Текст книги "Четвертый Дюранго"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Их было четверо, – продолжал Винс. – Два детектива из отдела по убийствам и двое в форме. Первым делом, они выставили репортера и фотографа. Затем стали орать на меня. Лишь потом они удостоверились, что и судья и миссис Фуллер в самом деле мертвы. Прочитали записку самоубийцы. И, наконец, принялись считать деньги. Но сколько бы раз они их не пересчитывали – как минимум раз шесть или семь – выходило четыреста девяносто семь тысяч долларов.

Глава двадцатая

Как Винс и предполагал, именно Парвис Мансур задал первый и самый существенный вопрос:

– Двух хватило?

– Двух коробок из-под обуви? Да.

– Вы прикидывали на глазок – или предполагали?

– Ни то, ни другое.

– Могу ли я поинтересоваться, откуда вы знали?…

– Кое-кто из бывших клиентов таскал большие суммы наличности в таких коробках из-под обуви.

– Сколько американских денег влезает в одну такую коробку?

– В сотенных?

– Да. В сотенных.

– Примерные размеры такой коробки составляют двенадцать дюймов в длину, шесть в ширину, три с четвертью дюймов в глубину и могут вместить в себя три тысячи банкнот США, если те плотно сложены. Но человек, которого я знал, укладывал в одну коробку не больше двух с половиной тысяч купюр. И если все они по сто долларов, то получается удобный портативный контейнер с четвертью миллионов долларов, который весит всего лишь чуть больше пяти фунтов.

– Откуда вы знаете, сколько он весит? – спросила Б.Д. Хаскинс.

– Потому что в фунт входит четыреста девяносто банкнот США.

– Это вы тоже узнали у своего бывшего клиента? – осведомился Мансур.

– У кого же еще?

– Должно быть, он исключительно состоятелен.

– Он по-крупному играл на скачках, перешел в разряд дельцов, стал солидным оптовиком, но порой по старой привычке таскал с собой изрядные суммы наличности.

– И что с ним случилось? – спросила Дикси Мансур.

– Кого это волнует?

– Давайте вернемся к репортеру и фотографу, – сказал Мансур. – Как только вы прочитали предсмертную записку и окинули взглядом две коробки из-под обуви, вы поняли, что они действительно могут содержать в себе не больше полумиллиона долларов, так?

– Так.

– Таким образом, чтобы зафиксировать все на пленке до появления полиции, вы позвонили репортеру и предупредили его, чтобы он прихватил с собой фотографа. Тоже верно?

Винс кивнул, и Мансур ответил ему понимающим кивком. Наступившее затем молчание было нарушено удивленным вздохом Б.Д. Хаскинс.

– Я не понимаю.

– Что именно вы не понимаете? – спросил Винс.

– Ничего не понимаю. Особенно ситуацию с деньгами. Был ли там миллион или только пятьсот тысяч? Сам ли судья, как там его имя, Фуллер покончил с собой и убил жену, или же это сделал кто-то другой? И, наконец, – сказала она, поворачиваясь, чтобы взглянуть на Джека Эдера, – получили ли вы полмиллиона долларов или нет, а если да, то от кого?

Винс тоже вопросительно посмотрел на Эдера, бросив:

– Ну?

Эдер предпочел внимательно изучать потолок. Не отрываясь от разглядывания его, он пришел к решению и сказал:

– Расскажи им, Келли.

– Все?

– Все.

Приведя в ярость двух детективов из отдела по расследованию убийств тем, что отказался отвечать на любые их вопросы без присутствия своего адвоката, Келли Винс буквально вывел их из себя, когда вручил каждому визитную карточку и самым безапелляционным тоном предупредил, что, если они хотят в дальнейшем побеседовать с ним, то должны позвонить его секретарше и договориться о встрече.

Два детектива кипели от возмущения, когда Винс вышел из дома Фуллера, сел в свою машину и сразу же направился в сторону семиэтажного кондоминиума, выстроенного три года назад на месте той школы, в которую он ходил семь лет. Многоквартирный дом, предлагавший, как гласила реклама, «престиж и все удобства», выходил окнами на те двадцать акров парка, который Винс ежедневно пересекал на пути в школу, куда он ходил сразу же после детского садика. Дуга подъездной дорожки привела его к парадному входу, окруженному пышным цветником. Винс вылез из «Мерседеса», того самого седана, в котором ему позже пришлось отправляться в Калифорнию, и вручил попечение за ним швейцару дома, который, как Винс припомнил, бросил старшие классы в 1965 году, чтобы вступить в морскую пехоту. Швейцар, похоже, так и не припомнил Келли Винса.

Поднявшись на лифте на верхний седьмой этаж, Винс при помощи своего ключа вошел в апартаменты тестя в 2600 квадратных футов. Миновав гостиную, он спустился в холл и вошел в помещение, которое архитектор предполагал отвести под спальню хозяина и где рядом с ванной размещался обширный туалет. На двойных скользящих дверях туалета в свое время были зеркала в полный рост, которые Джек Эдер тут же снял, объяснив, что меньше всего жаждет видеть по утрам изображение голого или полуголого толстого мужчины.

Винс вошел в туалет, включил свет, встал на колени и обнаружил все двенадцать в углу, скрытые – или, по крайней мере, прикрытые – двумя старыми пальто от «Барберри», которые стали для Эдера слишком малы, чтобы носить, но все же слишком хороши, чтобы их выбрасывать.

Двенадцать коробок из-под обуви стояли двумя стопками по шесть в каждой. На коробках виднелись фирменные знаки «Феррагамо», «Джинсон и Мэрфи», «Басс», «Аллен-Эдмондс» и «Гуччи». Одна из таковых коробок стояла в самом низу ближайшей стопки. Другая коробка «Гуччи» была второй сверху в дальней стопке. Винс автоматически извлек обе, не сомневаясь, что Эдер, скорее, пойдет босиком, чем оденет что-то из изделий «Гуччи». Он вытащил эти коробки из-под обуви из туалета и положил их на огромную кровать. Сняв крышки, он убедился, что кто-то снова использовал красные резинки, чтобы перехватить пачки стодолларовых купюр.

Позвонив вниз, Винс попросил подать к подъезду его машину. Выйдя, он открыл багажник «Мерседеса» и аккуратно положил в него зеленый пластиковый мешок для мусора. После этого он бесцельно кружил в машине минут пятнадцать по улицам, пока не убедился, что его никто не преследует. Из телефонной будки он позвонил бывшему клиенту, старшему партнеру в концерне, занимавшимся оптовыми поставками марихуаны.

Через час они встретились у исторического музея, всего в двух кварталах от Капитолия штата. Встреча их произошла в подвале музея, где были представлены на обозрение почтовые фургоны столетней давности, телеги и крытые фургоны. Его клиентом был худой тридцатидвухлетний мужчина в джинсах, мягких ковбойских сапожках и белой хлопчатобумажной рубашке на пуговичках с закатанными выше локтей рукавами. Полгода назад клиент бросил курить табак и марихуану и сейчас не выпускал изо рта зубочистку. Четыре или пять раз в день он окунал ее в маленький флакончик с коричневым маслом.

– Чего случилось? – спросил клиент.

– Мне нужно воспользоваться одной из ваших систем отмывки денег.

– Неужто?

– Какую можете предложить?

Клиент поковырял указательным пальцем в правом ухе, что, кажется, помогало ему думать, и сказал:

– Ну, неплоха Панама, но ты никогда не знаешь, кто там говорит по-английски, а кто нет, хотя большинство из них лопочет, так что я все же предпочитаю Багамы, потому что там все говорят по-английски, хотя порой приходится основательно поломать себе голову, чтобы понять, что они там несут. О какой сумме идет речь?

– Пятьсот тысяч.

– Ого, – отреагировал клиент, словно эта сумма испугала его. – Это будет вам стоить.

– Сколько?

– Первым делом мы берем десять процентов, а еще наш прикормленный банк в Хьюстоне берет другие десять, так что пойдет речь об отмывке четырехсот кусков.

– Займемся ими, – согласился Винс.

– Когда?

– Сегодня. Сейчас.

Когда Келли Винс зашел в приемную кабинета главного судьи Верховного суда штата на третьем этаже здания Капитолия, 54-летняя секретарша встретила его испуганным взглядом, но сразу же успокоилась, увидев, что явился зять босса, а не полиция.

– Он уже спрашивал о вас, – сказала Юнисия Варр, которая являлась секретаршей Эдера вот уже тринадцать лет.

– Что он делает? Чем занимается?

Она пожала плечами.

– Тем, что вы и предполагаете.

Винс слегка улыбнулся.

– Думаете, это так на него подействовало?

Она снова пожала плечами.

– Говорит, что нет.

Большой кабинет главы Верховного суда был отделан ореховыми панелями, устлан густым ковром ручной работы; здесь же размещался огромный тиковый стол, два коричневых кожаных дивана и, как минимум, шесть кресел коричневой кожи. Каштановые бархатные занавеси закрывали три широких окна от пола до потолка; они выходили на административное здание в японском стиле по другую сторону улицы, в котором работал губернатор.

Эдер сидел в кожаном кресле с высокой спинкой, положив ноги на массивный стол; одев наушники, он слушал коротковолновый приемничек «Сони».

Сдернув наушники, он сказал:

– По крайней мере, Би-Би-Си еще не передавало.

– Что ты еще слышал? – спросил Винс.

– Только передачи местной станции новостей, – Эдер потянулся за черной тросточкой. Отвинтив ее ручку и сняв колпачок, он плеснул виски в пару стаканчиков.

– Я держался до твоего появления, – сказал он, поднимаясь и протягивая Винсу один из стаканчиков. – Как-то не хотелось в такое время пить одному.

Попробовав виски, Винс спросил:

– Тебе кто-нибудь звонил?

– Ни одной души.

– Даже с соболезнованиями?

– Какие тут соболезнования…

– И Пол не звонил… или Данни?

– Пол занимается богоугодными делами на Кипре, как я думаю, а что же Данни… ну, твоя жена и моя дочь вроде не уделяет много внимания текущим событиям в эти дни, что, как мне кажется, ты должен был бы заметить.

– Но ты слышал о Фуллере и его предсмертной записке? – осведомился Винс.

Кивнув, Эдер сделал еще один глоток виски.

– Говорят, ты нашел тело.

– Кроме того, я уже побывал в твоей квартире.

– У тебя есть ключ.

– И осмотрел ее.

– Давай, излагай, Келли.

– Я заглянул в большой туалет… тот, что рядом с твоей спальней.

– Ты хочешь сказать, что у тебя была причина заглянуть туда?

Винс кивнул.

– И что ты там нашел?

– Коробки из-под обуви «Гуччи». В первой из них было двести пятьдесят тысяч долларов в стодолларовых купюрах. Во второй было точно то же самое, мать ее.

Винс не сомневался, что никто, даже самый великий актер, не мог столь искренне изобразить потрясение, от которого голубые, как у котенка, глаза Эдера чуть не вылезли из орбит, нижняя челюсть, отвисла, и он стал отчаянно чихать, словно пораженный сенной лихорадкой, отчего ему пришлось извлечь платок и уткнуться в него носом. Справившись с этим, он вспомнил о виски, выпил его одним глотком и почти спокойным тоном произнес:

– Сукин сын.

Затем, скользнув взглядом по коленям, Эдер уставился на домотканый ковер, после чего поднял глаза на Винса:

– Я никогда в жизни не покупал «Гуччи».

И тут только его охватил гнев – холодный гнев, накатившийся на него медленной волной, от которого глаза Эдера сузились, с лица отхлынула кровь и три его подбородка яростно затряслись, когда он снова заговорил.

– И они по-прежнему там? – спросил он. – В моем туалете? В коробках из-под этих долбаных «Гуччи»?

Винс глянул на часы:

– Сейчас они должны быть на пути к Багамам.

Гнев Эдера испарился. Щеки обрели прежний цвет и на лицо вернулось прежнее выражение заинтересованности.

– Спасибо, Келли, – искренне поблагодарил он его. – Но должен сказать тебе, что это предельная глупость, которую ты только мог сделать.

– Кроме того, это уголовное преступление. Тебя загнали в угол, Джек. Но без денег нельзя возбудить дело. Во всяком случае такое, которое можно выиграть.

Эдер крутанулся в кресле и теперь смотрел на почти новое здание, в котором трудился губернатор.

– Хотя они попытаются, не так ли?

– Да.

– И как ты думаешь, куда они первым делом сунут нос?

– Твои банковские счета, личный сейф, финансовые авуары, инвестиции, налоговые выплаты.

– Налоговые выплаты, – сказал Эдер, обращаясь к зданию по другую сторону улицы.

Воцарилось молчание. Наступила та странная пауза, которая длится лишь, пока кто-то не кашлянет или не прочистит горло, что позволит избежать вскрика. Келли Винс нарушил молчание в кабинете главного судьи.

– В чем проблема, Джек?

Эдер опять крутанулся в кресле, оказавшись лицом к нему, и заговорил спокойным невыразительным голосом. Винс сразу же узнал этот тон, потому что нередко слышал его от клиентов, которые, когда все надежды испарялись, именно с такой интонацией, без страстей и эмоций, описывали свои прегрешения. И это, как Винс знал, был голос правды.

– Четыре года назад, – начал Эдер, – я сказал, чтобы налоговое ведомство удерживало из моей зарплаты и федеральные, и местные налоги. Я исходил из того, что к концу года они удовлетворятся изъятыми налогами, что даст мне возможность укрыть от обложения дивиденды, посторонние источники доходов и так далее.

– Очень мудро, – одобрил Винс.

– Дело в том, что в первый год я как-то забыл заполнить налоговую ведомость. Когда, наконец, вспомнил, то просто отложил это дело в сторону. И поскольку ничего не произошло, оно так и осталось в этом состоянии.

– И как долго?

– Как я сказал, уже минуло четыре года.

– Они тебя прихватят, Джек.

– Знаю.

– Ради Бога, ты давно мог бы этим заняться. Ты мог бы попросить Юнисию заполнить для тебя бланки. Ты мог бы… о, дерьмо, теперь это не имеет смысла.

– Как вообще редко имеет смысл откладывать дела со дня на день.

В очередной паузе не было ничего зловещего или угрожающего. Скорее она была пронизана печалью, которая порой возникает на краю могилы, когда никто не знает, какими словами, хорошими или плохими, проводить усопшего. Наконец, Келли Винс промолвил:

– Может, я смогу что-нибудь придумать и, если нам повезет, что-то спасти.

– Ты сможешь уберечь меня от тюрьмы?

– Могу попытаться.

– Я не об этом спрашиваю.

– Чудеса мне не под силу, Джек.

– Под силу ли тебе будет такое чудо, как выяснить, кто подсунул мне в туалет эти коробки из-под обуви?

– Да. Чудеса тут не потребуются.

Глава двадцать первая

После того, как Парвис Мансур ознакомился с подробностями дисквалификации Эдера и Винса, тюремным бытом Ломпока, смертью Благого Нельсона и убийством в баре «Синий Орел», иранец взял ход дискуссии в свои руки, нацелив ее на то, что, вне всякого сомнения, волновало его больше всего.

Отнюдь не пытаясь скрыть своего скептического отношения, он сказал:

– В сущности, мистер Эдер, вы дали понять, что на самом деле никто не испытывает желания убить вас – по крайней мере, до настоящего момента. В таком случае, они легко могли бы добиться своего, когда фотографировали вас из задней двери розового фургона. Должен сказать, что с этой точки автомат было бы столь же легко пустить в ход, как и «Минолту». Может, даже и легче.

– Или они могли бы расправиться со мной в тюрьме.

– Но поскольку ничего подобного не произошло, вы считаете, что пока живы лишь из-за того, что вы что-то знаете, верно?

– Потому что они так думают.

– Есть ли возможность, что в подходящий момент память придет к вам на помощь?

– Если мне в самом деле есть, что вспомнить, однажды мне может прийти озарение.

– А что, если кто-то приставит вам к голове пистолет и скажет: «Выкладывай – или смерть»?

– Такой подход может подхлестнуть воспоминания. Или нет, в противном случае.

Позволив себе лишь на долю секунды выразить недоверие, скользнувшее во взгляде, Мансур повернулся к Винсу.

– Насколько я понимаю, враги мистера Эдера – и ваши враги?

– Вполне логичное предположение.

– И отнюдь не ручные котята, не так ли?

– Скорее всего.

Сделав гримасу, Мансур прикрыл глаза, словно испытав внезапный приступ боли, что, как Винс предположил, имело происхождением умственное усилие. Открыв их, он снова взглянул на Винса, и во взгляде опять появилось скептическое выражение.

– Если я правильно понимаю свою свояченицу, – усталым и несколько утомленным тоном произнес Мансур, – вы хотите, чтобы я путем ложной операции выманил ваших врагов из их убежища. С этой целью я должен распространить слухи, что ваши предполагаемые укрыватели, Б.Д. Хаскинс и шеф полиции Форк, готовы продать вас за миллион долларов наличными. Верно я излагаю?

– Пока верно, – согласился Винс.

– Могу ли я осведомиться, почему вы остановились на столь приятной круглой сумме?

– Я решил, – сказал Эдер, – что миллион будет для них сравнительно небольшой суммой. То есть, внушающей уважение, но сравнительно небольшой.

– И еще одна деталь, – вмешался Винс. – Мы также хотели, чтобы вы подали все это как ловушку, о которой мы, якобы, не подозреваем.

– Ну что ж, – Мансур в первый раз за время общения не скрывал своей заинтересованности и удовлетворения. – Лихо. Просто восхитительно. Может сработать более, чем отлично, учитывая… – Завершение фразы замерло у него на губах, поскольку он бросил взгляд на Хаскинс. – Ну, Б.Д.?

– Мы с Сидом хотели бы полной ясности, – сказала она. – Итак, ты распространяешь слухи и появляется мистер Загадка. После согласования времени и места, ты договариваешься о выдаче Эдера и Винса за миллион долларов – как ты это умеешь. После этого они предоставлены своей собственной судьбе.

Повернувшись к Эдеру, Мансур вопросительно вскинул бровь.

– Устраивает?

– Звучит неплохо.

Откинувшись на спинку кресла, Мансур принялся разглядывать Эдера.

– В силу известных причин, я имею основания предполагать, что ни вы, ни мистер Винс не смахивают на тех, кто охотно и беспрекословно переступили бы порог камеры смертников.

– Не смахиваем, – согласился Эдер.

– То есть, у вас есть какой-то план… на случай непредвиденных обстоятельств?

Эдер лишь бросил на него взгляд.

– Который, конечно, меня не касается. Моя единственная задача – установить контакт и убедиться, что в его ходе никто не будет обманут и никто не пострадает – по крайней мере, пока деньги не окажутся у меня на руках.

– С этим вы справитесь? – спросил Винс.

– С организацией? – осведомился Мансур. – Да. Тут мне нет равных. – Просияв ослепительной улыбкой, он оглядел стол и сказал: – Есть еще какие-то вопросы или замечания?

– Только один, – заметил Эдер. – Меня всегда интересовало, почему люди берутся за столь паршивую неблагодарную работу. Поскольку ни мы ничего не платим вам и, насколько я знаю, ни мэр и шеф полиции, мне хотелось бы задать вам грубый вопрос: вам-то что в этом?

Мансур с любезной улыбкой повернулся к своей жене и накрыл ее кисть своей.

– Обеспечиваю семейное счастье.

– Которое, как мы все знаем, просто бесценно, – сказал Эдер.

– Совершенно верно.

Дикси Мансур отдернула руку и глянула на Винса.

– Вы что-то забыли.

– Что именно?

– Вы сказали судье – или говорили, что сказали – что, по вашему мнению, сможете найти тех, кто засунул две коробки с деньгами в его туалет. Ну и? Удалось? Вы выяснили?

– Да.

– Как?

– Я спросил у швейцара в доме Джека.

– У того, с кем вы вместе учились в старших классах и который не припомнил вас?

– Он меня вспомнил.

Швейцар опустил глаза на пятидесятидолларовую бумажку, оказавшуюся в его правой руке и потом поднял взгляд на Винса.

– Чего это ради, Келли, неужто ради добрых старых времен?

– Кое-какие приятели отмочили шуточку с судьей Эдером, и он хотел бы выяснить, кто именно.

– Что за шуточку? – спросил привратник. – Грубую? Смешную? Розыгрыш? Какую?

– Розыгрыш.

– Расскажи мне. Я тоже похихикаю.

– Они кое-что подсунули ему в квартиру… или кто-то там оказался.

– Что именно?

Винс руками изобразил размер нечто вроде хлебного ящика.

– Примерно вот такую коробку – или мешок.

– Ты теперь вроде юрист, так? Я помню, в школе ты вечно красовался в ораторском кружке. Я даже помню, как ты отправился с командой в Вашингтон и соревновался там с ребятами из Висконсина. Да, думаю, из Висконсина. Так ты и решил стать юристом – потому что тебе нравилось выступать перед публикой и убеждать ее?

– Может быть.

– Значит, вот таких размеров? – теперь швейцар сам попытался изобразить хлебный ящик. – И что же в нем было такого смешного?

– Дохлая рыба.

– Что-то не усекаю.

– Она должна была напомнить о поездке на рыбалку, от которой судья отказался в последний момент.

Швейцар нахмурился, словно юмор ситуации никак не мог дойти до него.

– Значит, кто-то из тех ребят, что все же поехал, подкинул ему дохлую рыбу, чтобы дать ему знать, сколько он потерял, так? Но рыба уже протухла и воняет. – Опять погрузившись в раздумья, он, наконец, кивнул: – Ну что ж, кому-то это и может показаться смешным.

Серо-голубые глаза швейцара расширились, но потом снова сузились, словно он внезапно кое-что вспомнил – или постарался сделать такой вид.

– Эй, слышь, а не ее ли ты вытащил сегодня днем из его квартиры в таком большом мешке, который сунул в багажник своего «Мерседеса» – это рыба была?

– Мы отменно посмеялись, – сказал Винс.

– Ты с судьей, так?

– Точно. И теперь мы хотели бы в свою очередь подшутить над тем, кто сыграл с нами такую хохму.

Швейцар вытащил свою каскетку с блестящим черным козырьком, и, внимательно рассмотрев пятидесятидолларовую купюру, которую продолжал держать в руке, засунул ее под ленту с изнанки. Но вместо того, чтобы водрузить шляпу обратно на голову, он продолжал покачивать ею на уровне талии, словно ожидая подаяния. Поскольку ничего в нее не упало, он сказал:

– Слышь, вроде я припоминаю кого-то, у кого был ключ от хозяйства судьи.

Вздохнув, Винс полез в карман, вытащил еще пятьдесят долларов и кинул их в головной убор.

– И я все вспоминаю, был ли у него действительно большой пакет или маленький.

Винс достал еще одну бумажку такого же достоинства.

– И был ли то мужчина или женщина.

Когда рука Винса на этот раз вынырнула из кармана, в ней было зажато три пятидесятидолларовых банкноты.

– Ты до потолка макушкой достанешь, – сказал он, кидая и их в шляпу.

Швейцар немедленно водрузил на голову каскетку, в которой покоилось его сокровище в 300 долларов в пятидесятидолларовых банкнотах.

– Коротышка, – сказал он. – И тащил с собой вроде мешок из бакалейной лавочки. У него был ключ от квартиры судьи, и он сказал, что в пакете юридические документы, которые судья попросил доставить к нему домой. Такой забавный тип. Невысокий, как я уже говорил. Пяти футов и двух дюймов, круглый как окорок. Рожа у него неприятная, а дырки в носу, одна из которых вдвое больше другой, так и смотрели на тебя. Такой нос забыть просто невозможно, потому что он словно прицеливается в тебя. В общем, у него был ключ, и он сунул мне двадцатку, так что я и сказал ему, чтобы он поднимался.

– Какого-нибудь удостоверения ты у него не спрашивал?

– Черт побери, Келли, ты же не будешь спрашивать удостоверение личности у священника.