Текст книги "Позолоченное великолепие "
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)
– Тебе ведь хочется немедленно увидеть своего папочку, – сказала она, не прекращая заниматься домашними делами. Мачеха начала прогонять ползавшего малыша, затем другого, только недавно начавшего ходить, и всех других, собравшихся вокруг них. Но Томас никогда не приходил с пустыми руками, он наклонился, достал из кармана засахаренные фрукты и начал раздавать их по кругу. Маленькие щечки надулись от приятного лакомства, из ртов потекли слюни и, когда наполовину съеденный кусок случайно падал на пол, крохотные пальчики тут же поднимали его и снова заталкивали в рот. Приезды Томаса всегда становились приятным событием для малышей.
Джон был в мастерской и следил за работой, которую для него делал разъезжавший плотник, которого он нанял, пока выздоравливал. Он сильно не пострадал, но работать было неудобно. Сломанная рука была закована в шинах и подвязана, а льняные повязки на пробитой голове делали его похожим на пудинг, который вот-вот опустят в горшок. Он радостно встретил сына, как всегда, был доволен, что тот приехал, но вскоре после обмена новостями начал горевать по поводу того, что с ним произошло. Подобно большинству здоровых людей, временно потерявших способность трудиться, Джон страшно жалел себя и раздражался своей беспомощностью. К следующему дню уважение Томаса к мачехе значительно возросло, ибо та обладала ангельским терпением, всегда пребывала в хорошем настроении и раздражительность мужа не выводила ее из себя. Хлопоты по дому нисколько не отвлекали ее от важного дела – ухаживать за мужем, играть с детьми, и хотя в коттедже никогда не было ни порядка, ни чистоты, но стол не пустовал, она всегда потчевала любимых чад, включая Томаса, обильной едой.
Томас гостил три дня и остался бы еще на два, если бы не кукольный дом. Третьим вечером они с отцом на пару часов уединились в таверне, стоявшей на другой стороне улицы. Здесь Томас вкратце изложил свои планы на будущее и получил родительское одобрение. Джон всегда поощрял сына, которым безмерно гордился. Оба вернулись в коттедж; в оживленном, прекрасном настроении. Как обычно, среди веселого шума, всегда царившего в доме, еще ни одного ребенка не отправили спать. Деревянные игрушки валялись повсюду. Томас случайно наступил на игрушку. Взглянув на нее, он увидел, что это кукла Полли.
– Откуда она здесь взялась? – тихо спросил он, наклонился и поднял куклу. Игрушка осталась без платья. Краски на ней почти не сохранилось, одной, руки не хватало, а нос, который он так тщательно вырезал, был сломан.
– Что? Где? – Мачеха вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что он держит в руке. – О, эта старая игрушка. Я однажды нашла ее на чердаке, когда что-то искала там.
Томас не сказал ни слова и, все еще держа куклу в руках, вышел в освещенный луной двор и закрыл за собой дверь. Он подошел к большому бревну у мастерской, сел и прислонился к стене. Томас помнил, с какой печалью отнесся к судьбе Полли, но сейчас он ничего не испытывал. Девочка забыла куклу, пытаясь убежать от блюстителей закона, и это говорило о том, в какой страшной панике она пребывала, после чего ее было столь же легко поймать, как загнанного в угол зайца во время уборки урожая.
Где Полли сейчас? Она еще жива? В его памяти сохранились, словно туманные отрывки сна, лишь ее рыжие волосы и сладкие уста. Потеряв девственность, она впервые пробудила в нем мужские инстинкты. С тех пор он часто целовался и развлекался с множеством девушек: деревенскими горничными, служанками и не одной замужней женщиной. Он был очень чувственен, физические потребности не уступали честолюбию, не дававшему ему покоя и иногда затруднявшему способность отличить одно от другого, поскольку оба стремления были связаны единой конечной целью. Хотя сладкие обольстительные слова легко слетали с его уст, он не относился ни к одной из покоренных женщин с такой нежностью, с какой хотел защитить Полли от всего мира. Возможно, такое чувство больше никогда не возникнет. Если не считать, что совсем недавно он испытал смутную боль, когда его на мгновение посетило подобное чувство. Как и где это случилось? Он не смог вспомнить.
Томас оттолкнулся от стены, встал, собираясь вернуться в дом. Когда он ступил на заднее крыльцо и опустил руку на щеколду, чтобы войти, его удивительным образом осенило, что как раз Изабелла пробудила в нем то чувство, которое, как ему казалась, затерялось в прошлом.
Когда он вошел в коттедж, его встретил привычный шум возившихся детей, мачеха кричала, чтобы ее слышали, малыш орал. Одна голосившая девочка отпустила юбки матери, подошла и выхватила у него куклу из руки и ударила его босой ногой за то, что он посмел взять игрушку. Прижав куклу к себе, она побежала к своей кроватке.
– Утром я уезжаю, – объявил Томас. Он возвращался в Ностелл. К Изабелле Вудли.
Когда он вернулся, Гаррисон сообщил, что в его отсутствие леди Уин показывала мисс Вудли кукольный дом. Томас уже проклинал себя за то, что упустил прекрасный случай, но тут Гаррисон добавил:
– Когда я сказал дамам, что тебя здесь нет, юная леди ответила, что ей хотелось бы дождаться тебя и задать несколько вопросов.
На лице Томаса не отразилось удовольствие, которое ему доставило это сообщение. Никто не догадается о том, что он задумал. Изабелла обязательно вернется. Ему остается лишь дождаться благоприятного случая.
На следующий день она пришла сама, и стало ясно, что она ждала вести о его возвращении. Томас сидел за верстаком и изготовлял для кукольного дома кухонный стеллаж, на котором будут храниться оловянные тарелки. Еще не видя Изабеллы, он услышал ее шаги, но не оторвался от работы. Чуть сместившись на стуле, он увидел ее отражение в старом зеркале, когда она спросила одного плотника, работавшего у двери, где можно найти Томаса. Издали девушка казалась хорошенькой, но вблизи она радовала глаз еще больше. Он поразился тому, что со времени их первой встречи она полностью изменилась. Изабелла все еще была стройна, как тополь, но ее руки обрели округлость, а грудь – выпуклость. Ее аристократическое лицо расцвело и утратило изможденный вид, а кожа потеряла неестественную бледность. Даже когда она чувствовала себя плохо, в цвете ее лица не было изъяна, и он мог поспорить, что румяна на щеках предназначались не для сокрытия изъяна, а для усиления эффекта. Однако чепчик с оборками все еще скрывал волосы.
Когда она повернулась, чтобы направиться к нему, он снова сосредоточился на работе. Стук ее каблуков говорил о том, что она приближается, ее юбки шуршали. Затем до него донесся завораживающий аромат мускуса. Он медленно повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза. Этим взглядом он дал ей понять, что ее вид тронул его до глубины души.
На Изабеллу, думавшую о нем почти каждый час, это произвело то впечатление, какое он желал, или даже еще большее. Она почувствовала, что у нее мгновенно зарождается приятный страх и охватывает все ее существо. Ради него она преодолела все тревоги и слабости. Ради него она хотела скорее обрести прежний вид, фигуру и только ей присущую ауру женственности, привлекавшую к ней поклонников в прошлом. В награду она удостоилась его красноречивого взгляда. Однако воспитание, строгие нравы в сочетании с прирожденной сдержанностью позволили ей скрыть свои чувства. Она заговорила ровным голосом, что полностью соответствовало очевидной цели ее визита.
– Доброе утро. Я пришла взглянуть на кукольный дом.
– Я ждал вас, мисс Вудли. – Он встал. – Мистер Гаррисон говорил, что вы вернетесь посмотреть на него.
– Надеюсь, я не помешала вашей работе в неподходящий момент.
– Отнюдь нет. Я к вашим услугам.
Привычные слова. Обычная вежливость. И тем не менее он полностью отдавал себе отчет в том, что придал им значение, соответствовавшее его взгляду. Она воспользовалась удобным случаем и выразила восхищение крохотным стеллажом для тарелок.
– Боже мой! Как только у вас хватает терпения!
Он повернулся к коробке, где лежали крохотные тарелки, сделанные из олова мастерами по металлу и ради нее опустил две из них в прорези. Она обрадовалась и спросила, будут ли изготовлены столовые приборы, и он ответил утвердительно. Затем он достал из шкафа аккуратно завернутый набор мебели, дело своих рук. Она воскликнула, увидев изящные детали отдельных предметов, и пришла в восторг от мозаики и инкрустации по дереву, крохотных ящиков, которые скользили так плавно, словно были сделаны из шелка. Пока она разглядывала резьбу на одном из столбиков кровати, он объяснил, что швея готовит занавески и покрывала из материала, специально вытканного для воспроизведения узора оригиналов мелким масштабом.
– А теперь я покажу вам сам дом, – сказал Томас, ведя ее в другую часть мастерской, лишенную верстаков и предназначенную для хранения изделий. Это было тускловатое место с каменными стенами и полом, но через бутылочное стекло небольшого окна сюда проникал слабый свет. Изабелла почувствовала интимную обстановку, возникшую после того, как они остались вдвоем, между ними ощущалась живая связь. Томас снял несколько коробок со старого кресла, носовым платком смахнул с него пыль и подвинул к ней, приглашая сесть. Когда он снял материал, скрывавший кукольный дом, Изабелла пожалела о том, что сидит, а не стоит перед ним. Тогда его пальцы могли бы коснуться ее.
Фасад кукольного дома был столь большим, что он открыл одну его сторону, затем другую, после чего перед глазами предстал весь интерьер. Она подумала, что ничего лучшего ей не доводилось видеть. Каждая комната была обшита панелями и покрашена, камины и трубы находились на положенных местах, кирпичный очаг с вертелом стоял на кухне, где найдет себе место стеллаж для посуды. Изабелле особенно понравились стены гостиной, оклеенные вырезками из французских гравюр и окрашенные особым способом, который придумал Джеймс Пейн, предложивший сочный антураж для изящных предметов мебели, расположённых здесь.
– Как очаровательно, – радостно сказала Изабелла и сделала жест руками, словно охватывая весь дом. – Мне почти хочется стать одной из кукол, которые будут здесь жить и самой поселиться под этой крышей.
– Выбросьте это из головы, – страстно возразил он.
Изабелла удивилась, что он сказал это так серьезно, и продолжила в привычной для себя игривой манере, надеясь заставить его улыбнуться.
– Однако я уверяю вас, что будущие обитатели кажутся вполне гостеприимными. Они пришли парами в коробке, доставленной кукольным мастером, а на хозяйке дома красное платье из шелка. Тут полный набор служанок, ливрейных лакеев и один великолепный слуга с востока в тюрбане, который начнет готовить экзотические блюда для набобов; те вернутся из индийских странствий, сколотив состояния, достаточные для того, чтобы возвести собственные загородные особняки и приступить к поиску невест. Думаю, мне не помешает оказаться в их поле зрения.
Такая фантазия не рассмешила его. Он видел кукол, которые были сделаны из воска и, по его мнению, смотрели неживыми глазами.
Куклу Полли сделали из живого дерева, из-за чего она выглядела почти настоящей и понравилась девочке, а потом и одной из его единокровных сестер, несмотря на то что ее сильно потрепали. Изабелла, одаренная молодостью и теплотой, мягким голосом с переливами и нежной женственностью, принадлежала этому миру, где мужчина из плоти и крови, будь то набоб или плотник, мог превратить ее в своих объятиях из девушки в женщину, отбросив все эти глупые фантазии в порыве настоящей страсти. Он так и сказал, только в более мягкой форме.
– Теперь у вас не будет недостатка в более приятных обожателях, раз сэр Роуленд устраивает прием в вашу честь.
Томас повернулся к ней спиной и закрыл двери кукольного дома.
Она наблюдала за ним. Значит, он слышал о празднестве, которым отметят ее выздоровление. Ему не было суждено знать, что для нее гораздо больше значит находиться с ним наедине в холодном и пыльном складе, чем принимать поздравления под хрустальными канделябрами. Однако интерлюдия подходила к концу. Томас уже взял большой чехол и накрыл им кукольный дом.
– Когда я увижу комнаты обставленными мебелью? – спросила она.
Он разглаживал складки и морщины.
– Все зависит от того, останетесь ли вы в Ностелле до тех пор, пока я не завершу работу.
– Мне предложили остаться здесь столько времени, сколько я пожелаю.
– До конца лета?
– Хозяева дома уговаривают меня остаться до конца лета.
– Если вы примете такое решение, то увидите, как кукольный дом обставят и перенесут в Ностелл.
Он поправил последний угол чехла. Со стороны конюшни к окну подъехала пустая карета, на складе стало совсем темно, стук копыт лошадей о мостовую перебивали голоса конюхов.
Когда Томас повернулся к ней лицом, обоим казалось, будто они стали ближе.
– Тогда у меня нет иного выбора, кроме как остаться. – Изабелла говорила так тихо, что он едва расслышал ее слова, хотя ей показалось, будто ее голос звучит не тише, чем шум на улице. В это мгновения казалось, будто девушку оставляют силы, управлявшие ее жизнью.
Томас смотрел на нее, прищурив глаза.
– Было бы обидно, если бы вы решили иначе.
Она встала, понимая, что должна уходить, хотя ей и не хотелось этого. Томас приблизился, будто собираясь отодвинуть кресло, и стоял так близко, что если бы она повернула плечо на дюйм, то коснулась бы его груди. Затем он сказал то, что она и надеялась, и боялась услышать.
– Вы иногда гуляете у озера, в вечерние часы. После окончания работы я сам хожу туда, когда там никого нет.
До сих пор она одна не выходила из дома после сумерек, но если бы ей удалось избежать общества других, то это можно было бы исправить.
– Возможно, я пойду туда подышать воздухом. Точно обещать не могу.
Пока Изабелла больше обещать не могла.
Она ушла, церемонно поблагодарив его на ходу за то, что он уделил ей свое время. Пока Изабелла возвращались домой, олени, совсем недалеко щипавшие траву, насторожились, почувствовав ее приближение, и подняли головы. Она остановилась и следила за оленями, пока те не присоединились к другой группе сородичей, находившихся вдали. Она остановилась, придя к убеждению, что ее раннее предчувствие оказалось верным. В этот день она решила свою судьбу, и от нее уже никуда не уйти.
В Ностелле, как и в других благополучных местах, начиная от королевских дворцов до простых жилищ мелкопоместных аристократов, в три часа дня было принято садиться за обед, во время которого подавали много блюд. Если за столом было мало человек, то пользовались семейной столовой скромных размеров. Но когда в доме бывали родственники и гости, как сейчас, сэр Роуленд и его жена усаживались в противоположных концах длинного стола, сооруженного из откидных столов, которые складывались и хранились в передней после каждой трапезы. Прочный сплошной стол из прошлых веков вышел из моды. Изабелла заняла место среди сорока с лишним гостей за столом, накрытым Дамаском, перед хрусталем и серебром, и обнаружила, что не может слушать разговоры тех, кто сидел справа и слева от нее, а аппетит, недавно вернувшийся, снова исчез. Она с трудом заставила себя отведать немного от каждого блюда, но все время думала о том часе, когда ей удастся выскользнуть из дома.
Оставшуюся часть дня она следила за погодой. Любой из слуг посчитал бы ее сумасшедшей, если бы Изабелла рискнула покинуть дом в ненастный вечер, ибо все домочадцы вместе и каждый отдельно гордились тем, что она поправилась. Даже воды Бата не смогли ей помочь. Нога сэра Роуленда вряд ли ступала хотя бы в одну из кухонь, его жена даже не видела их, но Изабелла напугала всю домашнюю прислугу, однажды явившись туда. Изабелла беседовала с поварами, которые так старались приготовить вкусные блюда, когда она чувствовала себя хуже всего. Она разговаривала с теми, кто поддерживал огонь в камине ее комнаты, чтобы не дать ей заболеть лихорадкой после прибытия в Ностелл, нашла самую незначительную маленькую прислугу на кухне, сорвавшую дикие примулы, которые ей однажды доставили на подносе. Домашняя прислуга не одобрила ее визита, но, как это ни парадоксально, оценила его по достоинству. С тех пор они оберегали ее восстановленное здоровье столь же ревниво, сколь раньше старались помочь ей выздороветь. Иногда ей надоедали подушками, пледами, зонтиками от солнца, даже когда без всего этого можно было обойтись. Больше всего ей придется остерегаться зоркого ливрейного слуги, дежурившего у двери. В любом случае она обязательно должна вернуться к десяти часам, к ужину. Тогда все соберутся за столом, начнутся любительские театральные представления, игра в карты или другие развлечения, подадут легкий ужин.
Надев черную кружевную шаль, скорее чтобы слиться с ночью, нежели уберечься от холода, она вышла из дома через неприметную боковую дверь, которую обнаружила днем. Она пребывала в сильном волнении. Луны не было, но звезды сияли ярко и крохотными огоньками отражались в озере за деревьями, указывая ей путь.
Она уже приблизилась к ивам на берегу, когда перед ней возник Томас, да столь неожиданно, что она невольно вскрикнула, чуть было не столкнувшись с ним. Он поймал ее за локти, притянул к себе и посмотрел ей в лицо.
– Извините меня, я напугал вас, – шепотом произнес он, едва заметно улыбаясь. – Я увидел вас издали и, охваченный нетерпением, совсем забыл о том, что вы можете не заметить меня.
Она тихо рассмеялась.
– Я догадалась, что это вы, даже в то мгновение, когда вскрикнула. Как глупо, что я так испугалась.
– Вам было трудно уйти?
– Нет.
– Это хорошо. – Он взял ее за руки. – Придя сюда, вы оказали мне большую честь.
Он весьма успешно освоился с хорошими манерами, наблюдая за тем, как аристократы относятся друг к другу, прислушиваясь к комплиментам, которые они расточали, видя поклоны, какие те отвешивали. Поскольку эти люди относились к сословию, которое сыграет решающую роль в осуществления завладевших им амбиций, он скоро понял, что должен готовиться, чтобы встретить их на равных, когда настанет день. Ради этого он пытался скрыть недостаток образования и смягчить присущую сельскому жителю прямоту. Он не намеревался выдавать себя за того, кем на самом деле не был, но у него хватило ума догадаться, что небольшой хитростью можно добиться многого, а если придать простым манерам немного изысканности, то скорее добьешься успеха. Эта родовитая девушка, дочь политика, бывшего главным советником сэра Роберта Уолпола[1], не позволит притронуться к себе, если его приятная внешность не будет сочетаться с такими же манерами.
– Я могу провести здесь один час, – сказала она.
– Не хотите прогуляться до ротонды?
Изабелла согласно кивнула.
– Я вечером там никогда не бывала.
Взявшись за руки, они рядом шли по тропинке вдоль озера, он иногда наклонялся, чтобы отстранить ветки ивы, преграждавшие путь. Между ними шел непринужденный разговор, оба ничего не скрывали о себе. Изабелла рассказала ему, что ее родители переехали из Бристоля в Лондон, когда ей было семь лет, а ее сестре – шесть. Ее отец Генри Вудли уже занимался политикой и в то время входил в состав кабинета Уолпола. Она искренне гордилась им и теми хорошими делами, какие он совершил. Полтора года назад отец умер от сердечного приступа. Это по настоянию отца сэр Роберт Уолпол согласился отменить непопулярный акцизный сбор. Генри Вудли знал, что простой народ люто ненавидел акцизный сбор на чай, кофе, шоколад, и опасался, что во время бунтов могут погибнуть люди, если распространить этот сбор на табак и вино. После отмены сбора его хвалили и противники, и члены партии вигов, к которой он принадлежал, уже не говоря о безграничной признательности тех, кто трудился и жил в нищете, ведь сбор лег бы на них дополнительным бременем. В более тонкой сфере политики он воспользовался своим влиянием и предотвратил войну с Австрией. Он проводил дальновидную дипломатию с безупречным терпением и тактом. Не приходилось удивляться тому, что вся страна горевала после его безвременной кончины.
– Это был удар, от которого я, сраженная горем, казалось, так и не оправлюсь, – призналась она.
Изабелла не сказала, что отца ей не хватало гораздо больше, чем матери. Должно быть, Августа Вудли, испорченная и глупая женщина, покорила Генри красивой внешностью, которую сохранила до сих пор. В интеллектуальном отношении они были совершенными противоположностями. Августа, не проявившая ни практичности, ни способностей, во вдовстве оставалась такой же безмозглой и недальновидной, что и курица, выпущенная за ворота. Она наделала нелепые долги, будто забыв о том, что муж уже не сможет оплатить их. Изабелла впервые поняла, каким тяжким испытанием была для отца супружеская жизнь, почему он старался обуздать мотовство жены, что навлекало на его голову оскорбления и истерики, и как ему было хорошо, когда он иногда оставался наедине со старшей дочерью. Раньше Изабелла об этом не догадывалась, но теперь стала понимать, сколь близки они с отцом всегда были характерами.
– Я понимаю вас. – Томас искренне сочувствовал ей и вспомнил утрату, которая столь тяжело придавила его, хотя он и был моложе Изабеллы, когда случилась эта трагедия.
Она молчала какое-то время и с некоторым удивлением смотрела ему в глаза.
– Знаете, это первый раз, когда я говорю с кем-либо об отце с тех пор, как потеряла его. От этого мне становится легче на душе.
– Мне приятно слышать это.
Изабелла улыбнулась ему в ответ. Они неторопливо шли дальше.
– Мы с отцом были так близки. Я искренне верю, что только со мной он мог отдохнуть и забыть тревоги прошедшего дня. Это он привил мне любовь к чтению и всегда хотел знать, что я думаю о той или иной книге. Я так рада, что мы сохранили его библиотеку.
Об этих ценных книгах вышел спор. Августа хотела распродать их просто для того, чтобы освободить книжные шкафы и, выложив изрядные деньги, переделать кабинет покойного мужа в еще одну гостиную. Она никак не могла взять в толк, что ей и двум дочерям придется покинуть этот дом из-за нехватки денег.
В конце концов Изабелла была вынуждена обсудить финансовые дела с адвокатами, ибо Августа заявила, что не понимает ни слова из их юридического жаргона. В результате дорогой дом в Лондоне продали и купили жилище меньших размеров в Бате, где Августа могла наслаждаться светскими удовольствиями, которые для нее имели столь большое значение.
Как раз в то время, когда Изабелла почувствовала облегчение оттого, что ей удалось внести некоторые порядок в их общее существование, ее сразила лихорадка. Однако мать с сестрой без устали выхаживали ее и только после того, как опасность миновала и Изабелла пребывала в состоянии полного истощения дольше, чем обе того ожидали, у них иссякло терпение.
Только ради того, чтобы избавить их от дальнейших неудобств, она согласилась поехать в Йоркшир. Видя, как обе с радостными лицами машут, провожая ее экипаж, Изабелла могла бы глубоко обидеться, если бы не понимала мелочности их натур и сильно не любила бы их вопреки всем недостаткам.
– Расскажите мне о книгах, которые вам больше всего нравятся, – сказал Томас, обрадовавшись тому, что у них много общего, ведь он сам любил читать.
– Но я и так слишком много говорю о себе, – весело ответила она. – Мне хочется услышать про вас. Расскажите мне о своих ранних воспоминаниях.
Томас рассмеялся.
– Я лепил пироги из опилок и клея, использовал брошенные чурки как строительный материал. – Он подробно рассказал о своем доме и происхождении. – Первой заслуживающей вниманию вещью, которую я сделал, была чайница для матери. Всю оставшуюся жизнь она другой не пользовалась.
Ею все еще пользовались в коттедже, но уже не как чайницей. Крышку сорвали с петель, бока покрылись щербинками, а медный замок исчез. В ней хранили разные пуговицы, булавки и брошенную повязку для глаз, несколько грязных напальчников и все другое, что туда бросала мачеха, тут же забывая об этом.
Они достигли ротонды, которую венчал купол, покоившийся на шести ионических колоннах. К ним была приставлена круглая скамейка. Во всех крупных имениях было принято, чтобы хозяин показывал гостям парк.
Гости оценивали его достоинства, и как раз ротонды, храмы и другие классические капризы становились местами отдыха, а иногда здесь можно было выпить и перекусить, к тому же все это выгодно подчеркивало окружающую природу.
Изабелле, посещавшей это место много раз в дневное время, ротонда, сверкавшая в темноте, казалась совершенно иной, будто вырезанной из лунного камня. Она села, прислонила голову к колонне и взглянула на сводчатый потолок, на котором едва можно было различить сине-золотистый узор. Она подумала, что это место похоже на миниатюрный дворец и сказала об этом. Томас, сидевший рядом, ничего не ответил, и она взглянула на него.
– Почему вы скрываете свои волосы? – тихо спросил он. – Чепчики носят матроны и пожилые женщины, а не юные девушки.
Испытывая неловкость и робость, она ответила не сразу.
– Мне стыдно, что они совсем короткие. Их состригли, когда я заболела. Волосы уже подросли, но не настолько, чтобы их можно было показывать.
– Вы скромничаете. Не сомневаюсь, что всем будет приятно смотреть на них, какой бы длины они ни были.
– Нет. Это невозможно.
– Позвольте мне взглянуть на них.
– Нет! – Будто защищаясь, она обхватила чепчик руками, но он наклонился к ней, нежно взял ее руки и потянул их вниз. Затем он снял чепчик с ее головы, волосы обрели свободу и опустились почти до плеч.
Томас так и думал. Они были густые, мягкие и блестящие. Он взял одну шелковистую прядь, поднес к своим губам, их уста почти встретились. Томас заметил, как веки девушки прикрылись, услышал ее частое сердцебиение.
– Изабелла, ты прелестна, – прошептал он.
Томас не льстил. Он подумал, что не видел ничего прекраснее этой девушки с распущенными серебристыми волосами посреди колонн в тихий вечер. Для нее этот эпизод стал сильным эмоциональным испытанием. Томас находился близко, говорил тихо и снял с нее чепчик, и это действо показалось ей столь интимным, будто он раздел ее, довел до состояния, когда не остается сил сопротивляться. Все тело Изабеллы дрожало, когда он обнял ее и прильнул к ее устам страстно и нежно, отчего она прижалась к нему, будто собираясь держать его так вечно. Именно так она представляла себе первый поцелуй. Для него настало мгновение, требовавшее почти сверхчеловеческого воздержания, он запечатлел на ее устах романтический поцелуй, чтобы не обидеть и не отпугнуть ее. Секрет ее притяжения заключался в том, что она нечаянно пробудила в нем дорогие сердцу воспоминания о почти забытой девчонке, которая любила его безгранично до тех пор, пока не исчезла из его жизни.
Изабелла оставалась с ним в ротонде до тех пор, пока позволяло время. Томас проводил ее до дома, где она постояла с ним еще несколько минут вдали от яркого света, падавшего из окон на траву. Им обоим не хотелось расставаться. Он смотрел, как она проскользнула в дверь, затем ушел.
Их романтические встречи происходили нерегулярно, ибо Изабелла из-за любезности к хозяевам дома участвовала в разных светских мероприятиях, устраиваемых дома. Иногда ее приглашали еще куда-нибудь, местные знаменитые семейства охотно ходили друг к другу в гости. Встречаясь, оба были необычайно довольны, а она – счастливее, чем когда-либо прежде, догадываясь, что влюбилась. И он был счастлив этой переменой в жизни. Когда он доверил ей свои надежды на будущее, то сделал это потому, что хотел поделиться с ней, а не подчеркнуть невозможность любой длительной привязанности между ними, что в любом случае было и так понятно из-за чистого стечения обстоятельств.
Она внимательно слушала его, если у него было настроение говорить. Ее неподдельный интерес льстил его самолюбию. Томас обнаружил, что она в отличие от большинства женщин почти не думала о своей внешности и не пыталась подать себя в выгодном свете или выпятить грудь, стремясь привлечь его внимание.
Изабелла сидела тихо, ее серьезные глаза все время пристально смотрели на него, затем она произносила умное замечание или делала предложение, что говорило о неподдельном внимании к нему.
– Как только закончу последний предмет мебели для кукольного дома, я уеду из Ностелла, – сообщил он однажды вечером. Они укрылись в оранжерее от холодного ветра, предвещавшего дождь. В оранжерее было тепло, ее весь день согревало солнце и здесь пахло экзотическими цветами, выросшими из семян, привезенных из Вест-Индии. – Я поеду в Йорк и усовершенствую там свой опыт столяра-краснодеревщика. В этом месяце заканчиваются годы ученичества, я стану мастером в своем ремесле, но мне этого мало. Много ремесел связаны с моим и, хотя я овладел неплохими практическими знаниями в каждом из них, мне хочется совершенствоваться, например, в инкрустации по дереву, а также в позолоте по дереву, в лакировке и сборке металлических конструкций. Знаю, что неплохой резчик, и могу сказать, что никто лучше не умеет делать чертежи для мебели, но мне нельзя оставаться на достигнутом. – Его черные глаза сверкнули непреклонной решимостью. – Возможно, я искусен в глазах других, но не в своих. Я должен стать лучшим во всем, за что берусь.
Изабелла обдумывала то, что он сказал.
– Я не очень сведуща в таких делах, но ведь каждым ремеслом ведают гильдии? Как ты добьешься такого высокого мастерства без дальнейшего обучения?
– Добьюсь приема в какую-нибудь гильдию краснодеревщиков, где под одной крышей собраны все мастера этих ремесел. Занимаясь своим ремеслом, я также напрямую окажусь связанным с тем, что делают они, ведь отец учил меня с детства, как приобрести дополнительные знания, наблюдая за работой искусных мастеров. – Он потряс головой, будто отмахиваясь от любого неправильного истолкования его цели. – Я не собираюсь ни у кого отнимать хлеб. Но я должен добиться лучшего, когда наступит долгожданный день.
Изабелла задумчиво улыбнулась.
– Разумеется, тот день, когда у тебя будет собственное коммерческое предприятие.
Он улыбнулся ей в ответ.
– Совершенно верно.
– Конечно, на это уйдет немало времени.
– Само собой разумеется. Но меня такая перспектива не пугает.
Она посмотрела на него ясными глазами.
– В один прекрасный день ты собираешься сколотить состояние, ведь так?
Томас не стал возражать, его глаза весело поблескивали.
– Любой ценой, Изабелла. Я не намерен оставшуюся жизнь делать мебель по образцам других или ожидать, когда досюда дойдет последний каприз парижской моды в виде новой формы реек для стульев или изгиба ножки стола. Я хочу воплотить собственные идеи, когда придет время, вот почему мне надо так много сделать.
