Текст книги "Желтый билет"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– На прошлой неделе я побывал дома, – после короткой паузы сказал сенатор. Дома – означало Сент-Луис. – У профсоюза там очень сильные позиции.

– Да, – я кивнул. – Двадцать первый комитет.

– Ко мне пришел один человек. Раньше он был исполнительным директором двадцать первого комитета.

– Фредди Кунц? – спросил я.

– Ты с ним знаком?

– Конечно, знаком. Он с самого начала поддерживал Микса. Я не думал, что он уже на пенсии. Черт, ему не может быть больше пятидесяти.

– Он не на пенсии, – ответил сенатор. – Его вышибли.

– Как же это произошло?

– Прежде чем ответить тебе, следует упомянуть о том, что первого сентября истекает срок контракта между профсоюзом и городом.

– И что из этого?

– Когда Микс исчез, переговоры по новому контракту только начались. Через неделю после его исчезновения из вашингтонской штаб-квартиры профсоюза приехали шесть человек, чтобы оказать посильную помощь в переговорах с городом.

– В этом нет ничего необычного, – заметил я. – Иногда ПГР присылает экономиста, адвоката, просто специалиста по ведению переговоров.

– Фредди знал бы большинство из них, не так ли?

– Наверняка.

– Всех шестерых он видел впервые.

– Кто же приехал в Сент-Луис?

– Фредди так и не понял. Но они оказались очень деловыми, не испытывали недостатка в деньгах и не стеснялись пускать в ход кулаки.

– И что произошло?

– Фредди рассказал, что через неделю после их приезда было созвано экстренное заседание совета директоров двадцать первого комитета. Переговоры с муниципалитетом уже шли полным ходом. Первым вопросом повестки дня был Фредди. Кто-то внес предложение уволить его, кто-то еще поддержал это предложение, без всякого обсуждения приступили к голосованию, шестеро были «за», пятеро – «против», и Фредди стал безработным. Затем назначили нового исполнительного директора. Никому не известного типа, который понимал в переговорах не больше, чем свинья в апельсинах. Полагаю, ты помнишь, как выражается Фредди.

– Я помню. Очень образно.

– Затем комитет прервал переговоры, которые, по словам Фредди, шли очень неплохо, и через два дня выставил совершенно новые условия контракта. Фредди считает, что в них не было разве что требования о передаче профсоюзу здания муниципалитета.

– А вашингтонская шестерка?

– Они все еще в Сент-Луисе. И правят бал. Если среди членов профсоюза возникает оппозиция, они покупают недовольных. Тысяча долларов, две, даже пять. Наличными, так, во всяком случае, говорит Фредди. Он также говорит, что там, где деньги не помогают, действуют силой.

– И к чему все идет?

Сенатор достал трубку, набил ее табаком, раскурил.

– Похоже, что переговоры закончатся забастовкой, – ответил он, выпустив струю ароматного дыма.

– Всех городских служб?

– Всех, кроме полиции и пожарных. Учителя также примут участие, потому что школьные уборщики входят в ПГР.

– Да, это интересно.

– Я еще не закончил.

– А что еще?

– Мой уважаемый коллега, второй сенатор от штата Миссури, перепуган до смерти. Если он не получит большинства в Сент-Луисе, его шансы на переизбрание равны нулю. А теперь представь, что ты – средний избиратель и из-за забастовки тех, чья работа оплачивается из кармана налогоплательщиков, закрывают школы и больницы, нарушается автобусное сообщение, прекращается вывоз мусора, ломаются светофоры, не убираются улицы, в муниципалитете нельзя получить ни одной справки. А ты – средний избиратель и обычно голосуешь за кандидата демократической партии, но за кого ты отдашь свой голос второго ноября?

– Естественно, за кандидата республиканцев, – ответил я.

– Именно поэтому мой уважаемый коллега, второй сенатор от штата Миссури, и дрожит, как лист на ветру.

– Я думаю, бояться следует не только ему. Не получив большинства в Сент-Луисе, демократы потеряют весь штат. Такого они позволить себе не могут.

– Правильно, не могут, – сенатор вновь выпустил струю дыма. – И мне представляется странным, что профсоюз, в прошлом публично заявлявший о поддержке демократической партии, намерен начать забастовку, из-за которой партия потеряет место в сенате и два или три в палате представителей, не говоря уже о президентских выборах. Мне это непонятно. Совершенно непонятно.

– Поэтому ты и просил меня приехать?

– Да.

– Микс никогда бы этого не сделал, не так ли?

– Нет.

– Но Арча Микса уже нет среди нас?

– Нет.

– Похоже на повод для похищения, а?

– Я этого не говорил.

– Ты ни с кем не делился своими подозрениями? Например, с ФБР?

Сенатор посмотрел в потолок.

– Представь, что агенты ФБР появляются в Сент-Луисе и профсоюз узнает, что они приехали по просьбе сенатора Корсинга. А через два года сенатора Корсинга ждет избирательная кампания, и ему очень хочется остаться в сенате еще на четыре года. Если его идея не более чем игра воображения, сенатор Корсинг предпочел бы, чтобы никто не узнал, что она исходила от него, в особенности чудесные работники городских служб великого Сент-Луиса, составляющие немалую долю избирателей.

– И ты бы хотел, чтобы я разузнал, что к чему?

– Это логично, Харви. Ты был знаком с Арчем Миксом, тебя знают в профсоюзе. К тому же ты умен, скромен, начисто лишен честолюбия, да и платит тебе другой, так что твоя поездка в Сент-Луис не будет стоить мне ни цента. В общем, Харви, я считаю, что лучшей кандидатуры мне не найти.

Я встал.

– Ты помнишь Макса Квейна, не так ли?

Сенатор кивнул.

– Мне очень жаль Макса. Я прочел о его смерти в утренней газете.

– Макс позвонил мне перед тем, как кто-то перерезал ему горло.

– И что он хотел?

– Примерно то же, что и ты. Его осенило, и он понял, во всяком случае, так сказал, что в действительности произошло с Арчем Миксом.

Глава 10

Штаб-квартира профсоюза государственных работников, новое здание из стекла и бетона, построенное пять лет назад, находилась на Джи-стрит, между Восемнадцатой и Девятнадцатой улицами, недалеко от Белого дома и совсем рядом с рестораном Сэнс Сауси, куда Арч Микс ходил на ленч, обычно в компании с мыслителями из государственных учреждений или из редакций крупнейших газет, а то и с теми и другими вместе.

При посредничестве Ловкача Уорнер Б. Гэллопс назначил мне встречу на одиннадцать часов, я по привычке приехал на пять минут раньше, но в приемной меня продержали до двадцати минут двенадцатого. Приемная, обставленная красивой удобной мебелью, мне понравилась, хотя меня и удивило отношение Гэллопса к подбору секретарей.

Секретарю было лет тридцать, и он сидел за почти пустым столом, если не считать телефонного аппарата, блокнота и карандаша. Если раздавалось мягкое жужжание телефона, секретарь брал трубку, слушал, говорил «да» или «нет», делал пометку в блокноте и клал трубку на место. Для мужчин ростом в шесть футов два дюйма и весом 175 фунтов, крепкого и мускулистого, такая работа казалась чересчур спокойной.

Когда он не отвечал «да» или «нет», то терпеливо сидел за столом с видом человека, привыкшего ждать. Изредка он бросал на меня короткий взгляд, хотя я не слишком интересовал его. Моя единственная попытка завязать разговор закончилась неудачей. Я спросил: «Давно ли вы в профсоюзе?» Он ответил: «Нет, не очень». Я замолчал до очередного жужжания телефона.

Я достал жестяную коробочку, свернул сигарету, закурил и предался воспоминаниям. С Уорнером Бастером Гэллопсом я познакомился на автобусной станции Бирмингема в 1964 году. Он, Мурфин и я встретились там, чтобы обсудить за ленчем интересующие нас проблемы, а в шестьдесят четвертом году, несмотря на решение Верховного суда, в Бирмингеме нашлось бы немного ресторанов и баров, где двое белых и негр могли поесть вместе, не вызывая возмущения окружающих. Мурфин и я приехали в Бирмингем не для того, чтобы бороться с сегрегацией в системе общественного питания. Мы приехали за восемью голосами.

Уорнеру Б. Гэллопсу было тогда чуть больше двадцати четырех лет, то есть теперь ему шел тридцать седьмой год. Высокий, очень черный, немного застенчивый, с неторопливой речью, тщательным выговором каждого слова, он словно опасался допустить в разговоре грамматическую ошибку. Особых ошибок я не заметил, а если б они и были, то не стал бы его поправлять, потому что хотел получить контролируемые Гэллопсом и нужные мне восемь голосов.

Он, Мурфин и я двигались вдоль линии самообслуживания кафетерия автобусной станции. Гэллопс шел первым. Я помню, как посмотрел на кассиршу, белую женщину средних лет с лживыми глазами и жестоким ртом. Ее взгляд не отрывался от Гэллопса, источая жаркую, выжигающую душу ненависть.

Не сводя глаз с Гэллопса, она начала пробивать стоимость взятой нами еды на кассовом аппарате. Она ни разу не взглянула на наши подносы, ни разу не взглянула на кнопки кассового аппарата. Она шевелилась, она пыталась убить Гэллопса своим взглядом.

Когда он и Мурфин прошли мимо кассирши, ее смертоносный взгляд упал на меня. К этому моменту ненависть стала столь горяча, что от нее плавились мозги.

– Хороший сегодня денек, – сказал я.

Она вырвала из кассы чек и швырнула его мне. Три наших довольно паршивых ленча на автобусной станции в Бирмингеме стоили тридцать два доллара и сорок один цент, кругленькую сумму, которую мне не забыть до конца дней.

Я мог избрать два пути. Устроить скандал или заплатить. Но я приехал в Бирмингем не ради скандала, а за восемью голосами. Поэтому я заплатил молча и, возможно, стыдливо, потому что кассирша злобно ухмыльнулась и процедила сквозь зубы: «Быть может, после этого вы перестанете приглашать ниггеров на ленч».

Кажется, в ответ у меня вырвалось что-то нецензурное. Она ахнула, все-таки дело происходило двенадцать лет назад, но вновь заулыбалась, потому что победила, а я струсил.

– Я с удовольствием заплатил бы за этот ленч с вами и братом Мурфином, – сказал Гэллопс, когда я сел за стол. Мы были для него братом Мурфином и братом Лонгмайром. А сами называли его брат Гэллопс, потому что ему казалось, что именно так должны обращаться друг к другу члены рабочих союзов. Дорогой сэр и брат.

– Спасибо, – ответил я, – но он не стоит даже того, чтобы говорить об этом.

– И во сколько обошелся наш ленч, брат Лонгмайр? – мягко спросил он.

– Четыре с половиной доллара, – ответил я, но, взглянув на Гэллопса, увидел, что тот все знает. Не только то, что я лгу, но и почему. Тогда я не придал этому особого значения.

За ленчем Мурфин и я объяснили Гэллопсу, какой он чудесный парень и какое радужное будущее ждет его в профсоюзе, если Хандермарк останется президентом. Три предыдущих года Гэллопс в одиночку, без всякой помощи и поддержки сколачивал местную ячейку профсоюза государственных работников. В Бирмингеме, естественно, ими могли быть только негры, а в муниципалитете над Гэллопсом лишь смеялись или попросту не замечали его. Но эта ячейка имела на съезде восемь голосов, которыми распоряжался Гэллопс.

Поэтому мы внимательно выслушали его рассказ о трудностях, мечтах и надеждах и уверили Гэллопса, что после переизбрания Хандермарка профсоюз поддержит его в переговорах с муниципалитетом, поможет деньгами и предоставит в его распоряжение «шевроле-импалу», так что больше ему не придется трястись в автобусах, разъезжая по городу. Но, разумеется, все блага могли излиться на него только в случае переизбрания Хандермарка.

В общем, шла обычная торговля, но, вероятно, сказалась усталость, и мы не заметили искорки, блеснувшей в глазах Гэллопса, когда он торжественно уверял нас, что всем сердцем желает процветания ПГР в целом и Бирмингемского комитета в частности, преисполнен уважения к президенту Хандермарку и восхищен этим выдающимся профсоюзным деятелем. А потом он сказал: «О, о! „Шевроле-импала“! Подумать только!» И вновь из-за усталости мы не уловили нотки презрения в голосе Гэллопса, но, справедливости ради, надо отметить, что у него было лишь восемь голосов, и казалось, что они уже наши, а кроме того, нам предстояло объехать еще Монтгомери, Мобил, Мемфис, Литл-Рок, Батон-Руж и Новый Орлеан.

А на съезде перед самым голосованием Арч Микс подсчитал обещанные ему голоса, понял, что ему не хватает четырех, и подошел к Уорнеру Б. Гэллопсу. Микс не стал обещать ему «шевроле-импалу». Он поступил умнее, предложив Гэллопсу место вице-президента. Тогда Хандермарк и проиграл. Но иногда мне казалось, что его поражение предопределила наша беседа с Гэллопсом на автобусной станции Бирмингема.

Мои воспоминания прервала открывшаяся дверь кабинета Гэллопса. Появившийся из-за нее мужчина задумчиво оглядел меня и сказал: «Президент Гэллопс ждет вас, мистер Лонгмайр».

Он стоял спиной к двери, и мне пришлось буквально протиснуться мимо него, чтобы попасть в кабинет. Ему тоже было не больше тридцати лет, и от него пахло дорогим одеколоном. Он улыбнулся, когда я входил в кабинет, одними губами, даже не показав зубов, и в его улыбке я не заметил теплоты.

– Президент Гэллопс, – сказал он, – насколько мне известно, вы знакомы с мистером Лонгмайром.

Гэллопс сидел за широченным столом, который не так давно принадлежал Арчу Миксу. Он не поднялся мне навстречу, а лишь смотрел на меня, всем видом показывая, что мое появление отнюдь не обрадовало его.

– Да, мы знакомы, – сухо признался он.

– Почему бы вам не присесть сюда, мистер Лонгмайр, – молодой человек указал на одно из четырех или пяти кресел, стоящих перед столом Гэллопса. – А я сяду здесь, – он выбрал ближайшее к столу кресло.

Я сел, взглянул на Гэллопса и кивнул в сторону молодого человека.

– Кто это?

– Извините, мистер Лонгмайр, я забыл представиться. Я – Ральф Тьютер, административный помощник президента Гэллопса.

– Он тут недавно? – спросил я Гэллопса.

– Совершенно верно, – ответил тот. – Недавно.

– Где вы его нашли?

Молодой человек, назвавшийся Ральфом Тьютером, вновь улыбнулся, и на этот раз мне удалось полюбоваться его зубами. Очень белыми, ровными и блестящими.

– Раньше я работал в государственных учреждениях, но это было довольно давно. В самое последнее время я связан с одной вашингтонской консультативной фирмой по проблемам управления.

– Это очень интересно, – кивнул я и обратился к Гэллопсу: – Как вы думаете, Уорнер, Микс мертв?

Гэллопс встал, подошел к окну, посмотрел вниз. Он остался таким же высоким, как я его помнил, таким же черным, но от былой застенчивости не осталось и следа.

– Да, я думаю, он мертв, – ответил он. – Я думаю, кто-то убил его.

– Почему?

Он повернулся ко мне.

– За это я плачу твоему дяде. Полиция ничего не смогла выяснить, так же, как и ФБР. Поэтому я и нанял твоего дядю, хотя, можешь не сомневаться, я даже не подозревал, что он – твой родственник, когда нанимал его.

– Мы также объявили о награде в сто тысяч долларов за информацию, которая послужит ключом к происшедшему с президентом Миксом, – добавил Тьютер. – Пока нам звонили только психи.

Гэллопс вернулся к столу, сел в крутящееся кресло, покрутился на нем, его взгляд не отрывался от моего лица.

– Многие из этих психов уверены, что я приложил руку к исчезновению Микса. Мы передали полиции все документы, которые только могли найти. Каких только вопросов они мне не задавали.

– Могу представить, – кивнул я.

– Мне пришлось вспомнить каждый шаг, сделанный мной за последние шесть месяцев. Вот почему я нанял твоего дядю. Не только выяснить, что произошло с Миксом, но и доказать, что я не имею к этому никакого отношения, чего бы там ни было.

– Значит, пока вам ничего не известно?

– Нет.

– Позвольте узнать, почему вас заинтересовало исчезновение президента Микса, мистер Лонгмайр?

Я повернулся к Тьютеру. Глубоко посаженные темные глаза блестели по обе стороны чуть крючковатого носа, нависающего над широким тонкогубым ртом, который я нашел слишком розовым, хотя, возможно, и привередничал. Рот покоился на волевом подбородке. Его живое подвижное лицо большинство людей назвало бы интеллигентным. Мне оно показалось лукавым.

– Фонд Валло, – ответил я. – Фонд Валло интересуется заговорами, и там полагают, что исчезновение Арча Микса является результатом одного из них. Они платят мне, чтобы я разобрался, что к чему, и сказал им, что я обо всем этом думаю.

– И что вы об этом думаете, мистер Лонгмайр? – спросил Тьютер. – Это заговор?

– Я еще не решил, – ответил я. – Но когда я приду к какому-то выводу, то не стану держать его в тайне.

– Исчезновение президента Микса в некотором роде оказалось для вас семейным делом, не так ли, мистер Лонгмайр? – продолжал Тьютер. – С ним связаны ваш дядя, разумеется, вы и еще ваша сестра, – он улыбнулся. – Вам, конечно, известно о вашей сестре и президенте Миксе?

– Да, то был страшный семейный скандал. С разбиванием сердец, – я взглянул на Гэллопса. – Каково сейчас положение профсоюза?

– Ужасно, – ответил тот.

– Почему?

– Года три назад он решил, что нужно изменить сроки действия наших основных контрактов. С Чикаго, Лос-Анджелесом, Нью-Йорком и остальными большими городами.

– С Сент-Луисом? – спросил я.

– Да, в том числе и с Сент-Луисом. Идея Арча заключалась в следующем. Если сроки действия контрактов истекут одновременно, профсоюз сможет получить признание в масштабах всей страны, а не только на местах. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– И как идет реализация его идеи?

Гэллопс покачал головой.

– Хуже некуда. Впервые нам приходится одновременно вести переговоры с десятью, а то и с двадцатью крупнейшими городами, и первым делом обнаруживается, что у нас нет людей, которым это под силу.

– И что же вы сделали? Наняли новых людей?

– Ничего другого не оставалось.

– Где же вы их нашли?

– Где только смог, – Гэллопс кивнул на Тьютера. – Консультационная фирма, в которой он работал, оказала нам неоценимую помощь. Да и он попал ко мне оттуда. Ты же понимаешь, я не могу подойти на улице к первому встречному, хлопнуть его по плечу и сказать: «Послушай, приятель, почему бы тебе не поехать в Питтсбург и не помочь нам заключить контракт с муниципалитетом».

Я улыбнулся Тьютеру и постарался, чтобы мой голос звучал предельно искренне.

– Похоже, фирма, в которой вы работали, не так уж мала?

– Да, конечно, но должен признать, что сотрудничество с президентом Гэллопсом оказалось для меня исключительно интересным и полезным.

– Могу представить, – ответил я. – По-моему, вы не упомянули названия этой консультационной фирмы.

– Неужели не упомянул?

– Нет.

– А вы хотели бы его услышать?

– Из чистого любопытства.

– Она называется «Дуглас Чэнсон Ассошиитс».

Я вновь повернулся к Гэллопсу.

– С консультантами вам повезло.

Гэллопс хмыкнул:

– Это не благотворительная организация.

– И сколько человек наняли они для вас?

Гэллопс взглянул на Тьютера.

– Сотни две, не так ли?

Тьютер кивнул.

– О боже, – выдохнул я. – И кто им платит?

– Мы, мистер Лонгмайр, – ответил Тьютер, – хотя такие расходы и великоваты для нас.

– Вы нанимаете двести человек и должны платить им не меньше пятнадцати тысяч в год, – сказал я. – То есть общая сумма их годового жалованья – три миллиона долларов, да плюс расходы на деловые нужды, счета которых они еще не представили, но обязательно представят.

– Все окупится, – буркнул Гэллопс.

– Каким образом?

– Послушайте, мистер Лонгмайр, – вмешался Тьютер, – согласившись встретиться с вами, президент Гэллопс не предполагал, что вы намерены критиковать методы его руководства профсоюзом. Как нам казалось, вас волновало исключительно исчезновение президента Микса. К сожалению, я не понимаю, какое отношение имеет это печальное событие к текущим делам профсоюза.

– Он всегда говорит так складно? – спросил я Гэллопса.

– Вероятно, мне следует перевести его слова, – Гэллопс наклонился вперед, положив руки на стол. – Он говорит, Харви, есть Арч или нет Арча, кто-то должен руководить профсоюзом, и этот кто-то – я. Не Арч. Я. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Разумеется, – я встал. – Господа, благодарю вас за то, что вы смогли уделить мне несколько минут, и от всей души желаю вам удачи. У меня есть предчувствие, что она вам очень понадобится.

– Мистер Лонгмайр, – обратился ко мне Тьютер.

– Да?

– Если у вас появятся доказательства существования заговора, надеюсь, вы дадите нам знать.

– Вы будете одними из первых, – пообещал я и направился к двери.

– Харви, – остановил меня Гэллопс.

Я обернулся:

– Что?

– Раньше у тебя не было усов?

– Нет.

– Вот и мне так показалось. Знаешь, на кого ты с ними похож?

– На кого?

– На одного киноактера. Правда, он снимался довольно давно. Его фамилия начиналась с буквы Х.

– Хольт, – подсказал Тьютер. – Он похож на Джека Хольта.

Я взглянул на Тьютера.

– Вы слишком молоды, чтобы помнить Джека Хольта.

Тьютер мило улыбнулся. Или лукаво.

– Совершенно верно, мистер Лонгмайр. Я его не помню.