Текст книги "Четвертый Дюранго"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Глава пятнадцатая

Когда Форк и Винс в 12.46 без стука вошли в дом мэра, они нашли Джека Эдера на кремовом диване с бутылкой пива в руках и мэра в ее кресле коричневой кожи. Она повернулась к вошедшим, но Сид Форк успел предупредить ее вопрос:

– Кто-то час назад пристрелил Норма Триса и оставил тебе послание.

Хаскинс кивнула, словно новость ее не особенно заинтересовала, и, неторопливо поднявшись, отвернулась от трех мужчин. Подойдя к одной из репродукций картины Моне, она, казалось, стала внимательно изучать ее. Все еще не отводя от картины взгляда, она спросила:

– Как это все приняла Вирджиния?

– Тяжело.

– Вы попросили кого-нибудь остаться с ней?

– Она никого не хочет видеть.

Отвлекшись от созерцания рассвета на Сене, Хаскинс повернулась; лицо ее было спокойно, глаза почти сухие, а голос сдержанный.

– Я позвоню ей. Выясним, захочет ли она остаться тут еще на несколько дней.

Подойдя сзади к креслу, мэр оперлась бедрами на его низкую спинку, словно эта поддержка успокаивала ее. Сложив руки на груди, она спросила:

– Что за послание?

Винс вытащил из бокового кармана конверт пять на семь дюймов, пересек комнату и вручил его Хаскинс.

– Оно адресовано вам, но касается всех нас четверых.

– Я вижу, что вы уже вскрыли его, – сказала мэр, ясно давая понять, что ей, как и всем прочим, не нравится, когда вскрывают ее почту. Вынув фотографии, она бегло просмотрела их. Когда она стала рассматривать их более внимательно, Джек Эдер спросил:

– А кто такие Норм и Вирджиния?

– Вирджиния – жена Норма Триса, – пояснила она, засовывая фотографии обратно в конверт. – Ему принадлежал «Синий Орел» и кое-какая собственность в городе. Кроме того, он одним из первых поддержал меня. – Она глянула на Эдера. – В финансовом смысле.

Эдер сочувственно склонил голову, дабы показать, как глубоко к сердцу он принимает потерю мэра. Она оттолкнулась от спинки кресла и, обогнув его, протянула Эдеру конверт.

– Мне будет не хватать Норма.

– Могу себе представить, – кивнул Эдер, извлекая снимки и неторопливо просматривая их. Закончив, он поднял глаза на Винса: – Ты спрятался, а я высунул язык.

– Шеф думает, что это своеобразная метафора.

Форк покачал головой.

– Это вы сказали, а не я.

Эдер посмотрел на Б.Д. Хаскинс, которая стояла у окна, глядя в ночную тьму.

– Когда и где они сфотографировали вас? – спросил он.

– Два дня назад сразу же после шести, на стоянке за Сити-Холлом.

Эдер глянул на Форка, желая услышать подтверждение. Тот потеребил мочку уха, нахмурился и кивнул:

– Господи, совершенно точно.

Б.Д. Хаскинс отвернулась от окна, чтобы взглянуть на Эдера.

– Мы с Сидом говорили – может, даже спорили – стоит ли пойти выпить. И отказались. Пойти выпить, я имею в виду.

– И вы решительно не заметили фотографа? – предположил Винс.

Мэр покачала головой.

– А эти ваши снимки… Где вас щелкнули?

– В нижней части Ломпока, – сказал Винс. – Меньше чем через час, как Джек вышел из тюрьмы.

Она посмотрела на Форка.

– Я бы хотела выпить, Сид. Немного бренди.

– Еще кто-нибудь хочет? – спросил Форк. Винс сказал, что предпочел бы пиво, а Эдер прикончит то, что у него есть. Когда Форк удалился на кухню, мэр села в свое любимое кресло, поджав под себя ноги и одернув на коленях черную юбку.

Никто не проронил ни слова, пока Форк не вернулся с двумя банками пива и бокалом бренди. Он поставил его перед Хаскинс, протянул Винсу вскрытую банку и спросил, не нужен ли ему стакан. Винс сказал, что нет, не нужен.

Отпив бренди, Хаскинс обратилась ко всем присутствующим в комнате:

– В чем мог быть смысл убийства Норма?

– В полной мере дать нам понять – до нас должен дойти смысл письма, – сказал Винс.

– Что бы это могло значить – на понятном английском?

– Очень просто, – сказал Форк, занимая единственное другое кресло в комнате, которое, скорее, смахивало на стул, чем на кресло. – Они делали эти снимки, чтобы дать нам знать: им все известно относительно того, что мы с тобой собираемся предоставить убежище судье и Винсу. Затем они убивают бедного старого Норма, давая нам понять, что народ они крутой и шутить с ними не следует. – Он взглянул на Винса: – Так?

– Примерно так.

В наступившем молчании Джек Эдер откинулся на спинку дивана и стал внимательно изучать потолок. Наконец, он сказал:

– Я все пытаюсь понять, как им удалось так быстро нащупать связь между вами и нами.

Наступило очередное краткое молчание, прежде чем Б.Д. Хаскинс предположила:

– Кто-то проболтался.

– Я ни с кем не говорил, – возразил Эдер. – А Келли пообщался только с Воякой Слоаном.

– Значит, он был с ним излишне откровенен, – стояла на своем мэр.

– Кто мог вам это передать, – спросил ее Винс, – кроме вашей сестры?

– Никто.

Винс и Эдер уставились на Сида Форка, который заверил их, что ни с кем не говорил.

Эдер перевел взгляд на мэра.

– А кому рассказывала ваша сестра?

– Своему мужу, – опередил ответ мэра Форк.

– Надеюсь, что так и было, – сказала Б.Д. Хаскинс, не обращая внимания на три пары глаз, уставившихся на нее. Снова заговорив, она обращалась непосредственно к Джеку Эдеру. Слегка наклонившись вперед, она не сводила с него взгляда холодных серых глаз, которые, как Эдер позже заверял Винса, «уставились в глубину моей души так, словно там сплошная грязь, темнота и мокрицы ползают».

– Вы должны понять, – продолжала она, – если мне придется говорить с этой публикой – мне потребуется посредник. Некто посторонний.

– Логично, – согласился Эдер.

– И при том достаточно богатый, что куда лучше, нежели бедняк, ибо богатый не столь легко поддастся искушению изменить нам, если представится такая возможность – а в этой ситуации я в ней, черт побери, уверена. И видит Бог, Парвис более чем обеспечен.

– Парвис ваш зять? – спросил Эдер.

– Да.

– Вроде бы вы говорили, что его зовут Мансур.

– Парвис Мансур.

– Когда мы с Келли сможем с ним встретиться?

– Как насчет завтра?

– Не выбрать ли нам субботу или воскресенье?

– Субботу. Сегодня.

– Сегодня более, чем устроит, – согласился Джек Эдер.

Глава шестнадцатая

Хотя на полированной гранитной плите над входом было высечено «Гражданский Центр Дюранго», никто не называл строение иначе чем Сити-Холл. Возведенное на месте старого Сити-Холла, который был выстроен в 1887 году и рухнул в 1935-м году во время землетрясения, новое здание городского совета явилось свету в июне 1938 года, но его золотой юбилей прошел никем не замеченным.

Оно представляло собой массивное трехэтажное сооружение из серого гранита, которое Б.Д. Хаскинс называла сундук с окошком. Его границы включали в себя стоянку для парковки и пожарное депо № 1 (хотя пожарного депо № 2 не существовало), и Гражданский Центр занимал примерно половину квартала первостатейной недвижимой собственности на Проезде Нобеля.

Проезд, как все его называли, был единственной улицей в Дюранго, которая хоть как-то напоминала бульвар, и единственной, которая со всеми своим поворотами и изгибами шла через город от его восточных границ до Южнотихоокеанской трассы на западе. Все остальные улицы – не считая расположенных у подножья холма – как по линеечке проходили с запада на восток и с севера на юг.

Проезд Нобеля получил свое название по имени шулера из Луизианы Нобеля Кларка, который на пару со своей мексиканской женой Люпой, бывшей проституткой, основал это поселение 148 лет назад и назвал его Дюранго в честь одноименного в Мексике, откуда Люпа удрала в 1853 во время массового нашествия скорпионов.

Воспользовавшись посильным содействием индейцев-чумашей, постоянно пребывавших в заторможенном состоянии, пара возвела первое строение Дюранго, из четырех стен и крыши. Наполовину из бревен, наполовину из необожженного кирпича, здание представляло собой комбинацию торговой фактории, таверны и публичного дома. При невыясненных обстоятельствах через двадцать три месяца оно сгорело дотла, зажарив в своих пылающих развалинах Нобеля и Люпу Кларков и двух неопознанных лиц мужского пола.

Но старая тропа, которая, извиваясь, шла через горы, спускалась к подножью холмов и бежала дальше к побережью океана, продолжала называться Проездом, ибо никто не видел смысла переименовывать ее.

Как гласила высеченная на камне надпись, Гражданский Центр являлся пристанищем всех муниципальных служб Дюранго. Мэр, шеф полиции и хранитель городской казны – все размещались на третьем этаже, вкупе с бухгалтерией последнего. На втором этаже находились судебный зал и камера муниципального судьи города, который переизбирался каждые четыре года. Через холл от него располагались помещения выборного прокурора города и двух его заместителей – плюс еще два клерка, судебный пристав, три секретарши и престарелый судебный репортер, который писал на полставки, все свое время посвящая развлечениям в стиле геев, и, хотя был заметно глуховат, все же сохранял тщеславие, не позволявшее ему прибегнуть к слуховому аппарату. Начальник пожарной команды занимал кабинет депо номер 1.

Нижний этаж был отведен под остальные городские службы. Почти треть его занимала полиция и непосредственно тюрьма, которая включала в себя шесть камер и вытрезвитель. Остальная часть занята стойками, у которых горожане могли платить налоги, оплачивать счета за отопление и водоснабжение, получать свидетельства о браке и оформлять разводы, регистрировать смерти и рождения, подавать прошения на строительство и возведение пристроек; здесь же, если в том возникала необходимость, впрочем, довольно редкая, проходили встречи с членами городского совета.

На часах только пробило 9.30; стояла последняя суббота июня, и шеф полиции Сид Форк, откинувшись на спинку своего вращающегося банковского кресла и положив ноги на стол мореного дуба, слушал отчеты двух своих детективов из отдела по расследованию убийств, Уэйда Брайанта, непомерно выросшего карлика, и Джоя Хаффа, который, по мнению Сида Форка, был сущим профессором в своем деле.

Когда Брайант замолчал, шеф переспросил:

– Значит, двадцать второй, а?

– Такой выбор свойственен завзятым профессионалам, – подытожил Хафф.

– Нам бы крепко помогло, будь у нас хоть какое-то представление о мотивах, – сказал Форк. – Я хочу сказать, что непонятно, почему сюда является какой-то профессиональный убийца, появившийся непонятно откуда, от Лос-Анжелеса до Сан-Франциско, пускает пару пуль в старину Норма и исчезает, даже не потрудившись опустошить кассу?

– Хороший вопрос, – согласился Брайант.

– Я тоже так считаю, – поддержал его Хафф.

– Ну?

– Потому что кто-то заплатил ему, – предположил Хафф.

– Так кто же?

– Для этого мы и существуем, – сказал Брайант. – Мы с Джоем только этим и занимаемся. Хотя сегодня суббота, мы поднялись в самую рань и отправились к новоиспеченной вдове, чтобы, как вы понимаете, убедиться, все ли с ней в порядке и не сунула ли она голову в духовку – и чтобы, может быть, задать ей парочку вопросов. Явились мы к ней около восьми часов утра и угадайте, что мы выяснили?

Форк зевнул.

– Ее не было на месте.

– Верно, – согласился Брайант. – Тогда Джой и говорит: давай-ка проверим «Синий Орел», потому что, может быть, она сидит там над бухгалтерскими книгами или изливает свою печаль. Мы поехали к «Синему Орлу» и угадайте, что мы там обнаружили?

– Отгадка номер два, – Форк снова зевнул.

– Мы даже не смогли войти в него – вот что, – сказал Хафф.

Форк кивнул, словно удовлетворившись ответом.

– У стойки все стояли в четыре ряда, – продолжил Брайант. – Ну, в два, не меньше. А за ней порхала сама Вирджиния, разливая пиво, откупоривая бутылки, и, улыбаясь сквозь слезы, исполняла прекрасные мелодии звоночком кассы.

– Я говорил ей, что сегодня она огребет не меньше тысячи, – сказал Форк. – Может, даже полторы.

– Значит, это твоя идея?

– Лучше, чем торчать дома, бродя по всем четырнадцати комнатам и грызя до дыр носовой платок.

– Словом, мы кое-как пробились к стойке, попались Вирджинии на глаза, и Уэйд сказал что-то соболезнующее, типа «Ну, ты крутишься, Джинни!», а она сказала, как она, мол, благодарна, что мы заглянули утешить ее и что она еле справляется.

– Значит, вам так и не удалось спросить, кто, по ее мнению, мог направить убийцу?

– Ни секунды не могли улучить, – сказал Брайант, – потому что с одной стороны сидел «Кондор Стейк Банк», а с другой «Реджент-Шевроле».

– Значит, сплошной прилив, так?

– Сплошной.

Повернув голову, Сид Форк взглянул в окно.

– Припоминаю, что когда кто-нибудь умирал, его родственники, соседи и друзья собирались после похорон на поминки, где были тонны жратвы, главным образом, жареные цыплята и копченая ветчина, а вдова, вся в черном, встречала гостей, пожимала всем руки и соглашалась, что да, в самом деле, покойный Том или Гарри выглядел совсем как живой и, конечно же, цветы были просто великолепны.

– Когда, черт возьми, это было? – спросил Брайант.

– Лет двадцать пять-тридцать назад, – ответил Форк. Он отвернулся от окна и спросил Брайанта: – Так что же вы нашли… если вообще что-то нашли?

Брайант облизал губы, предвкушая реакцию на свой ответ.

– Возможного свидетеля.

Форк рывком сбросил ноги на пол и наклонился вперед.

– Кого?

– Отец Френк из Сент-Мэгги.

– Прекрасно, – Форк водрузил ноги обратно на стол. – Наш пастор-алкоголик.

– Пока он в завязке, – уточнил Джой Хафф. – Обратился в общество «Анонимных Алкоголиков» и все такое.

– Как вы на него вышли?

– В то утро он болтался вокруг «Орла», опасаясь войти, и мы с Уэйдом, выйдя, наткнулись на него.

– Он что, опасался опохмелиться?

– Возможно, – кивнул Брайант. – Значит, Джой спросил его, как, мол, дела, отче? А тот сказал, что все прекрасно, если не считать, что он постарается зайти попозже и выскажет Вирджинии свое сочувствие, когда она не будет так занята. Затем он посмотрел на меня, и я понял, что он колеблется – да, нет, да, нет – пока, наконец, не признался, что прошлым вечером заметил тут нечто странноватое. Никогда раньше не слыхал такого выражения – странноватое.

– Я тоже, – признался Джой Хафф.

– Во всяком случае, похоже, он был на встрече…

– С «Анонимными Алкоголиками»? – спросил Форк.

Брайант кивнул.

– Но там не было ничего особенного, никто не сбивал его с пути истинного, и он не получал от епископа никаких укоризненных посланий. Кто знает, что там было? Но, во всяком случае, он пребывал в смятении духа и решил пройтись, чтобы успокоиться. Он оказался как раз на Северной Пятой, когда увидел, что какой-то другой священник рассматривает щенков в витрине магазина Фелипе.

– Пастушьих лабрадоров? – уточнил Форк. – Симпатичные малыши.

Джой Хафф продолжил отчет.

– Ну, вы знаете, в каком виде отец Френк ходит большую часть времени – в рубашке с открытым воротом и джинсах. Но он сказал, что тот, другой священник был весь в черном, хотя воротничок у него был не того покроя и все такое. В общем, отец Френк решил, что он решил посетить кого-то и просто проезжал мимо, потому что он никогда раньше не видел его. Он, кроме того, предположил, что священник мог заглянуть к «Красотке Полли» выпить кофе и перекусить. Он уже был почти готов пересечь улицу и пригласить коллегу, как тот развернулся и пустился едва ли не бегом.

– По направлению к «Орлу»?

– От него. Поэтому отец Френк, помявшись, сделал шаг назад в подъезд Клейна и забился поглубже, ибо не хотел, чтобы коллега неправильно оценил его поведение.

– Ладно, изложи, что тебе рассказал отец Френк.

– Как он утверждает, видел и слышал он следующее. Он сказал, что священник, который резво семенил по тротуару, остановился, резко развернулся, словно что-то забыл, и прямиком направился в «Синий Орел».

– Сколько было времени?

– Он думает, что примерно половина двенадцатого.

– Во сколько кончилась встреча «Анонимных Алкоголиков»?

– В девять тридцать, но он болтался на улице еще часа полтора, дожидаясь, когда сможет позволить себе кофе с пирожными.

– Так он провел полтора часа?

– Прогуливаясь мимо бара, как я прикидываю. Сопротивляясь искушению.

– А другой священник, – предположил Форк, – вошел в «Синий Орел».

Хафф кивнул.

– И что сделал отец Френк?

– Продолжал болтаться поблизости, – сказал Брайант, – дожидаясь, пока выйдет коллега, потому что еще надеялся, что им удастся вдвоем посидеть за кофе.

– По какому маршруту он прогуливался?

– По другой стороне улицы.

Френк прикрыл глаза, словно восстанавливая перед мысленным взором схему пересечения улиц.

– У ювелирного магазина Марвина. Там тоже утопленный в стене подъезд, – сказал он.

– Отец Френк сказал, что укрывался в нем потому, что не хотел, дабы кто-нибудь видел, как он вечером слоняется по улице, – уточнил Брайант.

– Не будем отвлекаться, – сказал Форк. – Он что-нибудь видел?

Брайант отрицательно покачал головой.

– Слышал?

– Он думает, что до него донеслись из «Орла» звуки каких-то хлопков.

– Хлопков?

– Хлопков.

– Один? Пять раз? Пятьдесят? Сколько?

Брайант ухмыльнулся.

– Понимаешь, Сид, как раз этот вопрос я ему задавал.

– Ну и?

– И он сказал, что хлопнуло вроде бы дважды.

– И что потом?

– Потом этот незнакомый священник вылетел из «Орла» и вскочил в фургон, который тут же снялся с места.

– И что отец Френк сделал после этого?

– Он сказал, что поскольку напарника на чашечку кофе у него больше не оказалось, он направился домой и пошел спать.

– Как выглядел этот другой священник?

Брайант кивнул Джою Хаффу, который вытащил блокнот, перевернул несколько страниц и прочел свои записи.

– Невысокий. Очень короткие ноги. Рост примерно пять футов один дюйм. В возрасте от сорока до сорока пяти лет. Довольно полный. Круглый как мячик. Седоватые, коротко остриженные волосы. Некрасив. Смахивает на свинью.

– Свинью?

– Точнее, на поросенка. Нос такой вздернутый, что ноздри смотрят на тебя.

– Какого цвета глаза?

– Отец Френк сказал, что вблизи он его не рассматривал, – сообщил Брайант. – Но все же успел заметить, что этот тип смахивает на поросенка.

– Что относительно фургона?

Брайант с сожалением покачал головой.

– Он не запомнил ни номера, ни модели машины, потому что отец Френк, по его словам, не может отличить «Бьюик» от «Форда». Но он сказал, что фургон был розового цвета.

– Розового?

Брайант кивнул.

– Ну что ж. Это уже кое-что.

Глава семнадцатая

Придорожная закусочная, где Эдер, Винс и Б.Д. Хаскинс должны были в час дня в субботу встретиться с богатым иранским зятем мэра, лежала в четырех милях к востоку от Дюранго, на южной стороне Проезда Нобеля, который, выйдя за пределы города, превращался из подобия бульвара в двухполосную трассу черного асфальта, которая, изгибаясь и извиваясь, тянулась до государственного шоссе номер 101.

Харчевня называлась «Кузина Мэри» и принадлежала Меррмену Дорру, который настаивал, что его заведение – скорее, загородный клуб, а не придорожная харчевня. Дорр сравнительно недавно перебрался сюда из Флориды и утверждал, что изучал географию в Арканзасском университете, летал вторым пилотом на некоей линии, именовавшейся «Транс-Карибской линией грузовых перевозок» и, кроме того, два сезона играл во втором составе за команду «Индейцы Саванны» в классе В Южной Лиги.

Вскоре после того, как Дорр материализовался в Дюранго, неизменно подозрительный Сид Форк произвел серию междугородних звонков и убедился, что Дорр рассказывал о себе чистую правду, но не всю.

Дополнительная информация включала в себя и три месяца без права выйти под залог в тюрьме Вест Палм-Бича по подозрению в мошенничестве.

Обвинение имело в виду две или три поставки винтовок М-16 и минометов М-60. Дорр утверждал, что груз был оплачен некоей импортно-экспортной фирмой из Майами. Фирма же заверяла, что так и не получила заказанного груза.

Все обвинения с Дорра были внезапно сняты, когда выяснилось, что после очередного Дня Благодарения фирма свернула все свои дела и исчезла – да так, что о ней больше ничего и никто не слышал.

После этого Сид Форк прекратил дальнейшее расследование относительно Мерримена Дорра, ибо, как он объяснил мэру, «все это начинает смахивать на истории с привидениями». Тем не менее, Форк считал своим гражданским долгом время от времени отдавать должное прекрасному меню «Кузины Мэри» и ее разумным ценам, хотя закусочная лежала вне пределов его юрисдикции. Так что он каждые полтора месяца наносил Дорру полуофициальные визиты после того, как закусочная стала функционировать.

– Что тебя сюда привело? – задал он вопрос Дорру.

– Когда я сидел в тюрьме Вест Палм-Бича, я слышал о приемлемых порядках у вас тут.

– А заодно о наших правилах?

– Нет.

– Правила таковы: никаких наркотиков и шлюх, если ты не хочешь, чтобы тобой заинтересовались федеральные власти и помощник шерифа.

– А как насчет того, если по субботам люди тут тихо и спокойно перекинутся в покер?

– Это другое дело.

Сидя за рулем своего серого «Вольво»-седана, выпущенного три года назад, Б.Д. Хаскинс, миновав стоянку, по гравийной дорожке обогнула дом с тыльной стороны. Келли Винс, обратив внимание на скромную рекламу синего неона, буквы которой складывались в «Кузину Мэри», спросил, в самом ли деле существует Мэри, которая является чьей-то кузиной.

– Владеет этим заведением, – сказала Хаскинс, – Мерримен Дорр.

– Кормят тут прилично? – с заднего сидения спросил Эдер.

– Во всяком случае, порции большие.

Последний вопрос принадлежал Винсу, который поинтересовался, почему на стоянке нет машин посетителей.

– Потому что он не открывается раньше шести, – ответила мэр.

«Кузина Мэри» располагалась в заброшенном помещении школы в две комнаты, восьмидесяти лет от роду, пока Мерримен Дорр не купил и не перестроил его, причем большую часть работ он вел сам, включая даже проводку. Кроме того, он пристроил еще два крыла и окрасил стены в кирпично-красный цвет, оставив нетронутой только крышу. Каждое утро – оно редко начиналось раньше полудня – Дорр поднимал «Звезды и полосы» на старом, но заново выкрашенном и по-прежнему надежном флагштоке. На первых порах, открывая заведение, Дорр приветствовал восход солнца старым школьным колоколом. И хотя его ближайшие соседи жили не ближе четверти мили, все они (кроме одной глухой дамы) звонили, писали и являлись лично с протестами против такого шумного непотребства на рассвете. После этого Дорр стал пускать в ход колокол только Четвертого июля и в День ветеранов.

Кроме того, он опоясал широкой желтой лентой, которую можно было считать кушаком, ствол огромного старого дуба, стоявшего посреди бывшей школьной игровой площадки, ныне стоянкой машин. Этот желтый пояс, сообщил Дорр 22-летнему репортеру «Дюранго Таймс», служит напоминанием о всех американцах, томящихся в плену или захваченных террористами всех мастей и обо всех прочих американцах, изнывающих в иностранных тюрьмах лишь потому, что эти тупоголовые в Вашингтоне забывают, что они обязаны защищать людей.

Кое-кто считал Дорра записным патриотом. Другие воспринимали его как идиота. Но дела у него шли отменно.

Хаскинс припарковала свой седан на задах дома, поставив его рядом с пятью почти новыми машинами разных американских моделей. Келли Винс обратил внимание, что их владельцы не страдают тщеславием – на номерах всех машин виднелась надпись «Аренда». Б.Д. Хаскинс перехватила его испытывающий взгляд, обращенный на анонимные машины, и ответила на его невысказанный вопрос.

– Сюда приезжают поиграть в карты.

– В покер?

– В покер.

Вид задней двери закусочной показался Винсу знакомым, потому что как-то ему довелось видеть дверь такой конструкции в квартире одного из своих клиентов, у которого были весомые основания предполагать, что его собираются убить. Дверь была, как минимум, двух дюймов толщины, и ее алюминиевая сердцевина обшита стальным листом.

Хаскинс подняла было руку постучать, но дверь тут же распахнулась, явив их глазам худого человека шести футов ростом, с живыми зелеными глазами и лицом, украшенным узким белым шрамом от левого глаза до мочки левого уха. Шрам придавал ему определенную серьезность, что, по мнению Винса, шло делу на пользу.

Зеленые глаза Мерримена Дорра скользнули по Винсу, остановились на Эдере и вернулись к Б.Д. Хаскинс. Наконец, он улыбнулся, обнажив прекрасные белые зубы.

– Клянусь, Б.Д., каждый раз, как я вас вижу, хотя это бывает не так часто, вы все хорошеете.

Комплимент был выдан со всем изяществом, но Хаскинс не обратила на него внимания, коротко представив спутников:

– Джек и Келли. Мерримен.

– Джентльмены, – приветствовал их Дорр, отступая в сторону, чтобы гости могли пройти внутрь. Минуя его, Хаскинс сказала:

– Я не вижу машины Парвиса.

– Должно быть, потому что он еще не явился.

Дорр и мэр, сопровождаемые Винсом и Эдером, спустились в холл. Они миновали закрытую дверь. Перед ней на стуле без подлокотников сидел охранник, человек лет пятидесяти, на коленях у которого лежал короткоствольный автомат. Из-за дверей доносился безошибочный стук фишек. На середине холла они остановились перед другой запертой дверью, которую их хозяин распахнул и с поклоном пригласил войти.

– До чего необычная тросточка, – отметил Дорр, когда Эдер проходил мимо.

– Семейная реликвия.

Когда Дорр проследовал за ними, Б.Д. Хаскинс уже изучала большой круглый стол с накрахмаленной льняной скатертью, изящно сложенные салфетки и четыре столовых набора тяжелого серебра; фарфор с золотыми ободками и салфетки в хрустальных кольцах. Винс отметил, что в помещении не было окон, и прикинул, что бесшумный кондиционер держал тут постоянную температуру не выше 72 градусов по Фаренгейту.

В одном углу ее размещались три удобных кресла охряного цвета, темно-зеленый диван и кофейный столик. Пол покрывал коричневый шерстяной ковер с синтетической нитью. На стенах бледно-кремового цвета висели семь неплохих акварелей старой школы. Рядом с диваном и креслами размещался бар с напитками. Через полуоткрытую дверь виднелась ванная.

– Как вы отнесетесь к моему предложению? – спросил Дорр. – Крупная жареная форель с рисом, может, немного брокколи и салат «Кузина Мэри», после чего на десерт пирог с фруктами?

– Прекрасно.

– Шеф Форк не присоединится к нам?

– Нет.

Дорр кивнул, давая понять, что новость его опечалила, и широким жестом пригласил всех к бару.

– К вашим услугам, – сказал он и исчез.

Мэр изучала ногти левой руки, Келли Винс рассматривал одну из акварелей, и Джек Эдер пил второй стакан пива, когда через девять минут дверь распахнулась и вошла блондинка Дикси Мансур, сопровождаемая элегантным мужчиной лет под сорок, который, непонятно почему, вызвал у Винса представление о церемониальном кинжале, который ждет минуты, чтобы быть выхваченным из ножен.

На Дикси Мансур были светло-коричневые облегающие брюки, дававшие понять, что сто́ят они недешево, и темно-коричневая шелковая блуза, цена которой, как Винс прикинул, была просто непостижимой. Взгляд ее, скользнув по Винсу и Эдеру, остановился на сводной сестре, на мэре.

– Я решила напроситься в гости, – сказала Дикси.

– Я рада, – ответила Хаскинс и подставила щеку, для чего ее сестре пришлось чуть наклониться. – Думаю, что с судьей Эдером ты не встречалась. Моя сестра Дикси Мансур.

После того, как они обменялись рукопожатием и поздоровались, Хаскинс сказала:

– Келли Винс, ты, конечно, знаешь.

– Конечно.

Б.Д. Хаскинс приветствовала улыбкой своего зятя, который стоял со сдержанным, но любезным выражением лица, глубоко засунув правую руку в карман куртки из плотного шелка и в опущенной левой держа сигарету.

– Как дела, Парвис? – спросила Хаскинс.

– Прекрасно, Б.Д. А ты справляешься?

Мэр кивнула в знак ответа и представила его Джеку Эдеру и Келли Винсу. Парвис Мансур, пожал руки обоим, сначала Эдеру, а потом Винсу, поблагодарив последнего за «спасение моей жены».

– Не стоит благодарности.

– Я у вас в долгу.

– Отнюдь.

– По крайней мере, примите мою благодарность.

– Конечно, – кивнул Винс, прикидывая, когда же кончится обмен любезностями. Он завершился, когда открылась дверь и мальчик-мексиканец вкатил тележку с заказом. Из-за его спины появился Мерримен Дорр, который, глянув на жену Мансура, заметил:

– Вы могли хотя бы позвонить и предупредить, Дикси.

Она не обратила внимания ни на его упрек, ни на самого Дорра, наблюдавшего за действиями подручного. После того, как сервировка была закончена, Дорр сдвинул салатницу на четверть дюйма в сторону, повернулся, одарив гостей улыбкой гостеприимного хозяина, и сказал:

– Остается лишь надеяться, что вы останетесь довольны.

– Не сомневаюсь, – откликнулась Б.Д. Хаскинс.

– Отлично, – и Дорр покинул помещение, выставив перед собой мальчишку.

После того, как дверь закрылась, Мансур повернулся к мэру:

– У нас еще есть время выпить?

Хаскинс показала на бар.

– Сделай одолжение.

По пути к стойке Мансур спросил:

– А ты, Дикси?

– Конечно.

Все наблюдали, как Мансур бросил кубики льда в два стакана, наполнил их скотчем и добавил воды. Движение его были столь экономны, что наводили на мысль едва ли не о скупости. У Винса зародилось подозрение, что столь сдержанно он ведет себя всюду и всегда, не считая разговоров, поскольку, как Винсу показалось, Мансуру очень нравится звук собственного голоса, низкого баритона с басовыми нотками, которым Мансур пользовался практически без акцента, если не считать некоторого англицизма в произношении гласных. Попытавшись представить себе, когда английские обертона нашли себе место в его речи, перед мысленным взором Винса предстала четкая картинка жизни отставного офицера британской армии в годах, пенсия которого позволяла ему неплохо существовать в Тегеране, где он проводил долгие томительные дни, обучая правильному произношению 6-летнего Мансура, который никогда ничего не забывал.

Когда все расселись по креслам и на диване, Мансур глянул на Эдера:

– Расскажите нам…

– Трудно определить, с чего начинать.

– Может, с сути самого дела… того, где шла речь о взятке в миллион долларов.

– О ложной взятке, – уточнил Эдер.

– Очень хорошо. О ложной взятке.

Джек Эдер допил пиво, поставил стакан, скрестил руки на гнутой ручке черной тросточки и на несколько секунд уставился в потолок, словно припоминая последовательность событий. Затем он перевел взгляд на Парвиса Мансура.

– Ну что ж, сэр, дело пришло к нам в порядке апелляции и включало в себя убийство и приблизительно несколько триллионов кубических футов залежей газа. Если вы знакомы с такого рода делами, это представляло собой определенный интерес.

– Да, – согласился Мансур. – Могу себе представить, как его воспринимали.