою цель. Мэтлакс подыхает еще до того, как падет в снег.

Одно загляденье на это смотреть, и всплеск огромной гордости за мою пару растет внутри меня.

Тогда остальные мэтлаксы начинают кричать и кидаются в атаку все одновременно.

Мои инстинкты отточились за годы охоты, мое желание защитить неистовствует внутри меня, и я резко устремляюсь вперед, издав вопль. Я слышу отчаянный крик Лиз, но это лишь подстрекает мою свирепость.

«Они не доберутся до нее. Сначала им придется пройти через мое мертвое тело».

С беспощадным гневом я обрушиваюсь на ближайшее существо, своим костяным ножом разрезая его шею, покрытую мехом, с такой свирепостью, что его голова практически отделяется от тела. Я делаю стремительный выпад на следующего, однако вместо того, чтобы драться со мной, оно убегает и прячется. Еще один прыгает мне на спину, дергая за мои волосы и одежду. Острые клыки погружаются в мое плечо, и я слышу вопль Лиз. Я всаживаю нож в того, что прямо передо мной в то время, как тот, который у меня на спине, скатывается на землю. Я кидаю взгляд вниз и вижу еще одну тонкую костяную стрелу Лиз, торчащую из его горла.

– У меня осталась только одна, – кричит она у меня за спиной в то время, как еще двое существ запрыгивают на меня, а третье нападает спереди. В драке один на один – они не были бы проблемой. Но мэтлаксы – дикие, раздирающие в клочья твари. Их когти и клыки, вцепившись в меня, уже погружаются в мою кожу. Я рычу от боли, когда один из них резко полосует мне лицо, и стекающая кровь заливает мне глаза.

– Рáхош! – кричит Лиз откуда-то на расстоянии. – Ты подошел слишком близко к краю обрыва! Я… эй! Вернись!

Интонация ее голоса меняется от предупреждения на страх, и я рыча поворачиваюсь к ней. Трое существ, молниеносно наступая, направляются к ней, оскалив свои большие клыки. Тот, что сидит у меня на спине, начинает бешено кусать мою шею, и я чувствую, как взрывные волны острой боли проносятся сквозь мою руку, как раз тогда, когда мое лезвие погружается в грудь другого.

«Нужно спасти мою пару».

Эта мысль крутится у меня в голове снова и снова.

«Нужно спасти Лиз».

«Она – мое все».

С диким воплем я хватаю двух мэтлаксов, что передо мной. Мои пальцы погружаются в их косматый мех, сжимая его в кулаки, и я бросаюсь к обрыву скалы.

– Рáхош! Берегись! – кричит она.

Впрочем, она не понимает мой план, но уже поздно. Я слышу крик Лиз, полный муки и страданий, когда опрокидываюсь прямо в обрыв, забирая с собой пять из этих беспощадных существ.

Я уровняю ее шансы хотя бы таким образом. Надеюсь ей удастся сбежать от двух-трех оставшихся.

Воспоминания о лице Лиз всплывает у меня перед глазами за мгновение до того, как я с тошнотворным треском ударяюсь об землю, и все вокруг меня погружается во мрак.

ЛИЗ

Я кричу в ужасе, когда высокое тело Рáхоша пролетает над краем обрыва вместе с несколькими существами. Я несусь к краю, где он упал, и смотрю вниз. Это как минимум падение с тридцатифутовой высоты (Прим. ок. 9 м), Рáхош неподвижно лежит на спине в снегу. Одна нога у него вывернута под странным углом, и его тело лежит на мертвом мэтлаксе. Остальные разбросаны вокруг него и не двигаются, а снег забрызган кровью. Я не могу понять, живы ли они или мертвы.

«Я не могу оставаться здесь одна. Я не могу».

«Я не хочу его потерять».

Меня пронзает неистовая паника. У меня осталась только одна стрела, а тут все еще три существа, наряду с детенышем, который все еще резвится и играет в снегу, будто все это лишь игра. Я не знаю, что делать дальше. Они продолжают двигаться вперед, и я вижу, что каждый их палец оканчивается страшным когтем, а их волосатые лица, когда они приближаются, становятся все более и более зловещими.

И они убили Рáхоша! Гребаные ублюдки.

Моя последняя стрела дрожит в моей руке, и тогда у меня появляется идея. Я отбрасываю свой лук в сторону и хватаю детеныша мэтлакса, когда, проказничая, он приближается, я приставляю стрелу под его челюстью, прижимая его к своему телу. Заложник – сейчас мой единственный шанс, но я не знаю, достаточно ли эти существа умны, чтобы понять, что это ситуация с заложником. Их лица как будто кажутся человекоподобными, но я могу ошибаться. Они могли просто пялиться на меня, а затем все равно подойти и вырвать мне горло.

Однако они начинают пронзительно кричать и останавливаются, когда я захватываю детеныша. Он извивается и корчится в моих руках, а его когти погружаются в мои руки, но я преисполнена зловещей решимостью добиться своего, держу стрелу под его челюстью. Я делаю шаг в сторону, а они пристально следят за мной своими дикими глазами. Они горлом издают странные тихие кудахтающие звуки, и тот, что в моей хватке, отвечает.

Все… может получиться.

Я бросаю быстрый взгляд через край обрыва, отчаянно желая спуститься вниз. Я должна добраться до Рáхоша. Я обязана. В своих мыслях я думаю, что, если смогу добраться до него, то смогу его спасти. Сообщить ему, что я не так уж и ненавижу его, что я просто растерялась и недовольна, но своими улыбками он делает этот мир не таким уж плохим…

Я делаю несколько шагов вперед по краю, следя за остальными мэтлакс-тварями в то время, как прокрадываюсь вокруг утеса, выискивая путь вниз. Я замечаю нечто похожее на тропу, и направляюсь к ней, мой заложник извивается и царапается в моих покрытых царапинами руках. Я смотрю на остальных, чтобы понять, не останутся ли они здесь. Они сутулятся в снегу, наблюдая за мной хищными глазами.

– Рáхош! – зову я, надеясь, что он ответит и с ним все в порядке, а мои глаза лишь ошибаются. Но в ответ не слышу ни единного звука, кроме молчания. Я снова отчаянно зову его по имени, скользя вниз по крутой дорожке. – Рáхош! Прошу тебя! Ответь мне!

«Дорожка» заканчивается совсем недалеко от самого дна, и мы с моим пленником падаем последние несколько футов до земли и приземляемся в толстом снегу. Воздух выбивается из моих легких, и я задыхаюсь, растянувшись на спине. Возле меня мой пленник поднимется на ноги и бросается прочь, направляясь в другую сторону от утеса вместо того, чтобы вернуться обратно к своим родителям. Он исчезает за другим сугробом, и я подумываю о погоне за ним, но беру себя в руки и встаю на ноги, схватив свою последнюю стрелу, а затем бросаюсь к Рáхошу.

– Рáхош? – я прижимаю ладонь к его груди. У него изо рта стекает струйка крови, а глаза закрыты. В том месте, где расположена его голова, растеклась маленькая лужица крови, и, увидев ее, я начинаю громко, судорожно всхлипывать. Я прижимаюсь к защитному покрытию кожи у него над сердцем и слышу его медленное, но верное биение.

О, слава тебе Господи! На секундочку мне хочется броситься обнять его вокруг здоровенной синей шеи и выплакаться, но я поднимаю глаза вверх по склону, все еще сжимая в руке свою стрелу, ожидая увидеть, не последовали ли остальные за мной и ребенком.

Однако ничего подобного я не вижу. Еще несколько минут ничего не происходит, я сижу возле Рáхоша в состоянии крайней бдительности и выжидаю. Я, конечно, могу и дальше продолжать просто ждать, или же я могу помочь ему. Я сосредотачиваю внимание на упавшем мужчине, лежащем рядом со мной. Я провожу по нему своими дрожащими ладонями, пытаясь определить полученные повреждения. Его нога под неправильным углом, и он еле дышит, но я не могу понять, сломаны ли ребра или есть травмы и похуже. Я пытаюсь не думать об этом. При моем прикосновении его вошь пускается в ход, и я надеюсь, что это добрый знак.

– Я вытащу тебя отсюда, – шепчу я на ушко его бессознательному телу. – Можешь на меня положиться. Все будет в порядке.

Как мне хочется, чтобы он открыл глаза и улыбнулся мне. Или окинул меня хмурым взглядом. Или еще что-нибудь. Но он такой неподвижный.

Один из мэтлаксов начинает подергиваться и издает крик от боли. Я задыхаюсь и поворачиваюсь к нему, а руками быстро и неловко пытаюсь отыскать оружие. Единственное, что у меня есть – моя последняя стрела, но лук остался наверху скалы.

Тем не менее, он не поднимается. Он издает жалобный плач и, лежа на земле, судорожно подергивается в конвульсиях, будто пытается подняться, но не может. Бедра у него расположены под странным углом, и, когда я оглядываюсь, вижу, что еще один мэтлакс задвигался, но лишь чуть-чуть. Я поднимаю взгляд на вершину скалы, чтобы убедиться, не возвращаются ли остальные, но они как сквозь землю провалились.

По-моему, этих раненых бросили умирать.

У меня слегка сжимается сердце, так как мне как-то не по себе. Я бы не пожелала переносить такую боль даже тем, кто на нас напал. Звуки, которые они издают, ужасны, и я оглядываюсь вокруг и всего в нескольких шагах от нас замечаю костяной нож Рáхоша. Я хватаю его и встаю над телом одного из раненых существ. В общей сложности их пять, но лишь двое из них двигаются. Понятие не имею, оказалось ли это падение достаточно серьезным, чтобы убить их, и не знаю, что буду делать, если они очнутся и снова нападут.

У меня не так уж много вариантов. Так что я встаю на колени возле первого.

– Я сожалею, – выдавливаю из себя и перерезаю ему горло. Я напоминаю себе, что это – убийство из сострадания. Это уже не «убей или будь убитым», а ситуация, когда тяжело раненым абсолютно не под силу прийти в себя и доползти до дома. От этого все ровно мне легче не становится. Легче было это сделать в действии, когда они нападали, и нельзя было терять время на раздумье. Я перехожу к следующему существу. Оно неподвижно, но я все равно перерезаю ему горло, просто на всякий случай. К тому времени, когда я заканчиваю с последним, я вся забрызгана кровью и заливаюсь слезами.

Я подхожу к Рáхошу и пальцами прикасаюсь к его щеке. Чувствует ли он себя нормально? О, Боже. Я не знаю, что делать.

– Прошу, Рáхош, не умирай у меня на руках. Пожалуйста, прошу тебя.

Я наваливаюсь на него и какое-то время поддаюсь девичьим слезам, громко и судорожно всхлипывая. Но затем все-таки сажусь и вытираю глаза, потому что слезы волшебным образом ему не помогут.

Я должна доставить его домой, в нашу пещеру.

– Ладно, шевели мозгами, Лиз, – говорю я себе и, шмыгая носом, озираюсь вокруг. – У тебя большой гудящий инопланетянин, которого ты не можешь нести и который не может ходить, а ты должна доставить его домой.

Я окидываю взглядом Рáхоша и задаюсь вопросом, может моя вошь сделала меня более сильной. Я могу его тащить? Наш дом в пещере находится наверху этого склона и в нескольких милях отсюда, но должен же быть способ, как подняться обратно наверх, не связанный с той дерьмовой дорожкой, по которой я спустилась сюда. Должен быть обходной путь. Я просто обязана найти его. Я поднимаюсь на ноги и разглядываю Рáхоша, затем хватаю его за руку и осторожно тяну за нее.

«А жеребчик довольно-таки тяжелый!» Я тяну сильнее, пытаясь сдвинуть его. Он издает тихий стон, полный боли, и я тут же останавливаюсь.

– Вот дерьмо. Прости! – я проверяю его другую руку для того, чтобы посмотреть, может та хоть немножко получше, но я вижу торчащие кости из перелома возле его запястья. Черт. Я не могу тянуть за нее. Оно и к лучшему, потому что этот пробный рывок лишь дал мне понять, что он жутко тяжелый.

Мне надо придумать способ получше.

В отчаянии я озираюсь вокруг. Вдали ветер нагибает и развивает розовые, гибкие деревья, и у меня возникает идея, поэтому я хватаю костяной нож Рáхоша и направляюсь к ним. Когда мой папа застреливал оленя, мы, как правило, привязывали его ноги к палке, а затем закидывали себе на плечи, но на сей раз, здесь нет никого, кто бы подставил для меня другое плечо. Хотя, однажды, когда я повела себя как скулящий младенец, и мой папа рассердился, он сделал для себя волокушу[11]11
  Волокуша – (англ. travois) – У индейцев Равнин [Plains Indians] приспособление для перевозки грузов, в которое впрягают лошадь или собаку [dog волокуша]. Состоит из двух шестов, перекрещивающихся под острым углом, и поперечины. Верхний конец прикрепляется к луке седла, а свободные концы волочатся по земле; вещи складываются в сумку из кожи, которая помещается между шестами.


[Закрыть] из двух ветвей и непромокаемого брезента и потащил оленя домой позади себя, а я в то время, рыдая, тащилась рядом с ним.

Слава Богу, что я была хреновым ребенком. Я могу соорудить волокушу и потянуть Рáхоша домой в ней.

У меня уходит почти час на то, чтобы срубить одно из хлипких деревьев, но они просто прекрасно подойдут для моей цели. «Ствол» достаточно большой, чтобы мне было удобно ухватиться, и даже при том, что на ощупь он липкий и губчатый, я смогу вполне нормально тащить его. Я срубаю второе, и к тому времени, когда я тяну их обратно к Рáхошу, меня трясет от усталости, к тому же меня беспокоит, что я испортила его костяной нож, совершенно его притупив.

Сейчас не время беспокоиться об этом, потому что теперь падает мелкий снег, а небо закрывается тучами. Если мне не удастся доставить Рáхоша домой, мы окажемся в глубоком дерьме. Поэтому я опускаюсь на колени и сбрасываю теплый плащ, который он дал мне этим утром, и начинаю привязывать его к шестам, чтобы сделать основание волокуши. Я использую несколько шнурков со своих штанов, чтобы привязать плащ, и к тому времени, когда я заканчиваю, я дрожу от холода, моя одежда разрушена и наполовину исчезла, а снег уже идет плотной завесой.

– Рáхош? – я тихонько зову его, похлопывая по щеке, чтобы увидеть, пришел ли он в себя. Никакой реакции. В каком-то смысле, я рада. Будет не так больно, если он будет без сознания. Мысленно извиняясь, я хватаю его за здоровую руку и тяну на волокушу. Он стонет от боли, но не пробуждается.

Я хватаюсь за шесты, зажимаю в зубах нож и начинаю тянуть за собой свою импровизированную волокушу. Черт. Они жутко тяжелые, но у меня нет выбора. Я просто должна перетерпеть это. Нам нельзя здесь оставаться. Я прикусываю губу и начинаю дальний путь медленного волочения домой.

Мне нужно несколько часов, чтобы найти выход из каньона, но как только мне это удается, я могу видеть остатки наших следов в виде впадин в выпавшем снегу, а вдалеке – ледник. Я могу добраться до дома. Я смогу. Мои пальцы превратились в глыбы льда, и у меня на руках мозоли, но уже виден свет в конце туннеля.

Когда я делаю очередной рывок волокуши вперед, Рáхош начинает стонать. Я задыхаюсь и аккуратно опускаю его вниз, затем мчусь к нему.

– Рáхош? Ты пришел в себя?

Он беспокойно мотает головой, а затем пристально смотрит на меня остекленевшими от боли глазами. Я не совсем уверена, что он осознает, где находится.

– Лиз, – он выдыхает и пытается дотянуться до меня рукой. Его лицо искажается в агонии, и он падает обратно в волокушу.

– Не двигайся, – говорю я ему. – Я вытащу тебя отсюда. Все будет в порядке.

– Оставь… меня…, – он, задыхаясь, выговаривает. – Я слишком изранен.

– Не говори ерунду, – говорю я ему, хотя он высказывает вслух то, что больше всего меня пугает. – Ты в порядке! Тебе просто нужно парочку дней отдохнуть и восстановиться. Пусть вошь делает свою работу!

– Тебе… здесь… опасно… оставаться, – его глаза снова закрываются.

– Со мной все в порядке, – я рычу немного громче, чем нужно. Я наклоняюсь вперед и хватаю Рáхоша за воротник. – Ты меня слышишь? Я в порядке, и ты будешь в порядке. Не вздумай умереть у меня на руках! – он не отвечает, и я начинаю немного паниковать. Я трясу его, вызвав у него очередной стон, полный боли. Мне плевать. Если он стонет, значит жив. – Не смей, черт возьми, бросать меня, Рáхош! – я отпускаю его и разглаживаю его одежду, затем наклоняюсь, кладу руку ему на грудь. Его кхай при моем прикосновении начинает вибрировать, и я решаю, что подкуп – самое лучшее оружие, которое у меня есть. Я вплотную приближаюсь своими губами к его уху. – Если ты выберешься из этого живим, Рáхош, я затрахаю тебя до чертиков, Богом клянусь.

РÁХОШ

Мое сознание сейчас охвачено туманом раскаленной боли и зловещих снов. Время от времени кхай у меня в груди резонирует, и все становится лучше. Время от времени мое тело пронзает разряд ослепительной боли, и я все глубже и глубже погружаюсь в бездну тьмы. Мне нужно сосредоточиться, сконцентрироваться, но мой разум больше не хочет оставаться бдительным.

«Но я должен, – напоминаю я себе. – Я должен защитить Лиз».

– Лиз, – я выдыхаю. – Моя пара.

– Я здесь, – говорит нежный голос во тьме. Нежные пальцы ласкают мои щеки, и я борюсь против нахлынувшей волны боли, которая пытается затянуть меня обратно на дно. Такое ощущение, будто кто-то уселся на моих веках, настолько они отяжелели. – Успокойся, – говорит она, и ее дыхание такое сладкое. Я чувствую, как ее губы целуют меня в щеку, а потом она снова ласкает меня. – Ты в безопасности. Просто исцелись, ладно?

Я облизываю свои сухие губы.

– Мэтлаксы…

– Все уже улажено. Я развела огонь и положила сушиться мясо, и я заново затачиваю твой нож, – она поглаживает мою грудь и руки, и я ощущаю, как меня накрывает вспышка огненной боли, когда она это делает. Мое дыхание с шипением вырывается из горла. – Ты быстро поправляешься. На самом деле, очень быстро. Мне пришлось вправлять тебе кости. Прости. Я знаю, это, должно быть, очень больно. Просто успокойся, хорошо?

Мой кхай напевает у меня в груди, и я слышу, что ее кхай откликается. Даже несмотря на то, что я тяжело ранен и тону в боли, в ответ мой член начинает возбуждаться. Мы слишком долго тянули, чтобы ответить на призыв резонанса, и мое тело напоминает мне, что скоро мы должны будем подчиниться.

– Не оставляй меня…

– Не оставлю, – говорит она нежным голосом. – Только выживи. Засыпай, – она проводит пальцами по моим губам. – Засыпай, – снова повторяет она.

И я засыпаю.

***

Кажется, что целую вечность я то прихожу в себя, то меня поглощает тьма. Когда она наливает мне в горло бульон, мой разум переполнен нежными прикосновениями рук Лиз, ее успокаивающими словами, а также пульсирующей болью моего тела, хотя мой кхай и занимается его излечением. Мои конечности – не единственное, что у меня болит – мой член яростно горит по моей паре, и я беспокоюсь, что, когда очнусь уже исцеленным, захочу лишь улечься на Лиз и заставить ее спариваться.

Не думаю, что человеку это понравится. Не со всеми их ритуалами отрицания.

Но этот выбор – не мой собственный. Моему телу нужно время отдохнуть, чтобы исцелиться, и поэтому я вновь и вновь проскальзываю в дремоту.

В какой-то момент я прихожу в себя на удивление с ясной головой. У меня все тело болит тягучей ноющей болью подобно гнилому зубу, хотя и не слишком болезненной. Мне удается раскрыть свои глаза, но без ощущения тяжких мучений, и я смотрю на костер.

Там Лиз кипятит воду в моем кожаном мешке на треноге, размещенной над огнем. Она точит о камень мой нож, и когда я оглядываюсь по сторонам, то вижу куски вяленого мяса, свисающие с сетки сплетенных тростников, размещенных на стене. Ее лук – не этот, другой, новый – находится у дальней стены, а неразрывно связанные к нему дополнения расположены поблизости ослабленной тетивы.

У меня ощущение, будто мой рот покрыт сухой, потресканной кожей. Я облизываю губы и пытаюсь сесть, измученный жаждой. Я слишком слаб, а мой кхай пульсирует и мурлычет, страдая от голода.

Лиз сразу же оглядывается и удивленно смотрит на меня.

– Рáхош! – она подходит ко мне и кладет руку мне на грудь. – Не вставай. Я серьезно. Ты все еще слишком слаб.

Я не обращаю внимания на ее излишнюю и чрезмерную суету вокруг меня и сажусь прямо, проверяя свое тело. У меня все болит, но в моем теле все, похоже, на своих местах. Я поднимаю одну руку и сгибаю ее. Она болит раскаленной болью, но она прямая и вокруг нее наложена самодельная шина.

– Мне пришлось вправить кости, – объясняет Лиз, заправляя шкуры вокруг моего тела. – Как рука, чувствуешь ее нормально?

– Ты все правильно сделала, – говорю я ей хриплым голосом. Из-за ее близости я страдаю от совсем иного вида голода. Мой член болит, а кхай резонирует, когда она наклоняется, чтобы прижаться своими маленькими пальчиками к моему лбу. Я хватаю ее руку и целую ладонь, желая, чтобы она была обернута вокруг моего члена и гладила его. Я помню это из прошлого – это навсегда въелось в мой мозг.

– Ты хочешь пить? Голоден? – спрашивает она, а глаза у нее широко раскрыты и вопрошающие. Она вынимает руку из моей хватки и встает, двигаясь к огню. – Я приготовила тебе немного бульона. Тебе нужно набираться сил.

Когда она приносит мне маленькую чашку бульона, аромат ее теплой кожи для меня представляет больший интерес, чем напиток. Моя пара поднимает руку, чтобы поднести чашку к моему рту, а я начинаю сквозь одежду ласкать ее округлую, красивую грудь. Лиз вздрагивает, и мой кхай резонирует в унисон с ее кхаем.

– Вижу, тебе уже лучше, – говорит она дрожащим голосом и отталкивает мою руку. – Сейчас не будет никаких «шуры-муры».

– Шуриимурии? – переспрашиваю я. Я не знаю, что это за слово. К тому же, меня это особо-то и не волнует. Волосы Лиз убраны с лица и заплетены сзади, выставляя напоказ ее красивую шею, и мне так хочется спрятаться туда лицом. Я хочу прижать ее маленькое тело к себе, чувствовать ее сердцебиение, вдыхать ее возбуждение, прикасаться к ней и заявить права на нее как на свою.

– Вот именно, – проговаривает она, запыхавшимся голосом. Я слышу, как у нее в груди резонирует кхай. – Сейчас не самое подходящее время. Ты еще не совсем здоров.

Пальцами ласкаю ее щеку, провожу по ее челюсти, горлу. В то время, как она подносит чашку к моим губам и вынуждает меня пить, я прикасаюсь к ней везде, где могу, прежде чем она отодвигается. Когда она тянет чашу назад, я с закрытыми глазами прислоняю голову к стене пещеры. Я устал, но, когда касаюсь ее, от этого мне становится лучше.

Она откладывает чашку в сторонку и стягивает с моих ног шкуры. Я слышу приглушенное фырканье.

– Ну, что ж, похоже, кое-какая часть тебя работает просто идеально, – говорит она.

Я открываю глаза и смотрю вниз. Мой член стоит по стойке смирно, выпирая прямо вверх относительно моего тела. Он ноюще болит, и на мгновение меня охватывает робкий луч надежды, что она снова возьмет его в свой мягкий человеческий рот и оближет его. Однако, этого не случается. Лиз сосредоточена только на деле и проверяет мои повязки, причитая о моих ранах.

– Ты идешь на поправку, но все равно еще не вылечился.

– Моему кхаю все равно, – говорю я ей. В то время, как она суетится над моими повязками, Лиз наклоняется вперед, и ее лицо находится рядом с моим членом. – Он требует, чтобы я заявил свои права на тебя.

Она издает напевающий гортанный звук, но я не могу понять, это ее согласие или нет.

– Скажи своему кхаю, что сейчас еще не время.

Я смотрю, как она встает и передвигается по пещере. Ее тело под бесформенной кожаной одеждой изящное и тоненькое, и ее глазки блестят. Она пахнет как самый ценный мед, и мои чувства переполнены ею. Я снова укладываюсь в своем ложе.

– Я помню… обещание, которое ты дала.

Ее лицо заливается румянцем, и она двигается к костру, заправляя одну из ее косичек за ухо.

– Как только ты поправишься, я намерена сдержать свое обещание. Ну, а пока тебе необходим сон.

Она трет себе один глаз, и я вижу, что на ее бледной коже у нее под глазами ярко выделяются темные круги. Она выглядит осунувшейся и уставшей. Ее одежда грязная и рваная, а ее волосы не видели воды много дней. Она совсем исхудала и выглядит такой же, как во время своей болезни.

– Как долго ты уже ухаживаешь за мной? – робко спрашиваю я. Пока я тут лежу, отсыпаюсь и позволяю своему кхай медленно себя исцелять, она тяжело трудилась.

Она подходит к стене пещеры и прикасается к ней, и я замечаю маленькие черточки, которые нарисованы на камне.

– Девять дней, – она подсчитывает, ну а потом берет меловой камень и добавляет еще одну черточку. – Ну, вообще-то, десять.

Неудивительно, что мое тело реагирует на ее близость. Я никогда не слышал, чтобы пара столь долго уклонялась от резонанс-спаривания. Кроме того, мне интересно, связано ли это с тем, сколько времени требуется моему телу, чтобы исцелиться. С помощью целительницы Мэйлак перелом можно вылечить за считанные дни. Если в течение девяти дней я в основном находился в бессознательном состоянии, меня беспокоит, что мой кхай перенапряжен и не удовлетворён.

Вскоре он перестанет спрашивать и начнет требовать. Интересно, понимает ли это Лиз?

***

Теперь, когда я снова в сознании, мой кхай решает, что должен утвердить Лиз как пару, я должен заявить на нее права сейчас же. Не имеет совершенно никакого значения, что мое тело все еще исцеляется, или насколько Лиз истощена. Все, что имеет значение, – требование кхая спариваться. Лиз резонирует каждый раз, когда приближается ко мне, а иногда когда она возвращается в пещеру, от ее рук исходит ароматом секса, словно она сама себя ублажала. Я понимаю, что ее не особо-то затрагивает потребность между нами. Она, должно быть, скрывает свои желания, полагая, что мое тело более хрупкое, чем оно есть на самом деле.

Единственное, что является хрупким, – мой контроль.

Каждую ночь она сворачивается калачиком возле меня, за день измотанная охотой и поддерживанием огня, ну и еще – ухаживанием за мной. Она нежно купает меня и кормит кусочками вяленого мяса из дичи, которые она убила на охоте. Она все время занята изготовлением оружия или плавит побольше воды или опустошает мой ночной горшок, так как настаивает на том, что мне надо избегать нагрузки на ноги.

Становится уже невозможно сопротивляться ее чарам. Когда она проходит мимо меня, я автоматически тянусь к ней. Когда ее тело в постели прижимается к моему, требуется вся моя сила до последней капли, чтобы не толкнуть на землю и не трахнуть ее.

А когда она возвращается с руками, пахнущими ее сладким влагалищем? Я вынужден закрывать глаза и напоминать себе, что не грубой силой, а только контролируя себя, я добьюсь своего человека.

Однако контролировать приходиться все более агрессивно, и боюсь, что моя выдержка прольется сквозь пальцы, как вода.

ЛИЗ

Мне приходиться справляться с большим количеством работы, а также заботиться о Рáхоше. День кажется бесконечным списком обязанностей по дому. Уборка пещеры, купание Рáхоша, встряхивание шкур, растопить воду для питья, еда, проверка ловушек, коптить излишнее мясо, растопить побольше воды, мастерить оружие, заботиться о Рáхоше, растопить еще воды, и так далее и тому подобное. Кроме того, Рáхош – исключительно ужасный пациент. Он исцеляется быстрее, чем я когда-либо видела, и подозреваю, что это – работа воши. К сожалению, все это совсем не поднимает его настроение. Он распускает руки, несмотря на свои раны, и капризничает, когда я отталкиваю его. Он исцеляется, а это означает, что крутить шашни – ужасная идея, независимо от того, как бы здорово мне это не казалось.

Правда в том, что я неописуемо возбуждена.

За всю свою жизнь я ничего подобного никогда не испытывала – словно я должна запрыгнуть на Рáхоша или умру. Но кости Рáхоша недавно заново срослись, и я просто не могу. Ему нужно беречь свои силы. И правда в том, что я устала и чувствую себя не такой уж хорошенькой. Я грязная и потная от всей той работы, которую делаю по дому, а моя кожаная одежда испачкана кровью Рáхоша, моей, и мэтлаксов, которых я убила, наряду с кровью добычи, на которую я охотилась.

Но сегодня после полудня, снаружи свирепствует снежная буря, а топлива для костра здесь полно. На ужин вяленое мясо, а Рáхош посапывает под шкурами, раскинув под ними свои длинные ноги. Иногда он наблюдает за мной и тогда притворяется, что спит. Хотя сейчас, мне кажется, он и правда спит. Я почесываю свою зудящую кожу на голове, и мои туго заплетенные в косички волосы кажутся дико грязными. Я смотрю на огонь и задумываюсь, удастся ли мне, пока он отдыхает, по-быстрому обтереть себя горячей мочалкой.

Как только мне в голову приходит эта мысль, я решаюсь на это сразу. Я заполняю снегом кожаный мешок для приготовления пищи, и пока он тает, все продолжаю добавлять горсти снега, пока над огнем не нагревается уже немалый объем воды. Я нахожу мыльные ягоды, которые, как мне объяснил Рáхош, используются для купания, а не для еды, и между пальцами раздавливаю несколько из них и добавляю их в воду. Пока она нагревается, я снимаю с себя кожаную одежду и скидываю ее вблизи огня.