Текст книги "Желтый билет"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава 4

Валло позвал в кабинет Мурфина и Квейна, объявил о заключенном между нами соглашении и велел им оказывать мне всестороннюю помощь. Когда он упомянул о сумме, которую я должен был получить за двухнедельную работу, уголки рта Мурфина резко поползли вниз, и на его лице появилось восхищение. Словно я ловко обделал скользкое дельце, и Мурфин по достоинству оценил мою удачу.

Я вежливо предложил Валло позвать секретаршу и продиктовать ей заключенное нами соглашение.

– Ему нужны письменные гарантии, – заметил Квейн.

Валло нахмурился, подумал, пожевал указательный палец и вызвал секретаршу. Когда она пришла, он быстро продиктовал текст договора и не стал возражать, когда я предложил добавить пару фраз.

– Вы, вероятно, подождете, пока его напечатают, – сказал Валло.

Я кивнул и улыбнулся.

– Ну, вы же знаете, как в наши дни работает почта.

– Тогда, если вас это не затруднит, подождите в кабинете Мурфина. Он даст вам копию нашего досье на Микса.

С этими словами Валло взял со стола какие-то документы и погрузился в их изучение. Меня отпустили. Не только отпустили, забыли о моем существовании.

Мурфин ухмыльнулся, пожал плечами и мотнул головой в сторону двери. Я встал и последовал за Мурфином и Квейном. В своем кабинете Мурфин протянул мне конверт из плотной бумаги.

– Тут все, что нам известно о Миксе, – сказал он. – Как ты поладил с Валло?

– Нормально, – ответил я. – Правда, он держится несколько отчужденно. Возможно, просто стесняется.

– Он не верит в социальные приличия, – пояснил Квейн. – И не желает терять на них время. Поэтому он обходится без «здравствуйте», «до свидания», «пожалуйста», «благодарю» и тому подобного. Вероятно, он сберегает на этом две минуты в год. Или чуть больше.

Мурфин вновь улыбнулся. С каждым разом его улыбка становилась все отвратительней.

– Кого он тебе напомнил?

На мгновение я задумался.

– Микса. Почему-то он очень напоминает мне Арча Микса.

– Да, – кивнул Мурфин. – Иного ответа я и не ждал.

Дом находился в одном из самых оживленных кварталов М-стрит в Джорджтауне, и я трижды проехал взад-вперед, прежде чем смог поставить машину. Трехэтажное здание, сложенное из красного кирпича, было полностью отреставрировано, так что остались лишь стены, а парадную дверь, окна и деревянную отделку заменили, изготовив в полном соответствии со старыми. Реставрация обошлась в кругленькую сумму, но владелец дома не испытывал недостатка в деньгах.

Я поднялся по шести металлическим ступеням, ведущим к двери, и позвонил. Прошла минута или две, дверь медленно приоткрылась. За ней стояла абсолютно голая молодая женщина.

– О, помещик, проходи.

Я вошел, бросил на ходу:

– Оденься.

– Кондиционер при последнем издыхании.

– Оденься и попотей.

– О господи, ну ты и ханжа.

Она подхватила висевший на стуле почти прозрачный зеленый халат и накинула его на себя. Впрочем, меня не особо смущал ее внешний вид, потому что женщину звали Одри Данлэп – тридцатидвухлетняя вдова, моя сестра, миллионерша, пристрастившаяся к наркотикам.

Однажды, в шестнадцать лет, я узнал, что такое героин, и он мне понравился. Настолько понравился, что с тех пор я обходил его за милю, следуя теории, что слишком хорошее должно таить в себе что-то очень плохое. Подобный образ мыслей я мог унаследовать только от немецкой половины моей семьи, то есть от отца. Французы думали иначе.

За долгие годы из любопытства я пробовал и другие наркотики, но от большинства из них лишь дурел. Марихуана совершенно не действовала на меня, если не считать того, что я много кашлял и смеялся. К ЛСД я не прикасался, чувствуя, что это не для меня. А для успокоения нервов обычно прибегал к помощи джина.

Моя сестра, наоборот, никогда не баловалась героином, приберегая его, как она говорила, напоследок. Я не спрашивал, что она под этим подразумевала, так как ее ответ мог мне не понравиться. Когда мы виделись в последний раз, она обходилась гашишем и марихуаной, модными в то время, а моя сестра всегда шагала в ногу с модой.

– Ну, – сказала она, – полагаю, ты хочешь выпить?

– У тебя есть что-нибудь поесть?

– Ты сам знаешь, где что лежит.

– Где Салли? – спросил я. Для моей сестры Салли Рейнс, негритянка, была подругой, духовником, секретарем и поставщиком наркотиков.

– Она повела детей в парк.

– Сколько им?

– Шесть и пять, – ответила она. – Ты помнишь меня в шесть лет?

– Слишком хорошо.

– Они точно такие же.

– С ними нет сладу?

– Никакого.

– А почему бы вам не приехать в субботу на ферму? – предложил я. – Я соорудил качели над прудом.

– Как в Опилаусе?

Я взглянул на сестру. Она улыбалась.

– Неужели ты помнишь?

– Я помню все, – ответила она. – Лето сорок восьмого. Тебе было пятнадцать, а мне – пять, и качели летели над рекой, или ручьем, или озером, или чем-то еще, и ты держал меня, и мы падали, падали в воду. Чудное было лето, не правда ли?

– Чудное, – согласился я. – Так почему бы тебе не привезти детей в субботу?

– Рут не будет возражать?

– Ты знаешь Рут.

– Рут хорошая женщина. Правда, в ее присутствии у меня все время возникает ощущение, что во мне чего-то не хватает. По сравнению с ней, естественно. Мне она нравится, очень нравится. Я говорила тебе об этом?

– Я и так знаю.

Мы все еще сидели в гостиной, обставленной с безупречным вкусом. Сочетание антикварной и современной мебели давало неожиданный эффект, и фотографии как гостиной, так и всего дома не раз появлялись в воскресных приложениях полдюжины газет. Частенько фотографировали и Одри, одну или с детьми.

Я последовал за ней на кухню.

– Ты будешь что-нибудь есть? – спросил я, открывая холодильник, достаточно вместительный, чтобы прокормить постояльцев небольшого отеля.

– Я недавно встала, – ответила она. – Разве что чашечку чая.

Я поставил чайник на плиту и вернулся к холодильнику. Выбор оказался довольно широким. Ростбиф, жареная курица, окорок, чуть ли не десяток сортов сыра. Я остановился на куриной ножке и сандвиче с ростбифом. Моя сестра наблюдала, как я режу мясо.

– Догадайся, кто на днях мне звонил?

– Кто же?

– Ловкач.

Чайник засвистел. Я положил в чашку пакетик чая, залил его кипятком и накрыл чашку блюдцем, чтобы он лучше заварился. Затем достал из холодильника банку пива.

– Понятно. И как он?

– Шустрик, – ответила Одри. – Веселый. Можно сказать, энергия бьет ключом.

– И, как всегда, набит дерьмом.

– Не знаю. Я только говорила с ним по телефону. Он спрашивал о тебе.

– И что же он спрашивал? – Я перенес сандвич и пиво на кухонный стол у окна, выходящего на сад с фонтаном. Сад также фигурировал в воскресных приложениях. Моя сестра села напротив с чашечкой чая.

– Он хотел знать, по-прежнему ли ты скрываешься от всех.

– И что ты ему сказала?

– Я ответила, что, по имеющимся у меня сведениям, в твоем образе жизни ничего не изменилось.

Я покачал головой.

– Я не скрываюсь. Теперь у нас есть телефон и все прочее. Номер тебе известен. Так же, как и Ловкачу.

– И он когда-нибудь звонит?

– На прошлой неделе, – ответил я. – Он звонил на прошлой неделе.

– Ты снял трубку?

– Я был в саду, и, пока подошел, им надоело ждать.

– У тебя есть сигареты?

– Могу свернуть тебе одну.

– Вечно ты со своими причудами. – Она встала, нашла в буфете блок сигарет, открыла пачку, зажгла от спички длинную коричневую сигарету и глубоко затянулась. – Что у тебя за костюм? Ты собрался на маскарад?

Я оглядел свой костюм.

– А что тебе не нравится?

– Ему десять лет. По меньшей мере.

– Одиннадцать.

– Так по какому случаю ты его нацепил? – спросила Одри. – В прошлый раз ты заявился в комбинезоне и сапогах.

– Мне собираются заплатить кучу денег за две недели работы. Я подумал, что должен принарядиться.

– Комбинезон мне понравился больше. Кто же платит тебе кучу денег?

– Роджер Валло.

Одри скорчила гримасу, показывая, что она не слишком высокого мнения о Валло.

– Ты его знаешь? – спросил я.

– Мы встречались. Странный тип. И что ты должен для него сделать?

– Высказать свои соображения о том, что произошло с Арчем Миксом.

Она выдержала этот удар. Лишь слегка задрожала левая рука, когда она подносила сигарету ко рту. И то я бы не заметил дрожи, будь менее внимательным.

– Ты все-таки сукин сын, не так ли?

– Возможно.

Одри встала, подошла к раковине, затушила сигарету под струей воды и бросила окурок в мусорное ведро. Затем обернулась.

– Однако это забавно.

– Что именно?

– Вы с Ловкачом очень схожи.

– Мне это говорили.

– Когда Ловкач позвонил на прошлой неделе, его интересовали только дети и я. Он расспрашивал меня не меньше пятнадцати минут. Я думала, он никогда не замолчит. Он даже предложил повести детей в зоопарк. Но я сказала, что они терпеть не могут это заведение. Тогда он переключился на меня. Как я себя чувствую? Что он может для меня сделать? Не пообедать ли нам в ближайшие дни? А затем, ненавязчиво, даже перейдя на французский, он спросил, что, по-моему, могло случиться с Миксом? Именно таким будет твой следующий вопрос, не правда ли, Харви?

– Ты совершенно права.

– Ну, я могу сказать тебе только то, что сказала Ловкачу перед тем, как положила трубку. Я не знаю, что произошло с Миксом. Мы порвали все отношения шесть недель назад. Он исчез, или его похитили месяц назад. Полагаю, сейчас он уже мертв. Иначе и быть не может.

– Это длилось довольно долго, не так ли?

Одри отвернулась от меня и начала открывать и закрывать дверцы буфета. Наконец она нашла бутылку шотландского виски. Плеснула немного в стакан, выпила, шумно выдохнула. Пила она редко. Снова налила виски в стакан, добавила воды и села за стол напротив меня.

– Ты знаешь, сколько это длилось, – сказала она. – Год. А когда он ушел, я побежала к моему старшему брату за… за чем? Утешением? Поддержкой? Поглаживанием по голове? Ну, пожалуй, я получила все, что ты мог мне дать. Но благодаря Рут поездка не пропала зря. Она позволила мне выговориться.

– Я тоже не мешал тебе говорить.

– Ты слушал меня пятнадцать минут, а потом заерзал.

– Я допустил ошибку. Я не представлял, насколько это серьезно. Ты же не впервые встречалась с женатым мужчиной.

– Я все время забываю, что являюсь главной проституткой восточного побережья.

– Я же сказал, что ошибся. Серьезно ошибся.

– Полагаю, другого извинения я от тебя не услышу.

Она отпила из стакана и вновь шумно выдохнула.

– И как только люди пьют эту гадость?

– Привыкают, – я пожал плечами. – И потом, лучше не начинать до завтрака.

– Они приходили ко мне.

– Кто?

– Полицейские.

– И как они себя вели?

– Были вежливы. Решительны. Дотошны. И в то же время чувствовалось, что они зашли в тупик. А может, они хотели, чтобы я видела их именно такими. Мне нечасто приходилось сталкиваться с полицией.

– А Микс?

– Что Микс?

– Каким показался он тебе при вашей последней встрече?

Одри зажгла следующую длинную коричневую сигарету.

– Честным. Честным, грустным и нервным.

– То есть сказал, что возвращается к жене и детям.

Она медленно кивнула.

– Странные вещи происходят с некоторыми мужчинами, когда им переваливает за сорок, иногда за пятьдесят, особенно если они рано женились. Они находят кого-нибудь помоложе и посимпатичнее, думают, что это их последний шанс, и хватаются за него. А потом у них возникает чувство вины или страха или того и другого, и они возвращаются туда, где безопаснее. Скучнее, но безопаснее.

– Ты сказала, он нервничал. Из-за ваших отношений или чего-то еще?

– Если что-то и было, мы об этом не говорили. Разговор шел о нас, искусстве, литературе, жизни, в конце концов, – она помолчала. – Он несколько раз упоминал и тебя.

– О? Надеюсь, он хорошо отзывался обо мне?

– Не очень.

– И что же он сказал?

– Он сказал, что ты человек с принципами, но без цели в жизни и ему тебя жаль.

– Ты, естественно, защищала меня.

– Я сказала, что не совсем уверена насчет принципов.

Глава 5

Черный седан, «плимут», все еще стоял на другой стороне улицы, неподалеку от дома моей сестры. Я видел его, когда час назад трижды проехал вдоль квартала в поисках свободного места. Хотя машина осталась прежней, за рулем сидел другой человек.

Я пересек мостовую и пошел к «плимуту». У переднего бампера я остановился, достал жестяную коробочку и начал сворачивать сигарету. Мужчина за рулем наблюдал за мной. Я кивнул и улыбнулся. Ответного кивка я не заметил. Так же, как и улыбки. Свернув сигарету, я сошел на мостовую и, обойдя «плимут» спереди, подошел к дверце водителя. Тот встретил меня холодным взглядом.

– У вас есть спички, мистер? – дружелюбно спросил я.

– Я не курю.

С широкой улыбкой, казалось, приклеившейся к моему лицу, я похлопал себя по карманам, достал спички, закурил. Затем оглядев «плимут» взглядом человека, разбирающегося в автомобилях.

– Отличная машина «плимут», – сказал я. – Это модель «фьюри», не так ли?

Мужчина коротко кивнул. Ему было лет двадцать восемь – двадцать девять. Круглое пухлое лицо с голубыми глазами и маленьким носиком не вязалось с жестким, бесчувственным ртом. Светлые волосы закрывали воротник рубашки.

– Держу пари, тут мощный двигатель, – продолжал я тоном всезнайки. – Наверное, жрет прорву бензина.

На лице мужчины отразилось легкое раздражение.

Я огляделся и наклонился к окну.

– Надеюсь, вы не похититель? – доверительно спросил я.

– Кто?

– Моя сестра живет в доме напротив, – я указал на ее дом. – Через десять минут ее дети придут домой из парка. У моей сестры есть немного денег, поэтому я подумал, а вдруг вы и ваш приятель, тот, что сидел в этой машине час назад, ну, я подумал, что, если вы решили их похитить, не следует ли мне вызвать полицию.

– Ну неужели тебе нечем заняться? – пробурчал мужчина, вытащил из нагрудного кармана бумажник и показал мне бляху и удостоверение.

– Вы не будете возражать, не так ли? – сказал я, протягивая руку. Удостоверение говорило, что я имею дело с детективом полиции Вашингтона Джеймсом Нестером. Там также указывалось, что ему тридцать лет. Внимательно изучив удостоверение, я вернул бумажник владельцу.

– Наблюдаете за ее домом? – я понимающе кивнул.

– Как тебя зовут, приятель?

– Лонгмайр, Харви Эй. Лонгмайр.

– Почему бы тебе не пойти своей дорогой, Лонгмайр?

– Вы сердитесь? – удивился я и, прежде чем он успел открыть рот, продолжил: – Вы знаете, что делает моя сестра, не так ли? Она сидит в модном халате, который просвечивает насквозь, и пьет шотландское, хотя до обеда еще далеко.

– Послушай, приятель…

– Полагаю, мне надо пойти к ней и рассказать, как вы разглядываете ее прелести. Слава богу, наши отец и мать не дожили до такого позора, – я печально покачал головой и похлопал по дверце. – Ну, детектив Нестер, благодарю вас за увлекательную беседу.

Я повернулся и пошел к дому Одри. Позади заурчал мотор «плимута». Я обернулся. «Плимут» медленно отъехал от тротуара и влился в поток машин. Нестер даже не взглянул на меня. Но я все равно помахал ему на прощание.

Как и Джорджтаун, вашингтонский район Фогги Боттом (Туманная долина) когда-то славился лишь трущобами, и жили там преимущественно негры. Потом туда перебрался Государственный департамент, и совсем не стало туманов, хотя все еще есть люди, утверждающие, что с появлением этого уважаемого учреждения туман над Фогги Боттом значительно сгустился.

Фогги Боттом теперь считается престижным районом, то есть земля там стоит дорого, и Жан-Жак Ле Гуи, мой дядя Ловкач, естественно, не мог поселиться в менее фешенебельной округе. Его дом находился на Квин Эннс Лейн, и найти место для машины там было еще сложнее, чем в Джорджтауне. Однако спустя пятнадцать минут мне удалось прибиться к тротуару.

Двухэтажный, пастельной голубизны дом отделял от улицы дворик размерами с ковер в гостиной. Хозяин дома приложил немало сил, чтобы превратить дворик в японский сад. Там был даже крохотный пруд с маленьким мостиком, который охранял миниатюрный каменный тролль.

Я дважды позвонил, с восхищением разглядывая толстую старинную деревянную дверь, вырезанную из той, что закрывала построенную в прошлом веке пресвитерианскую церковь. Ее снесли, чтобы построить закусочную «Макдональд». Мой дядя всегда осматривал подлежащие сносу дома в поисках изделий из дерева, витражей цветного стекла, мрамора, других интересных элементов отделки, которые он мог бы использовать у себя. Так у него появилась мраморная ванная комната с витражом, изображающим Моисея, выходящего из зарослей тростника.

Я уже собрался звонить в третий раз, когда услышал голос дяди: «Кто там?» Он не открывал дверь кому попадя. Жители Вашингтона вообще опасались сразу открывать дверь, за исключением разве что моей сестры. Но Ловкач стал особенно осмотрительным после того, как впустил в дом сладкоголосую молодую пару. Они назвались свидетелями Иеговы, тюкнули дядю по голове и смылись, унеся с собой денег и ценностей на две тысячи долларов.

– Кто там? – повторил он, и я ответил:

– Твой бедный племянник, дядя. Пришел к тебе с миром.

Тогда он открыл дверь.

– Дорогой мальчик.

– Мне уже сорок три, дядя.

– Все еще ребенок. Мне пятьдесят шесть.

– Не прикидывайся стариком, Харви.

В общем-то, я не погрешил против истины. Он сохранил густые волосы, поседевшие лишь на висках. Соблюдал диету и не толстел. А по загорелому лицу с чуть крючковатым носом никто не дал бы ему больше пятидесяти, а то и сорока девяти. А если б я не знал, что он ничего не видит в трех футах перед собой, то никогда бы не догадался о контактных линзах в его зеленых глазах.

Дядя обставил гостиную антикварной мебелью, которую подбирал годами, поэтому я осторожно опустился на кушетку, показавшуюся мне наиболее прочной.

– Ты уже поел? – спросил он.

– Одри покормила меня.

– Понятно. Как Одри?

– Нормально.

– Я как раз смешал себе «мартини», но ты-то поел, и я могу принести тебе что-нибудь другое.

– Если можно, пиво.

Дядя кивнул, прошел через столовую в кухню и вернулся с подносом, на котором стояли высокая пивная кружка, бутылка импортного пива, бокал и маленький серебряный шейкер, как я догадался, с уже приготовленным мартини. Он поставил поднос, налил мне пива, пару раз тряхнул шейкер, наполнил бокал и пригубил его содержимое.

Ритуал закончился довольным кивком, и я спросил:

– Почему ты заинтересовался тем, что произошло с Миксом?

– Мне нравятся твои усы. Когда ты их отрастил?

– Два года назад.

– С ними ты похож на Фредрика Марча. Разумеется, молодого Фредрика Марча.

Дядя сунул руку во внутренний карман синего блейзера, достал серебряный портсигар, предложил мне сигарету, от которой я отказался, закурил сам и улыбнулся.

– Одри, естественно, рассказала тебе о нашем разговоре.

– Совершенно верно.

– Ну, можешь считать, что у меня чисто профессиональный интерес.

– Я думал, что ты на заслуженном отдыхе.

– Я ушел из управления, милый мальчик, но не из жизни. Около года назад я открыл частную консультационную фирму. Да, ты не мог знать об этом, потому что мы не виделись почти два года, не так ли?

– Примерно.

– Я получил твою рождественскую открытку. Ты тоже? Она мне очень понравилась.

– Ее нарисовала Рут.

– Как поживает эта очаровательная женщина?

– Прекрасно.

– Удивительная женщина.

– Это точно.

– А как она переносит одиночество?

– У нее есть я.

– Да, у нее есть ты и, конечно, козы, – можно было подумать, что ее спасали именно козы.

– Давай вернемся к Миксу, – предложил я.

– Но, дорогой племянник, полагаю, я должен спросить, почему ты обратил внимание на мою заинтересованность в том, что случилось с мистером Миксом?

– Роджер Валло намерен заплатить мне кучу денег, чтобы услышать, что я думаю об этом происшествии.

– Только за твои мысли по этому поводу? – он сразу вникал в суть проблемы, так что Ловкачом его прозвали не зря.

– Только за мои мысли, – кивнул я.

– Маленький Роджер, – промурлыкал Ловкач. – Кстати, я хорошо знал его папочку. Мы вместе служили в Англии. Разумеется, маленького Роджера тогда не было на свете.

– Конечно.

– Как я понимаю, он учредил фонд, чтобы разобраться в разнообразных проблемах нашего времени.

– Он увлечен заговорами, – ответил я. – Они видятся ему во всем.

– Такое впечатление, что они лезут, как грибы.

– Заговоры?

– Нет, милый мальчик, ассоциации, или фонды, или комитеты, или что-то еще, лишь бы покопаться в грязном белье. Чаще всего они видят корень зла в моих бывших работодателях.

– Разумеется, репутация управления всегда была безупречной.

Ловкач улыбнулся:

– Я предпочел бы думать, что иногда мы становились излишне беспечны.

– Микс, – повторил я. – Давай вернемся к Миксу.

– Да. Давай. Видишь ли, уйдя из управления, я не знал, чем заняться. Поэтому я поговорил с друзьями, и они посоветовали мне открыть консультационную фирму. Что я и сделал.

Я оглядел гостиную.

– И где она находится?

– Прямо здесь. Я переделал одну из свободных спален в очень уютный кабинет. В Лисбурге я нашел потрясающий письменный стол-бюро с крышкой на роликах и купил его практически даром. Теперь, входя в кабинет, я как бы переношусь в 1904 год.

Я выпил пива, достал жестяную коробочку и начал сворачивать сигарету.

– Только не просыпь табак, милый мальчик! – воскликнул Ловкач. – Я только что пылесосил.

Я постарался выполнить его просьбу.

– И кого ты консультируешь, дядя?

– Может, мне лучше промолчать?

– Даже не пытайся.

– Ну, за годы работы в управлении я приобрел определенный опыт и завоевал авторитет у моих коллег. Они рекомендуют меня корпорациям, организациям и даже частным лицам, у которых возникли трудности.

– Приведи какой-нибудь пример.

– Я приведу два. Оба относятся к промышленному шпионажу. В первом, касающемся фармакологии, виновными оказались немцы. В другом – японцы. Электроника. В Далласе. Мне это напомнило старые добрые времена.

– И какая фармакологическая корпорация обратилась к тебе за помощью?

– Валло Фармацевтикс. Забавное совпадение, не правда ли?

– Это точно.

– Молодой Роджер, разумеется, не имеет никакого отношения к деятельности корпорации.

– Это мне ясно.

Мы помолчали, не сводя глаз друг с друга, ожидая, кто первым скажет что-нибудь о зигзагах судьбы. Но желанная фраза так и оставалась невысказанной, и я спросил:

– Кто предложил тебе заняться Миксом?

– Ну, дело в том, что я заключил договор с профсоюзом.

Я покачал головой.

– Я в это не верю. Просто не могу поверить.

– Видишь ли, мой мальчик, они никак не могли связать меня с тем печальным делом в 1964 году. Кроме того, мое участие было не столь уж значительным.

– Ты завяз в нем по самые уши.

– Это не так, – сухо возразил Ловкач. – И я все время держался в тени.

– Каким образом профсоюз вышел на тебя?

– Они обратились к известному адвокату. После исчезновения Микса им требовался совет знающего человека. Адвокат предложил «Пинкертонов», но, когда выяснилось, что это сыскное бюро не жалует профсоюзы, всплыло мое имя, – Ловкач помахал рукой. – Общие друзья, знаешь ли.

– И когда это произошло?

– Четыре недели назад.

– Кто представлял профсоюз?

– Вице-президент. Уорнер Би Гэллопс. Черный джентльмен. Ты с ним знаком?

– Естественно.

– Интересно, что означает Би?

– Бакстер.

– Однако. Ну, мне показалось, что он довольно хитер. Или мне следовало сказать – умен?

– Ему не чужды оба эти достоинства.

– Как хорошо ты его знаешь? – спросил Ловкач.

– Одно время мы были друзьями, но потом он решил, что лучше дружить с Миксом, а не со мной, и наши пути разошлись.

– Вероятно, ты говоришь мне не все.

– Много лет назад он надул меня. Но если ты его спросишь, он скорее всего ответит, что это я надул его. Внутренняя профсоюзная политика. В конце концов, такова одна из причин, по которым Гэллопс стал вице-президентом.

– Оппортунист?

– Такой же, как и мы все.

– Я ни о чем не спрашивал, но мне принесли копию устава профсоюза, и там написано, что вице-президент выполняет обязанности президента, если тот умер, отсутствует или болеет.

– Мне нравится твой образ мыслей, дядя.

– Нужно же найти мотив.

– Наверное, тебя наняли именно для этого.

– Да, конечно. Мистер Гэллопс выразился предельно ясно. Кажется, я в точности запомнил его слова. Он сказал: «Вы должны сделать два дела. Во-первых, выяснить, что случилось с Арчем. Во-вторых, доказать, что я не имею к этому никакого отношения».

Я не мог не восхититься мимикой Ловкача.

– И что ты выяснил? – спросил я.

– Практически ничего.

– А полиция?

– Еще меньше.

– ФБР?

– Как всегда, ноль.

– Если я не ошибаюсь, у тебя связи и там, и там.

– Да, конечно, у меня есть несколько источников информации, и я могу позвонить старым друзьям, если возникнет такая необходимость.

– Дядя!

– Что?

– Сколько у тебя старых друзей?

Он задумался, поднес ко рту бокал с мартини.

– Даже не знаю, что тебе и ответить. Каждый год я посылаю около восьмисот рождественских открыток и получаю примерно столько же. Но я пишу не только близким друзьям.

– Восемь сотен?

– Да, а что? Сколько посылаешь ты?

– В прошлом году мы послали девять.

– Девять сотен?

– Нет, девять открыток. А получили десять.

– Твои открытки самые лучшие.

– Рут сама расписала каждую из них.

– Удивительная женщина.

– Ты сказал, что не нашел практически ничего. Что ты подразумеваешь под словом «практически»?

– Ну, в первую очередь надо учитывать возможность похищения. У профсоюза теперь полно денег. Не то что в давние времена. Но выкупа никто не потребовал. Тогда я пробежался по врагам Микса и должен отметить, что имя им – легион. Создается впечатление, что Микс – исключительно неприятная личность.

– А кто конкретно мог считаться его врагом? Как ты говоришь, их было немало.

Ловкач пожал плечами и допил мартини.

– По меньшей мере, дюжина губернаторов, пятнадцать или двадцать мэров и минимум три десятка высокопоставленных сотрудников муниципалитетов, для которых он был сущим проклятьем, не считая окружных властей. Сюда надо добавить пару сотен недовольных в самом профсоюзе. Я имею в виду не рядовых членов, а руководителей местных и региональных отделений, которые ненавидели Микса. И, наконец, нельзя забывать о покинутой Одри.

– Как ты узнал о ней? – спросил я. – Их отношения считались секретом.

– Дорогой мальчик, слухи об их связи поползли по городу шесть месяцев назад. Некоторые мои друзья с радостью и достаточно подробно информировали меня о том, как складываются их отношения. Об этом чуть было не написали в газетах, особенно после того, как Микс бросил ее.

– Да, Одри не привыкла прятаться.

– Разумеется нет. Но для меня осталось загадкой, как они смогли познакомиться.

– Я представил их друг другу.

– Ты?

Ловкач нечасто искренне удивлялся, и я улыбнулся, довольный эффектом моих слов.

– Это было на одной вечеринке. По поводу сбора средств я уж не помню для чего. Рут приехала в город к зубному врачу, мы для приличия заглянули на пару минут к Одри, и она утащила нас с собой.

– Рут и ты на вечеринке? – Ловкач недоверчиво покачал головой. Воистину, для него это был день сюрпризов.

– Наш первый выход в свет за три года, – пояснил я. – Может, и больше. Там оказался Арч Микс, он подошел ко мне, вероятно, чтобы обменяться оскорблениями, и я представил его Одри, которая в тот вечер была в ударе. Ты понимаешь, остроумие, очарование, внешний лоск.

Ловкач кивнул.

– Когда Одри хочет, она становится неотразимой.

– Ты видел жену Микса?

Он вновь кивнул.

– Я несколько раз говорил с ней.

– Полагаю, Одри в тот вечер вышла на охоту. Такое с ней случается. У Микса не было ни единого шанса. Да и кто из мужчин мог устоять. Вот так все и началось.

– И продолжалось год?

– Примерно.

– И как Одри? Я помню, что задавал этот вопрос, но меня интересуют твои впечатления от встречи с ней.

Я пожал плечами.

– Все нормально. Кто-то держит ее под наблюдением.

– В чем причина? Наркотики или Микс?

– Не знаю, – я покачал головой. – Я прогнал одного из них, прикинувшись простачком. Он показал мне бляху и удостоверение, в котором говорилось, что его фамилия Нестер. Джеймс Нестер. Детектив. Тридцать лет.

Ловкач пристально посмотрел на меня, затем снял трубку, набрал номер и попросил позвать Кларенса. Я не понял, имелось в виду имя или фамилия, но Кларенс взял трубку, они поболтали о пустяках, как и полагается старым друзьям, а потом Ловкач спросил: «Послушай, помоги мне с одним молодым человеком, который работает у вас. Его фамилия Нестер. Джеймс Нестер». Он подождал, послушал, поблагодарил и опустил трубку на рычаг.

Коротко взглянул на меня и принялся рассматривать ногти правой руки. Все еще восхищаясь безупречным маникюром, он сказал:

– У них нет детектива по фамилии Нестер. И никогда не было.