Текст книги "Марафон длиной в неделю"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)

7

Толкунов сразу оценил ситуацию и дал длинную очередь по окошечку на фронтоне, откуда обстреливали Бобренка. Кивнул Мохнюку, показывая направление огня, и закричал майору:

– Мы прикроем тебя, айда назад!

Бобренок понял: это единственный выход. Если у эсэсовцев есть гранаты – конец, мелкая канава его не защитит. Он напрягся, готовясь к броску, выждал секунду или две после того, как застрекотали автоматы Мохнюка и Толкунова, и побежал не таясь – пока эсэсовцы не сориентировались и не успели изменить позицию.

Их расчет оказался верным – майор успел продраться сквозь кусты, упал, задыхаясь, возле Толкунова, и лишь тогда капитан опустил автомат. И чуть ли не сразу по ним ударили из ручного пулемета. Но теперь это было не страшно: пули срезали ветки над головами, а розыскники лежали в мертвой зоне и могли спокойно решать, как быть дальше.

Толкунов погладил ложе автомата, словно благодаря его, и вздохнул расстроенно.

– Наморочились...

– Неизвестно, сколько их там, – сказал Мохнюк.

– Не меньше трех, если верить фельдшеру.

– Они могут удрать через село, – вставил Бобренок. – Ты, капитан, оставайся с парнем, а мы и там перекроем им путь к отступлению. И вызовем помощь.

– Да, без нее не обойтись, – согласился Толкунов. – Дом каменный, как крепость, и все подходы к нему простреливаются, втроем не управиться.

– Бывай... – Бобренок уже ловко перебегал под кустами, держась мертвой зоны. Теперь должны были как можно скорее обойти усадьбу и занять удобные позиции на улице, пока эсэсовцы не опомнились и не попытаются пробиться именно там. Бобренок лишь на мгновение задержался у «виллиса».

– Вызывай Карего, – приказал Виктору. – Танк и взвод автоматчиков!

Они пристроились на противоположной от усадьбы Камхубеля стороне улицы – Мохнюк в глубоком кювете, а Бобренок немного дальше, чуть ли не напротив ворот, за каменным основанием соседской проволочной ограды. Если бы эсэсовцы попробовали прорваться именно тут, они перестреляли бы их, как куропаток.

Прошло, наверно, не больше четверти часа, как эсэсовцы обстреляли Бобренка. Теперь в селе царила тишина, только мычала неподалеку корова и кудахтали куры. Майор подумал, что, возможно, эсэсовцы воспользовались паузой, пока они с Мохнюком возвращались с огородов на улицу, и удрали. Имели в распоряжении по крайней мере минут пять или шесть, а для людей опытных этого вполне хватило бы. Правда, могли подумать, что со стороны улицы усадьба тоже заблокирована, откуда знали, что по их следам идут лишь трое контрразведчиков, а не целое подразделение?..

Однако эсэсовцы уже, пожалуй, должны были разобраться в ситуации. В самом деле, если бы в село вошло подразделение, усадьбу уже атаковали бы, а тут – тишина, из хлева слышно даже, как корова жует свою жвачку.

Майор прикинул: если бы он был на месте эсэсовцев, вряд ли прорывался бы через ворота, лучше – через редкий яблоневый сад, хотя он почти весь просматривался сквозь проволочную ограду, зато немного дальше. За ним – какие-то хозяйственные строения, курятник, сарайчик и забор, который можно перескочить.

Бобренок сосредоточил свое внимание на курятнике и, как оказалось, не ошибся – из-за него показалась голова эсэсовца, который поспешно оглянулся и шмыгнул к забору.

Майор прицелился. Эсэсовец подтягивался, скользя каблуками ботинок по выстроганным и окрашенным доскам забора. Бобренок снял его короткой очередью. Но и эсэсовцы засекли укрытие майора, ударили по нему из пулемета: от фундамента, за которым притаился розыскник, полетели осколки кирпичей.

Бобренок не выглядывал, пока стреляли: видел успокаивающие жесты Мохнюка да и чувствовал себя в безопасности за каменным основанием ограды. Пока и не было потребности высовываться, ведь знал – Мохнюк контролирует положение.

Пулеметные очереди оборвались внезапно, будто вовсе и не шел настоящий бой, а кто-то забавлялся стрельбой. Снова можно было услышать, как жует свой корм корова, потом заорал петух, видно, даже они привыкли к выстрелам...

Бобренок взглянул на часы. Прошло минут десять, как Виктор связался со штабом армии, и подразделение из охраны тыла уже выехало им на помощь. Значит, прибудет приблизительно через час, вот и надо продержаться только час, конечно, это нетрудно, если в усадьбе скрываются лишь двое-трое эсэсовцев. Кстати, одного уже нет, вон лежит под забором – добегался...

Если же эсэсовцев осталось и вправду двое, вряд ли смогут долго сопротивляться, особенно когда станут атаковать одновременно – отсюда и со стороны огорода...

Но ведь информация может быть и ошибочной...

Бобренок плотнее прижался к земле, снял фуражку, надвинул на автоматное дуло и немного высунул из-за фундамента. Пулемет застрочил сразу же, пуля пробила фуражку, зацепила звездочку, и майор сокрушенно покачал головой.

Прошло четверть часа, эсэсовцы больше не пытались прорваться через соседнюю усадьбу, и Бобренок разгадал их план. Скоро начнет смеркаться, через час или чуть позже совсем стемнеет, и тогда они постараются удрать. Ведь не знают, что целый взвод автоматчиков уже спешит к Штокдорфу.

Бобренок даже прислушался, не ревут ли моторы, но установилась тишина, и лишь где-то на краю села лаяли собаки. Потом запела какая-то птаха, деловито зачирикали воробьи...

Занятый мыслями о воробьях, Бобренок не сразу услышал далекий шум моторов. Наконец до его сознания дошло: к ним подоспела помощь. Майор коротко свистнул Мохнюку, и тот помахал ему рукой из кювета, давая знать, что все понял.

Шум усилился и вдруг заполнил все село. Послышался лязг гусениц, из-за поворота выскочил танк, а за ним машина с автоматчиками. Бобренок видел, как солдаты прыгали из автомобиля, разбегаясь под забором, – знали, где засели эсэсовцы, выходит, Виктор встретил танк за мостом, а может, тот парень? Славный юноша, надо будет позаботиться о нем...

Танкист дождался, пока автоматчики займут удобную позицию, а затем медленно и угрожающе двинул свою махину к усадьбе Камхубеля. Танк остановился посредине улицы, как раз между усадьбой и Бобренком, обдав майора сизым дымом, и пушка начала поворачиваться к дому. Замерла на мгновение, прицеливаясь. Еще секунда – и она бы извергла пламя, но распахнулось окно в мансарде, и оттуда помахали белым полотенцем. Человек, высунувшись из окна по пояс, что-то кричал и размахивал импровизированным белым флагом. Слов нельзя было понять из-за шума мотора, но все и так было ясно – эсэсовцы сдавались и просили пощады.

Бобренок увидел, как Мохнюк выскочил из кювета, побежал через улицу, тогда и он поднялся, перескочил через ограду и последовал за Мохнюком. Кованые высокие ворота усадьбы Камхубеля были заперты. Майор сгоряча налег на них плечом, однако ворота и не скрипнули, а надо было спешить, пока эсэсовцы не опомнились.

Майор отступил на несколько шагов, чтобы с разгона ударить по воротам, но почувствовал горячее дыхание танка и отскочил в сторону – тяжелая машина навалилась на ворота, сорвала с петель, подмяла... Бобренок рванулся к усадьбе, выставив впереди себя автомат, но вдруг услышал выстрел. В грохоте танка выстрел прозвучал несерьезно, словно треск от обычной хлопушки. Майор инстинктивно пригнулся и метнулся к стене, однако больше никто не стрелял, и Бобренок бросился в дом.

На полу остекленной веранды, раскинув руки, кверху лицом лежал человек в белой рубашке, сжимая парабеллум. Майор ногой выбил у него оружие и только затем увидел на противоположном конце веранды еще двоих в гражданском с поднятыми руками. Остановился, выставив автомат и готовый в любой момент нажать на гашетку; услышал тяжелое сопение Мохнюка за плечом и спросил:

– Они?

– Нет... – Мохнюк быстро обыскал мужчин, не нашел оружия и оглянулся на Бобренка. – Эти молодчики не из «Цеппелина».

Бобренок разочарованно опустил автомат. В дом уже ворвались вооруженные солдаты – они вывели на веранду пожилого седого человека и полную испуганную женщину в старой кофте. Она шмыгнула носом, с ужасом глядя на солдат, потом увидела убитого на полу, бросилась к нему, прижалась, будто надеясь оживить, закричала тонко и пронзительно:

– Франц!.. Франц!..

Бобренок понял, что это, вероятно, сын Камхубеля, о котором говорил фельдшер Функель. Да, видно, заядлый эсэсовец, не пожелавший признать свое поражение.

А другие?

Шагнул к мужчинам, все еще боявшимся опустить руки.

– Допроси их, – приказал Мохнюку.

– Кто такие? – спросил тот.

– Солдат Сто первой танковой дивизии Эрнст Румениге, – ответил один.

– А ты? – Мохнюк ткнул автоматным дулом другого.

– Мы из одного экипажа... Иоганн Вольф...

– Документы?

Первый медленно и пугливо опустил руки, вытянул из заднего кармана брюк солдатскую книжку.

– Почему в гражданском?

Солдат пожал плечами.

– Но ведь вы всех, кто служил в СС, расстреливаете... – объяснил нерешительно.

– Кто сказал?

– Наш ротный... Да и вообще – все...

– Мы судим только преступников. И если твои руки в крови...

Солдат испуганно отшатнулся.

– Мы обычные солдаты...

– С вами разберутся... – махнул рукой старший лейтенант. – Возьмите их! – приказал автоматчикам и обратился к Бобренку: – Выходит, потянули пустой номер?

– Не такой уж пустой: четверо эсэсовцев... – хмуро ответил тот.

8

– Через два часа самолет, Гюнтер, – сказал Хейс, повесив плащ на вешалку. – Вы готовы?

– Давно... И даже немного волнуюсь, ведь каждый час дорог.

– Непредвиденные сложности...

– Самолет?

– Наконец все проблемы решены, вылетаете завтра с аэродрома под Франкфуртом.

– Сегодня связаться с Кранке?

Хейс возразил:

– Подождите до утра. Все же – война, и всегда может возникнуть какое-то препятствие.

– Самолет русский?

– Да.

Краусс радостно усмехнулся:

– Это значительно облегчает задание.

– Но он может взять лишь двоих.

Краусс смерил Хейса испытующим взглядом.

– Имеете в виду?..

– Лишь двоих, Гюнтер. Вас и еще одного...

– Кранке или Валбицына?

– Каково ваше мнение?

Краусс неопределенно пожал плечами. Черт его знает, какие планы у этого американца, лучше уклониться от прямого ответа.

– Оба достойны внимания.

– Нам нужны специалисты, Гюнтер...

Краусс догадался, что имеет в виду Хейс.

– Этот русский белогвардеец – исключительный специалист. Именно это вы хотели подчеркнуть?

– А Кранке?

Теперь Краусс точно знал, что хочет услышать от него Хейс.

– Таких, как Кранке, в СС хоть пруд пруди. Обычный гауптштурмфюрер, рядовой администратор.

– Я рад, что наши мнения совпадают, Гюнтер.

Краусс подумал: хорошо, что ему самому предстоит связаться завтра с Кранке, а то неизвестно, кому из них отдал бы предпочтение Хейс – все же гауптштурмфюрер был шефом команды «Цеппелина», имеет огромный опыт подготовки шпионов и диверсантов.

– Вам придется на месте решить эту проблему, – сказал Хейс.

– Конечно. – Краусс подумал, что не совсем по-джентльменски стрелять в спину хорошему знакомому, да, что поделаешь, выбора нет. По его мнению, лучше было бы прикончить эту русскую свинью, однако Хейс, наверно, прав: от Валбицына больше пользы. Кроме того, Валбицын – узкий специалист, а значит, не конкурент ему, Крауссу, а Кранке при всех условиях может подставить ему ножку. Итак, вопрос решен, сомнений не должно быть.

– Я полечу вместе с вами во Франкфурт, – сообщил Хейс.

«Ага, – подумал Краусс, – кровно заинтересован в успехе операции...»

– Будете ждать нашего возвращения? – спросил Краусс.

– У меня есть там разные дела, – ответил Хейс неопределенно. Не мог же он сказать, что списки «Цеппелина» уже которую ночь не дают ему покоя. И не удержался-таки от вопроса: – Вы уверены, что завтра все будет о’кей?

– Как будто операция рассчитана до мелочей...

Хейс нервно потер руки:

– Теперь успех дела зависит от вас, Гюнтер, надеюсь, вам ясно, что ваша дальнейшая судьба...

– Могли бы не подчеркивать это, – сухо оборвал его Краусс.

– Следует поставить все точки над «i».

– Да, следует, – неожиданно легко согласился Краусс.

– А если вы понимаете это, хотел бы спросить... – Хейс сделал паузу, словно собираясь с мыслями, хотя давно уже знал, что именно ему нужно от Краусса. Продолжал рассудительно: – Вы долгое время служили в РСХА, Гюнтер, и должны хорошо знать кадры главного управления имперской безопасности. Нас интересуют специалисты, лучшие ваши специалисты, невзирая на то, что и как они делали. Мы люди без предрассудков, и слово , «гестапо» не вызывает у меня отвращения и ненависти, как у людей с узким мировоззрением. Главное: на что способен человек и как его можно использовать... Вам понятен ход моих мыслей, Гюнтер?

– Вы хотите, чтобы я навел вас на этих людей? Специалистов имперского управления безопасности?

– Да.

– Вы не совсем представляете себе структуру РСХА, – покачал головой Краусс. – Вот почему-то называют нас гестаповцами, но ведь гестапо было лишь одним из управлений РСХА. Лично я служил в другом и подчинялся непосредственно бригадефюреру СС Шелленбергу. Между управлениями существовали барьеры, более того, конкуренция, и никто не имел права совать свой нос в чужие дела.

– Вы хотите сказать, – разочарованно начал Хейс, – что не сможете помочь мне?..

Но Краусс уже понял свою ошибку и решительно возразил:

– Нет, мистер Хейс, существовали контакты, я бы сказал, личные контакты, и мы знали, кто чего стоит. Именно это вы хотели услышать?

– Приблизительно. Однако если бы можно было получить доступ к личным делам офицеров РСХА...

Краусс безнадежно махнул рукой.

– Насколько мне известно, они вывезены из Берлина.

– Куда? – вскинулся Хейс. – Уже одна эта информация бесценна.

– Боюсь, в ближайшее время вам будет трудно ознакомиться с архивом РСХА, – не без иронии сказал Краусс. – Он спрятан весьма надежно, и, думаю, придется приложить немало усилий...

– Где? – нетерпеливо прервал его Хейс.

– Вы слышали об Альпийской крепости фюрера?

– В австрийских Альпах? За Линцем?

– Наши будут сражаться там до конца. Оборону крепости возглавит непосредственно Кальтенбруннер и Скорцени.

– Думаю, что и самая надежная крепость нынче долго не продержится.

Краусс исподлобья взглянул на этого чересчур самоуверенного американца. Что он знает о Скорцени и его молодчиках?

– Давайте возвратимся к этому разговору позже, – посоветовал он. – Когда ваши десантники станут прочесывать альпийские склоны.

– Возможно, вы правы, – задумчиво ответил Хейс. Решил: этому штурмбанфюреру, занимавшему большой пост в главном управлении имперской безопасности, все же не достает широты мышления и американского размаха. А впрочем, может, это и к лучшему: надо признать, что в уме, ловкости и деловитости ему не откажешь. Хоть и скованы они истинно немецким педантизмом, но, если соединить педантизм и рассудительность Краусса с его, Хейса, качествами, выйдет удачный альянс.

– Я думаю, что нам с вами нет смысла ждать окончательного падения Альпийской крепости, – сказал Хейс. – Действительно, кто знает, сколько она продержится. К тому же возможны осложнения... Еще придет кому-нибудь в голову уничтожить самые важные документы. Никто сейчас не может ничего гарантировать, но быть предусмотрительными и принять необходимые меры просто наша с вами обязанность. – Он вполне серьезно, без какого-либо подтекста произнес «наша с вами», будто они уже были связаны одной веревочкой – гитлеровский штурмбанфюрер и американский подполковник. В конце концов, кому какое дело до их вчерашних разногласий, если сегодня у них общие интересы и они пришли к соглашению в самом важном?

– Вы хотите, чтобы я установил контакты с самим Скорцени? – выжал из себя, по-видимому ужаснувшись самой этой мысли, Краусс.

– Не такая уж нелепая идея, Гюнтер.

– Но ведь вы не знаете Скорцени. Он – настоящий фанатик, сам фюрер назвал его своим другом.

– Ну и что?

Краусс усомнился: не прикидывается ли американец этаким бесшабашным глупцом? Но, кажется, все же нет оснований думать так. А впрочем, может, он и прав? Пожалуй, прав. Недавно они немного перебрали с Хейсом, и тот внушал ему, что все в мире продается и покупается, буквально все, надо только знать, какую цену предложить. Но ведь Скорцени!..

Краусс поневоле съежился, лишь представив себе разговор со Скорцени. Возможно, тот приказал бы расстрелять или повесить, не зря он считается первым рыцарем третьего рейха. Однако нет рейха, выходит, нет и рыцарей. Эта мысль несколько утешила Краусса. В конце концов, Скорцени теперь в таком же положении, как и он, разве что за него просто немного больше заплатят, точнее, не за него, а за секреты, которыми он владеет.

Как ни кинь, подумал еще Краусс, время сложное, и неизвестно, что случится с тобой завтра, надо жить сегодняшним днем, а сегодня он вынужден лишь поддакивать этому американскому подполковнику. Потому и сказал вполне искренне:

– Перетянуть на свою сторону Скорцени – это была бы неимоверная удача. Представляю, сколько ценностей и секретных бумаг спрятано в штольнях Альпийской крепости.

– Да, можно сделать неплохой бизнес, – подтвердил Хейс. – И мы возвратимся к этому разговору после того, как уладим дело с «Цеппелином». Думая о большом, – невольно впал в назидательный тон, – никогда не пренебрегай малым, хотя, – уточнил, – не такая уж и мелочь те списки. Завтра они должны быть у нас.

9

– Ну что ж, – пробурчал Толкунов, – начнем сначала...

Сколько раз они уже начинали сначала, подумал Бобренок, глядя, как автоматчики ведут к машине эсэсовцев. Сначала-то сначала, но откуда именно?.. В доме Камхубеля нашли приют эсэсовцы, но вон сколько домов в Штокдорфе. Во все не зайдешь, не обыщешь, да и разве трудно надежно спрятаться?

Бобренок недовольно покачал головой и полез в машину. Но увидел, что из-за мостика к ним спешит Функель, и остановил Виктора, уже включившего мотор.

Фельдшер, хоть и запыхался, старался говорить быстро:

– Такая новость, господа офицеры... Убит Кальтц, – оглянулся на Мишу, стоявшего тут же, – управляющий имением графа фон Шенка. За парком вблизи охотничьего дома.

Майор не ждал, пока Мохнюк переведет, сам понял, что речь шла об убийстве.

– Ну и что? – сказал он безразлично.

А Мохнюк, о чем-то спросив у Функеля, объяснил:

– Он сообщает об убийстве самого управляющего имением. Довольно влиятельная фигура, и местные жители взволнованы...

– Так ему и надо, – вынес категорический приговор Толкунов.

Бобренок спросил у Миши:

– Может, кто-то из ваших? Допек кого-то управляющий, вот и рассчитался...

– Этот Кальтц был подлюгой, – подтвердил юноша. – И его давно ждала веревка.

– Вот видишь! – воскликнул Толкунов. – Собаке собачья смерть!

– Но из наших вряд ли кто пошел бы на такое, – возразил Миша. – Одни ведь девчата, разве – французы?.. Нет, не они... – покачал головой юноша.

Бобренок махнул рукой, недвусмысленно выразив свое отношение к гибели какого-то управляющего. Но то, что услышал дальше, сразу заставило майора насторожиться.

– Там, – сказал Миша, – на несколько километров поля и поля, а между ними парк и охотничий дом фон Шенка. Наверно, Кальтц прятался в доме, а потом его убили.

«Кто?» – чуть не спросил Бобренок, но сдержался: откуда юноше знать – кто именно?

– Говоришь, охотничий дом... – протянул он раздумчиво. – И кто в нем живет?

– Я туда только раз и забрел, – как-то извинительно сказал Миша. – Нам ходить там категорически запрещено.

– Фон Шенк?

– Он редко здесь бывает.

Бобренок обратился к Функелю:

– Кто нашел тело управляющего?

– Старый Каушман. У него поле за оврагом, пошел взглянуть на озимые. Услышал: сойки в кустах стрекочут. Сунулся туда и увидел...

– Как убили Кальтца?

– Ножом в спину.

Бобренок подумал: вряд ли управляющий подставил бы спину незнакомому, тем более кому-то из рабочих. Пожалуй, Миша прав, они к этому непричастны. Наверно, Кальтца убрал кто-то из знакомых или друзей.

– Кто сейчас живет в охотничьем доме Шенка? – поинтересовался у Функеля.

Фельдшер развел руками:

– Там постоянно живет камердинер Георг Хальцхауэр. Иногда приезжал сам граф или его друзья.

– Давно приезжал?

– Еще зимой.

– А друзья?

– Не слышал.

– А не могут ли там прятаться посторонние?

– Почему же... Дом в безлюдном месте и довольно большой.

– Кальтц мог там прятаться?

– Конечно.

Бобренок дотронулся до Мишиного плеча.

– Покажешь, где тот дом.

Юноша молча прыгнул на заднее сиденье, махнул рукой в направлении мостика, и «виллис», сразу набрав скорость, помчался по сельской улице. Через километр они повернули на брусчатку, потом покатили дорогой меж полей, засеянных озимыми, перескочили мелкий ручей и увидели вдали высокие деревья.

– Там парк фон Шенка, – объяснил Миша, – а в нем охотничий дом.

Бобренок подумал: лучше им добраться туда незаметно, правда, уже смеркается, однако, кто знает, могут услышать шум мотора, спрятаться, удрать или просто встретить огнем. Как в усадьбе Камхубеля. Пожалел, что не захватили с собой Функеля, тот мог бы показать, где именно нашли тело управляющего, да и вообще, незаметно провел бы в парк или к самому дому.

Майор приказал Виктору остановить машину в ложбине между кустами боярышника, подал знак Мише, чтоб остался с шофером, однако тот возразил:

– Я знаю, где калитка, и смогу проводить вас.

Калитка была заперта изнутри. Миша легко взобрался на нее, соскочил по ту сторону забора и отодвинул засов. Розыскники углубились в густой, хмурый парк, правда, может, им только показалось, что хмурый: аллеи были ухожены и кусты подстрижены. Очевидно, сумерки и ощущение опасности угнетали и настораживали.

Они шли не аллеей, а за кустами по обе стороны ее. Миша выдвинулся немного вперед, но Толкунов молча придержал его – хотел приказать, чтобы вернулся к «виллису», но только засопел недовольно, вспомнив, что Бобренок благоволит к парнишке.

Дом вырос перед ними внезапно – довольно большое двухэтажное кирпичное сооружение с высокой черепичной кровлей и узкими готическими окнами. Видно, построили его давно, еще в прошлом столетии, потому что фасад украшали старинные фонари, в которых когда-то зажигали керосиновые лампы, теперь, наверно, заменили электрическими. Однако об этом можно было лишь догадываться, так как ни один фонарь не светился, темно было и в окнах, словно в доме вовсе никто не жил.

Бобренок неслышно проскользнул на террасу, с которой вели в дом высокие двери, дернул их, но они не поддались, и тогда майор постучал – громко и властно.

Никто не ответил. Бобренок постучал еще и прижал ухо к дверям, прислушиваясь. Ничего не услышал, хотел уже ударить прикладом автомата, но на втором этаже открылось окно, и старческий голос спросил:

– Кто?

– Откройте! – приказал Бобренок.

Старик, вероятно, не понял его сразу, однако тут же сообразил, что с ним говорят по-русски, и ответил не спеша:

– Извините, я сейчас... Я быстро, прошу не гневаться...

Он и в самом деле спустился быстро. На первом этаже загорелся свет, и Бобренок удивился: вокруг война, вот-вот возьмут Берлин, в нескольких десятках километров идут бои под Бреслау, а тут мир и спокойствие, есть даже электричество. Откуда?

Однако забыл о своем удивлении, так как двери натужно открылись, за ними испуганно жался старый невзрачный человечек в халате, совсем маленький, кажется, зацепи его пальцем, упадет и не поднимется.

Бобренок вошел в холл, краем глаза заметив, как метнулась тень из-за дверей. Это Мохнюк спешил к нему. А Толкунов, как и договаривались, пока что вместе с Мишей остался в парке – подстраховать и в случае чего помочь.

– Советские офицеры! – сказал Бобренок властно и, не ожидая приглашения, пошел дальше. На мгновение остановился, пораженный. Никогда не видел (да и где мог?) охотничьих домов, даже не имел представления о них, а тут ноги утонули в мягком меху; стены, обшитые дубовыми панелями, были украшены головами оленей, лосей и диких кабанов, а медведь, поднявшись на задние лапы, будто угрожает непрошеным гостям.

Старик все еще жался у дверей и смотрел испуганно, теребя концы пояса от халата.

– Вы кто? – спросил его Мохнюк.

– Георг Хальцхауэр, с вашего разрешения камердинер и смотритель этого дома.

– Кроме вас, кто-либо есть здесь?

– Нет, – энергично покачал головой камердинер. – Да и кто может быть?

– А граф фон Шенк?

– Давно не видели...

– Должны осмотреть дом.

Камердинер, оставив в покое пояс, развел дрожащими руками:

– Но ведь я говорю: никого нет.

Мохнюк направился к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж.

– Показывайте! – сказал он твердо.

Старик, подобрав полы халата, суетливо двинулся по лестнице, оглядываясь, словно ему что-то угрожало.

Бобренок толкнул дверь, ведущую из холла в середину дома. Большая комната с белым роялем и мягкими креслами, за раздвижной стеклянной стеной длинный стол и буфеты под стенами, значит, столовая. Никого. Майор почему-то осторожно прикрыл дверь, будто боясь нарушить тишину, прошел холлом к еще одной двери. За ней короткий коридор, справа открыта дверь, и в комнате горит свет. Видно, тут живет камердинер, постель смята, одеяло отброшено, а на столике стакан с еще горячим чаем. За дверью напротив – кухня, дальше – туалет и ванная, в самом деле, никого, и, может, старик не лжет?

Все же чувство тревоги не оставляло Бобренка. Услышал какой-то шорох в конце коридора, поднял автомат и направил туда луч фонарика, но, увидев лишь волчью морду с оскаленными зубами и поблескивающими стеклянными глазами, тихонько выругался. Недаром же говорят – у страха глаза велики...

Бобренок возвратился в холл, но, услышав шум на втором этаже, метнулся к лестнице. Он прыгал через две ступеньки, боясь опоздать. Заметив просвет в дверях, бросился туда, на мгновение прижался к косяку, готовый выпустить автоматную очередь. Однако увидел лишь на фоне заполненных книгами массивных шкафов угодливо согнутую фигуру в халате.

«Библиотека», – сообразил и, не опуская автомата, вошел в комнату.

Мохнюк стоял боком к распахнутому окну и настороженно осматривался, будто в книжных шкафах кто-то мог спрятаться. Потом зачем-то выглянул в окно и спросил:

– Ночью на дворе еще холодно, почему открыто? Камердинер согнулся еще угодливее и ответил шепотом, словно доверял важную тайну:

– Книжный дух... От книг – нехороший запах, и я не терплю его.

Мохнюк хмыкнул в ответ, но спорить не стал.

– Подождите тут, – приказал он камердинеру, а сам, подмигнув Бобренку, выскользнул из библиотеки. В коридоре сказал приглушенно: – Вы ничего не заметили в библиотеке?

Бобренок отрицательно покачал головой.

– А что?

– Запах... Пахнет табаком, будто совсем недавно курили. И окно открыто...

– У меня насморк, – сказал Бобренок. – А вы точно уловили?

– Несомненно.

– Может, старик курит?

– Может, и курит...

Бобренок поднял указательный палец.

– Вот-вот, старлей, мы его пощупаем. Кстати, в библиотеке нет пепельницы?

– Нет, я уже смотрел.

– Теперь осторожно. Скажите камердинеру: пусть остается там, остальные комнаты осмотрим сами.

На втором этаже было еще три спальни с ванными, в каждой аккуратно застеленные кровати, будто демонстрирующие свою нетронутость. В двух спальнях шкафы совсем пустые, в третьей, большей и лучше обставленной (видно, тут останавливался сам фон Шенк), висело несколько костюмов, лежали рубашки и свитеры. Все в идеальном порядке, выглаженное, без единой складочки, тут явно царил нежилой дух.

В ванной Бобренок открутил краны, теплой воды не было, но холодная потекла тонкой струйкой. Мохнюк осмотрел полотенца и убедился, что ими никто не пользовался. На полочках под зеркалами во всех трех ванных стояли флаконы с одеколоном, лежало нетронутое туалетное мыло.

Бобренок вздохнул разочарованно.

– Нет, старлей, – сказал он, – если бы тут кто-нибудь был, обязательно оставил бы след, а так, видите, все в неприкосновенности.

Мохнюк пожал плечами.

– Я же ничего не утверждаю...

Они возвратились в библиотеку. Георг так и стоял посредине комнаты, угодливо согнув спину и перебирая концы пояса. Не выказывал ни волнения, ни возмущения, лишь смотрел укоризненно.

– Я же говорил: никого нет, – пробурчал он, и впервые нотки неудовольствия прозвучали в его голосе.

Мохнюк задумчиво прошелся вдоль книжных шкафов, остановился возле бара, открыл его. Хрустальные рюмки и бокалы. Полные и начатые бутылки. Старший лейтенант взял бокал, посмотрел сквозь него на свет, даже понюхал.

– Может, господа хотят выпить? – заискивающе спросил камердинер. – Есть настоящий французский коньяк, или предпочитаете шнапс?

Мохнюк подошел к Георгу, спросил, пристально глядя на него:

– Кто пил из этого бокала? Видите, – поднес старику чуть ли не под самый нос, – еще даже не высох...

Камердинер потупил глаза.

– Извините, господа, – произнес он виновато, – конечно, этот коньяк не для меня, но такие времена и неизвестно, когда граф возвратится... Я и решил, что не помешает пропустить глоточек... Вы не осуждаете меня?

– Нет, – ответил Мохнюк и поставил бокал назад в бар. – Нисколечко.

– Заночуете тут?

Бобренок понял, о чем спрашивает камердинер, и энергично замотал головой.

– Должны ехать, – ответил он, – так и переведи ему: у нас еще много дел и вынуждены ехать. Но, возможно, скоро вернемся.

Он спустился по лестнице, не обращая внимания на камердинера и будто совсем забыв о нем, но в холле вдруг остановился, взял Георга за локоть и попросил:

– Не найдется ли у вас сигареты, уважаемый?

Тот поднял на него удивленные глаза, и Бобренок нетерпеливо бросил Мохнюку:

– Спроси!

Старший лейтенант перевел, и Георг, прижав руку к сердцу, словно в чем-то провинился перед чужеземными офицерами, жалобно протянул:

– Не курю, вот и нет. Да и вообще с табаком сейчас трудно, и граф фон Шенк не оставляет сигарет...

Бобренок, не дослушав, направился к выходу. Сказал громко, даже чересчур громко:

– Поехали!

Они миновали не оглядываясь освещенную часть парка перед ступеньками, зашагали по гравию дорожки и, услышав, как хлопнули двери охотничьего дома, остановились в кустах. И тут же Толкунов встревоженно прошептал:

– Ну?

– Никого, – ответил Бобренок, но сразу поправился: – Кажется, никого... – Подумал немного и приказал: – Миша пусть возвращается домой, а мы тут понаблюдаем. Не нравится мне...

– Что не нравится? – поинтересовался Толкунов. – Никого же не нашли.

Майор рассказал о табачном запахе и о подозрениях Мохнюка. Тогда капитан предложил:

– Надо окружить дом. А парня – домой. Пусть только передаст Виктору, что мы тут...

Миша, услышав, что его отсылают, попытался возражать, однако Бобренок лишь хмыкнул недовольно, и юноша понял, что решение майора окончательное. Но направился к калитке медленно, как будто надеялся, что еще окликнут.

Услышав шаги, Виктор включил мотор. Двигатель зарычал сердито и требовательно. Миша подумал, что он мог остаться хотя бы тут, возле «виллиса». Однако майор приказал вернуться домой, и он не имел права ослушаться. Но ведь должен еще передать шоферу, чтобы ожидал начальство, и, значит, мог немного задержаться и поболтать.