Текст книги "Позолоченное великолепие "
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
Лоринда и Клод Парджетер остались ей верными друзьями, которые ради Изабеллы терпели скверные манеры Сары. Обычно они два раза в год приезжали в Лондон и останавливались у нее. Изабелла всегда была рада услышать новости об Оуэне, хотя это причиняло ей душевные муки. Сейчас он служил при дворе в Неаполе. Сочувствуя Изабелле, Лоринда никогда не заводила речь о том, что произошло на вилле Оуэна во Флоренции, хотя наверняка узнала об этом от брата. С того времени, когда Изабелла покинула Италию, он еще ни разу не приезжал в Англию. Родители ездили к нему в Италию. Зная, что его сестра в Лондоне бывает у Изабеллы, он неизменно передавал ей самые лучшие пожелания.
Парджетеры гостили у нее на Арлингтон-стрит как раз в то время, когда Изабелла потеряла золотой кулон с жемчугом, который ей подарил Оуэн во Флоренции в дни, наполненные радостями и горестями. Изабелла дорожила им больше всего и с трудом скрывала глубокое огорчение, когда обнаружилась пропажа. Она еще больше вышла из себя, когда юная Элизабет, посланная в каретный сарай принести веер, который Сара оставила в паланкине, вернулась взволнованная, сделала реверанс и протянула Изабелле руку.
– Смотрите, мадам! Видите, что я нашла в паланкине!
Это был золотой кулон, помятый каблуком Сары, но его еще можно было починить. Глаза Изабеллы наполнились слезами радости.
– Спасибо, Элизабет. Какое счастье, что ты живешь в этом доме.
– О, мадам. – Девушка зарделась от удовольствия. С тех пор как ее мать умерла через несколько месяцев после прихода на Арлингтон-стрит, девочка еще больше осознавала, как ей повезло. Если бы не дорогой мистер Чиппендейл, она осталась бы в этом мире совсем одна и просила бы милостыню на улицах.
Раздался резкий голос Сары, сидевшей на диване рядом с Клодом. Она всегда стремилась подсесть к мужчинам.
– Где мой веер?
Элизабет обернулась к ней, ее лицо выражало испуг и смятение. От миссис Лавдей она получила не одну больную затрещину, о чем ее хозяйка ничего не знала.
– Извините, миссис Лавдей. Я совсем забыла о нем, когда заметила, как в крохотной щели сверкает золото.
– Тогда принеси его, дура.
Лоринда многозначительно переглянулась с мужем. Они оба не могли понять, как Изабелла может терпеть такое хамство. От Сары не услышали ни одного радостного слова по поводу того, что безделушку нашли, ее волновал лишь веер.
На следующий день Лоринда воспользовалась удобным случаем, чтобы заговорить с Изабеллой о том, что давно не давало ей покоя.
– Я хочу спросить тебя кое о чем. Это меня очень беспокоит.
Изабелла, уже открывшая стол Чиппендейла, чтобы сыграть в триктрак, взглянула на Лоринду.
– Что это?
– Ты позволишь моему брату писать тебе?
Изабелла села за игровой столик и не торопилась с ответом. Лоринда молча устроилась напротив нее.
– Почему ты решила обратиться ко мне с такой просьбой? Оуэн просил тебя об этом?
– Нет, он прямо так не сказал. Так уж случилось, что я умею, читать его письма между строк и сразу догадываюсь, когда он хочет спросить о тебе.
– Значит, ты ясновидица, – сухо заметила Изабелла, раскладывая фигурки из слоновой кости.
– Не будь циничной, Изабелла, – отпарировала Лоринда. – Тебе это не к лицу.
Изабелла опустилась на стул и посмотрела на подругу в упор.
– Синьора Коррадини все еще составляет ему компанию?
Лоринда от смущения покрылась густой краской.
– Эта дама живет не в Неаполе, а во Флоренции.
– Ее муж еще жив?
– Нет. Он умер совсем недавно.
– В таком случае она может жить, где пожелает. – Изабелла дала понять, что эта тема для нее исчерпана. – Тебе первой бросать кости, Лоринда.
Лоринда подняла ладонь, сверкавшую кольцами, нетерпеливо ударила по столу и спросила:
– Как ты можешь быть столь жестокой к мужчине, которого любишь, и столь снисходительной к своей эгоистичном сестре?
Изабелла побледнела. Она опасалась подобного разговора и чувствовала, что рано или поздно во время пребывания подруги в ее доме его не избежать. Он мог состояться не раз, когда Лоринда делала намеки и обрывала себя на полуслове.
– Я Оуэну ничем не обязана, – выдавила Изабелла, – а за сестру я пока несу ответственность.
– Однако ты любишь его, и он любит тебя. Я видела испуг на твоем лице, когда обнаружилась пропажа кулона, который он тебе подарил. Твое лицо озарилось радостью, когда его нашли.
– Я дорожу им потому, что он напоминает мне о прошлом. Он никак не связан с настоящим. Может, ты знаешь больше подробностей об интимных чувствах твоего брата ко мне, чем о моих чувствах к нему? Я сомневаюсь в этом. Ты просто строишь романтические и ошибочные предположения. Оуэн мог сделать достойный выбор, когда я была во Флоренции. Он сделал его в моем присутствии. Его возлюбленной стала синьора Коррадини.
– Но не на всю жизнь. Он не испытывает к ней таких чувств, как к тебе. Он и эта аристократка не собираются пожениться.
– Откуда у тебя такая уверенность? Ее ведь никак нельзя считать обычной куртизанкой.
– Дело в том, что она католичка, а он принадлежит к другой вере. Она выйдет замуж только за католика.
– Значит, он просил ее руки и получил отказ. – Изабелла наклонила голову. – Вот какие дела. Их особые отношения вполне могут длиться целую жизнь, а я не из тех, кто станет смеяться над этим. А теперь давай больше не будем говорить об этом.
– Как ты можешь с одной стороны проявлять сострадание, а с другой – каменную непреклонность? – не сдавалась Лоринда.
Изабелла едва заметно улыбнулась ей.
– Возможно, эта другая сторона превратилась в мрамор, пока я была в Италии. В чистый мрамор из Каррары.
– Это неправда. Я слишком хорошо знаю тебя. – Лоринда глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. – Твое мнение не переменится, если я скажу, что брат в последнем письме синьоре Коррадини написал, что вскоре собирается жениться на другой женщине?
Изабелла не дрогнула, но ее щеки запылали.
– Отнюдь нет, – кратко ответила она. – Поверь мне, дело не в том, что я затаила злобу или недовольство против него. – Ее голос зазвучал мягче. – У меня для этого нет повода, ведь он подарил мне самые счастливые часы в жизни. Просто его обман, словно нож, глубоко врезался в мою душу. Рана так и не зажила. Думаю, она никогда не заживет, я с этим ничего не могу поделать.
Обе женщины сидели неподвижно, смотря друг на друга, у одной лицо побледнело, у другой оно выражало разочарование. Стремление Лоринды выступить в качестве посредницы ни к чему не привели. Лоринда медленно взяла коробку с игральными костями и начала трясти ее. Они играли в триктрак и больше ни разу не упоминали Оуэна Марвелла.
Ювелир ловко устранил на кулоне все следы повреждений. Когда Изабелла достала кулон из покрытой бархатом шкатулки, в которой его доставили, она взяла эту вещицу за золотую цепочку и повесила на шею. Кулон качнулся над ложбинкой на груди Изабеллы, его прикосновение пробудило столь трогательные воспоминания, что ее руки легли на туалетный столик. Она опустила голову на руки. Она не плакала, она уже давно выплакалась, но боль и жадная тоска по Оуэну, как и прежде, пронзили каждую частичку ее существа.
Сара решила устроиться в один из лондонских театров и больше не пускаться в странствия. Изабелла разработала с юристами соглашение в отношении Сары точно так же, как Натаниел обеспечил пропитание ее матери. Сара могла поступить по своему усмотрению с деньгами, какие получит в театре или из других источников, но средства, выделенные Изабеллой, были оговорены условиями, обеспечивающими сестру на всю жизнь. Иначе та могла все проиграть в карты. Сара предпочла бы получить свой доход безо всяких условий и не проявила ни малейшей благодарности, но Изабелла и не рассчитывала на это. Ей было достаточно, что Сара снова начнет жить самостоятельно и в доме на Арлингтон-стрит никому не придется терпеть ее возмутительных выходок.
– Приехал Томас, – сказала Изабелла, отворачиваясь от окна в новом доме сестры по улице Саутгемптон, из которого открывался вид на Стрэнд.
– Думаешь, я это не заметила по твоему лицу? – насмешливо спросила Сара.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Могу поспорить на весь чай, производимый в Китае, что ты и сейчас любишь его не меньше, чем в прежние времена.
Изабелла улыбнулась и пожала плечами.
– Да, это правда, но не в том смысле, как ты себе представляешь. Мне было семнадцать, когда я полюбила Томаса. Годы изменили его не меньше, чем меня. Я просто считаю, что мне повезло, если между нами сохранилась дружба. Вряд ли найдется много женщин, которые смогут встретить свою первую любовь столь тепло и дружелюбно в более зрелые годы.
– Да, вряд ли, – злобно ответила Сара, думая о том, как она ненавидит сестру. Изабелла даже имела благословение на особые отношения с Томасом, тогда как она была этого лишена. Сара все еще желала его. Ей нравилось, когда мужчина страстно предавался любви, а Себастиан Сэрле был единственным, кто мог сравниться по части необузданных утех, каким она с Томасом предавалась совсем недалеко от ярмарки. Теперь она испытывала к Себастиану лишь ненависть за то, что он бросил ее. Эта ненависть по силе была равна той, какую Сара испытала к Томасу, когда тот отверг ее в час, когда она была готова бежать вместе с ним на край света. Она предложила ему свою душу, а он отвернулся от нее. Она любила бы его и превратилась в олицетворение любви, если бы он только поверил ее слову и разделил бы с ней будущее. Однажды, когда придет время, она заставит его поплатиться за то, что он бросил ее.
По глазам Сары было заметно, что она вынашивает темные планы, когда открыли двери и пригласили Томаса войти. Он даже не взглянул в ее сторону. Томас сразу подошел к Изабелле и передал ей большую книгу. Увидев ее, она просияла от радости.
– Ах, Томас! Да ведь это же «Путеводитель»!
– Мне хотелось, чтобы ты раньше других увидела книгу.
Сара нетерпеливо топнула ножкой, Томас повернулся к ней, робко извинившись за то, что уделил столько внимания книге. Она не без удовольствия заметила, что, встретив ее взгляд, Томас вместе с ней почувствовал, как между ними вспыхнул заряд плотского притяжения. Да, день Сары настанет. Тогда она почувствует вкус победы и осуществит долгожданную месть.
«Путеводитель...» вышел в свет в назначенный день. Все хвалили Томаса как замечательного художника, оригинального автора и мастера, полностью изменившего дизайн мебели. Спрос на книгу был столь велик, что вскоре не осталось сомнений – срочно надо печатать следующий тираж.
Томас оказался на гребне славы. Один экземпляр отправили в императорский двор России. Другие разослали по шато и знатным домам Франции. Еще один экземпляр сразу после публикации отплыл в Новый Свет. Он лежал в багаже краснодеревщика по имени Джеймс Уайт, одного из первых подписчиков, который собирался в Пенсильвании изготовлять мебель в стиле Чиппендейла. Тем временем в контору на улице Св. Мартина приходили заказы, а из мастерской отправлялись упакованные в коробки и ящики составные части изысканной мебели, которые либо морем, либо по суше доставят в любой конец страны. Каждую партию мебели сопровождал один из работников Томаса, следивший за тем, чтобы в пути ничего не случилось, а при распаковке мебель не оказалось поврежденной.
Финансовые расходы Томаса приняли огромные масштабы. Его мастерские стали настоящей сокровищницей, в них хранились не только драгоценные сорта древесины, но и яшма, мрамор, золоченая бронза, восточные обои ручной раскраски без единого повторяющегося узора, лакированные панели, гобелены, роскошные шелка из Спитлфилда, дорогие зеркала. При изготовлении мебели Томас по мере возможности сокращал производственные расходы. Резной орнамент на уровне потолка или верхний гребень большого фигурного подсвечника, верхняя часть ламбрекена или карниза изготавливались из материалов более низкого качества, чем элегантные изделия, которые можно было легко рассмотреть вблизи. Поэтому его лучшие граверы делали главную работу, а менее опытные завершали ее, позволяя экономить время и деньги. Он также не использовал ценные породы древесины, когда предметы мебели, особенно кресла, предстояло украшать густой позолотой. Тогда он использовал недорогую буковую древесину, которая вполне подходила наравне с дубом и сосной для изготовления каркасов для комодов, сундуков и тому подобное, а уже потом на эту мебель накладывались узоры для инкрустации. В целом из него получился в высшей степени умелый коммерсант. Одно омрачало его – заказчики по-прежнему не спешили расплачиваться, получив мебель, они радостно делали новый заказ, и оплата мебели первого счета откладывалась до выполнения нового заказа. Томас не мог не страдать из-за того, что просрочена оплата ряда крупных счетов, общая сумма которых достигала тысячи фунтов. Переписку с клиентами вел клерк, однако, самым важным всегда писал сам Томас, вежливо, но в то же время настоятельно прося оплатить счет. Одни письма приводили к желаемому результату, другие возвращались назад с припиской, что счет будет оплачен в удобное для аристократа время и ни днем раньше. Любой ремесленник знал, что требовать от аристократа уплаты долга через суд – все равно что перерезать себе горло, в таком случае в аристократических кругах его подвергнут остракизму и перестанут иметь с ним дело. Одному богу было известно, каких усилий стоило ему угождать тем, кто стоял выше него.
В тот год, когда вышла книга, в жизни Томаса произошло еще одно событие – в предрассветные часы одним декабрьским утром в семье родилась вторая дочка. Ее назвали Мери в честь его матери, и хотя она была ему столь же дорога, как и остальные двое детей, он все еще считал маленькую Кэти светлым лучом в своей жизни. Ее баловали все, кто оказывался рядом с ней. У нее были большие карие глаза, в них играли золотистые огоньки, а волосы, естественно завивавшиеся в мягкие колечки, были цвета примул, весной покрывавших парк Св. Джеймса ковром бледно-желтого цвета.
Когда дела вынуждали Томаса совершать далекие поездки, а такое случалось все чаще, например, в Коршем-Корт недалеко от Бата, где жил лорд Метуэн, и приходилось надолго отлучаться от дома, он больше всего скучал по маленькой Кэти. Мери была еще слишком маленькой, чтобы почувствовать его отсутствие, а Томми рос крепким мальчиком, разумным не по годам, и любил оставаться главным в доме, когда не было отца. Что же касается жены, Томас находил, что она всегда слишком занята заботой о детях и не ощущает его отсутствия. Кэтрин не провожала его в дорогу и не встречала его у двери после возвращения. Их жизнь превратилась в бесцветное существование, они ели за одним столом, делили одну постель, иногда их приглашали к себе близкие друзья, или же они сами принимали их у себя дома. Они больше ничего серьезно не обсуждали, как в прежние дни, когда оба живо интересовались тем, что происходит за стенами дома, и хотя Томас смирился с таким положением, он всегда печалился, когда думал о своей жизни. Брак должен обогащать жизнь мужчины и женщины, а не делать ее серой.
Обычно он ночью спал крепко после того, как работал целый день, даже тревоги о деньгах не могли заставить его долго бодрствовать. Кэтрин же стала спать чутко, все время прислушиваясь, не раздастся ли плач из колыбели, или крик ребенка, если тому приснится кошмар. Когда Кэтрин одной апрельской ночью стала крепко трясти мужа за плечо, ему пришлось стряхнуть сон, пока он сообразил, что она говорит.
– Пожар! Томас, просыпайся! Начался пожар! В мастерских!
Он выскочил из постели, натянул бриджи, схватил пальто и сбежал по лестнице, все еще держа один ботинок в руке. Пожаров страшно боялись все, но краснодеревщик понимал, что складские помещения, забитые мебелью и штабелями сухой, готовой для обработки древесины, за считанные секунды могут превратиться в пылающий факел.
Томас сильно потянул за веревку колокола пожарной тревоги, тот качнулся и зазвонил, сам же устремился к дальнему концу двора, где пылало трехэтажное здание. Позади него проснулся дом Ренни, слуги Томаса выскакивали из постелей, жители соседних высыпали на улицу. Томас схватил два ведра, висевших в ряду других на стене на всякий непредвиденный случай, наполнил их водой из корыта для лошадей, затем ногой вышиб дверь и бросился в дышавший дымом и жаром дом.
Кэтрин быстро одела детей и сама оделась, завернула малышку в шаль и отвела их через газон к дому, где жил Джеймс Пейн. Он куда-то уехал, но она знала домоправительницу, которая без лишних слов приняла к себе трех малышей. Кэтрин смогла вернуться к месту пожара, зная, что детям ничто не угрожает. Со всех сторон на помощь сбежались люди. Кэтрин закатила рукава, пока бежала к заполненному дымом двору, на который с горевшего здания сыпался град искр, похожих на раскаленные докрасна звезды. У каждой ручки насоса стояло по двое вспотевших мужчин, у колодца тоже. Она приблизилась к ближайшему ведру на цепи и начала передавать ведра до тех пор, пока ей не показалось, что у нее отваливаются руки. Кэтрин не видела Томаса, но понимала, что он в самой гуще людей и пытается спасти от огня все, что возможно. Ведра передавались из рук в руки, у Кэтрин иссякли последние силы, и она выпустила ведро из рук. Кто-то сзади взял ее за плечи и оттащил назад. Обессиленная, она опустилась на стул, стоявший у стены.
– Пока отдохните, миссис Чиппендейл.
Она увидела, что это пожилой рабочий, у него была забинтована голова, борода обгорела. С чувством благодарности Кэтрин села рядом с другими женщинами с покрасневшими от дыма глазами и запачканными платьями. Две из них были ее служанки, а третья жена соседа. Одна женщина дала ей попить из оловянной кружки. Кэтрин жадно прильнула к ней.
Пламя, охватившее дом, разбушевалось. Все усилия были направлены на стоявшие рядом две мастерские – нельзя было допустить, чтобы огонь переметнулся на них. На самой высокой крыше уже загоревшейся мастерской с трудом удерживал равновесие какой-то мужчина и забирал ведра с водой у людей, поднимавшихся к нему по приставной лестнице. Это был Томас. Один неверный шаг, и он либо рухнет в бушевавший огонь, который столь отчаянно пытался укротить, либо переломает себе все косточки, упав на мостовую.
– Боже милостивый! – выдохнула она, поднося дрожащую руку к щеке. – Не дай ему упасть!
Тут она с ужасом поняла, каково будет жить без него. Неведомая любовь вырвалась из ее сердца, словно раскаленная добела лава из вулкана, образумила ее сознание и существо, смела девичьи мечты о том, как могла бы сложиться жизнь с мужчиной, который давно покинул этот мир. Впервые Кэтрин поняла, как мало ценила своего мужа и возлюбленного, занявшего место давно исчезнувшей тени.
– Томас! – из ее уст сорвался крик. Она бросилась вперед и начала расталкивать всех руками и плечами, не спуская круглые от страха глаза с человека, который стоял на крыше. Когда она была совсем близко, чья-то рука преградила ей дорогу.
– Не приближайтесь! Здесь опасно!
Кэтрин нырнула под эту руку до того, как мужчина успел остановить ее. Она приблизилась к дому настолько, что почувствовала, как в лицо ей словно из печи ринулась жара. Тут Ренни схватил ее, остановил и потащил назад, дальше от опасности.
– Нет, нет, миссис Чиппендейл! Вам здесь не место!
Она стояла, словно пригвожденная к земле, и неотрывно следила за мужем. Ее толкали люди, тушившие пожар, но она продолжала стоять до тех пор, пока рассвет не рассеял темное небо и пламя начало униматься. Сероватые столбы дыма то тут, то там указывали, какие еще зоны тлевшего огня следует тушить. Наконец, Кэтрин увидела, что Томас приблизился к лестнице и спускается вниз, у него было уставшее и почерневшее лицо, руки опухли и покраснели. Он пересек двор и направился к другому месту, где требовалась помощь. Она бросилась к мужу и упала бы в его объятия, если бы он, отвыкший от проявления любви со стороны жены, машинально не схватил ее за плечи.
– Ты цела? А где дети?
– Они в безопасном месте. Им ничто не угрожает. – Кэтрин тяжело сглотнула, неожиданно ею завладела та же парализующая робость, какую она пережила, когда Томас впервые увидел ее обнаженной. Она готова была признаться, что любит его, но потеряла дар речи, у нее перехватило дыхание, ноги подкашивались.
– Возвращайся в дом, – сказал Томас, похлопав ее по плечу. – Не бойся, огонь дальше не распространится.
Томас поспешил на помощь тем, кто продолжал укрощать огонь. Кэтрин провожала его унылым взглядом, беспомощно опустив руки. Благоприятное мгновение было упущено и, вероятно, навсегда. Кэтрин никогда не говорила ему ласковых слов, не откликалась на его нежные слова, которые он шептал ей в тот ужасный момент истины, когда они смотрели друг на друга, стоя по разные стороны бездны взаимного несчастья. Позднее, когда они попытались примириться, жизнь пошла по иному руслу. Сама Кэтрин не привыкла выказывать открытую любовь даже детям, которых обожала. Как же она могла надеяться, что все будет иначе в те волшебные моменты, когда смотрела прямо в глаза мужчине, которого по-настоящему любила?
Глава 15
Понадобилось некоторое время, чтобы оценить урон, нанесенный огнем. Не только Томас пострадал от большого пожара. Двадцать два его работника лишились своих ящиков с инструментами, которые были их собственностью. Томас всей душой сочувствовал тем, кто лишился орудий труда, ибо сам начинал краснодеревщиком и понимал чувства коллег. Что касается его самого, то страховка покроет восстановление полностью выгоревшей секции, где работали столяры-краснодеревщики. Однако то, что сгорела дотла мебель, находившаяся в начальной и заключительной стадии завершения, обернулось для дела настоящей катастрофой. От дыма почернели рулоны шелка, хранившиеся на складах и в магазине обойщика. Это еще больше усугубило финансовое положение Томаса.
Кэтрин казалось, что запах дыма в доме держится неделями, хотя она и проследила за тем, чтобы простирали каждую штору, занавеску для окна, подушку, чехол для кресла. Ковры подвесили на веревках и выбили. Весь дом вымыли и вычистили – от подвала до чердака. Кэтрин устала, начала раздражаться, на нее обрушился кашель, который усиливался от пыли, шедшей со стороны отстраиваемого здания. Но вскоре настроение и здоровье вернулись к ней, она снова ощутила в себе биение плода.
Третью дочь Чиппендейлов крестили в майское воскресенье в церкви Св. Мартина в Филдсе и нарекли Энн. Через несколько месяцев началась война с Францией, а Северная Америка стала полем боя враждующих сторон. В августе следующего года та же процессия из родителей, крестных родителей и малышей снова отправилась в церковь, для того чтобы крестить еще одну малышку. Ее назвали Дороти. Год спустя, на следующий день после того, как в Лондоне отпраздновали новость о том, что британские войска захватили Луисбург, ключ к заливу Св. Лаврентия, процедуру крещения повторили, но уже с малышом, получившим имя Эдуард в честь мальчика, который шесть лет назад оставил в семье такую трагичную пустоту. Это был шестой ребенок.
Кэти, которой уже исполнилось пять лет, оставалась любимицей отца. Она всегда ждала его возвращения домой и бежала ему навстречу с развевавшимися волосами. Если его ожидали поздно ночью, она ни за что не засыпала и вскакивала всякий раз, когда раздавались скрип колес или стук копыт, возвещающие о его возвращении, и в одной ночной рубашке босиком выбегала во двор до того, как кто-то успевал остановить ее. Тогда он поднимал ее на руки, а она обнимала его за шею маленькими ручонками. Она была очень сообразительна, в три года выучила алфавит и каждый день, когда Томас был дома, любила показывать ему, как умеет читать. Кэти уже умела складывать простые числа. Она живо интересовалась всем, что происходило в доме и во дворе, всегда к его приезду приберегала множество новостей.
– У меня есть красные туфельки с пряжками, я видела принца Джорджа на коне, у Дороти прорезался еще один зуб, розовые кресла отправили в Шотландию, у новорожденных котят открылись глазки.
Томас смеялся, целовал ее в щеку и нес в дом, счастливый, что него есть такая дочь. Днем он встречал и целовал остальных детей. Только Томми в это время находился либо в школе, либо в одной из мастерских, где вырезал погремушку для своего маленького братика, рождению которого он радовался, ибо среди четырех сестер обрел мужскую поддержку. Ночью бодрствовала одна Кэтрин. Ее поднимал с постели топот ножек Кэти, сбегавшей вниз по лестнице. Она сама приносила мужу поесть – сочные пироги с мясом птицы, говяжью или баранью нарезку, домашний хлеб, желтое деревенское масло и соленья. Все это она аккуратно раскладывала на белой накрахмаленной скатерти. Затем Кэтрин наполняла бокал вином, забирала с его колена Кэти и относила ее в кроватку, оставляя мужа есть в одиночестве. Жена не сидела с ним рядом, не давала ему возможности рассказать, как удались поездки. Она не рассказывала ему о домашних делах. Когда Томас ложился в постель, она всегда спала или притворялась, будто спит. Иногда, сгорая от страсти, он не выдерживал и обнимал ее. Томас сам удивлялся, как мог оставаться ей верным, ибо, куда бы он ни отправлялся, всюду подстерегали его соблазны, но он всегда ждал того мгновения, когда снова будет рядом со своей Кэтрин. В сорок лет его обуревали такие страсти, будто он был еще совсем молодым.
Изабелла была на два года моложе его и казалось, что прошедшие годы не коснулись ее привлекательности. Как всегда она выглядела хорошо, ее кожа была без единого пятнышка, фигура стройна, грудь пышна, талия тонка. За ней до сих пор ухаживали, ее домогались, но если в ее жизни и найдется третий мужчина, то он не должен уступать тем, которых она любила до сих пор – одного целомудренно, другого – страстно. Иногда ей казалось, будто она нашла такого мужчину, но всякий раз, когда отношения заходили слишком далеко, отступала, видя, что новое знакомство совсем не похоже на прежние. Изабелла не могла довольствоваться чем-то более скромным.
У Сары же никогда не было недостатка в любовниках. Похоже, у нее появилась склонность к грубым, вспыльчивым мужчинам, которые были моложе ее. Ее возбуждала их непредсказуемость. Хотя Сара возмущалась, когда зарабатывала синяки или ссадины, она тем не менее получала удовольствие от подобного хода событий. Похоже, возможность расстаться с жизнью во время безудержной любви приводила ее в восторг. Когда Изабелла со своим спутником однажды спасли ее в подобной ситуации и увели на Арлингтон-стрит подальше от греха, утром она снова сбежала к любовнику и предалась плотским утехам.
На сцене она продвинулась и стала членом труппы Давида Гаррика в королевском театре на Друри Лейн, хотя жалела о том, что ей не давали самых выгодных ролей. Она постоянно играла любовниц или злодеек, а не Джульетту или Дездемону. Только благоговение перед дисциплиной, поддерживаемой Гарриком, и страх перед увольнением заставили ее относиться к коллегам лучше, чем раньше. Ей очень хотелось сыграть в паре с ним, и ради этого она смирилась с выговорами и работала упорнее, чем когда-либо раньше.
Изабелла купила загородный дом в Чисвике, недалеко от Лондона. По сравнению с Ностеллом он был невелик, довольно прост и стоял на земельном участке площадью в несколько акров, но у него были прекрасные окна с видом на Темзу, протекающую по лесистой сельской местности. К дому вела дорожка, окаймленная великолепными дубами. Томас занялся внутренней отделкой дома, обставил его мебелью. Все больше клиентов доверяли ему свои дома, полагаясь на его великолепный вкус. Обои с изысканными узорами украшали все комнаты Изабеллы, кроме гостиной, в которой он повесил гобелены, специально вытканные для нее. На них изображались пасторальные сцены с множеством пастухов и пастушек. Цвета гобеленов повторялись на круглом ковре и крашеном потолке. Два дивана, расставленные под углом к мраморному камину, были обиты шелком цвета слоновой кости, как и кресла, каждое из которых представляло шедевр. Овальные спинки держались на одной плоской рейке, а круглые сиденья, позолоченные верх спинки и подлокотники были богато украшены. Один вид комнаты захватывал дух, здесь царила полная гармония, каждая вещь многократно отражалась в большом хрустальном канделябре, висевшем на потолке.
Изабелле очень полюбился этот дом, летом в нем обычно бывало полно гостей. К концу весны сливки лондонского общества отправлялись в загородные дома принимать гостей и обмениваться визитами. В этом году состоялся первый прием гостей в доме Изабеллы. Когда она вернулась с прогулки в обществе гостей, ей сообщили, что в гостиной ее дожидается какой-то джентльмен.
– Как он представился? – спросила она, передавая служанке перчатки и хлыст. Гости шумно прошли мимо нее по мраморному полу и направились к комнате, где их ждали закуски и напитки.
– Мистером Марвеллом, мадам.
Изабелле показалось, будто у нее остановилось сердце. Она почти машинально сняла шляпу и поправила волосы, убрав несколько выбившихся завитков. Повернув ручку на двери, Изабелла вошла в гостиную и затворила дверь за собой.
Оуэн стоял посреди комнаты, покрой модного пальто табачного цвета подчеркивал его высокий рост и широкие плечи. Она не знала, как давно Оуэн уже ждет здесь, но у нее сложилось впечатление, что он лишь прошелся по комнате и еще не успел воспользоваться диванами и креслами, обитыми шелком. В одном не было никаких сомнений – он хорошо рассмотрел ее портрет, висевший над камином. С того дня, как ее нарисовали во Флоренции, портрет распаковали лишь после того, как Томас потребовал этого. Оуэн поклонился.
– Ты оказала мне честь, пожелав увидеть меня, – сказал он, внимательно и оценивающе рассматривая ее. Они пошли друг другу навстречу.
– Как поживаешь, Оуэн?
Она протянула ему руку, он по принятому обычаю коснулся ее губами.
– Я в полном здравии. А ты нисколько не изменилась с того дня, как был нарисован этот портрет. Тосканский ландшафт говорит о том, где ты позировала. Как это вышло, что я его ни разу не видел?
Он говорил непринужденно, будто минули не годы, а всего несколько дней с их последней встречи. Но прошло слишком много времени, принесшего Изабелле одни страдания. Стоило ей только увидеть Оуэна, как она поняла, что не простила его.
– Не было удачного случая. Садись. Что привело тебя в Англию?
Он сел рядом с ней на диван.
– В Италии я выполнил свои обязанности по службе и сейчас нахожусь в переходном состоянии. В Англии я пробуду совсем недолго, затем отправлюсь в американские колонии и займу дипломатический пост в Нью-Йорке.
Она догадалась, что для него это важный шаг, после которого он поднимется по службе еще выше.
