Текст книги "Позолоченное великолепие "

Автор книги: Розалинда Лейкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Наверно, это будет очень интересно.

– Должен признаться, я давно ждал такой возможности. Как сказал его величество, американские колонии заслуживают королевского внимания и заботы.

– Тебя принимали во дворце?

– Я еду туда завтра днем. Я прибыл из Неаполя в Лондон морем сегодня на рассвете и сразу отправился на Арлингтон-стрит, надеясь удостоиться приглашения на завтрак, но мне сообщили, что ты в Чисвике.

Он улыбнулся, но она поняла смысл его слов о том, что он первым делом посетил ее дом. К сожалению, это лишь усилило ее враждебное отношение к нему. Изабелла догадалась, почему он так сделал. Боль, которую он причинил ей, не прошла, но она не догадывалась о том, насколько ее рана чувствительна.

– Здесь тебе, по крайней мере, не позволят уйти без еды и вина, – спокойно заметила она, не выдав эмоций – сказались годы самодисциплины. – Мы сейчас же можем пойти в соседнюю комнату, где на приставных столиках разложена легкая закуска и гости могут отведать то, что им нравится.

Ей стало легче, когда она представила его другим гостям. В обществе Изабелле было легче воспринимать его присутствие. Он всегда был очень общителен и тут же разговорился с теми, кто окружал его. Изабелла ушла в дальний конец комнаты, будто стараясь уделить всем гостям равное внимание, и начала обходить одну группу присутствующих за другой, пока снова не оказалась рядом с ним. Кто-то только что спросил, как долго он пробудет в Чисвике. Оуэн не ответил и только взглянул прямо на нее. Ее щеки начали покрываться румянцем. У нее не оставалось иного выбора, как из вежливости громко пригласить его остаться.

– Я знаю, мистера Марвелла завтра ждет встреча в Лондоне. Однако, если он пожелает остаться на ночь, то все можно легко устроить. – Их взгляды встретились. – Это не нарушит ваши планы?

– Мне это отлично подходит. Из Лондона я еду на север, в Йоркшир. – Он обращался к ней и всем остальным. – Я проведаю родителей, сестру и ее мужа, затем снова покину Англию на корабле, отплывающем из Бристоля.

Изабелла кипела от гнева. Оуэн вернулся в ее жизнь лишь с одним намерением – на мгновение нарушить ее покой, пробудив воспоминания и разбередив старые раны. Почему она вообще не отказалась от встречи с ним? Она могла послать кого-нибудь в гостиную, чтобы ему сообщили, что ее нет дома. Тогда он снова уехал бы, ей не пришлось бы встречаться с ним и испытывать мучения.

Вскоре она оставила Оуэна, чтобы дать ему возможность устроиться, принести багаж из экипажа, на котором он приехал, а сама поднялась наверх переодеться. Остальную часть дня она избегала оставаться с ним наедине и даже устроила так, чтобы за обедом Оуэн сидел дальше от нее. Затем Изабелла играла в карты за одним столиком, а он сидел за другим. Она не пригласила его переворачивать страницы с нотами, пока играла на клавесине.

По окончании ужина она вознамерилась вместе со всеми играть в шарады, но Оуэн решительно взял ее за руку и вывел в вестибюль.

– Где мы можем поговорить наедине? – твердо спросил он, оглядывая множество дверей, ибо еще не ориентировался в этом доме.

Изабелла видела, что его лучше не злить.

– В музыкальной, – холодно ответила она.

Это была очаровательная круглая комната, для которой Томас изготовил приставные столики, расположенные у стен. Позолоченный диван и кресла, обитые небесно-голубой тканью, были ее любимыми предметами мебели в этом доме. Но когда Изабелла, собиралась присесть, Оуэн удержал ее за руки и заставил взглянуть на себя. На его лице читались нетерпение и серьезность.

– Ты не уделила мне ни минуты своего времени с тех пор, как мы встретились сегодня утром. Я бы не покинул гостиную, если бы знал, что ты остальную часть дня будешь избегать меня.

Она высвободилась из его рук и отступила на шаг.

– Думаю, ты забыл, при каких обстоятельствах мы расстались. Я тогда сказала, что между нами все кончено. И я не вижу необходимости выходить за рамки приличий.

– Неужели? Разве ты не желаешь, чтобы мы помирились?

Она приподняла брови.

– Это ни к чему. Ничто не изменилось.

– Я осмелюсь сказать, что все именно так. Ничто не изменилось потому, что я все еще люблю тебя точно так, как во Флоренции. К тому же мне говорили, что в твоей жизни еще не появился другой мужчина.

В ее взгляде скользнуло явное неудовольствие.

– Нет сомнений, твоя сестра уже насплетничала. Я очень люблю твою сестру, но терпеть не могу, когда она по своей привычке вмешивается в дела, которые ее не касаются. Она не имела права писать тебе о моей личной жизни.

– Она и не писала, сестра лишь отвечала на мои настойчивые вопросы. Разве она могла промолчать, если видела, сколь важно для меня знать, что ты осталась свободной?

Изабелла холодно посмотрела на него.

– Насколько я понимаю, ты обрел свободу совсем недавно.

– Я никогда не терял ее. У Марии Коррадини даже мысли не было выходить за меня замуж. А я не собирался провести остаток жизни вместе с ней. Кое-кто мог бы сказать, что я совершил ошибку, не сказав тебе о ней, хотя не думаю, что это могло что-либо изменить. Из-за страха потерять тебя я решил скрыть эту часть своей жизни.

– Сейчас ты хотя бы говоришь честно, – заметила она.

– До нашей встречи во Флоренции Мария три раза пыталась покончить с собой. Это происходило после того, как она навещала мужа в тюрьме. Как я и говорил тебе в тот день, когда ты вернулась на мою виллу, она рано или поздно покончила бы с собой, если бы я лишил ее своей поддержки. Я не мог допустить этого. Вот почему не было и речи о том, чтобы я мог оставить ее даже ради любви к тебе, которая сейчас столь же крепка, как и тогда.

– Помнится, ты говорил, что именно она утешила тебя в горе.

– Это правда.

– А как же ее дети? У нее ведь были основания не уходить из жизни? – Голос Изабеллы дрогнул. Слова Оуэна больно напомнили ей о собственном сыне, от которого она избавилась.

– В Италии все точно так же, как и здесь. Многие аристократки так редко видят своих детей, что почти утрачивают материнские инстинкты. Она вышла замуж по любви. И не смогла оправиться от страха после того, как увидела, что палачи сделали с ее мужем. С согласия герцога Мария имела право навещать мужа раз в два месяца. Она никогда не избегала встреч с ним. Но она помешалась от мыслей об ужасных муках, которые испытывает муж. Тогда-то она и пыталась лишить себя жизни. Только я помог ей выжить в это страшное время.

Сбитая с толку, Изабелла сложила руки и покачала головой, выражая сочувствие.

– Это трагичная ситуация, однако тебе следовало остаться с ней.

– Думаешь, я мог представить, что жить Коррадини осталось считанные месяцы? Не я один считал, что каждый визит Марии к мужу может стать последним. Я знал, что Мария будет отчаянно страдать до тех пор, пока не упокоится его душа. Однако он цепко держался за жизнь и не умирал. Он был еще жив, когда я переехал в Неаполь. Мария поехала со мной, но наведывалась к мужу. Спустя полгода смерть избавила его и ее от мучений. Казалось, будто вдруг с нее спала пелена. Мы расстались друзьями, она вернулась в свой флорентийский дворец и стала жить прежней жизнью.

– Ты хочешь сказать, что она тебя совсем не любила?

– Нет. Но она не любила ни одного мужчину так, как любила своего мужа. По крайней мере, она не пыталась встрять между нами, когда ты была во Флоренции.

– В этом у нее не было надобности.

Изабелла подошла к креслу и опустила руку на верхнюю рейку, украшенную позолоченной гирляндой, будто ей требовалась опора.

– Возможно, все так, как ты говоришь. Я не знаю. Что же до меня, не стану отрицать, что любил ее, но эта любовь не идет ни в какое сравнение с той, какую я испытал к тебе. Я всегда буду любить тебя. Ты не изменишь свое отношение ко мне? Мы могли бы начать все с начала.

Ей пришлось отвести глаза, избегая его настойчивого взгляда. Было бы легко признаться, что она все еще неравнодушна к нему и втайне мечтает о том, чтобы однажды все вернулось в прежнее русло. Но она не могла забыть, как он предпочел ей другую женщину.

– Я уже не та, которую ты знал во Флоренции, – не сдавалась Изабелла. – И не нуждаюсь в том, чтобы начинать все с начала.

– Я этому не верю. Тебе просто нужно временя, чтобы обдумать то, что я сказал. Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Кэвуд. Мои родители состарились, всякое может случиться до того, как я еще раз смогу вернуться домой. Ты сможешь поехать со мной завтра?

– Нет, это исключено. – Она почувствовала, что находится на грани паники, будто притягательная сила любви может привести ее к гибели.

– Тогда я останусь в Чисвике. – У него был полный решимости вид. – Я останусь здесь до тех пор, пока мне не придется отправиться в Бристоль, чтобы отплыть в Америку.

Изабеллу охватило отчаяние.

– Ты не можешь так поступить. Твои родители расстроятся, если не увидят тебя.

– Тогда скажи, что поедешь со мной в Кэвуд.

– Пусть будет по-твоему. – У нее путались мысли, но гнев снова дал о себе знать. – Только не надейся, что из этого что-то получится. Ты требуешь от меня невозможного! Я не могу вычеркнуть из памяти горькие воспоминания о прошлом так легко, как это сделал ты. Они преследуют меня слишком долго и причиняют боль. Из руин ничего нельзя построить. Шрамы никогда не заживут. Я не могу забыть или простить, ибо больше не доверяю тебе! Это обрекает на неудачу любые попытки начать все сначала. Оставим все как есть.

Он подошел к стулу, рядом с которым стояла Изабелла, взял ее руку и не позволил убрать ее.

– Если бы я верил, что ты говоришь правду, то немедленно покинул бы этот дом. В будущем я докажу тебе, что стою твоего доверия. Если бы ты не была замужем, когда в то Рождество приехала в Кэвуд, ты бы стала моей невестой, и с того дня я бы не узнал больше ни одной женщины. Но судьбе было угодно, чтобы мы снова встретились, однако возникли обстоятельства, которые я не мог предвидеть. Но мы познали любовь, и она еще не покинула нас.

– Ты ошибаешься.

– Изабелла, теперь я тебя не отпущу.

Она заметила, что он собирается поцеловать ее и ничто его не удержит от этого желания. По ее телу неожиданно пробежала дрожь. Оуэн крепко обхватил ее за талию, прижал к себе и страстно прильнул к ее устам. Казалось, будто все ее существо восстало против разума, и она не могла ничего поделать с этим.

Он отстранил Изабеллу и повернул ключ в скважине, чтобы никто не помешал им. Затем он заключил ее в объятия с таким неожиданным пылом, что Изабелле показалось, будто вихрь оторвал ее от земли. Он сорвал с нее одежду, словно лепестки с цветка. Казалось, что вся комната затрепетала, горевшие свечи слились вместе, пока Изабелла поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, будто хотела избежать слишком жарких поцелуев. На гребне этой великолепной волны она отдалась вместе с ним безграничному экстазу.

Когда комната перед глазами обоих обрела устойчивость и мягкие огни свеч отразились на стенах, он шептал ей полные ласки слова. Он лежал, приподнявшись на локте, и смотрел на нее сверху вниз. Оуэн отбросил с ее лица непослушную завитушку волос. Он снова и снова впивался в ее уста, дыша желанием. Казалось, будто его поцелуи проникают в самое ее существо.

Оуэн остался бы с ней в этой комнате до рассвета, но это было невозможно. Гости начали бы искать Изабеллу, чтобы пожелать доброй ночи. Собравшись с силами выйти к гостям, она взглянула на свое отражение в зеркале, висевшем над камином, и заметила, что у нее глаза сделались большими и блестят. Оуэн уже почти верил, что одержал над ней полную победу.

– Ты не передумала насчет того, чтобы завтра уехать вместе со мной? – с мольбой в голосе спросил он.

Изабелла покачала головой.

– Ты ведь знаешь, что я не могу этого сделать. Твои родители ведь имеют право провести с тобой наедине целую неделю. Я приеду к тебе под самый конец.

Он взял ее лицо в руки.

– Сделай так, как я просил тебя, когда ты лежала в моих объятиях. Готовься к тому, что ты поедешь со мной, и мы вместе отчалим от Бристоля. Воспользуйся этой неделей, чтобы продать свои дома и пришли упакованные вещи прямо на корабль. Мы сможем пожениться до отъезда из Кэвуда.

Душа Изабеллы наполнилась безграничной печалью, когда он, поцеловав ее, заговорил о женитьбе. Если бы только он попросил об этом во Флоренции, когда она в своем чреве носила его ребенка, с какой радостью она тогда согласилась бы. Теперь Изабелла не знала, может ли принять его предложение. Удастся ли ей смириться с тем, какую роль в его жизни играла Мария?

– Я ведь говорила, что не могу принимать поспешных решений. Ты не должен ожидать их от меня.

– Ты же понимаешь, я не могу отложить отъезд. Крайне важно, чтобы я прибыл в Нью-Йорк в назначенное время. Ты ведь приедешь в Кэвуд, чтобы мы могли побыть вместе, правда?

– На этот счет можешь не беспокоиться.

Ему пришлось довольствоваться этим ответом, но он чувствовал бы себя гораздо спокойнее, если бы завтра мог взять Изабеллу с собой и больше не терять ее из виду. В присутствии гостей они пожелали друг другу спокойной ночи. Больше у него не было возможности поговорить с ней, и следующим утром он покинул дом после раннего завтрака еще до того, как проснулись остальные гости.

Изабелла услышала, как тронулся его экипаж, выскользнула из постели, подошла к окну и смотрела, как он уезжает. Снова и снова ее мучили мысли о том, что Оуэн разделил свою верность между двумя женщинами. Как он мог поставить интересы другой женщины выше нее? Какое значение здесь имеют обстоятельства? Ей никак не удавалось избавиться от чувства, что ее предали. Невозможно стать верной женой Оуэна, если в сердцах все время обвинять его. В конце концов, это погубит ту любовь, которую они испытывали друг к другу.

К концу недели гости разъехались. Она сама покинула Чисвик и в сопровождении Эми отправилась в Йоркшир. Ночами приходилось останавливаться в постоялых дворах, но она знала, где можно найти хорошую еду и комнаты, поскольку ездила по этой дороге не раз еще в то время, когда вместе с Натаниелом делила время между площадью Сохо и имением Тренчей.

Наступила дождливая пора, кучер не мог ускорить бег шести лошадей, которые регулярно менялись на перегонах. Грязь липла к колесам, временами приходилось ехать с крайней осторожностью, ибо колеса скользили, когда лошади брали крутой поворот. Изабелла обрадовалась, когда доехала до постоялого двора «Королевский дуб», первой ночной стоянки на ее пути. Изабеллу встретил хозяин, помнивший ее, и позаботился о том, чтобы ее обслужили лучше всех.

На второй день снова выглянуло солнце, но большие отрезки дорог превратились в болота, и время от времени приходилось пробираться через затопленные водой участки. Тогда брызги воды поднимались так высоко, что настигали двух конюхов, сидевших в конце экипажа. Поздно вечером, когда до Кэвуда оставалось еще много миль, кучер въехал в постоялый двор «Белая лошадь». Как всегда, Изабелла ужинала наедине в отдельной столовой. Шум веселых голосов из пивной врывался в столовую каждый раз, когда открывались двери, из них выходили официантки и направлялись в какую-нибудь часть постоялого двора, неся подносы с кружками пенистого пива. Как и в первом постоялом дворе, Изабеллу тут же узнали и встретили с множеством поклонов и расшаркиваний. Хозяин проследил не только за тем, чтобы ей дали самую лучшую комнату. Более того, она знала, что ее слуг хорошо накормят и уложат спать в чистые постели.

Чтобы отправиться ко сну, ей пришлось миновать длинный коридор, откуда была видна пивная. Там было полно народу, дым стоял столбом, веселье разгоралось. Она уже достигла лестницы, когда дверь со стороны двора открылась и нетвердой походкой вошел какой-то мужчина. Возможно, Изабелла приняла его за местного пьяницу и начала подниматься по лестнице, увидев его лишь мельком, но раздавшийся голос остановил ее.

– Хозяин! У вас найдется комната на ночь?

Это был Томас! Она не успела обернуться, как хозяин сказал:

– Приношу свои извинения, сэр. Все комнаты заняты. Всему виной местные скачки. На них всегда заранее приезжают гости. Я могу найти небольшую раскладушку и устроить вас на чердаке конюшни вместе с другими путниками.

– Мне это подойдет. А сейчас принесите мне бутылку бренди и найдите уединенное место, где я смогу выпить. У вас же есть бренди, верно? – У него был голос страшно измотанного человека, доведенного до крайности.

– Боюсь, две отдельные столовые сейчас заняты. Вы не возражаете, если придется подождать с полчаса?

– К черту! Еще как возражаю!

Изабелла пробралась к бару, где происходил этот разговор.

– Хозяин, отнесите бренди в мою столовую. Я знаю этого джентльмена. Я с радостью поделюсь с ним своей столовой.

– Да, мадам. Я распоряжусь, чтобы бренди немедленно отнесли туда.

Изабелла посмотрела на Томаса, тот уставился на нее непонимающим взглядом, будто не веря, что видит ее здесь. Она чуть не вскрикнула, увидев его застывшее лицо и круглые глаза. Изабелла взяла его под руку и повела в отдельную столовую.

– Что случилось? – с тревогой спросила она. – Ты заболел?

Томас не ответил, в его горле застрял комок, один уголок рта нервно подергивался. Только когда она закрыла дверь и они остались наедине в небольшой обшитой панелями комнате, ему удалось выдавить несколько слов.

– Моя Кэти... – хрипло произнес он. – Я был в Йорке по делам, мне там пришлось остаться дольше, чем я собирался. Моя девочка... Там я получил весть с просьбой немедленно вернуться в Лондон. Мое любимое дитя погибло.

Изабелла застыла, пораженная этой страшной вестью. Томас опустил локти на стол и смахнул глиняную посуду и столовые приборы на пол. Но он не обратил на это внимания. Он опустил голову на сложенные руки и разразился безудержным плачем. Изабелла никогда прежде не видела, чтобы мужчина плакал. Это вызвало в ее сердце такую боль и сострадание, что у нее из глаз потекли слезы. Она сопереживала его страшному горю, утрате прелестной, очаровательной маленькой дочки, которая наполняла светом и радостью дом на улице Св. Мартина и в любом другом месте, где бы она ни появлялась.

Сейчас было неуместно спрашивать его, как произошла эта трагедия. К тому же Изабелла и не хотела этого знать. Словно во сне Изабелла открыла дверь, когда в нее постучали, и забрала у служанки поднос, не позволяя той войти, и отказалась от предложения убрать со стола. Она нашла место для подноса, налила в кубок немного бренди. От страшной неожиданности у нее тряслась рука, и она пролила напиток, тот золотистыми каплями заструился по ее пальцам.

В удобный момент она передаст кубок Томасу, а пока можно лишь сидеть рядом с ним на скамье у стены, обняв его за плечи и прижавшись губами к его волосам.

Когда Томас перестал плакать, Изабелла взяла кубок с бренди, вложила ему в руку, сжала его пальцы вокруг него. Он послушно поднял кубок и осушил его в несколько глотков. Изабелла снова наполнила кубок, он снова выпил его и отодвинул сосуд подальше, чтобы его не наполнили еще раз. Томас достал из кармана носовой платок и вытер глаза, и хотя он перестал плакать, слезы текли по его лицу. Это разрывало сердце Изабеллы не меньше, чем бурное проявление горя. Она наклонилась и поцеловала его влажную щеку. Ее глаза были полны слез.

– В пивной мне показалось, будто передо мной явилось видение, – хрипло сказал Томас. – Он резко прикрыл глаза дрожавшей рукой. – Изабелла, как мне выдержать такую утрату? Ни у одного отца не было столь милой дочки. Она была мне дороже жизни.

В это мгновение Томаса не могли утешить никакие слова. Только находясь рядом и избавляя его от одиночества, она могла хотя бы чем-то помочь. Но ради него Изабелле следует проявить трезвость ума. Ему ведь предстоит продолжить путь в Лондон, когда снова настанет утро.

– Ты ужинал? – спросила она немного погодя.

Томас не смог вспомнить. Да, утром он вроде что-то ел еще до того, как спешно прибыл курьер с ужасной вестью. Нет, сейчас он не сможет есть. Еще одного бренди будет достаточно. Изабелла не вняла его словам, сама убрала со стола и отнесла поднос на кухню. Она вернулась с сытным бифштексом и бутылкой красного вина в придачу. Ради нее Томас заставил себя съесть бифштекс, хотя она видела – он даже не обращал внимания на то, что ест. Однако еда и вино подкрепили его.

И Томас прерывающимся голосом стал рассказывать, как случилась эта трагедия.

– В Йорке мне надо было провести несколько дней, после чего я собирался вернуться домой, но неожиданно возникло еще одно дело и пришлось задержаться. Поздно вечером Кэти услышала скрип колес и подумала, что я вернулся. Она выбежала из дома и тут же попала под колеса телеги, в ней сидел пьяный рабочий, вернувшийся после доставки мебели. По ужасной иронии судьбы я однажды чуть не уволил этого парня за то, что он разбил ценное зеркало. Но я дал ему еще один шанс. – Из груди Томаса вырвались громкие рыдания. – Я во всем виноват.

Неукротимое горе снова навалилось на него. Изабелла больше и в мыслях не допускала, чтобы он мог провести эту ночь на чердаке конюшни среди незнакомых людей.

– Томас, пойдем ко мне, – твердо сказала она. – Там стоит такая широкая кровать, что в ней могут спать четыре человека. Ты сможешь спать с одной стороны, я расположусь с другой.

Опустив занавеску на всю длину постели с четырьмя столбиками, она отгородилась в одной стороне комнаты и разделась, а он снял верхнюю одежду, оставшись по другую сторону. Изабелла легла первой, затем Томас поднял занавеску, находившуюся ближе к нему, и в рубашке и хлопчатобумажном нижнем белье скользнул под простыни. Изабелла была права – еще два человека могли расположиться между ними.

– Спокойной ночи, Изабелла, – сказал Томас, придвинулся и поцеловал ее в лоб, затем отвернулся, лег на правую сторону и опустил голову на подушку.

– Спокойной ночи, Томас, – ответила она. Взяв щипцы для снятия нагара, она погасила свечу у постели, и через занавески на окне проник одинокий луч света от луны. Она подумала, что сможет спать хорошо, потому что устала и телом и душой. Нервная усталость от горестного плача сказалась, и Изабелла уже погружалась в забытье.

Изабелла не знала, почему проснулась. Луна уже светила под другим углом, и она подумала, что прошло не меньше двух или трех часов. Оглядевшись, Изабелла увидела, что Томас сидит на кровати спиной к ней, опустив ноги на пол и обхватив голову руками. Он сидел молча, но его поза выражала безутешное горе и безысходное отчаяние. Она медленно села.

– Мой дорогой, милый друг, – тихо сказала Изабелла. Томас опустил руки и посмотрел на нее, его лицо выражало такие муки, что казалось, будто он надел театральную маску трагика. Ее сердце готово было разорваться от сочувствия к нему. – Ты не спал?

Он покачал головой и заговорил с трудом:

– Стоит только закрыть глаза, и я вижу дочурку, слышу ее голос и смех. Однако этот луч света погас навсегда...

Изабелла ничего не ответила. Она протянула руки к нему. Томас перебрался через широкую кровать и опустил голову ей на грудь. Изабелла прижала его к себе, утешала нежными словами, даже не помня, что говорит. И уже совсем ни о чем не думая, она позволила ему овладеть собой на этой теплой и мягкой постели. Они не проронили ни слова, они отлично понимали друг друга без слов. После этого Томас заснул в ее объятиях.

Рано утром они расстались во дворе постоялого двора – он направился в Лондон, она продолжила путь на север. Никто из них никогда не скажет ни слова о том, что случилось между ними. Узы, соединившие их на краткое мгновение, тут же разорвались. Томас поцеловал ей руку, и она села в свой экипаж.

– Да поможет тебе Бог, – сказала она на прощание.

– Пусть он бережет тебя, – ответил Томас, смотря ей в глаза.

Ее экипаж тронулся, а он хлестнул лошадей и уехал на фаэтоне. Томасу было страшно возвращаться на улицу Св. Мартина, где его впервые никто не встретит, ведь Кэти уже не сможет прислушиваться к стуку колес.

Изабелле было достаточно времени все обдумать по пути в Кэвуд. Она все больше оплакивала Кэти, горькая обида на Оуэна совсем прошла, растаяла в объятиях Томаса. Она обнаружила, что любовь и верность можно разделить при исключительных обстоятельствах. Эта новая мысль странным образом помогла ей совсем избавиться от обиды.

Как только Изабелла приехала, Оуэн тут же выбежал из дома встретить ее. По его лицу было видно – он рад и доволен, что она прибыла целой и невредимой. Его родители встретили ее столь же тепло, как в тот раз, когда она впервые приехала в этот дом. Дом был точно таким, как запомнился ей. Произошедшая в Изабелле перемена настроения, видно, передалась Оуэну, ибо он в первую же минуту, когда они остались наедине, взял ее за руки и влюбленными глазами посмотрел на нее.

– Все прошло удачно, правда? Тебе суждено выйти за меня замуж.

Она кивнула, не в силах скрыть волнения. Они прошли до конца долгий, трудный путь, полный страданий и горестей.

– Я стану твоей женой, Оуэн.

На следующий вечер семья Марвеллов собралась за праздничным столом по случаю обручения. Царило большое веселье. Уже назначили дату свадьбы в местной приходской церкви. Обрученным повезло, что отплытие в Америку отсрочили на две недели. Оуэну на встрече с королем доверили еще одну дипломатическую миссию, требовавшую времени, ведения переговоров и оформления документов, которые ему предстояло взять с собой в Нью-Йорк. В силу этого понадобилось его присутствие в Лондоне, и у Изабеллы было достаточно времени, чтобы закрыть дома на Арлингтон-стрит и в Чисвике. Оуэн стал наследником совсем недавно, больше не осталось сомнений, что он станет хозяином положения и сможет обеспечить их союз.

Воспользовавшись моментом Изабелла ускользнула от веселой компании и уединилась в тихой комнате. Она встала у окна и смотрела на звездное небо. Наверное, в это время Томас уже подъезжает к дому. Изабелла была с ним всеми мыслями, надеясь, что своей душевной теплотой поможет ему выстоять и не пасть духом.

Когда Томас подъехал к своему дому на улице Св. Мартина, входная дверь отворилась и в коридоре появился юный Том. Он встретил отца на лестнице.

– Я займусь лошадьми, отец. Идите в дом.

– Спасибо, сынок. – Томас поднялся по ступенькам, и мальчик бросился к нему, они обнялись, молча переживая обрушившуюся на них беду. Томас положил руку на плечо сына, делая вид, будто не замечает, как у того дергаются глаза и дрожит нижняя губа. – Как чувствует себя мать?

– Плохо, сэр. Она ведет себя очень странно. Раньше она всегда заботилась о нас и обходилась без служанки, но теперь она ничего не делает с тех пор, как Кэти... Кэти...

– Сейчас не надо ничего говорить. Мы еще поговорим, но позднее.

Томас вошел в дом. Какая в нем царила тишина! Остальные дети уже спали, как это бывало всегда, когда отец возвращался в поздний час. Но Томас никогда не замечал эту тишину, когда Кэти обнимала его за шею и говорила без умолку, пока он нес ее, высоко подняв на руках. Он посмотрел на верхнюю площадку лестницы, ожидая увидеть там Кэтрин в развевающемся шелковом халате, который она надевала поверх ночной рубашки, стоило ей только услышать, что он приехал, но там ее не было. Томас напрасно искал жену на кухне и в других комнатах на нижнем этаже. Наверно, она в гостиной, где, скорее всего, лежит Кэти.

Крупные и сильные руки Томаса потянулись к дверным ручкам самой красивой комнаты в доме, повернули их вниз, и дверь широко распахнулась. Крохотный закрытый гробик белого цвета стоял на драпированном катафалке, горела одинокая свеча, в тех местах, до которых могли дотянуться руками дети, стоя на коленях, лежали маленькие неаккуратные букетики быстровянущих цветов, видно, собранных малышами. Томас не стал трогать цветы или снимать крышку гроба, у него не хватило сил последний раз взглянуть на дорогого его сердцу ребенка.

Томас не знал, как долго он простоял у гроба. Юный Том дважды подходил к дверям и снова уходил. Когда Томас, наконец, решил отправиться на поиски Кэтрин, он услышал, как зазвенел чайник на кухне, и догадался, что мальчик готовит ему чай.

Взяв из коридора канделябр, он отправился в спальню, где делил ложе с Кэтрин с тех пор, как они въехали в дом. Подушка помялась, одеяла с той стороны, где лежала жена, были отброшены, будто она совсем недавно встала и ушла. В комнатах детей горели свечи, Кэтрин там не было. Томас осторожно вытащил большой палец изо рта Мери и накрыл Энн, которая всегда спала чутко. Он погладил теплую от сна щеку Дороти, после чего заглянул в колыбель маленького Эдуарда.

На этом этаже Кэтрин нигде не было, Томас поднялся выше, прошел мимо той части, где жили слуги. Снова оказавшись на лестничной площадке, он взглянул на последний узкий, как стремянка, марш лестницы, ведший на чердак. Он представлял собой большое пространство без окон, занимавшее всю верхнюю часть дома.

Дверь на чердак скрипнула, когда он толкнул ее. Ему пришлось наклонить голову, чтобы не удариться о низкие огромные стропила. Освещая свечой темные углы, он с трудом пробрался между сваленными в беспорядке вещами, когда уже собрался уходить, думая, что дальше нет смысла искать, свет выхватил из темноты Кэтрин. Она была в ночной рубашке и сидела в самом дальнем углу, обхватив голову руками. Спутанные пряди волос небрежно повисли. Ему в голову пришла ужасная мысль, что она потеряла рассудок.

– Кэтрин!

Она не опустила рук, но приподняла один локоть, чтобы взглянуть на него. Ее лицо осунулось от горя, глаза впали.

– Смерть Кэти – наказание за то, что ее любили больше других детей, – прерывающимся голосом сказала она, простонав. – Ее любили больше, чем нашего умершего сына.

Томас опустился на колени и прижал ее к себе.

– Отец не должен любить одного ребенка больше другого, – ответил он, – но ее отняли у нас не поэтому. Во всем виноват только я, потому что не вернулся домой, когда меня ждали.

– Нет! – отчаянно возразила она, прижимаясь к нему. – Больше никогда так не говори! Не носи этот камень на душе до конца своих дней. От горя я уже теряю разум. Не надо сыпать соль на раны.

– Думаешь, тебе станет больнее, если узнаешь, что вина за ее смерть не дает мне покоя?

– Да! – Ей стало совсем плохо при этой мысли. – Я такая плохая жена и погубила твою жизнь! Большего горя ты уже не должен испытывать!

Томас прижал жену к себе и посмотрел ей в глаза. Пытаясь скрыться от горя в темном укромном углу, она отчаянно думала только о нем, она отбивалась от него руками, словно птица крыльями. Томас хотел успокоить взволнованную жену.

– Кэтрин, ты всегда была безупречной женой. Ты заботишься о детях, обо мне, о нашем доме, как не заботится никакая другая женщина.

– Томас, но я еще ни словом ни делом не доказала, что люблю тебя. А я люблю тебя! Все эти годы! Я тысячу раз собиралась сказать тебе об этом, но так и не сделала этого. Как жаль, что я говорю об этом только сейчас. – Кэтрин зарыдала, ее тело обмякло. Томас закрыл глаза, почувствовав, что она невольно пустила в него стрелу, которая причинила новую боль. Они напрасно потеряли годы, которые могли бы придать смысл жизни мужчине и женщине, любившим друг друга. Она слишком поздно решила открыться ему. Любовь Томаса к ней уже давно угасла, сдержанность Кэтрин, которая некогда притягивала его как нечто таинственное, со временем слишком охладила его чувства. В конце концов, он обнаружил, что ему все безразлично, он сохранил к ней привязанность, но любовь, о которой она говорила, погасла безвозвратно.