Текст книги "Желтый билет"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Понятно, – кивнул я. – Работа там тяжелая.

– Совершенно верно. А затем совершенно случайно я столкнулся с одним малым из Огайо, который думал, что очень хочет стать конгрессменом. Его жена придерживалась того же мнения, денег у них было предостаточно, и на пути к Конгрессу оставалось единственное препятствие: они не знали, как туда попасть.

– Мусакко, – вспомнил я. – Вы вышибли Ника Мусакко.

Вновь сверкнула отвратительная улыбка Мурфина. Появилась и исчезла, как вспышка фонаря.

– Да. Ник слишком долго сидел там, не так ли?

Я пожал плечами:

– Десять лет назад, даже пять, Ник освежевал бы вас и повесил сушиться еще до завтрака. В крайнем случае, до ленча.

– Он постарел, – согласился Мурфин, – потерял бдительность, утратил прежнюю хватку. Я привлек Квейна, и наш новый конгрессмен и его жена были счастливы, особенно жена, потому что я регулярно ублажал ее в номере «Холидей Инн», тут, на Род-Айленде, – он мотнул головой в сторону мотеля. – А конгрессмен умолял меня стать его административным помощником.

– Но ты отказался?

– Еще бы! Неужели я похож на помощника новоиспеченного конгрессмена?

– Нет, – без раздумья ответил я. – Полагаю, что нет.

– Во всяком случае, я набрал ему штат и показал, где находится Капитолий, на случай, если ему захочется голосовать. Он был в таком восторге, что в качестве премии выложил пять тысяч из собственного кармана, заставив, правда, дать слово, что я ничего не скажу его жене. Она, кстати, не рассчитывала на щедрость мужа и уже успела сунуть мне две тысячи. В крупных купюрах.

Я взглянул на Квейна.

– Он их поделил?

– Да. На одну треть и две трети. Кто, по-твоему, получил одну треть?

Мурфин вновь улыбнулся, и опять я не успел отвести взгляда.

– Тебе не пришлось работать с его женой. Так что все справедливо.

– А чем вы занялись после этого?

Мурфин посмотрел на Квейна. Тот молча усмехнулся.

– Так, по мелочам, – ответил Мурфин.

Я решил не интересоваться этими мелочами, понимая, что лучше о них ничего не знать.

– И как раз в это время вас нашел Валло?

– Да. Он искал людей, которые могли бы организовать этот фонд и руководить им. Нам с Квейном это как раз по плечу.

Я согласно кивнул.

– А что делает вся эта толпа за цветными перегородками?

– Это наши сотрудники, большинство из них, исключая бухгалтера и его людей, программисты, адвокаты. Кое-кто раньше работал в «Пост» и «Стар», трое или четверо – у Надера. У нас полдюжины юристов, три бывших сотрудника полиции. Детективы. Есть даже один вышедший в отставку агент ФБР.

– И они должны выявлять заговоры?

– Если они существуют. Или существовали.

– А если вы что-то раскопаете?

– Ну, мы намерены издавать ежемесячный журнал. Сейчас мы как раз занимаемся макетом первого номера. Когда все будет готово, журнал будет продаваться за двадцать или двадцать пять долларов в год, а подписчики станут членами фонда. Годовую подписку можно будет оплачивать не сразу, а в рассрочку.

– Мы украли эту идею у «Нэшнл Джиэграфик», – добавил Квейн.

– А как вы назовете свой журнал? – спросил я. – «Обозрение параноиков»?

– Нет, – ответил Мурфин. – Название, кстати, придумал я. Мы назовем его «Валло Рипот».

– Интригующее название.

– Валло оно понравилось, – сказал Квейн.

– Еще бы.

Наступила короткая пауза. Мурфин откашлялся:

– Харви.

– Что?

– Валло очень ценит меня и Квейна.

– Я тоже.

– Я хочу сказать… ну, он знает о нас далеко не все.

Я вежливо улыбнулся, но промолчал.

– Вот что я хочу сказать, – продолжил Мурфин. – Мы тут неплохо устроились и не хотели бы никаких изменений.

– Мы достаточно давно знакомы, и вы должны знать, что я вас не подведу.

В который уже раз сверкнула улыбка Мурфина.

– Конечно, мы знаем. Наверное, мне не стоило говорить об этом.

– А что известно Валло обо мне?

На этот раз Мурфин нахмурился, и его лицо сразу стало серьезным, важным и почти невинным. Но не до конца.

– Ну, ты понимаешь, что нам пришлось кое-что рассказать ему о тебе.

– Кое-что или все?

– Практически все, – произнес Квейн.

– И что сказал Валло?

Мурфин перестал хмуриться и улыбнулся.

– Он сказал, что, по его мнению, ты очень занятная личность.

– Ну, тут он прав, – кивнул я. – Так оно и есть.

Глава 3

Роджер Валло грыз ногти. Он грыз их так часто и основательно, что срез ногтей опустился по меньшей мере на четверть дюйма от кончика каждого пальца. Точнее говоря, от ногтей у него остались лишь узенькие полоски, и я пришел к выводу, что он грыз их с самого детства.

Кажется, я где-то читал о причинах, побуждающих людей грызть ногти, но никак не мог вспомнить, что это за причины, и решил в ближайшем будущем разобраться с этим. Попутно я вспомнил и о другой плохой привычке, свойственной Мэри Джейн Винн, ученице четвертого класса, хотя она могла оказаться и уникальной.

Мэри Джейн на уроках ковыряла в носу и складывала добычу в спичечный коробок. После школы она приходила домой, посыпала содержимое коробка сахаром и съедала. Мэри Джейн не делала из этого секрета, наоборот, хвастала перед всеми, и мы, остальные ученики четвертого класса, смотрели на нее с обожанием.

Мурфин привел меня в кабинет Валло, представил нас, и я тут же сел в кресло, хотя никто мне этого не предложил. Мурфин говорил с Валло стоя, а я восхищался его ногтями и вспоминал Мэри Джейн.

Я разглядывал ногти Валло, думал о Мэри Джейн и не обращал особого внимания на разговор Валло и Мурфина, решавших какой-то организационный вопрос. Я встрепенулся, лишь услышав слова Валло: «Все, Мурфин. Вон!»

Теперь Мурфина выгоняли, и мне показалось, что у него напряглась спина. Но, повернувшись, чтобы уйти, он подмигнул мне и ухмыльнулся, и я понял, что Валло всегда разговаривал с подчиненными подобным образом, вероятно, с тех пор, как ему исполнилось пять лет.

Я решил, что кабинет Валло один из самых больших в Вашингтоне. Создавалось впечатление, что декоратор задался целью наполнить его атмосферой богатства и великолепия, и это ему удалось. Валло руководил из-за огромного сверкающего стола, сделанного не меньше двух столетий назад. Все эти годы его полировали каждый день. Возможно, даже по два раза в день. С торца к нему примыкал узкий трапезный стол, за которым, наверное, лет пятьсот назад обедало не меньше двадцати испанских монахов. Теперь, скорее всего, он использовался для совещаний.

Массивная, натуральной кожи мягкая мебель, в том числе и кресло, в котором я сидел, диван вдоль одной стены, шестнадцать стульев у трапезного стола, еще три не менее удобных кресла. От кожи исходил приятный, чуть резковатый запах, свойственный обувной мастерской.

Пол устилал толстый бежевый ковер. Стены затягивала ткань, издали напоминающая джутовую мешковину, но только по виду, так как для Валло мешковина была слишком дешева. Одну стену занимали книжные полки, уставленные толстыми, с золотым тиснением, томами. Напротив висели рисунки Домье, судя по всему, оригиналы. Валло мог позволить себе такой пустячок. Я уже начал приходить к выводу, что он мог позволить себе практически все.

Единственной деталью, выпадающей из интерьера, если не говорить обо мне, был сам Валло. После ухода Мурфина он сгорбился над гигантским столом и холодно смотрел на меня сузившимися карими глазами, казавшимися проницательными и умными. Он смотрел на меня, пока не вспомнил, что пора грызть ногти.

Покончив с большим пальцем правой руки, он сказал:

– Сейчас вы живете на ферме, – явно обвиняя меня в чем-то предосудительном.

Я решил, что лучше сознаться сразу.

– Совершенно верно.

– Около Харперс-Ферри.

– Да.

– Джон Браун?

– И Ли.

– Ли?

– Роберт Е. Ли, – пояснил я. – Полковник армии Соединенных Штатов, командовавший отрядом моряков, ранивших Брауна и взявших его в плен.

– Я не помню, что это был Ли.

– И не только вы.

– Они повесили его, не так ли?

– Брауна? Конечно, повесили. Его схватили восемнадцатого октября и повесили второго декабря.

– Какого года?

– Тысяча восемьсот пятьдесят девятого.

– Он был сумасшедшим, не так ли? Браун.

Я ответил не сразу.

– Все так говорят, но я придерживаюсь другого мнения. Был ли он беззаветно храбр или нет, его все равно повесили.

Валло сразу потерял интерес к Брауну.

– Что вы выращиваете на ферме?

– Овощи, клевер, рождественские елочки. Еще у нас есть козы и пчелы.

Валло кивнул, словно и не ожидал услышать ничего другого. Но ему требовались подробности. Вероятно, он не мог жить без подробностей, поэтому и нанял Мурфина. Две родственных души нашли друг друга.

Внезапно Валло нахмурился, будто уличил меня во лжи. У него было длинное, с заваленными щеками лицо, с костистым подбородком и острым, узким носом. Скулы резко выдавались вперед, а рот заменяла бледная полоска длиной не больше дюйма.

– Вы не продаете мед? – спросил он.

– Нет, но пчелы у нас есть. Четыре улья.

– И какой у вас мед?

– Клеверный мед с легкой примесью золотарника. Светлый и мягкий, хотя золотарник придает ему характерный привкус.

– Они кусают вас?

– Иногда.

– Меня никогда не кусала пчела. Это больно?

– Мы привыкли, – я пожал плечами. – Вырабатывается иммунитет, и через некоторое время укусы уже не чувствуются. Главное, не надевать синие джинсы. Пчелы ненавидят синие джинсы.

Это ему понравилось. Настолько понравилось, что он сделал пометку в блокноте.

– Сколько у вас коз?

– Две.

– Много они дают молока?

– Около четырехсот галлонов в год. Чуть больше галлона в день.

– Вы не можете выпить все молоко, не так ли?

– Нет. Но мы сами делаем масло и сыр. Масло получается хорошее, сыр – так себе. Вероятно, потому, что я не могу поддерживать в подвале постоянную температуру.

– А остальное молоко?

– Мы даем его нашим кошкам и собакам. Они его очень любят.

– Вы доите коз?

– Конечно.

– Как часто?

– Дважды в день. В восемь утра и в семь или половину восьмого вечером.

– Цыплята? Вы не разводите цыплят?

– Нет.

– Почему?

– Моя жена считает, что цыплята глупы. К тому же их разводит наш сосед. Он дает нам потрошенных кур и яйца в обмен на мед, масло и рыбу, которую, правда, он должен ловить сам.

– Давно вы живете на ферме?

– Четыре года. С семьдесят второго.

– С тех пор, как вы вышли из игры?

– Я не выходил из игры.

– Ушли на заслуженный отдых?

– При чем тут отдых?

– А как вы можете классифицировать свои действия?

– Неужели это необходимо?

Валло наклонился вперед, опершись локтями о стол. На нем был дешевый серый костюм из синтетической ткани с засаленными рукавами, плохо сшитый. Кончики воротника белой рубашки Валло смотрели один вверх, а другой – вниз. На узком желто-зеленом галстуке темнели пятна. Скорее всего от кетчупа.

Валло разглядывал меня еще добрую минуту, а потом пробежал пальцами по каштановым волосам. Такие прически мужчины носили лет пятнадцать назад. Затем он откинулся в кресло и жестом капризного ребенка бросил карандаш на стол.

– Расскажите мне о себе и ЦРУ.

Я сунул руку во внутренний карман пиджака, коснулся чека на тысячу долларов и решил рассказать ему о моем дяде Ловкаче.

Естественно, его звали не Ловкач, а Жан-Жак Ле Гуи, и он был младшим братом моей матери. Семейство Ле Гуи перебралось в Штаты из Дижона в 1929 году, когда моей матери было восемнадцать, а дяде – девять лет. В сорок первом, когда ему исполнился двадцать один год, он заканчивал Йельский университет. Мой отец, кстати, никак не мог поверить, что дядя учился в столь престижном заведении. Именно он прозвал Жан-Жака Ловкачом, и прозвище прилипло к дяде, как вторая кожа, так как подходило к нему как ни к кому. Ловкач. Некоторые наши родственники говорили, что я очень похож на него, и я так и не смог понять, комплимент это или оскорбление.

Во время войны мой дядя служил в контрразведке в Англии и Франции, а потом остался в ЦРУ. В 1964 году он неожиданно появился в Берлине, где я работал корреспондентом некой организации, называвшейся «Морнингсайд нетуорк». Мы делали подборку ночных радионовостей и продавали их независимым станциям в Штатах. Я перешел к ним из «Айтема» в 1959 году, и иногда мне приходилось бывать в Берлине и Бонне.

В 1961 году на короткое время меня послали в Конго, как раз накануне убийства Патриса Лумумбы. Там я в последний раз виделся с дядей, причем он попал туда далеко не случайно. Я не знал, что делал Ловкач для ЦРУ. Скорее всего что-нибудь скверное.

В Берлине он пригласил меня на обед в роскошный ресторан неподалеку от Курфюрстендамм. Как выяснилось, моя мать написала ему о том, что я хотел бы вернуться в Штаты. Я действительно подумывал об этом, так как пять лет, проведенные за океаном, казались мне довольно долгим сроком. Но меня сдерживало отсутствие работы. В Штатах меня не ждали, хотя я и тешил себя мыслью, что без труда найду хорошее место, стоит мне только захотеть.

А дядя как раз узнал, во всяком случае, он так сказал, что ищут человека на работу в Вашингтон сроком на шесть месяцев, а возможно, и дольше. Платить обещали восемнадцать тысяч в год, на треть больше, чем я получал в «Морнингсайд». Предложение меня заинтересовало, и я спросил, что нужно делать. Дядя сказал, что я должен написать письмо с перечнем моих прошлых заслуг, а он попросил друзей замолвить за меня словечко. Так все устраиваются, заверил он меня.

Я ответил, что и сам знаю об этом. Но меня интересовало, что я буду делать и для кого. Тогда дядя произнес короткую, но впечатляющую речь о том, что я буду помогать известному профсоюзному деятелю.

Деятеля звали Стейси Хандермарк, и он был президентом профсоюза государственных работников, входящего в АФТ-КПП. Хандермарк участвовал в организации профсоюза в 1932 году, а сейчас число его членов приближалось к четверти миллиона. Но какой-то молодой выскочка захотел отобрать у заслуженного человека его должность. Выскочку звали Арч Микс.

– Хандермарк, – кивнул Валло. – Он умер, не так ли?

– Он умер через год после избрания Микса.

– Когда это было?

– Микс побил его в шестьдесят четвертом.

– Когда вы перешли к Хандермарку?

– В том же году. В самом начале.

– И что произошло?

– На съезде Микс получил на восемь голосов больше. Я мог бы купить эти голоса, если б знал, что они продаются. Но не удосужился поинтересоваться.

– У вас было достаточно денег?

– Больше чем достаточно.

– А вас не удивляло, что они всегда под рукой?

Я пожал плечами.

– Их поставляло ЦРУ, – Валло решил ответить сам.

– Очень возможно, – согласился я.

– Ходили слухи, что вы связаны с ЦРУ, – продолжал Валло. – Так говорил Микс.

– Он ошибался.

– Получается, что вас провели на мякине?

– Да, – ответил я. – Именно так.

На лице Валло отразилось сомнение, словно он хотел показать, что не верит моим словам. В утешение я вновь коснулся чека, достал мою жестяную коробочку и свернул сигарету. Затем поднял голову и взглянул на Валло. Тот наблюдал за мной с явным неодобрением. Я так и не понял, что ему не понравилось, курение вообще или только моя самокрутка. Когда я закурил, он сунул руку в ящик, достал маленькую стеклянную пепельницу, из тех, что продают в магазинах по двадцать девять центов, и пододвинул ее ко мне.

– ЦРУ поддерживало Хандермарка из-за созданной им международной организации… как она называлась?

– ИГР, – ответил я. – Интернационал государственных работников.

– Что-то вроде объединения профсоюзов государственных работников всего мира, не так ли?

– Свободного мира, – поправил я. – Кажется, в шестидесятых годах западные страны еще назывались свободным миром.

– И это объединение финансировалось ЦРУ, – продолжил Валло. – Я имею в виду ИГР.

– В основном да. Они же подбирали и штат, – я положил сигарету в пепельницу. – Там было два директора. Один – отличный парень из Килгара, что в Техасе. Другой, с шестью детьми, из Гарварда. Они постоянно мотались то в Лагос, то в Сингапур, то на Маврикий.

– Поэтому ЦРУ и стремилось к переизданию Хандермарка, – заметил Валло. – Они хотели и дальше прикрываться ИГР.

– Совершенно верно.

– Они полагали, что Микс не станет плясать под их дудку.

– И не ошиблись. Вторым шагом Микса после его избрания стал роспуск ИГР, если говорить точнее, возглавляемый им профсоюз разорвал все связи с этой организацией.

– А каким был его первый шаг?

– Он уволил меня, правда, к тому моменту я уже ушел по собственному желанию. Но Микс все равно уволил меня, по крайней мере, позаботился, чтобы об этом написали в газетах. Потом он уволил Мурфина и Квейна.

– Микса не беспокоило ваше будущее, не так ли?

– Конечно, нет.

– Вы хорошо его знали?

– Вероятно, лучше других, за исключением разве что его жены. Я хочу сказать, что изучал Микса так, как вы могли бы изучать насекомое или какую-нибудь живность из лужи.

– Вам он не нравился?

– Это не имело никакого значения. Я изучал Микса и поэтому мог предугадать его действия и ответные реакции на мои действия.

– Все это похоже на игру в шахматы.

– То была не игра. Скорее борьба. Или битва.

– И вы руководили предвыборной кампанией Хандермарка?

– С помощью Мурфина и Квейна. Кроме них, мне помогали лишь прихлебатели Хандермарка, кормившиеся за счет его долгие годы. Они то и дело впадали в панику.

– Но не Мурфин и Квейн?

– Нет, этих не так-то легко испугать.

– Разве Хандермарк не помогал вам?

Я чуть не начал рассказывать ему о Хандермарке, но вовремя остановился. Хандермарк умер, и Валло платил мне не за него, а за Микса. Но прошлое вновь ожило передо мной, особенно тот вечер, когда я пришел в кабинет Хандермарка, чтобы сказать, что шансы равны и его могут сбросить с престола.

Он сидел за столом, погрузневший, приятного вида, с мягким характером, в очках со стеклами без оправы, так и не вставший в один ряд с профсоюзными боссами. В АФТ-КПП его никогда не принимали всерьез. Мини презирал Хандермарка, Ритер его жалел, и я не знаю, что было хуже.

– Я только что говорил с Мурфином и Квейном, – сообщил я. – Еще не все ясно, но, похоже, нам не хватает двух или трех голосов. Возможно, даже четырех.

Хандермарк, помню, задумчиво кивнул и улыбнулся:

– О, я думаю, что все будет в порядке. – Он полез во внутренний карман пиджака, достал письмо, развернул его, не спеша прочел, иногда кивая, будто соглашаясь с написанным. – Это письмо от моего собрата по вере. – Хандермарк принадлежал к религиозному течению «Христианская наука». – Он уверяет меня, что силы добра победят силы зла.

– А не лучше ли, – заметил я, – позаботиться о том, чтобы силы добра наскребли еще десять тысяч долларов?

Силами добра, хотя я этого и не знал, в той ситуации являлось ЦРУ, и мне незамедлительно доставили эти десять тысяч. Наличными. Я их тут же потратил, как считал нужным и полезным. Но силы зла все равно набрали на четыре голоса больше, Хандермарк лишился работы, и потом я не раз задавался вопросом, обсуждал ли он загадку исхода голосования со своим собратом по вере…

Валло уже не хотел говорить о Хандермарке. Куда больше его интересовала моя персона.

– Что произошло с вами после того, как вас уволили?

– Я ушел сам.

– Да, разумеется.

– Я свалился с мононуклеозом, затем получил предложение включиться в избирательную кампанию одного сенатора. От меня требовалось изменить ее ход за последние четыре недели. А может, и три. Мне это удалось, наш кандидат победил, я получил много денег, заплатил за ферму и уехал в Англию.

– А что вы делали в Англии?

– Выздоравливал после мононуклеоза.

– А потом?

– Встретил свою жену.

Валло ждал, что я расскажу ему о Рут, но я молчал.

– Когда вы вернулись из Англии? – не выдержал он.

– В шестьдесят шестом.

– И организовали пару избирательных кампаний. Одну – в сенат, другую – в палату представителей.

– Да. Оба кандидата считались явными неудачниками.

– Но они не проиграли.

– Нет.

– И с вами начали считаться.

Я не уловил вопроса в словах Валло и ничего не ответил.

– Между шестьдесят шестым и семьдесят вторым годами вы провели тринадцать избирательных кампаний в палату представителей и сенат и выиграли двенадцать, причем каждый раз никто не сомневался, что вашему кандидату ничего не светит. Меня интересует, как вам это удалось.

– Я знал, где искать.

– Что?

– Грязное белье.

– «Тайм» назвал вас политической катапультой.

– Пожалуй, у «Тайма» слишком богатое воображение.

– Иногда вы нанимали Мурфина и Квейна.

– Совершенно верно.

– И какого вы о них мнения?

Я задумался.

– Если б возникла необходимость, я бы нанял их снова, но этого не предвидится.

Валло вновь занялся ногтями.

– У меня к вам предложение, – сказал он, оторвавшись от них.

Я кивнул. Что я мог сказать?

– Две недели, – продолжил Валло. – И все. Я хочу, чтобы вы потратили две недели на Арча Микса. Меня интересуют ваши соображения по поводу его исчезновения. Не причина, а ваши соображения. – Валло пристально разглядывал меня, чтобы увидеть мою реакцию. Мне оставалось лишь надеяться, что мое лицо подобно каменной маске. – За две недели работы я заплачу вам… – Он замолчал. Я подумал, что в Валло погиб актерский талант. – Десять тысяч долларов.

Меня давно занимал вопрос о том, сколько я стою. Вероятно, «десять тысяч долларов за две недели работы», потому что я ответил: «Хорошо», – тут же начал думать о том, как мы с Рут потратили бы эти деньги в Дубровнике. Я слышал, что осенью там изумительная погода.