Текст книги "Позолоченное великолепие "
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
– Моя дорогая сударыня, – сказал сэр Хорас, не выдавая ничего тем, кто находился поблизости, – представляю вам джентльмена, который разгадал, кто скрывается под этим нарядом. Он трудится рядом со мной на дипломатической службе на благо нашего короля и страны и по моим замечаниям догадался, что вы приезжаете во Флоренцию. Он внимательно высматривал каждую прекрасную гостью, прибывшую в мой дом, и пытался найти вас. Поэтому я не успокоюсь до тех пор, пока ему и его сестре не удастся составить вам компанию и пригласить на ужин. Он так нетерпелив! Но я поставил одно условие. Вы должны угадать, кто он, до того как окажете ему такую честь.
Изабелла улыбалась и озадаченно смотрела на незнакомца, даже в мыслях не представляя, кто может скрываться под золотистой маской, закрывавшей верхнюю часть лица. В его зеленовато-серых глазах, видных в прорезях, мерцали веселые огоньки, на устах играла улыбка, обнажая ровные белые зубы. Нельзя было определить цвет его волос, белых от пудры, как того требовала мода, а его брови и ресницы скрывала маска. Он был великолепно одет, как и полагалось помощнику сэра Хораса. Его фрак, спереди богато украшенный вышивкой золотой нитью, был из темно-оранжевого шелка. Было заметно, что этот человек уверен в себе, утончен, умен и ничему не удивляется. Трудно было определить его возраст, но по решительному подбородку и едва заметным складкам по обе стороны рта она решила, что ему около тридцати одного года. Он казался ей знакомым и незнакомым. Кто же он?
– Должна признаться, что сейчас я сбита с толку, – призналась она, лихорадочно перебирая в уме места и светские мероприятия, где они могли бы встретиться. Сэр Хорас упомянул сестру незнакомца, но это ей ничего не дало. Памятуя о дипломатических связях, она задавалась вопросом, не были ли они с Натаниелом представлены ему по правительственной линии. – Вы не могли бы дать мне зацепку?
– Ни в коем случае! – весело откликнулся сэр Хорас. – Этот злодей в маске дал мне слово, что и намеком не выдаст себя. Так что все целиком зависит от вас. Дерзайте, мадам! Не хотите рискнуть и поговорить с ним и таким образом попытаться раскусить его?
Изабелла рассмеялась.
– С большим удовольствием, – согласилась она.
– Тогда я предоставлю вас друг другу. – Сэр Хорас поклонился и оставил их наедине.
– Изабелла, вы оказали мне честь, – заговорил незнакомец. Они покинули танцевальный зал и шли по коридорам с мозаичными полами. – Я веду вас в помещение, где никто не помешает нашему разговору. Сгорая от нетерпения возобновить наше знакомство, я с самого начала сегодняшнего вечера пытался отыскать вас. Если бы не мантилья, скрывающая ваши волосы, я бы сразу узнал вас. Затем, взглянув в сторону дамы с венецианской треуголкой на голове, я начал все больше утверждаться во мнении, что нашел вас. И вдруг все сомнения исчезли. – Он тихо засмеялся и щелкнул пальцами, будто подтверждая свою точку зрения.
Теперь она узнала его. Ну какие могут быть сомнения! Да! Сомнений не оставалось! Утекло много, очень много времени, но этот голос, обращенный к ней, навеял столько радостных воспоминаний о Рождестве и Новом годе, проведенном в Йоркшире, что она подивилась, как это сразу не разглядела, кто скрывается за этой маской. Изабелла остановилась, похлопала его по руке, чтобы он повернулся к ней лицом, и ослепительно улыбнулась ему с неподдельной радостью.
– Оуэн! Оуэн Марвелл! В этом нет сомнений!
Он откинул голову и душевно рассмеялся.
– Молодец! Я все же не изменился до неузнаваемости. – Он тут же снял маску. Ей показалось, будто стрелки часов из золоченой бронзы, находившихся поблизости, начали стремительно вращаться назад, перенося обоих в прошлое. Золоченые фризы на стенах вокруг них могли показаться гирляндами вечнозеленых растений, цветы за окнами – белым снегом, а призмы подсвечника, висевшего над их головами, – омелой, под которой он однажды целовал ее, поддавшись порыву.
В этот миг из ее уст вырвался невольный и неосторожный возглас сожаления о потере радостных лет юности, которые потонули в ужасном болоте злосчастного брака с Натаниелем.
– Почему тому Рождеству в доме отца было суждено закончиться? Я не помню более счастливого Рождества.
– Я тоже ярко помню то время. Конечно, тогда я не знал, что это будет последнее Рождество вместе с родителями, братьями и сестрой. Вскоре после этого я поступил на дипломатическую службу и с тех пор работаю за рубежом.
– Как поживают ваши дорогие родители и остальные домочадцы? Помню, как я нервничала первое время после брака, когда приходилось наносить множество визитов во время кампании моего покойного мужа с целью заручиться поддержкой в качестве будущего кандидата от партии вигов. Самый теплый прием ждал нас в вашем доме. Мистер и миссис Марвеллы относились ко мне с такой добротой, будто я была их дочерью.
– С радостью могу сказать, что у них все благополучно. Мой отец хвастает, что переживает расцвет сил и встает в шесть часов каждое утро, чтобы объехать часть своей земли до завтрака. Что же касается моих братьев, они все обзавелись семьями, и я потерял счет числу племянников и племянниц, которыми пополнилась моя родня. Больше всего детей у моего брата Генри. Помню, что в то Рождество он по уши влюбился в вас.
Ее брови приподнялись, а на устах мелькнула едва заметная улыбка.
– Правда? Я так и не догадалась об этом. Сэр Хорас сказал, что здесь находится ваша сестра. Когда же я снова увижу Лоринду?
– Как только пожелаете. – Он оглянулся через плечо в сторону танцевального зала, откуда они пришли. – Она с мужем Клодом Парджетером какое-то время погостит у меня. Я сообщил им, где нас можно разыскать. Нам лучше пройти в ту комнату, ведь если нас застанут без масок, то придется платить штраф, который не будет столь приятным, как тот, который я когда-то потребовал от вас!
Значит, он все помнит! Она охотно позволила ему взять себя за локоть. Словно сбежавшие дети, они быстро шли по длинному коридору к гостиной, находившейся в самом конце. Когда они вошли, он закрыл дверь и прислонился к ней, весело смотря, как Изабелла, запыхавшись и волнуясь, опустилась на диван.
– Вот так же все было в то Рождество, – воскликнула она и засмеялась. – Мы играли в веселые игры и бегали друг за другом. Оуэн Марвелл, разве вы с тех пор совсем не повзрослели?
Он скривил губы в насмешливой улыбке.
– Думаю, я страшно изменился и, боюсь, уже очень давно.
Смена в его настроении передалась ей.
– Со мной произошло то же самое, – серьезно сказала она. Он подошел и сел на диван лицом к ней.
– Я оказался в более выгодном положении – я мог следить за вашей жизнью, тогда как вы ничего не знали обо мне. Натаниел Тренч добился своей цели в политике, и я читал многие его речи, слышал, как о нем не раз говорили на различных дипломатических мероприятиях. Мне иногда кажется, что чем дальше человек находится от родины, тем больше он знает о ней. Даже самое незначительное известие не проходит мимо него. Поэтому я знал, что его успех отражает ваши удачи, если так можно выразиться, и вы в свою очередь прославили его в обществе во время светского вечера, который устроили на площади Сохо.
Изабелла покачала головой в немом изумлении, но, взвесив все еще раз, поняла, что нет ничего странного в том, что о ней говорят в столь далеких краях. Будучи женой Натаниела, она принимала много людей, связанных по правительственной или коммерческой линии с Индией, колониями, любой зарубежной страной, а также другими дикими, не нанесенными на карту местами, до которых добрались ее храбрые соотечественники.
– Вы уже давно в Италии? – поинтересовалась она.
– Почти семь лет. Я служил в Милане до того, как приехал во Флоренцию. Моим первым зарубежным назначением был Антверпен, затем я провел год в Берлине. Поскольку я не старший сын и не наследник, то мог следовать зову своей беспокойной натуры. Мирная работа на земле не по мне, мне нужны более широкие горизонты.
Она серьезно посмотрела на него.
– Служба на благо собственной страны. Те же самые обязательства, только на более значимом и опасном уровне.
Он согласно кивнул.
– Да. Я никогда не думал об этом в таком свете, но подобное сравнение уместно. Что побудило вас предпринять это путешествие?
– Разве нужна иная причина, кроме желания увидеть чужие края?
– Нет. Только весьма необычно, когда женщина совершает такую поездку одна, без мужа, отца или брата.
– Раз я вдова и у меня нет близкого родственника по мужской линии, вы считаете, что мне следовало остаться дома? – Она бросила ему явный вызов, демонстрируя свою полную независимость.
Он покачал головой.
– Нет. Я восхищен вашей смелостью. Должно быть, прежде чем вы отправились в путь, вас предупредили о немалых опасностях, которые грозят путешественнику. Этого вполне достаточно, чтобы убедить обычную женщину остаться дома. Я знаю, какие неприятности доставляют преступники в Англии, но они действуют не с таким размахом, как в других странах. Простите меня, если я проявляю крайнюю озабоченность тем, что вы путешествуете одна, но у меня на то есть свои причины. Я вижу, вам неизвестно, что четыре года назад бандиты убили мою жену и сына, когда они ехали ко мне во Флоренцию из Милана.
На ее лице появился ужас.
– Мой дорогой Оуэн! – воскликнула она полным сострадания голосом. – Я об этом ничего не знала. Какое горе! Какая трагедия!
Оуэн ощущал страшную боль, вспоминая прошлое.
– Я вынужден был приехать сюда первым по неотложному делу и всего один раз позволил ей путешествовать одной. Я распорядился, чтобы удвоили охрану, обычно сопровождавшую экипаж. Это были хорошо вооруженные надежные люди. Я не знал, что незадолго до ее отъезда из Милана в городе начала свирепствовать одна из тех лихорадок, которые время от времени вспыхивают в жаркую погоду. Ей очень хотелось увести сына подальше от опасного места, она отправилась в путь раньше намеченного срока и взяла себе в качестве охраны менее опытных людей. В лесу они угодили в засаду. Всех убили.
Изабелла была глубоко тронута.
Она импульсивно протянула руку и положила ее на его ладонь, чтобы передать сочувствие, которое не выразить словами.
Она видела, что он винит в этом себя, несмотря даже на то, что разум сопротивляется этому.
– Жаль, что я не знала ее, – сказала Изабелла.
Он посмотрел на нее и едва заметно улыбнулся.
– Вы знали ее. По крайней мере, вы встречались с ней, когда она бывала на вечеринках во время праздничного сезона, который вы провели в Кэвуде. Мы тогда еще не были помолвлены, но на следующей Пасхе я попросил ее руки. Ее звали Неста Роулендсон.
Изабелла пыталась вспомнить. Затем в ее сознании вместе с этим именем возник образ.
Она увидела улыбающиеся глаза, бледное треугольное лицо, обрамленное густыми рыжевато-коричневыми волосами.
– Да, – задумчиво сказала она. – Теперь вспомнила. Я хорошо представляю ее. Она больше танцевала с вами, а вы приглашали ее чаще остальных.
– Это была Неста, – сказал он. В его голосе прозвучали любовь и печаль. Тут он смутился и задумчиво посмотрел на Изабеллу.
– Она два дня не разговаривала со мной после того вечера, когда я поцеловал вас, – признался он.
Изабелла какое-то мгновение выдерживала его взгляд.
– Это меня не очень удивляет, – суховато заметила она, – хотя тогда мне казалось, что в веселой суматохе того вечера никто этого не заметил. Надеюсь, вы сумели убедить ее в том, что это была мимолетная оплошность с вашей стороны.
– Если оглянуться назад, я не уверен, что это была оплошность, – возразил он. – А вы как думаете?
– Это было так давно, что точно всего не припомнишь. – Изабелла не была готова откровенничать по этому поводу. – По крайней мере, Несту это вряд ли расстроило в такой степени, чтобы ее нельзя было успокоить.
– Похоже, я напомнил ей, что вы только что вышли замуж и ваши чувства к мужу священны, а моя выходка лишь проявление дани уважения к вам.
Изабелла спокойно смотрела на него.
– Думаете, она вам поверила?
– Нет, – откровенно признался он. – К тому же я сказал тогда неправду, но она не стала поднимать шума из-за этого.
Изабелла вздохнула, встала с дивана, подошла к окну и взглянула на освещенный луной парк.
– Она была умна и добра. Сомневаюсь, что тогда в доме нашлась хотя бы одна женщина, на мгновение допустившая, что я влюблена в мужа.
– Скажу вам, что в доме не оказалось ни одного мужчины, кто бы не позавидовал ему.
– Не будем обсуждать это. – Изабелла взглянула на него. Он подошел к ней и прислонился к окну так, чтобы видеть ее лицо.
– Я тоже не верил, что вы в него влюблены, – сказал он, скрестив руки на груди. – Я считаю, что браки по расчету ужасны и омерзительны, особенно когда юную и наивную девушку отдают седовласому старому греховоднику.
– Нам необходимо сменить тему, – твердо сказала Изабелла. – Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Он пропустил ее слова мимо ушей.
– Вы вышли за него, потому что по какой-то причине не могли выбрать жениха по собственному желанию.
Изабелла густо покраснела.
– Вы не имеете никакого права строить догадки.
– В то время Лоринда говорила мне, что у вас был неудачный роман.
У нее сделались большие глаза.
– С чего она это взяла?
– Однажды она увидела, что вы читаете письмо и плачете.
Изабелла сразу вспомнила то письмо. Леди Уин написала ей из Лондона, желала всего наилучшего и сообщила, что встретила общего знакомого из Ностелла, который справлялся о ней. Леди Уин неумышленно разбередила дорогие воспоминания о мгновениях, проведенных в ротонде и оранжерее, которые были столь приятны и не выходили из памяти. Ей было печально вспоминать то письмо по другой причине. С тех пор леди Уин, родив троих детей в течение короткого времени, умерла, когда старшему сыну и наследнику Ностелла исполнилось три года. Изабелла видела его однажды, это был прелестный малыш.
– Я действительно плакала, читая то письмо, – призналась она. – Видно, это было единственное мгновение в обществе семейства Марвеллов, когда я опечалилась. Похоже, я говорила Лоринде, что письмо пришло от леди Уин и я затосковала по лету, проведенному в Ностелле.
– Вы ей говорили. Но она сделал собственные выводы.
– Лоринда не имела права распространяться о своих домыслах.
– Она и не распространялась. Она сказала об этом только мне.
– По-моему, этого вполне достаточно. Я очень сдержанный человек. Я ни с кем не обсуждаю своих чувств.
– Вы не хотите обсудить их со мной?
Она затаила дыхание.
– Вы хотите слишком многого после краткого возобновления знакомства.
– Нет, между нами установилась длительная дружба, начало которой можно отнести к декабрю тысяча семьсот тридцать седьмого года. А сейчас май тысяча семьсот сорок девятого года, чуть больше одиннадцати лет с тех пор, как вы уехали из Кэвуда. Тогда начал таять снег. Тогда вы были прелестны. Сейчас я нахожу, что вы стали еще красивее.
Изабелла ничего не ответила. Многие мужчины говорили ей подобные комплименты. В свои двадцать девять лет она без малейшего сомнения знала, что ее красота достигла зенита. За ней ухаживали с еще большим рвением даже те, кто ничего не знал о ее богатстве. Такого не бывало даже в то время, когда она жила в тени Сары. Во время путешествия она начала задумываться, не привлекает ли мужчин так сильно к ней какая-то аура, связанная с тем, что ее еще никто не покорил и не сделал своей, ибо Натаниел, как бы он ни обладал ею, так и не проник сквозь защитную скорлупу сдержанности, которая сохранила ее существо неприкосновенным.
– Изабелла, Изабелла, – нежно ворковал Оуэн. – Не замыкайтесь в себе. Я хотел лишь сделать вам приятное. Мы снова встретились в прекрасном городе, где есть что посмотреть, и если вы позволите, я сделаю ваше пребывание здесь столь же приятным, что и в Кэвуде, если вы говорите правду.
Изабелла посмотрела ему в лицо, ее черты смягчились, глаза снова излучали теплоту. Она не хотела проявлять излишнюю щепетильность, если давний друг пытается восстановить прежние отношения слишком стремительно. Совсем наоборот, она приехала насладиться каждой минутой всего, что может предложить Италия. А разве можно желать лучшего, чем разделить свое время во Флоренции вместе с Оуэном.
– Оуэн, это весьма мило с вашей стороны. Нам будет нетрудно сравнить ту зиму в Йоркшире с волшебной весной Флоренции.
– Тогда начнем, – сказал он, чуть улыбнувшись.
Они приблизились друг к другу. Он обнял ее за узкую талию, притянул к себе, она опустила руки ему на плечи. Изабелла видела, как его уста приближаются к ней, закрыла глаза, когда их губы встретились. Его поцелуй был страстным и нежным, она неожиданно отреагировала на него с большим удовольствием. Он крепче обнял ее, прижал к себе, их поцелуи ослабли лишь в то мгновение, когда из коридора донеслись голоса и стали приближаться к комнате, где они находились.
Дверь распахнулась, и в комнату влетела Лоринда, громко шурша шелками цвета мимозы. Она сняла маску и держала ее за ленты. За ней шествовал муж. Увидев Изабеллу, она издала взволнованный возглас:
– Вот ты где! Мы искали тебя повсюду, но заглядывали не в те комнаты!
Женщины обнялись и заговорили в один голос. Лоринда сильно пополнела и утверждала, что это произошло после того, как она родила пятерых детей, которых оставила дома бабушке и дедушке, чтобы те любили, баловали и полностью испортили их за время ее отсутствия. Ее муж Клод хорошо смотрелся рядом с ней, ибо сам отличался значительной полнотой. В белом парике, краснощекий, примерно одного возраста с Лориндой, он вел себя робко, разговаривал мало и довольствовался тем, что жена брала инициативу в свои руки. Изабелле он нравился, ей казалось, что у него добрые глаза.
Пока Лоринда, Оуэн и Изабелла вели оживленный разговор, Клод сидел, сложив руки на коленях, улыбаясь каждому из них по очереди, и нисколько не смущался тем, что не может вставить слово, хотя и желал этого.
Все надели маски, перед тем как вернуться в танцевальный зал, где встали в конце очереди тех, кто направлялся к столу. Впоследствии, когда все снова сняли маски, Изабелла и Оуэн то и дело посматривали друг на друга, пока танцевали, их глаза говорили о неподдельной радости после того, как восстановились прежние связи.
Вскоре Изабелла начала верить, что во Флоренции нашла все, ради чего оставила родные берега. Она проводила дни самым приятным образом.
Ее было трудно утомить, к тому же она считала, что во Флоренции такое просто невозможно. Куда бы она ни смотрела, везде открывались виды, услаждающие взор. Изабелла любила выезжать за город, направляясь по долине извилистой реки Арно, которая сверкала меж густых тутовых кустарников, или верхом подниматься на склоны близ города. В свободное время она могла осматривать сотни картин во дворце Питти и в других галереях, мрамор и мозаику в церквях, построенных в стиле барокко, а также настенную живопись, инкрустированные драгоценностями усыпальницы и очаровательные реликвии великого семейства Медичи.
Вечером она танцевала, ходила в театр, слушала великолепные концерты, играла в карты и снова танцевала. Оуэн постоянно сопровождал ее, если позволяли его дипломатические обязанности, и она, к своей великой радости, чувствовала, как неизбежно приближается тот час, когда они окажутся во власти любовных страстей.
Этот час оказался неожиданным и принес множество наслаждений. Они в компании выехали из Флоренции на природу и, осадив лошадей, отстали от остальных и оказались на развилке тропинок. Одна привела их к давно заброшенным развалинам древней виллы. Над деревьями возвышались арка и несколько колонн из белого мрамора. Большую часть каменной кладки в течение столетий растащили местные крестьяне, а природа накрыла все вьющимися растениями и листвой, обнажая то там, то здесь красивые участки мозаичных полов.
Изабелла, державшая шляпу за ленты, уронила ее на каменное сиденье, отошла от Оуэна и стала обходить пруд, смотря на воду. Он провожал ее взглядом. Когда Изабелла достигла дальнего конца, где широкие ступени спускались в воду, она начала расстегивать платье. Сняв с себя всю одежду, кроме достигавшей колен сорочки из тончайшего прозрачного батиста, прилегавшего к ее телу, она вошла в воду.
Он разделся полностью, спустился в воду и поплыл к ней. Вода оказалась прохладной, но приятной, лучи солнца лишили ее первоначального холода. Изабелла держалась на воде, закрыв глаза. Когда Оуэн обнял ее, Изабелла заглянула в его влюбленные глаза. Он поцеловал ее в улыбавшиеся уста. Они плыли рядом и оказались прямо под водопадом. Вода вырвала шпильки из ее волос, и они рассыпались в длинные золотистые пряди. Он взял ее руками за бедра и потянул вместе с собой в более прохладные глубины воды. Мягкая сорочка поднялась на поверхность. Изабелла подняла руки, чтобы окончательно освободиться от нее. Оба ясно видели друг друга в освещенной солнцем воде, его губы и кончики пальцев нашли ее груди, бедра и даже пальцы ног, когда Изабелла поднялась на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Он всплыл несколько секунд спустя, обнял ее за плечи и повел к ступеням. Он вышел из воды первым, помог ей встать на ступени, опасаясь, как бы она не поскользнулась на мраморе. Изабелла легко поднялась наверх, вытряхнула воду из волос и бросилась в его объятия, словно Афродита.
Они стояли и целовались целую вечность. Затем он взял ее на руки и, жадно целуя, понес к тому месту, где мягкий сухой мох достигал почти самого края пруда. Оуэн опустил ее и начал восторгаться ею, Изабелла, пребывая в состоянии чистого блаженства, поняла, что это все случилось в обстановке, которая никак не связана с прошлым и кладет новое начало тому, по чему она так тосковала. Ее сердце избавилось от теней прошлого столь же легко, как ее тело в воде высвободилось из сорочки.
– Я люблю тебя, – прошептал он, целуя ее в уста, волосы, плоть.
Изабелла вторила его словам любви сладкими вздохами и невольной дрожью, гладила руками его голову, шею и широкие плечи. Тут его лицо загородило небо, мощное тело накрыло Изабеллу и он, овладев ею, унес ее в неизведанное царство страстей. Впервые в жизни Изабелла достигла вершины экстаза.
Глава 12
Томас стоял руки в боки и с мрачным видом наблюдал за тем, как во дворе из ящика извлекают разбитое вдребезги зеркало. Он не испытывал ни малейшего суеверного страха, видя свое изображение во множестве кусочков стекла, но пришел в ярость оттого, что такая дорогая вещь, доверенная работнику по имени Хейнс, прибыла на место назначения разбитой. Она была застрахована, как и любой его товар, который куда-либо отправлялся, но самую большую опасность представляло разочарование и недовольство клиента. По мере того, как расширялось его дело, было важно приобрести доверие, ради чего он занимался всякими мелочами, обслуживая перспективных клиентов, хотя эта пустячная возня вряд ли стоила времени и внимания его работников: новая ручка для кофейника, ремонт садового кресла, незначительные переделки не представляющей ценности мебели, другая рейка для занавесок. Список таких работ был бесконечен. Больше всего его работники не любили заниматься постелями, когда из матрацев приходилось вытряхивать все перья, валиками, подушками, которые надо было избавить от паразитов, сушить, выбивать. Предварительная стадия такой работы как раз выполнялась под одним из навесов во дворе, где новая партия гагачьего пуха, доставленного из Гудзонова залива, раскладывалась на брезентовом полотне. Пух взлетал в воздух всякий раз, когда открывалась дверь и дул сквозняк.
– Хейнс! – рявкнул он, снимая с нижней губы прилипшее шальное перо. Работник подошел к нему. Он был пьян, когда занимался тем зеркалом, и если хозяин обнаружит это, его точно уволят.
– Это был несчастный случай, мистер Чиппендейл, – выпалил он. – Тут уже ничего нельзя было поделать.
– Как это случилось?
– Во время разгрузки. Понимаете, оно тяжелое. Из дома вышли слуги, чтобы помочь, кто-то поскользнулся, и ящик углом упал на землю.
– Это ты поскользнулся? Плохо держался на ногах, а?
– Разве я мог, хозяин?
– Ты ведь знаешь мое правило – не пить, когда доставляешь товар.
– Хозяин, я не нарушал этого правила, и не нарушу.
Томас внимательно смотрел на него, он не сомневался, что работник врет. Парень трясся всем телом, в этом не было ничего удивительного, ведь он мог лишиться куска хлеба. Дома его ждали шесть ртов, а жена вынашивала еще одного. До сих пор он работал хорошо, и Томас, предпочитавший действовать справедливо, решил дать ему возможность исправиться.
– Хорошо. На этот раз я поверю тебе. Возвращайся к работе.
Хейнс обрадовался, что получил отсрочку и достаточно искренне выражал свою благодарность. Томас не сомневался – впредь Хейнс станет утолять свою неуемную жажду лишь после того, как товар будет доставлен по назначению. Ничего страшного не случилось, если не считать зеркала. Томас вздохнул и пошел к конторе распорядиться, чтобы клерк получил страховую сумму. Но едва он достиг порога, как возникла суматоха. Из дома торопливо вышла Кэтрин и по пути столкнулась с одним из учеников, который только что освободил завязки на мешке с гусиными перьями, после чего в воздух поднялась настоящая снежная буря, скрыв все из виду. Томас обрадовался, что Кэтрин не упала, подбежал к ней, чтобы убедиться, не случилось ли с ней чего-либо. Он уже думал, что она будет смеяться над таким казусом, но было достаточно бросить один взгляд на ее вытянутое, побелевшее лицо, чтобы понять, почему она так торопилась разыскать его.
– Возвращайся домой, – сказал он, поддерживая ее за локоть. – Я пошлю за повивальной бабкой.
Остаток дня тянулся мучительно долго. Как Томас и ожидал, Кэтрин держалась храбро, но проходил час за часом, а боли нарастали, отнимая у нее силы и выдержку. Близился вечер, работники тихо расходились по домам, большинство из них были семейными людьми и сочувствовали хозяину, который смотрел неподвижным взором, когда приглушенные крики молодой жены проникали сквозь окна комнаты, где она лежала. Как обычно, Томас закрыл ворота и повесил на них замок, но не мог съесть ужин, который ему приготовила Кэтрин еще утром и, накрыв его марлей, оставила в прохладной кладовой. Еда застревала у него в горле. К несчастью, женщины не пускали его к жене, одна из них все время запирала дверь на засов, а другая в случае надобности приносила новое постельное белье, или горячую воду, или еще что-нибудь из кухни. Он подумал, что его отчаянное выражение лица поведало им о том, что он будет только мешать, и женщины предпринимали меры предосторожности. Он пытался поговорить с Кэтрин со двора через окно, но с внутренней стороны опустили занавески и не открывали щеколду, чтобы он мог сказать ласковое слово или подбодрить жену.
Незадолго до полночи Кэтрин стала надрывно кричать, это были непрерывные ужасные крики, отдававшиеся в его ушах. Он подумал, что сойдет с ума, и стал ходить туда и сюда по мощеному двору, словно лев, угодивший в клетку. Ему все больше казалось, что кричит сумасшедшая, и он вдруг страшно испугался, опасаясь, как бы она не умерла, а эти старые ведьмы не говорят об этом. Томас бросился в дом и стал отчаянно барабанить кулаком по двери спальни, требуя, чтобы его впустили.
– Впустите меня! Откройте дверь или я вышибу ее!
С другой стороны двери на него зашипел чей-то голос:
– Уходи! Это женское дело, тебе здесь не место.
Но Кэтрин услышала его и, когда ее очередной крик достиг пика, с ее уст сорвалось имя мужа. Он, не помня себя, ногой выбил дверь и ворвался в освещенную лампой комнату, где стоял дурной запах и жара. Он не обращал внимания на возмущенные голоса и бросился к постели жены. Лицо Кэтрин среди смятых подушек едва можно было узнать, она испытывала страшные муки, ее каштановые волосы разметались длинными прядями, взмокшее от пота тело едва прикрывала похожая на тряпку ночная рубашка, которую она, борясь с болью, изодрала в клочья. Томас подошел к ближайшему окну и широко распахнул его, впуская прохладный ночной воздух, затем взял жену за руку и, держа ее, опустился на колени возле постели. Она вцепилась в его руку с такой силой, словно он спасал утопающую. Кэтрин не могла говорить. Собрав все силы, которые придало ей присутствие мужа, она напряглась, изогнулась и вытолкнула из чрева его ребенка. Мальчика. У него родился сын! Сын!
Три недели спустя, двадцать третьего апреля 1749 года, Чиппендейлы отнесли своего сына в соседнюю маленькую церквушку Св. Павла. Та вместе с огороженным внутренним двориком была крохотной, если сравнить ее с огромным собором Рена, который находился почти рядом. Сына крестили, ему дали имя отца, но известность он обретет под уменьшительным именем Томми. Один из подарков ко дню крещения пришел не сразу – это была гравированная шкатулка из итальянского серебра, присланная крестной матерью ребенка, которую по договоренности заменила одна из его тетушек.
Мальчик был сильным, здоровым и хорошо рос. Первые несколько недель он редко беспокоил родителей после того, как его клали в колыбель на ночь, что дало Кэтрин возможность посвящать многие вечерние часы сочинению писем с просьбой поддержать «Путеводитель». Однажды вечером Томас помогал Кэтрин сложить и запечатать воском письма, как вдруг она решительно заявила:
– Нам пора приобрести собственный дом. Дело процветает, это место мне порядком надоело. Покупать дом пока нет необходимости. Мы можем снять его.
Томас ничего не сказал и продолжал нагревать воск над пламенем свечи, в воздухе повис аромат мускуса. Если учесть доходы от расширявшегося дела, снять дом будет нетрудно. Это можно было сделать и вначале их семейной жизни, но все дело в том, что его устраивала жизнь рядом с мастерской. Томас с самого начала рассчитывал переехать, когда наступит время и можно будет вложить деньги в мастерскую и жилье в таком месте, которое будет и достойным, и престижным. Другой, менее удачный, вариант его не устраивал.
– Помещения, в которых мы сейчас живем, можно использовать в качестве необходимого тебе дополнительного склада, – продолжила Кэтрин, прибегая к доводу, который, по ее мнению, должен был прийтись мужу по душе.
– Я пока не вижу причин принимать поспешные решения, – беспечно ответил он.
Кэтрин стукнула ладонью по столу и от досады сердито взглянула на него.
– Ты так считаешь? Подумай немного. Я говорю, что у нас есть серьезные на то причины. – Заметив, что в его глазах мелькнула догадка, она тяжело вздохнула, опустилась в кресло и уронила руки на колени. – Да, Томми едва исполнилось девять месяцев, а я уже на втором месяце беременности. В моем чреве уже два месяца растет ребенок. Ты ведь не хочешь, чтобы я воспитывала второго ребенка в этих тесных комнатах.
