Текст книги "Желтый билет"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Глава 17

Мурфин висел на телефоне почти два часа, прежде чем окончательно положил трубку, повернулся ко мне и протянул пустой стакан. Я взял его, налил виски, сходил в ванную, добавил воды из-под крана. Когда я вернулся в комнату, Мурфин оторвался от лежащих перед ним записей, схватил стакан и жадно глотнул.

– Все сходится, – сказал он.

– Я знаю, – ответил я. – Я все слышал.

– Думаю, нам не помешают некоторые подробности. Вечером мы пойдем на это собрание, а завтра вернемся домой кружным путем.

– Чикаго?

– Чикаго, Филадельфия, Нью-Йорк и, возможно, Балтимор. Нам это не повредит, – он вновь уткнулся в записи. – Почему никто не связал все это воедино?

– Ты имеешь в виду газеты?

– Да, газеты или телевидение.

– Ну, во-первых, такого у нас еще не случалось, поэтому никто этого не ждет, а во-вторых, им не напомнили о Чадди Джуго.

Мурфин кивнул.

– Все это тянется к Хандермарку, не так ли?

– К нему и ЦРУ.

– Они втянули тебя в это дело, да? В шестьдесят четвертом?

– Если не считать того, что тогда я ничего не знал. Они хотели переизбрать Хандермарка, потому что в противном случае потеряли бы выход на Интернационал государственных работников. Так, кстати, оно и вышло.

– Помнится, был крупный скандал. По поводу того, что ЦРУ финансировало ИГР. Любимое детище Хандермарка. Он поездил по свету за счет этой организации. Лондон, Гонконг, Токио. А потом Микс уволил тебя, разорвал отношения с ИГР и, наконец, выгнал меня.

– Я успел уйти сам, – напомнил я.

– Да, конечно. Кого они посылали туда? Этого парня из Техаса?

Я кивнул.

– Джо Доукинса. Из Килгара.

– Мне он очень нравился. Что с ним потом стало?

– После того, как он свалил Чадди Джуго?

– Да.

– Насколько мне известно, он успешно выполнял задания ЦРУ во Вьетнаме.

– Понятно. Ты когда-нибудь говорил с ним об этом? О Чадди Джуго?

– Один раз. Он слегка выпил и приехал ко мне. Я жил тогда на Массачусетс-авеню.

– У тебя там было очень уютно.

– Так вот, один раз мы говорили об этом. Я думаю, Доукинс пытался оправдать свои действия. Чадди Джуго, как ты помнишь, придерживался марксистских взглядов, и в шестьдесят втором году его выбрали президентом бывшей английской колонии на восточном побережье Латинской Америки.

– ЦРУ, вероятно, не устраивало такое положение, – заметил Мурфин.

– Чадди был не просто марксистом, он к тому же родился в Чикаго. Но по каким-то причинам попал в ту страну, занялся политикой, сменил гражданство, и после провозглашения независимости его избрали первым президентом на двухгодичный срок.

– Да, помнится, англичане были очень недовольны.

– То же самое сказал мне и Доукинс. Они не хотели видеть чикагского марксиста в президентском дворце их бывшей колонии и быстро нашли общий язык с ЦРУ. Объединившись, они приняли все меры, чтобы не допустить переизбрания Чадди на следующий срок. ЦРУ действовало через ИГР. Впрочем, свою деятельность оно осуществляло и под другими вывесками – Национальная ассоциация студентов, два-три журнала, даже одна издательская фирма.

– Плюс газетная гильдия, – добавил Мурфин.

– Ты прав, о ней я забыл. Короче, ЦРУ договорилось с АФТ-КПП и направило в бывшую колонию старину Доукинса, щедро снабдив его деньгами, чтобы он скинул Чадди Джуго.

– И Доукинс организовал забастовку, – кивнул Мурфин. – Довольно продолжительную, хотя я и не помню, сколько она длилась.

– Два месяца, – ответил я. – Она продолжалась два месяца перед самыми выборами. Доукинс не жалел денег ЦРУ, прикрываясь вывеской ИГР. Ему удалось парализовать всю страну: автобусное сообщение, железные дороги, порты, пожарную охрану, полицию, больницы, государственные учреждения, бастовали даже золотари. Но главный успех Доукинса заключался в том, что вину за забастовку он смог взвалить на Чадди Джуго. И после этого Чадди канул в небытие.

– А что с ним случилось? – спросил Мурфин.

– Новым президентом стал кандидат оппозиции.

– А Чадди?

– Не знаю. Наверное, уехал обратно в Чикаго.

– Знаешь, что я тебе скажу?

– Что?

– Макс, скорее всего, знал не больше нашего…

– И посмотри, что с ним стало, – закончил я фразу Мурфина. – Он начал действовать, едва Салли Рейнс упомянула Чадди Джуго, о котором ей сказала моя сестра. Он позвонил в те же города, что и ты, и понял, почему исчез Арч. А потом попытался обратить имеющуюся у него информацию в наличные, и это его решение оказалось ошибочным.

– С кого он хотел получить деньги?

– Не знаю, но он говорил Дороти, что затеял большое дело, которое может принести ему двести тысяч.

– Для Макса многовато, – заметил Мурфин.

– Полностью с тобой согласен. И те, к кому обратился Макс, вероятно, решили, что сумма слишком велика, или не доверяли ему, а в итоге Макса зарезали. Я думаю, что и Салли Рейнс застрелили по той же причине. Не знаю, попыталась она выудить из них деньги или нет, да это и не имело никакого значения. В любом случае они не могли оставить ее в живых.

Мурфин отпил виски.

– Похоже, с Арчем Миксом произошло то же самое. Он начал кое о чем догадываться, и его пришлось убрать.

– Возможно. Я уверен, он не стал бы им потакать.

– Нет, не стал бы, – Мурфин помолчал, а затем улыбнулся. – Интересное выходит дельце. За два месяца до выборов профсоюз государственных работников готовит забастовку в десяти или двенадцати крупнейших городах страны. И кому это на руку?

– Только не демократам.

– Это точно. Если они не получат большинства в основных штатах, если Нью-Йорк, Иллинойс, Калифорния, Пенсильвания и еще пара других не пойдут за ними, исход ноябрьских выборов будет предельно ясен, не так ли?

– Еще бы.

Мурфин восхищенно поцокал языком.

– Потрясающе, не правда ли? – внезапно его посетила какая-то мысль, потому что уголки рта поползли вниз, а на лбу появились складки морщин. – Но я не представляю, кто мог это все придумать? Уорнеру Бакстеру Гэллопсу такое не по зубам.

– Нет, это не он, – кивнул я.

– И мне кажется, это не ЦРУ.

– Да, – я вновь кивнул, – для них это слишком большой кусок, особенно сейчас.

– И республиканцы не пойдут на такое. Над ними все еще витает тень Уотергейта.

– Я думаю, они тут ни при чем, хотя именно они и окажутся в выигрыше.

– Есть другие идеи? – спросил Мурфин.

– У меня нет, но, кажется, я знаю человека, у которого их предостаточно.

– Кто это?

– Мой дядя Ловкач. Мне, разумеется, неизвестно, какова его роль в этой истории, но полагаю, что у него должны быть интересные мысли. Особенно, если учесть, что организовать забастовку и тем самым предопределить поражение Чадди Джуго предложил именно он.

Глава 18

«Олд Феллоу Холл», двухэтажное кирпичное здание, находился в шести кварталах от «Тихого уголка». На первом этаже был бар и комната для настольных игр, второй занимал зал, рассчитанный на пятьсот человек. Но сегодня перед сценой в несколько рядов стояли пятьдесят или шестьдесят складных стульев. На сцене одиноко возвышался длинный стол.

К нашему приходу в зале собралось не больше тридцати членов профсоюза, в основном мужчин. Мы сели в последний ряд. Фредди Кунц, все в том же сером костюме, что-то объяснял окружавшим его мужчинам. Слышались энергичные шлепки рукопожатий и приветственные возгласы.

Большинство из присутствующих по пути заглянули в бар и принесли с собой бутылки с пивом, которое и потягивали, ожидая начала собрания. Мурфин спросил, не хочу ли я пива. Я согласно кивнул, он спустился вниз и принес две бутылки.

Мы пили пиво, наблюдая, как заполняется зал, когда в дверях появилась знакомая нам женщина. Мурфин локтем толкнул меня в бок.

– Помнишь ее? – спросил он.

– Конечно, – ответил я. – Она изменилась.

– Да, постарела.

Женщине было лет сорок шесть, и она выглядела на свой возраст, хотя двенадцать лет назад, впервые встретившись с ней, я не мог дать ей больше двадцати пяти, максимум двадцати восьми. Женщину звали Хейзи Гаррисон. В 1964 году ее голос мог повлиять на исход предстоящих выборов, поэтому я специально летал в Сент-Луис, чтобы заручиться поддержкой Хейзи.

Если что-то осталось в ней неизменным, так это светлые волосы. В 1964 году она была стройной и гибкой, но теперь погрузнела, даже располнела, щеки когда-то милого лица обвисли, появился второй подбородок, глаза окружила сетка морщин.

Она стояла в дверях, держа в руке бокал с напитком, который по цвету мог сойти за ледяной чай, но я мог поспорить, что в бокале не чай, а почти чистое пшеничное виски. Я вспомнил, что Хейзи и раньше отдавала ему предпочтение. Она оглядела зал, как бы раздумывая, с кем ей сесть. Ее взгляд скользнул по мне и Мурфину, остановился, вернулся назад. Хейзи выудила из сумочки очки, нацепила их на нос, вновь посмотрела на нас. Улыбнулась, убрала очки в сумочку и пошла к нам.

– Она тебя увидела, – процедил Мурфин, не раскрывая рта.

– Тебя она запомнила гораздо лучше, – ответил я.

– Так, так, так, – сказала Хейзи, подойдя к нам. – Харви Лонгмайр и Уэрд Мурфин.

К этому времени мы уже успели встать.

– Добрый вечер, Хейзи. Ты прекрасно выглядишь, – солгал Мурфин.

– Я выгляжу ужасно, – возразила она. – Я думала, что вы уже умерли, но, похоже, ошиблась.

– Ты не изменилась, Хейзи, – заметил я.

– А разве это необходимо?

– Конечно, нет.

Она прищурилась и оглядела меня.

– Ты слегка постарел, Харви, но в общем все такой же, за исключением усов. Я нахожу, что они очень милы.

– Благодарю.

– Они не колются в постели?

– Моя жена не жалуется.

– Так ты женился?

– Совершенно верно.

– Ты знаешь, сколько раз я выходила замуж?

– Мне помнится, два.

– Теперь уже пять и собираюсь в шестой.

Я улыбнулся.

– А помнишь, как ты прилетел из Вашингтона, чтобы обворожить меня, поссорить с Фредди и Арчем Миксом и склонить на сторону Хандермарка?

– Конечно.

– Это было в шестьдесят четвертом, так?

– Так.

– Кажется, мы не спали всю ночь.

– Это точно.

– А утром позвонили Мурфину в Вашингтон и вытащили его из постели.

– Моей жене это очень понравилось, – хмыкнул Мурфин. – Чрезвычайно.

– А в Вашингтоне, – она повернулась к Мурфину, – ты следил за тем, чтобы я не соскочила с повозки.

– Мне просто повезло, – улыбнулся Мурфин.

– И я не соскочила, – продолжала Хейзи. – Я сказала, что буду голосовать за Хандермарка, и голосовала за него, потому что я всегда выполняю свои обещания. Я никогда не отказываюсь от данного слова. Никогда.

– Ты молодчина, Хейзи, – сказал Мурфин.

– Вы снова с профсоюзом? – спросила Хейзи и покачнулась.

– Не совсем.

– Они говорят о забастовке. Бастовать глупо.

– Полностью с тобой согласен, – кивнул Мурфин.

– Я работаю двадцать три года, и мы ни разу не бастовали. Но сейчас все только об этом и говорят.

– Может, забастовки не будет? – предположил я.

– Ну, мне она не нужна. Вот поразвлечься я с удовольствием, – она подмигнула мне, потом Мурфину. – Как насчет того, чтобы закатиться куда-нибудь после собрания?

– Мы должны успеть на самолет, – ответил я.

– Жаль. Но если вы передумаете, дайте мне знать. У меня есть одна подруга – чистый огонь.

– Мы дадим тебе знать, Хейзи, – улыбнулся Мурфин.

– Ну, ладно, пойду-ка я сяду.

– Мы рады, что встретились с тобой, Хейзи, – сказал я.

– Да? – в ее голосе слышалось удивление. – Неужели рады?

Фредди Кунцу нравилось выступать, вероятно, поэтому он и мог увлечь слушателей. Вот и теперь сорок или сорок пять членов профсоюза государственных работников ловили каждое его слово. И Фредди красочно расписывал, к каким тяжелым последствиям может привести намечающаяся забастовка.

– Послушайте, что я вам скажу, – загремел Фредди. – Я не против забастовки государственных работников. Я стоял в пикетах не меньше любого из присутствующих здесь. Мне разбили голову, но я не жалею об этом, потому что наша борьба позволила организовать профсоюз. Но забастовка, о которой сейчас говорят, не послужит укреплению позиций профсоюза, наоборот, уничтожит его.

– Скажи им, Фредди! – громко воскликнула женщина.

По заплетающемуся языку я сразу понял, что это Хейзи.

На профсоюзные собрания кто-нибудь всегда приходил изрядно выпивши, не стал исключением и сегодняшний день.

– Город в ужасном состоянии, – продолжал Кунц, не обращая внимания на Хейзи, – и все потому, что стоящие у власти политики понятия не имеют, как им управлять. Вы это знаете, я это знаю, и если кто не догадывается об этом, так это избиратели. Но некоторые из политиков не так уж глупы, чтобы не встретить забастовку с распростертыми объятиями. Хотите знать, почему? Сейчас я все объясню. Потому что им нужен козел отпущения, на которого можно свалить ответственность за городские проблемы, и этим козлом станете вы – члены двадцать первого комитета профсоюза государственных работников.

Раздались жидкие аплодисменты.

– Скажи им, что это такое! – выкрикнула Хейзи.

И Кунц рассказал, к чему, по его мнению, приведет забастовка. Предупредив, что она отразится на результатах ноябрьских выборов и может свести на нет все то, что отвоевано у города за последние тридцать лет. Не забыл он сказать и о том, что временные и постоянные увольнения приведут к увеличению продолжительности рабочей недели. И убедительно доказал, что переговоры являются лучшим способом достижения цели, а если уж они не увенчались успехом, то следует обратиться в арбитражную комиссию, но не бастовать.

– Вот что я вам скажу об арбитражной комиссии. Если возникли противоречия с городом, можете не сомневаться, что муниципалитет будет бояться решения комиссии не меньше нашего. Еще бы, кто знает, какое она вынесет решение. Вдруг им придется платить больше, чем в случае подписания контракта. И мы должны учитывать их страх перед неизвестным. Потому что этот страх погонит город к столу переговоров и заставит выработать взаимоприемлемое соглашение. Если же не обращаться в арбитражную комиссию и бастовать, то многие из сидящих здесь останутся без работы после окончания забастовки. А тем, кто все-таки получит работу, придется подписать желтый билет.

Кунц еще не успел выговориться, когда в зал вошли шестеро мужчин, крепких, наглых, уверенных в себе. Все они были молоды, самому старшему едва перевалило за тридцать, и походили друг на друга, как близнецы, возможно, из-за одинаковых темных костюмов.

Они расселись среди слушателей. Кунц продолжал говорить, пока один из них не крикнул:

– Эй, Фредди, из тебя так и прет дерьмо!

Кунц замолк на полуслове и взглянул на крикуна, сидящего в третьем ряду. Впрочем, ему не раз приходилось сталкиваться с подобными выходками.

– Кому же знать об этом, как не тебе, приятель. Похоже, твой рот набит дерьмом.

– Эй, Фредди! – крикнул другой близнец. – Правда ли, что ты и мэр все еще спите вместе?

Кунц повернулся к нему.

– Если б я отдавал предпочтение мальчикам, то выбрал бы такого, как ты, с круглой аппетитной задницей.

– Почему бы вам не замолчать и не мешать Фредди говорить? – Хейзи уже вскочила на ноги и, слегка покачиваясь, злобно смотрела на третьего близнеца, усевшегося позади нее. Близнец ногой перевернул незанятый стул. Стул упал перед Хейзи. Она споткнулась, потеряла равновесие и рухнула на пол. Сидевшие недовольно загудели.

– Почему бы вам не уйти отсюда? – не слишком уверенно предложил кто-то из мужчин.

Близнецы начали переворачивать стул за стулом. Наконец один из членов профсоюза, молодой стройный негр, подошел к близнецу, судя по всему, заправляющему действиями остальных.

– Послушайте, у нас тихое, мирное собрание, – сказал негр. – Если вы хотите остаться, ведите себя как полагается.

Главарь близнецов, коротко стриженный блондин с холодными голубыми глазами, ростом под шесть футов, крепкий и мускулистый, улыбнулся, и даже со своего места я заметил, какие у него ровные белые зубы. Ответа я не расслышал, но, вероятно, он сказал что-то обидное, потому что негр попытался ударить главаря. Тот легко увернулся, вновь на его лице сверкнула улыбка, а кулак врезался в живот негра. Сначала левый, потом правый. Негр охнул, упал на колени и согнулся вдвое, обхватив руками живот.

Блондин оглядел зал.

– Полагаю, собрание окончено, не так ли?

Мурфин вопросительно взглянул на меня, и я кивнул. Он встал и, не вынимая правой руки из кармана брюк, направился к блондину.

– Извините меня, сэр, – сказал Мурфин, – но мне кажется, что эти люди хотели бы продолжить собрание.

– А кто тебя спрашивал? – сквозь зубы процедил блондин.

– Ну, я как-то сам подумал о том, что вы должны уйти, – и Мурфин вежливо улыбнулся. Я тоже встал и пошел к Мурфину, с пустой пивной бутылкой в руке.

– Ты думаешь, мы должны уйти, да? – переспросил блондин.

– Да, сэр, я так думаю, – и Мурфин снова вежливо улыбнулся.

– А вот что думаю я, – ответил блондин и выбросил вперед левую руку, целясь Мурфину в шею. Тот отступил назад, чуть отклонился, и левая рука Мурфина вырвалась из кармана с зажатой в кулаке короткой дубинкой. Дубинка опустилась на левое предплечье блондина. Тот вскрикнул от боли и схватился за руку.

Пять остальных близнецов двинулись к Мурфину, который, пригнувшись, размахивал перед собой дубинкой. Я ударил бутылкой по спинке металлического складного стула. Она разбилась, в руке у меня осталась верхняя часть с зазубренными краями. Очень опасное оружие. Я подошел к Мурфину, чтобы близнецы увидели, какие у нее острые зубцы.

– Их двое, – сказал блондин паре близнецов. – Вы займетесь тем, что с дубинкой, – он все еще держался за левую руку. – А вы, – обратился он к оставшейся троице, – тем, что с бутылкой.

Близнецы пошли на нас осторожно, но уверенно. Чувствовалось, что они знают, как вести себя в подобной ситуации. Их остановил звук другой бутылки, разбитой о спинку стула. Рядом со мной возник Фредди Кунц, вооруженный так же, как и я.

– Подходите поближе, сосунки, – пробурчал Фредди.

Близнецы заколебались, но блондин попытался вернуть им былую уверенность.

– Их только трое, – напомнил он.

Уголком глаза я заметил, как широкоплечий мужчина поднялся со стула, подтянул штаны и подошел к Мурфину.

– Нас уже четверо, – сказал он.

Другой мужчина, хрупкого сложения и в очках, достал из кармана очешник, убрал очки и молча встал плечом к плечу с первым.

Один за другим члены профсоюза поднимались со стульев и подходили к нам. Скоро близнецам противостоял полукруг, численно превосходивший их по меньшей мере вдвое.

– Как я и говорил, – обратился Мурфин к блондину, – эти люди хотят продолжить собрание. Поэтому я думаю, что вам следует убраться отсюда.

Блондин ничего не ответил. Вместо этого он оглядел стоящий перед ним полукруг, затем, по-прежнему держась за левую руку, мотнул головой в сторону двери. Пятеро близнецов начали отступать, не сводя глаз со стоявшего перед ними полукруга. У самой двери блондин остановился, пристально посмотрел на Мурфина, затем на меня.

– Думаю, я запомню вас, парни, – сказал он.

– Мы в этом не сомневаемся, – ответил Мурфин.

Блондин кивнул, повернулся и вслед за пятеркой близнецов вышел из зала.

После собрания я, Мурфин и Фредди Кунц долго сидели в «Тихом уголке». Кунц даже не пытался продолжить речь. Вместо этого он дал всем выговориться, чтобы члены профсоюза поняли, какие они герои. Когда им надоело хвалить себя, они разошлись. И теперь Кунц сидел, уставившись в полупустой бокал.

– Эта стычка подстегнет их, – сказал он, посмотрев на нас, – но ненадолго. Они придут домой и задумаются над тем, что может произойти в следующий раз, когда они вновь высунутся из своих нор. Или о том, что случится, если кто-нибудь из этих подонков встретит их в темном переулке, – Кунц покачал головой. – Ну, по крайней мере, вы все видели сами.

– Ага, – кивнул Мурфин. – Видели.

– И что вы думаете?

Мурфин пожал плечами.

– Шести человек вполне достаточно, если у них много денег.

– Денег им хватает.

– Тогда я думаю, что забастовка начнется, если они добиваются именно этого.

– Еще как добиваются, – Кунц вновь перевел взгляд на бокал. – А вы не сможете задержаться в Сент-Луисе? – обреченно спросил он, заранее зная ответ.

– Думаю, что нет, не так ли, Харви? – Мурфин повернулся ко мне.

– Нет, – ответил я. – Это невозможно.

– Я так и думал, – лицо Кунца скривилось, словно он хотел сказать что-то, вызывающее у него болезненные ощущения. Но он пересилил себя. – Я хочу, чтобы вы знали, что я очень благодарен вам за сегодняшнее. Я у вас в долгу.

– Пустяки, Фредди, – отмахнулся Мурфин. – Черт, я и Харви отлично повеселились. Почти как в старые времена, не правда ли, Харви?

– Почти, – сухо ответил я.

Глава 19

Следующим утром я позвонил Рут прямо из аэропорта.

– Все скучают по тебе, – сказала она после того, как мы поздоровались.

– Я же улетел только вчера.

– Мы все равно скучали.

– Кто?

– Во-первых, я, и собаки, и кошки, особенно Честный Туан. Он просто безутешен.

– Он переживет.

– И козы. Им не хватает твоих крепких, но нежных рук. И мне тоже.

– Мы что-нибудь придумаем, когда я приеду домой. Как Одри?

– Думаю, что лучше. Она уже не такая замкнутая. Хотя и очень печальная.

– Вероятно, она перешла на другой наркотик.

– Кажется, нет. По-моему, она занялась самоанализом.

– Из-за Арча Микса?

– Его и Салли Рейнс. Она мне кое-что рассказала, из чего я сделала вывод, что она, возможно, на пороге открытия и вот-вот поймет, что Одри не так уж плоха, как думала сама о себе.

– Признает себя такой, какая она есть.

– Не спугни ее.

– Ни в коем случае. Еще десять лет, и мне, вероятно, придется заняться тем же самым. Кто-нибудь звонил?

– Трое. Во-первых, сенатор Корсинг. Сам. Просил передать, что ждет твоего звонка.

– Хорошо.

– Потом Ловкач.

– Ясно.

– И мистер Валло. Вернее, его секретарша. Он тоже хочет, чтобы ты позвонил ему. Тебе нужны номера?

– Кажется, они у меня есть. Скорее всего, мне придется встретиться с ними, так что не могу сказать, когда я доберусь до дому.

– Постарайся приехать пораньше.

Поговорив с Рут, я позвонил Ловкачу, но его не было дома. Телефонная служба ответила, что он вернется к двенадцати часам. Тогда я позвонил в канцелярию сенатора, и сладкоголосая Дженни соединила меня с ним.

– Ты вернулся, – сказал Корсинг, взяв трубку. – Отлично. Он хочет тебя видеть.

– Кто он? – переспросил я.

– Я все время забываю, Харви, что ты отошел от активной политики.

– Тем не менее это так.

– Но он все равно хочет тебя видеть. Я говорю о нашем знаменосце. Следующем президенте Соединенных Штатов.

– А, ты о нем.

– Да, да, о нем.

– И зачем я ему понадобился?

– До него начали доходить кое-какие слухи. Он позвонил мне, и я сказал, что ты уехал в Сент-Луис по моей просьбе и, вернувшись, возможно, сможешь рассказать ему о том, что видел. Расскажешь?

– За бесплатно?

– Харви!

– Что?

– Мне не нужно напоминать тебе, не правда ли, что настало время, когда все честные люди должны прийти на помощь партии?

– Напоминать не нужно, но сказанное тобой не означает, что я должен голосовать за него, не так ли?

– Ты все еще голосуешь? Вот уж не ожидал.

– Я голосую против. Я дважды голосовал против Никсона. Кажется, я голосовал «за» только один раз, лет двадцать назад в Новом Орлеане. Я голосовал за себя, и, естественно, меня выбрали в законодательное собрание.

– Ты мне говорил. Так ты встретишься с ним?

– У меня плохие новости.

– Значит, ты не расскажешь ему ничего необычного.

– Хорошо, – согласился я. – Когда?

– Прямо сейчас.

– Идет. Где?

– Почему бы тебе не заехать за мной? Он снял дом рядом с Кливленд-парк, думая, что об этом никто не знает. Никто бы и не знал, если б не орда агентов Секретной службы и журналистов, которые должны его сопровождать.

Я взглянул на часы.

– Я в аэропорту. Жди меня минут через тридцать.

– Отлично. Я скажу ему, что мы приедем через полтора часа.

После Корсинга я позвонил Роджеру Валло и поговорил с его секретаршей. Она сказала, что Роджера нет, но он настоятельно просил меня приехать в два часа дня.

– Именно настоятельно? – переспросил я.

– Да, сэр. Он выразился вполне определенно, – ответила секретарша.

– Передайте ему, что я приеду в половине третьего.

Корсинг ждал меня на ступеньках Дирксен Сенат Офис Билдинг, но я четырежды посигналил и даже махнул рукой, прежде чем до него дошло, что придется ехать в пикапе.

– А что ты ожидал, «бентли»? – спросил я, когда Корсинг уселся рядом со мной.

– Нет, но я думал, что у тебя нормальная машина с задним сиденьем. – Он оглянулся и спросил: – А где подставка для ружей? Мне казалось, что в Западной Виргинии не принято ездить в пикапе, где нет подставки для ружей.

– Я живу в Виргинии, а не в Западной Виргинии. Люди там поспокойнее. И более цивилизованные.

– А с чего я взял, что твоя ферма в Западной Виргинии?

– Вероятно, из-за моих деревенских манер.

– Вероятно, – кивнул сенатор. – Ты виделся с Фредди Кунцем?

– Конечно.

– И как он?

– Сердит. Озлоблен. Обескуражен. И обижен судьбой. Его вышвырнули за несколько месяцев до получения права на пенсию.

– Ну, мы попытаемся найти что-нибудь для него.

– Вряд ли он согласится на что-нибудь. Ему нужна прежняя работа.

– Ты думаешь, у него есть шанс?

Я покачал головой.

– Скорее всего, что нет.

Дом, в котором нас ждал человек, желающий стать следующим президентом Соединенных Штатов, находился на Крик-Драйв, неподалеку от отеля «Шехэм», напротив Рок-Крик-парк. Корсинг показал удостоверение сенатора одному из агентов Секретной службы, слоняющихся по тротуару, и тот, изумленно оглядев мой пикап, показал место для стоянки.

Нас встретила толпа журналистов, в основном мужчин, хотя среди них были и две женщины с ледяными глазами. Все они хорошо знали сенатора, а некоторые помнили и меня, и мы поняли, что легче поговорить с ними, чем продираться сквозь их ряды.

Три репортера телекомпаний выставили микрофоны под нос в надежде услышать что-нибудь достойное газетной полосы.

Первым заговорил представитель Эй-би-си.

– Сенатор, ходят слухи, что предвыборная кампания идет ко дну. У вас репутация одного из самых хитрых политиков нашей страны. Вы пришли сюда, чтобы помочь направить ее по верному пути?

Корсинг улыбнулся и отбросил назад прядь седеющих волос. Этот жест стал уже его фирменным знаком. Затем улыбка исчезла, как и пристало политическому деятелю, брови насупились, лоб прорезали морщины, хотя в глазах по-прежнему играли смешинки.

– Во-первых, я считаю нужным отметить, что не признаю путаных метафор. Если бы предвыборная кампания шла ко дну, а это абсолютно не соответствует действительности, следовало бы включить помпы или выбросить буксирный трос, но только не пытаться направлять ее по верному пути. Мы с мистером Лонгмайром приехали сюда не для того, чтобы давать нашему кандидату какие-либо советы, но по другой, не менее важной причине.

– Что это за причина, сенатор? – поинтересовалась Си-би-эс.

– Нас пригласили на ленч.

– Вам бы только шутить, – обиделись журналисты.

Но предприняли еще одну попытку.

– Послушай, Харви, – спросил корреспондент «Балтимор Сан», – тебя попросили заняться этим делом?

– Я об этом не слышал.

– Если б к тебе обратились, ты бы согласился?

– Думаю, что нет.

– А почему?

– Я пытаюсь уйти на заслуженный отдых.

– Кто это? – услышал я вопрос, заданный молодой женщиной-репортером седоволосому ветерану.

– Лонгмайр. Харви. Он раньше занимался организацией предвыборных кампаний.

– По-моему, симпатичный малый.

– Он женат.

– Какое это имеет значение!

В доме нас встретил бледный молодой человек с озабоченным выражением лица и несколько остекленелым взглядом, какой бывает у тех, кто пытается одновременно обдумывать три дюжины разных проблем.

– Пожалуйста, сюда, сенатор и мистер… Лонгмайр, не так ли?

– Лонгмайр, – кивнул я.

– Я сразу проведу вас к нему, – он повел нас в глубь дома, мимо старинной полированной мебели и развешанных по стенам дорогих картин.

– Чей это дом? – спросил я у Корсинга, пока мы шли за молодым человеком.

– Дом принадлежит нашему бывшему послу в Италии, который хочет стать нашим будущим послом в Англии.

– А его жена очень богата, так?

– Так.

Мужчина, который намеревался следующие четыре года провести в Белом доме, сидел за небольшим столом в комнате, уставленной полками с книгами, судя по всему, в библиотеке.

– Привет, Билл, – сказал он, вставая, и протянул руку.

Сенатор пожал ее и повернулся ко мне.

– Вы, конечно, знакомы с Харви.

– Харви, – улыбнулся кандидат в президенты. – Рад тебя видеть.

– Я тоже, – ответил я.

– Сколько прошло лет? Шесть?

– По-моему, восемь. С Чикаго.

– Да, – кивнул он. – С Чикаго. Мы там едва не сели в лужу.

– Им не хватило самой малости, – согласился я.

Кандидат в президенты посмотрел на молодого человека, что-то лихорадочно записывающего в блокнот. Вероятно, он боялся забыть, что ему надо записать.

– Джек, нам привезли заказанный ленч?

– Да, сэр. Только что.

– Попроси кого-нибудь принести еду сюда.

– Хорошо, – молодой человек повернулся и направился к двери.

– Одну минуту, – кандидат взглянул на меня и Корсинга. – Вообще-то, у нас тут сухой закон, но мне кажется, мы можем позволить пару бутылок пива, учитывая, что сейчас август и вы, джентльмены, изнываете от жажды.

– Пиво не помешает… учитывая, что сейчас август, – ответил Корсинг.

– Харви? – спросил кандидат.

– Не откажусь, – ответил я.

– Ты понял, Джек? – кандидат посмотрел на молодого человека.

– Разумеется, сэр, – ответил тот. – Два пива и бутылку минеральной, – и вышел из библиотеки.

Кандидат шлепнул себя по животу.

– Приходится держаться в форме, – он подошел к овальному столику. – Давайте сядем здесь. Закусим, а заодно и поговорим.

Я сел слева от кандидата, Корсинг – справа. Затем я достал из кармана жестяную коробочку и начал сворачивать сигарету. Кандидат поднялся, прошел к письменному столу и вернулся с пепельницей, которую поставил передо мной. Я поблагодарил его.

– Итак, – начал кандидат, – давайте я расскажу, что известно мне, и посмотрим, насколько эти сведения соответствуют тому, что знаете вы.

Мы с Корсингом согласно кивнули.

– Среди моих сотрудников есть один очень умный мальчик, который помогает налаживать контакты с профсоюзами. Две или три недели назад он начал получать с мест странные известия. Впрочем, они перестали казаться странными, как только он произвел общий анализ. Тогда он написал докладную записку и попытался ознакомить меня с ней, но вы хорошо знаете, что такое предвыборная кампания.

– Кто-то притормозил ее, – сказал я.

– Да. Не специально, но докладная записка оказалась в чьем-то дальнем ящике. Но крики и вопли из разных городов донеслись и до меня, поэтому я спросил у человека, отвечающего за связи с рабочим движением, что, в конце концов, происходит. Он выудил эту докладную записку, выбил из нее пыль и попытался выдать за только что составленную. Она выглядела довольно мрачно, как, впрочем, и вся избирательная кампания. Но докладная записка обеспокоила меня, и я пригласил к себе этого умного мальчика.