Текст книги "Неизвестный Сталин"

Автор книги: Рой Медведев

Соавторы: Жорес Медведев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

1-2 марта 1953 года. Дополнительные детали

Из рассказов «прикрепленных» дежурных Сталина Хрущеву и Булганину, приехавшим на «ближнюю» дачу вскоре после полуночи, было совершенно ясно, что у Сталина произошел инсульт, или «удар», как тогда это называли. Это было очевидным и для Маленкова и Берии после телефонных звонков Старостина.

То, что Сталин лежал раздетый много часов, был парализован и не мог говорить, было более чем достаточно, чтобы сделать необходимые заключения. Поэтому отказ Хрущева и Булганина пойти к Сталину и поговорить с Лозгачевым и Старостиным и заявления Берии о том, что «Сталин спит», и его более раннее заявление о том, чтобы о болезни Сталина «никому не говорить и не топить», не имеют никаких оправданий с точки зрения оказания помощи больному. Критическое положение Сталина было очевидным, и задержка с вызовом врачей имела другие цели. Вызов врачей означал широкую огласку болезни Сталина. Партийным лидерам нужен был какой-то срок, чтобы прежде всего договориться между собой о распределении власти и о реорганизации руководства страной. Не исключено, что они ждали, что инсульт, безусловно серьезный, может быстро закончиться смертью Сталина. Скоропостижная смерть вождя была для них предпочтительнее той ситуации долгой неопределенности, которая возникла в 1922 году после инсульта и паралича у Ленина. Длительная болезнь не давала возможности для той реорганизации руководства, которую они хотели осуществить.

Врачам начали звонить около 7 часов утра 2 марта. Ни Хрущев, ни Маленков, безусловно, не знали, каких именно врачей следует вызывать. Поэтому был вызван министр здравоохранения А. Третьяков, и уже он принимал решение о составе первого консилиума. Утром 2 марта о болезни Сталина сообщили также Ворошилову и Кагановичу, а немного позже дочери Сталина Светлане и сыну Василию.

Охрана дачи Сталина, так же как и Кремля, подчинялась в этот период не Берии, как часто пишут, а министру МГБ С. Д. Игнатьеву. Игнатьев, в свою очередь, подчинялся лично Сталину. Сталин всегда напрямую руководил всеми репрессивными органами еще с конца 1920-х годов, после смерти Дзержинского.

Бездейственное ожидание Старостина и Лозгачева у дверей в комнаты Сталина с 10.30 утра до 22.30 вечера лишено элементарного смысла и маловероятно. Хрущев, как видно из его собственных воспоминаний и воспоминаний его сына, также сильно беспокоился по поводу отсутствия ожидавшихся им звонков с «ближней» дачи. Безусловно, что звонков от Сталина ждали и другие его соратники, прежде всего Берия, Маленков и Булганин. Личная канцелярия Сталина в Кремле продолжала работать и в воскресенье. Многолетний начальник канцелярии, так называемого Особого сектора, А. Н. Поскребышев был отстранен от должности еще в декабре 1952 года. Временным руководителем канцелярии Сталина был заместитель Поскребышева С. Чернуха. При той известной всем крайней нетерпеливости, которой отличались прежде всего Хрущев и Берия, трудно представить, что ни тот, ни другой не позвонили на дачу Сталина, чтобы узнать, какая там обстановка. То, что ни Старостин, ни Лозгачев не вспоминают о подобных звонках, не свидетельствует о том, что их не было. Партийные лидеры могли звонить старшим дежурным собственной охраны дачи, а не «прикрепленным». Они могли также звонить Сталину по прямому телефону, так называемой кремлевской вертушке. Трубку телефона в этом случае должен поднимать сам Сталин. Но Сталин не отвечал на телефонные звонки.

Начальником всей охранной службы МГБ и одновременно начальником охраны Сталина был в это время по совместительству министр МГБ Семен Денисович Игнатьев. При возникновении каких-либо необычных ситуаций дежурные охраны Сталина должны были рапортовать именно ему и подчиняться его указаниям. Игнатьев стал начальником управления охраны МГБ после смещения в мае 1952 года с этого поста генерала Николая Власика, многолетнего начальника личной охраны Сталина. Некоторые биографы Сталина связывают смещение Власика с заговором Берии. Власик был отправлен на должность заместителя начальника одного из лагерей в Свердловской области и там арестован.

Эдвард Радзинский, высказавший гипотезу о том, что Сталин мог быть отравлен по директиве Берии в ночь на 1 марта одним из дежуривших «прикрепленных» И. В. Хрусталевым, обосновывает свое предположение именно арестом Власика: «После ареста Власика Берия, конечно же, завербовал кадры в оставшейся без надзора охране. Он должен был использовать последний шанс выжить» [26]26
  Радзинский Э.Сталин… С. 618.


[Закрыть]. Это предположение весьма произвольно. Причин для отстранения Власика было очень много. Его арест мог быть произведен только по личной директиве Сталина. Реализацию директивы Сталина мог произвести только Игнатьев, а не Берия. Возможность отравления Сталина Хрусталевым, к которому Сталин относился особенно дружески, совершенно невероятна.

Сталин знал Власика еще с периода Гражданской войны и вполне ему доверял. С 1934 года Власик стал начальником личной охраны Сталина, а с 1946 года начальником всей охранной службы МГБ. Ему, таким образом, подчинялась и охрана других членов Политбюро и правительства. На этом посту Власик был личным осведомителем Сталина. Но эту роль он выполнял все менее и менее добросовестно, так как коррумпированность Власика сделала его возможным объектом шантажа. Сталин, безусловно, потерял доверие к Власику, и арест его не был совершенно необоснованным. После смерти Сталина и после ареста Берии в июне 1953 года Власик не был освобожден. Его судили в 1955 году. Отстранение Власика в 1952 году, а затем и смещение начальника личной канцелярии Сталина Поскребышева не увеличивало, а уменьшало возможность для Берии получать информацию о том, что конкретно планируется Сталиным по линии МГБ и в каком состоянии находятся следственные действия по «делу врачей» и по «мингрельскому делу». Ключевой фигурой для осуществления Сталиным этих крупных репрессивных кампаний стал с середины 1952 года именно С. Д. Игнатьев. При формировании Президиума ЦК КПСС после XIX съезда КПСС Сталин ввел Игнатьева в состав Президиума. Но, помимо всех этих высоких постов, именно Игнатьев был в начале 1953 года начальником Управления по охране МГБ и начальником личной охраны Сталина. Именно Игнатьеву позвонил Старостин. Однако Игнатьев получал с дачи рапорты и от более высоких по званию работников собственно охраны, сформированной в спецподразделение МГБ.

В 1934 году, когда дача Сталина была построена, она находилась за пределами Москвы, в густом смешанном лесу, вблизи села Волынское. В 1953 году этот подмосковный район Кунцево был уже близким пригородом Москвы. Сталин на даче вел достаточно активный образ жизни. Он мог, надев теплый тулуп и валенки, выйти на прогулку зимой. Иногда катался на санях, запряженных лошадью, по кольцевой дороге между двумя заборами. Мог распорядиться и о том, чтобы затопили русскую баню. План на текущий день, включая и обеды с приглашенными, Сталин составлял не накануне, а утром текущего дня. Он часто посещал оранжереи и теплицы, имевшиеся на даче. Также он неожиданно мог принять решение о посещении театра или кинозала в Кремле. Каждое из этих мероприятий требовало разного обеспечения охраной. При этом Сталин не любил, когда охранники находились близко от него.

В системе охранной службы МГБ дача в Кунцеве была приоритетным объектом. Поэтому Игнатьев, бывший в этот период начальником охранной службы и МГБ, и Сталина, получал регулярные рапорты с дачи о планах Сталина и принимал в связи с этим необходимые меры. Воскресенье 1 марта не могло быть исключением. Игнатьеву, безусловно, позвонили с дачи, что распорядок дня Сталина изменился в связи с тем, что он не встал утром, как обычно, и не дает никаких распоряжений. Этот звонок поступил, очевидно, от старшего офицера дежурной охраны. После этого Игнатьев не мог не звонить снова, чтобы контролировать ситуацию.

Можно предположить, что Игнатьев по своим собственным каналам связи с дачей Сталина знал раньше других о том, что Сталин 1 марта не встал, как обычно, и не отвечает ни по одному из телефонов срочной правительственной связи. Причины этого для Игнатьева могли быть ясными. Но поднимать тревогу и вызывать врачей, что он вполне мог сделать и без указаний от Берии, было для Игнатьева нелегко. Ему нужно было прежде всего обеспечить собственную безопасность, спасти свою жизнь. Решение Бюро Президиума ЦК КПСС в ноябре 1952 года, определявшее систему руководства страной в отсутствие Сталина (тогда это решение принималось на случай отъезда Сталина в отпуск), предусматривало поочередность председательства. В этот период власть Сталина в основном реализовывалась через правительство. Пост Генерального секретаря был упразднен. Заседания правительства при отсутствии Сталина должны были вести поочередно Л. П. Берия, А. М. Первухин и М. 3. Сабуров. Берия был первым, и Игнатьев был бы его первой жертвой. Маленков был первым в списках альтернативных председателей Бюро Президиума и Секретариата, и именно этот дуумвират, при внезапно замолчавших телефонах Сталина, получал власть в стране до созыва Президиума ЦК КПСС. Задержка сообщения о болезни или, может быть, и смерти Сталина была поэтому в интересах Игнатьева и его возможных союзников, а не в интересах Берии и Маленкова.

После смерти Сталина Игнатьев, потерявший пост министра МГБ, в связи с возвышением Берии тоже получал повышение, пост секретаря ЦК КПСС с функциями контроля за органами государственной безопасности и внутренних дел. Несколько попыток Берии добиться исключения Игнатьева из КПСС и предания его суду за преступления по «делу врачей» остались безрезультатными. «Дело врачей» было прекращено не Берией, а самим Игнатьевым днем 1 марта 1953 года, в то время, когда Старостин и Лозгачев беспокоились о том, что в комнатах Сталина «нет движения».

1-2 марта 1953 года. Внезапный конец «дела врачей»

«Дело врачей» и «дело грузин-мингрелов» готовились для судебных заседаний, которые ожидались в марте. Хотя по «делу мингрелов» было арестовано больше людей, чем по «делу врачей», оно имело все же лишь местное значение, и суд по нему планировался в Тбилиси. Берия тоже был мингрел, и большинство арестованных в Грузии работников были его выдвиженцами. Завершение этого дела было бы концом карьеры Берии. Иллюзий на этот счет не было ни у кого. «Дело врачей» имело значительно более широкий международный аспект и антиамериканский характер. Завершение этого дела приговором и казнями авторитетных медиков неизбежно породило бы в СССР небывалую антисемитскую кампанию. Некоторые авторы связывают «дело врачей» с намерением Сталина спровоцировать новую мировую войну. Никаких фактов в пользу такой теории, однако, не существует.

Обычно считается, что «дело врачей» было начато письмом врача-кардиолога Кремлевской больницы Лидии Феодосьевны Тимашук о неправильном лечении члена Политбюро А. А. Жданова. Это не совсем верно. Хрущев в своем секретном докладе на XX съезде КПСС в феврале 1956 года намеренно грубо исказил существо всей этой проблемы. «Давайте также вспомним, – заявил Хрущев, – „дело врачей-вредителей“ (оживление в зале). На самом деле не было никакого „дела“, кроме заявления женщины-врача Тимашук, на которую, по всей вероятности, кто-то повлиял или же просто приказал (кстати, она была неофициальным сотрудником органов государственной безопасности) написать письмо Сталину, в котором она заявляла, что врачи якобы применяли недозволенные методы. Для Сталина было достаточно такого письма, чтобы прийти к немедленному заключению, что в Советском Союзе имеются врачи-вредители. Он дал указание арестовать группу видных советских медицинских специалистов» [27]27
  Хрущев Н. С.О культе личности и его последствиях: Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС 25 февр. 1956 г. // Известия ЦК КПСС. 1989. № 3.


[Закрыть].

В действительности все обстояло иначе. Письмо Тимашук, адресованное не Сталину, а начальнику управления охраны МГБ Власику, было написано 29 августа 1948 года. Оно касалось диагноза, поставленного накануне Жданову, и было вполне обоснованным, учитывая то, что Жданов был тогда еще жив. История этого письма была очень простой. 28 августа 1948 года у Жданова, отдыхавшего тогда в санатории ЦК ВКП(б) на Валдае, произошел сердечный приступ. Ранее, в конце 1941 года, у Жданова случился инфаркт, и его проблемы с сердцем не были новыми. Тимашук срочно вызвали из Москвы для снятия кардиограммы и установления диагноза. Предварительный диагноз, поставленный другими врачами, определил лишь сердечную недостаточность. Электрокардиограмма, сделанная Тимашук, объективно указывала на обширный инфаркт и определяла его локализацию. Этот диагноз предполагал строгий постельный режим. Однако главные врачи Кремлевской больницы, профессора П. И. Егоров, В. Н. Виноградов, В. X. Василенко и лечащий врач Жданова Г. И. Майоров отказались признать диагноз Тимашук и изменить режим больного, разрешавший ему прогулки, посещение кино и т. д. Тимашук писала, что ее диагноз обоснован, прилагала копию электрокардиограммы. Диагноз Тимашук не был зафиксирован в истории болезни. Через два дня, 31 августа 1948 года, встав с кровати для посещения туалета, Жданов умер. Результаты вскрытия подтвердили диагноз Тимашук, но не были включены в официальное коммюнике о болезни и смерти Жданова. Тимашук в этом медицинском конфликте была безусловно права. Другие врачи совершили ошибку. Никаких немедленных заключений Сталин не делал, и неизвестно даже, знал ли он в 1948 году о письме Тимашук или нет. В некоторых исследованиях «дела врачей» утверждается, что Власик был смещен в 1952 году именно за «сокрытие письма Тимашук» [28]28
  Цель была спасти жизнь больного. Материалы доктора Тимашук / Публикация подготовлена В. Малкиным и Л. Лыковой // Источник. 1997. № 1. С. 3—16.


[Закрыть]. Все врачи, о которых пишет Тимашук, были русскими. Никакой «сионистский заговор» на основании этого письма не просматривался.

Общий «сионистский заговор» против партийного руководства СССР был спроектирован именно Сталиным еще с начала 1948 года как продолжение кампании против «космополитов», начатой в 1946 году. В связи с этой антисемитской кампанией еще в 1948 году были арестованы десятки людей и почти все члены антифашистского комитета советских евреев, включая члена этого комитета – жену Молотова, Полину Жемчужину-Молотову. По особому сценарию, составленному Сталиным, был умерщвлен во время визита в Минск знаменитый артист Соломон Михоэлс. Этим убийством, совершенным в январе 1948 года, оформленным как автомобильная авария, руководили лично заместитель министра МГБ Сергей Огольцов и министр государственной безопасности Белоруссии Лаврентий Цанава.

Антисемитская кампания продолжалась в течение всего периода 1948–1952 годов, включая в себя все новые и новые «заговоры». Даже в следствии по «делу грузин-мингрелов», начатому позже, некоторых обвиняемых заставляли давать показания о том, что Берия скрывает свое еврейское происхождение. Фабрикацию огромного американо-сионистского заговора органы МГБ начали еще под руководством министра В. С. Абакумова, назначенного на этот пост в 1946 году. Хотя Сталин подчинил Абакумова лично себе, он не был уверен, что Абакумов как профессиональный чекист не имеет секретных связей с Берией. В июле 1951 года был арестован и сам Абакумов, которого обвиняли в том, что у него в центральном аппарате МГБ много евреев на руководящих должностях. Новым министром государственной безопасности был назначен Игнатьев, профессиональный партийный работник, заведовавший в тот период отделом руководящих партийных работников ЦК ВКП(б). Назначением Игнатьева Сталин отрывал МГБ от влияния Берии, хотя весь профессиональный кадровый состав МГБ сохранялся. Игнатьев произвел в составе МГБ лишь небольшие перемены.

Именно в этот период начало формироваться и «дело врачей», но уже с сионистским уклоном. Были арестованы врачи-евреи Кремлевской больницы, один из которых, М. С. Вовси, был братом Соломона Михоэлса. Все «дело» было сфабриковано крайне грубо и основано на «показаниях» врача Я. Г. Этингера, который умер от пыток и поэтому не смог бы подтвердить своих показаний на суде.

Объединение всех антисемитских дел, начатых раньше, с «делом врачей» было осуществлено лишь в январе 1953 года, после публикации в «Правде» 13 января «Хроники ТАСС» о раскрытии органами государственной безопасности «террористической группы, врачей, ставившей своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза». В этой «Хронике» назывались имена врачей-евреев, завербованных якобы Международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт». Но поскольку среди арестованных врачей были и русские, причем знаменитые, то их причислили к другим организациям. Личный врач Сталина В. Н. Виноградов и начальник лечебного управления Кремля П. И. Егоров, как было сказано, «оказались давнишними агентами английской разведки».

Эти совершенно фантастические обвинения послужили началом исключительной, даже истерической кампании в прессе, особенно в «Правде». Каждый день в центральных газетах публиковались те или иные материалы о подрывной деятельности в СССР американской, британской, израильской и других секретных служб. Контуры начинающегося погрома были очевидными и вызывали беспокойство во всем мире. Однако воскресенье 1 марта 1953 года было последним днем этой антисемитской и антизападной кампании. В «Правде» в этот день можно было прочесть о «засылке в СССР шпионов, диверсантов, вредителей и убийц», о том, что «сионистские организации используются дли шпионско-диверсионной деятельности», о шпионско-диверсионной деятельности еврейской организации «Джойнт». Но в понедельник, 2 марта 1953 года, ни «Правда», ни другие центральные газеты уже не публиковали никаких антиамериканских и антисионистских материалов. Не было таких публикаций и и последующие дни. Антисемитская кампания прекратилась.

Центральные газеты СССР готовились в набор вечером предшествующего дня. Редактор подписывал макет после просмотра всего текста цензором, и ночью матрицы набора рассылались специальными самолетами в другие столицы республик и в крупные города, где такие газеты, как «Правда» и «Известия» выходили и доставлялись подписчикам лишь на несколько часов позже, чем в Москве. В Москве тиражи газет были готовы к 6 часам утра и разносились почтальонами подписчикам с утренней почтой. В этих условиях директива о прекращении антисемитской и антиамериканской кампаний, привязанных к ожидавшемуся вскоре процессу, должна была поступить и в редакции газет, и в универсальную цензуру, Главлит, днем 1 марта. Аналогичная директива должна была поступить государственным радиостанциям и телевидению. По существу, не только редакции «Правды» и «Известий», но и редакции всех средств массовой информации, лекторы и пропагандисты всех уровней должны были получить необходимые инструкции. Такая внезапная остановка уже набравшей силу обширной пропагандистской кампании могла быть осуществлена лишь одной службой – Управлением (отделом) агитации и пропаганды ЦК КПСС, тем самым агитпропом, который до этого управлял этой кампанией и координировал её.

Абдурахман Авторханов, один из первых авторов теории убийства Сталина Берией, тоже обратил внимание на прекращение антисемитской кампании в газетах, вышедших в СССР в понедельник 2 марта. Но для Авторханова этот факт стал главным косвенным доказательством убийства Сталина в ночь на 1 марта и того, что в этом заговоре принимала участие вся четверка лидеров, приглашенных на последний «сталинский обед». «Уже 1 марта фактически власть была в руках „четверки“, – предполагает Авторханов. – Объективное доказательство этому – внезапное прекращение 1–2 марта кампании в „Правде“ против „врагов народа“» [29]29
  Авторханов А.Загадка смерти Сталина. С. 206–207.


[Закрыть].

Авторханов прав, что 1 марта произошли изменения государственной и партийной политики, отразившиеся на содержании всей прессы уже 2 марта. Однако прямого выхода на всю прессу не было ни у Берии, ни у Хрущева. Общую директиву агитпропу ЦК КПСС мог дать лишь секретарь ЦК по идеологии М. А. Суслов, а общую директиву всей цензуре – министр госбезопасности С. Д. Игнатьев.

Цензура в СССР действовала как система запрещения публикации сведений, составляющих государственную тайну, и постоянно обновляемые списки запрещаемых тем и сведений составлялись органами госбезопасности с участием того же агитпропа. Обойти Суслова и Игнатьева для общей директивы в прессу и цензуру было невозможно. Но каждый из них подчинялся лично Сталину.

Главным редактором «Правды» в ноябре 1952 года был назначен Д. Т. Шепилов, в прошлом близкий Жданову человек. В 1950 году Шепилов, после завершения «ленинградского дела», был снят со всех постов по распоряжению Маленкова. Он был без работы несколько месяцев и также ожидал ареста. Шепилов вернулся в аппарат ЦК по инициативе Сталина. Сталин готовил реорганизацию идеологической системы СССР и стремился выдвинуть в руководстве КПСС прежде всего марксистски образованных идеологов и подчинить идеологическому центру управленцев-администраторов, к которым он относил все свое ближайшее окружение. (Маленков, поняв этот общий замысел, распорядился срочно оборудовать в своем главном кабинете в здании ЦК на Старой площади новые книжные полки, на которых были выставлены около 700 томов книг по философии, политэкономии и истории.)

Кто именно остановил антисемитскую кампанию по «делу врачей» в прессе 1 марта 1953 года, остается пока неизвестным. Шепилов в посмертно опубликованных воспоминаниях полностью обходит этот вопрос, хотя ему как редактору «Правды» такая директива должна была поступить в первую очередь. Можно, однако, не сомневаться в том, что прекращение пропагандистской кампании неизбежно было связано и с прекращением подготовки самого судебного процесса по «делу врачей». Директиву об этом мог дать только Игнатьев.