Текст книги "Четвертый Дюранго"
Автор книги: Росс Томас
Жанр:
Политические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Она вынула пачку «Кэмела» с фильтром, и прикурила сигарету от зажигалки.
– После похорон вновь стала курить. Не притрагивалась к ним шестнадцать месяцев.
– Они как-то успокаивают.
– Я все думала о ваших словах относительно выбора – есть ли у тебя возможность выбирать, делать что-то или нет – когда решила снова начать курить. Но я решила, что у человека не так много возможностей выбирать и делать, что он хочет. Если ты болен, ты не можешь решать, выздороветь ли тебе или нет. И уж, конечно, черт возьми, ты не можешь выбирать себе родителей и все неприятности, что сваливаются на голову. И чем больше я думала, тем все больше понимала, что нет права выбора по большому счету, разве что по мелочам.
– Например?
– Например, тебе вдруг захочется взять и пересечь улицу, а позже выясняется, что это был самый решительный шаг в твоей жизни.
– Из-за того, что может последовать.
– Да. Из-за того, что может последовать. Поэтому я и решила сделать выбор. Не знаю, большой он или маленький. Но решила спросить вас, прямо и откровенно: хотите ли вы со мной в постель?
Эдер улыбнулся, как ему казалось, с победным видом.
– С большим удовольствием.
Лежа в постели, Келли Винс, наконец, добрался до 389-й страницы романа в 406 страниц, наполненных мягкой южной расслабленностью, когда услышал голос Эдера и смех Вирджинии Трис, проходивших мимо его комнаты. Он ожидал услышать знакомый звук открывающейся двери комнаты Эдера. Вместо этого он услышал, как открылась и захлопнулась дверь дальше по холлу. Такой звук, как он прикинул, издавала дверь в комнату Вирджинии.
Улыбнувшись, Винс отложил книгу, набрал горсть орехов из открытой банки рядом с кроватью, встал и подошел к окну, из которого открывался вид на улицу. За два дома поодаль стоял какой-то неизвестный седан. Бросив взгляд на часы, Винс убедился, что сейчас без нескольких минут час.
Стоя у окна, он кидал в рот орешек за орешком, дожидаясь каких-то изменений в картине, открывшейся перед ним. В одну минуту второго перед первой машиной остановился другой неприметный седан. Из него вышел очень высокий человек, подошел ко второй машине, нагнулся к окну – скорее всего, чтобы переброситься несколькими словами – и вернулся к своей машине.
Задний седан мигнул огнями и снялся с места. Винс доел оставшиеся в руке орешки, вернулся в постель, взял роман и, сидя, дочитал его. Но поскольку роман не погрузил его в сон, он решил прибегнуть к старому доброму средству и налил в стакан для воды почти три унции «Джека Даниэлса».
Он медленно выпил его, думая, как с ним часто случалось в те бессонные ночи, что начались год назад, что, конечно же, пройдет еще год и все вернется на круги своя.
Покончив с виски, он потушил свет и лег на спину. Когда он последний раз взглянул на светящийся циферблат часов, было несколько минут после половины третьего, и Джек Эдер так и не вернулся к себе в комнату.
Глава тридцать девятая
Едва только минуло девять часов воскресного утра 3 июля, когда Дикси Мансур поцеловала на прощанье своего мужа и двинулась в его белом «Роллс-Ройсе», держа путь на юг по 101 трассе США к Сан Диего, где, как считал Парвис Мансур, она собиралась провести уик-энд с их друзьями мистером и миссис Муссави.
Из-за плотного воскресного движения Дикси оказалась в прибрежной гостинице Вентуры «Холлидей-инн» не раньше половины десятого утра. Она прихватила с собой дорожную сумку, закрыла белый «Роллс» и направилась в заранее оплаченный номер, который оставила за собой под именем Джойс Меллон.
В комнате она бросила сумку на одну из кроватей, сама села на другую и, подтянув к себе телефон, набрала трехзначный номер другой комнаты в той же гостинице. Когда мужской голос ответил ей «Алло», она спросила лишь: «Ты готов?». Услышав ответ мужчины, что он готов, Дикси сказала, что сейчас зайдет.
Комната Дикси Мансур была 607-й, а мужчина располагался в 505-м номере. Она спустилась по лестнице, прошла по коридору и постучала в дверь. Ее открыл Теодор Контрэр, который порой носил одеяние священника, порой комбинезон водопроводчика, а теперь на нем был светло-голубой халат, который мог быть деталью одежды фармацевта или парикмахера.
Как только Дикси, прикрыв за собой двери, оказалась в комнате, Контрэр, рост которого достигал лишь пяти футов и одного дюйма, привстал на цыпочки, схватил Дикси за плечи и пригнул ее голову к себе, чтобы впиться в ее губы бесконечным поцелуем.
Поцелуй кончился так же резко, как и начался. Контрэр вытер рот тыльной стороной ладони и сказал:
– Мы несколько запаздываем.
– Парвис решил меня трахнуть до того, как я уеду.
– Вот сюда, – показал он ей на низкий длинный туалетный столик с большим зеркалом.
Она села на козетку, и Контрэр включил четыре светильника, свет которых бил в зеркало.
Глядя на себя, Дикси посетовала:
– Господи, до чего я ужасно выгляжу.
– И будешь выглядеть еще хуже. Старше, – пообещал он, – может, даже лет на десять. Я собираюсь начать с контактных линз. Вот они.
Он протянул ей маленькую пластиковую коробочку. Вынув из нее чашечки контактных линз, она быстро вставила их под веки.
– Напрактиковалась, – с грубоватым одобрением заметил он.
– Всю неделю.
– Теперь у тебя будут карие глаза вместо голубых.
– Мне больше нравятся голубые.
– С твоими темно-каштановыми волосами они не будут сочетаться.
Контрэр зажал в губах четыре заколки, поднял копну светлых волос Дикси и точными движениями заколол их, превратив в небольшой плотный шлем. Из шкафчика он извлек каштановый парик с волосами до плеч, расчесал его щеткой и аккуратно водрузил Дикси на голову.
С удовлетворением оценив плоды рук своих, он взял плоский белый флакончик без наклейки, свинтил крышечку, вылил на ладонь несколько капель тягучей белой жидкости и стал втирать ее в шею и лицо Дикси.
– Две минуты – и все, – сказал он.
Когда он закончил, кожа ее обрела цвет густого загара. Дикси критически осмотрела себя в зеркало.
– Я изменилась, но не очень постарела.
Контрэр, глядя из-за плеча Дикси на нее в зеркало, провел большим и указательным пальнем по ее лицу линии, которые начинались у крыльев носа и шли до уголков рта.
– Когда ты постареешь, эти морщинки углубятся. Что мы сейчас и сделаем.
Использовав приспособление, походившее на остро отточенный карандаш для наведения бровей, Контрэр аккуратно выделил еле наметившиеся складочки. Результат ошеломил Дикси:
– Провалиться бы мне!
– Надень еще и их, – и Контрэр протянул ей очки с широкой оправой и зелеными стеклами.
Она нацепила их, но очки тут же сползли с переносицы. Дикси подкинула их обратно, но они съехали снова.
– Когда будешь говорить с ним, то и дело сажай их на место. У него крыша поедет.
Дикси, сколько могла, повернула голову направо, не теряя из виду свое отражение в зеркале. Затем сделала то же самое, повернувшись налево.
– В этих идиотских очках я выгляжу лет на сорок.
Контрэр свинтил крышечку с большого флакона охлажденного крема.
– О‘кей. Стаскивай все с себя, затем приладь снова и посмотри, как быстро ты управишься.
Ей пришлось совершить эту операцию дважды, прежде чем он остался доволен. Парик, очки, контактные линзы и косметику он сложил в простой белый бумажный мешок для покупок. Из кармана халата он извлек пачку стодолларовых купюр, перетянутых красным резиновым колечком.
– Точно шесть тысяч, – сказал он, кидая их в тот же бумажный мешок.
– Как насчет карты? – спросила Дикси.
Ее он вынул из другого кармана халата. Она представляла собой набросок от руки на белом листе бумаги. Изучив ее, Дикси кивнула и спросила:
– Какая машина?
– Черный «Кадиллак-Севиль»-седан, выпушен два года назад. – Он улыбнулся, обнажив ряд серых зубов. – Консервативен – дальше некуда. – Смахнув с лица улыбку, он нахмурился, словно бы забыв что-то. – В чем ты будешь одета?
– Я купила старомодный летний костюмчик в магазине для бедных в Санта-Барбаре.
– Пойдет.
– Мне звонить ему отсюда?
– Господи, конечно же, нет. Из таксофона.
– Ты не хочешь услышать, как звучит мой голос?
Контрэр сморщился, словно его обвинили в непрофессионализме.
– Естественно, хочу. Я только что собирался попросить тебя.
– Значит, так. Алло, вы слушаете? Вы слышите миссис Нельсон Уигмор? Кузину Келли Винса? И я хочу узнать, могу ли я у вас кое-что отколоть?
Контрэр снова кивнул в знак одобрения.
– Не забывай повышать голос в конце каждой фразы. Но звучит отлично – словно ты родом откуда-то с полпути между Нью-Орлеаном и Мобилем.
– Я практиковалась с диктофоном.
Контрэр опять нахмурился, словно стараясь вспомнить что-то забытое. Ничего существенного в голову ему не пришло и вместо этого он задал вопрос:
– Как Б.Д. и Сид?
– Они пока так и не поняли, что их водят за нос. Разве что Сид выяснил, кто такая была Хейзи. Кстати, почему тебе пришлось ее прикончить?
– Почему? Потому что ты притащила ее, когда мы нуждались в фотографе, а она могла связать тебя со мной, вот почему. А после того, как она увидела, что я уложил того копа из дверей фургона, чего иного ты от меня ждала?
– Ты мог поступить как-то по-другому.
– Ты говоришь так, словно я только и хотел прикончить ее, будто мне нравится убивать и все такое. Может, тебе стоит знать, что у меня с Хейзи стали складываться очень неплохие отношения.
– Да пошел ты, Тедди.
– Пошла сама, Дикси.
Они часто прощались таким образом.
Выехав со стоянки, Дикси Мансур двумя кварталами дальше нашла бензозаправку «Тексаско» с вереницей платных таксофонов. Она вылезла из «Роллса», закрыла его и, бросив квотер, набрала одиннадцатизначный номер. Когда ей ответили, вмешался голос оператора, напомнившего, что три минуты разговора стоят 1,25 доллара. Дикси в ответ купила семь четвертаков.
Когда их звон стих, мужской голос на том конце повторил: «Санаторий „Алтоид“».
Дикси перешла на южный диалект:
– Могу ли я поговорить с доктором Дэвидом Пизом? Вы не узнаете миссис Нельсон Уигмор? Племянницу мистера Джека Эдера?
Глава сороковая
Когда циферблат его «Омеги» в корпусе из нержавеющей стали показал, что минуло точно шесть утра понедельника, четвертого июля, Мерримен Дорр обеими руками ухватился за канат и стал раскачивать язык старого школьного колокола.
На счет девять, когда он скорее дернул, чем потянул, медный корпус издал густой звук, на который ответил отдаленный лай, как минимум, двух дюжин собак. Дорр все быстрее и быстрее колотил в колокол, подвывая и подлаивая в унисон собакам и время от времени выкрикивая строчки «Боевого гимна республики», «Дикси» и «Боже, благослови Америку».
Он звонил в школьный колокол точно десять минут. В 6.10 он строевым шагом направился к бывшему школьному флагштоку, поднял на нем «Звезды и Полосы» и встал по стойке «смирно», декларируя «Залог Преданности». Не меняя положения тела, Дорр отдал флагу четкий салют и склонил голову. На лице его расплылась сияющая улыбка, которая, вне всяких сомнений, могла принадлежать только завзятому патриоту или, как кое-кто посчитал бы, круглому идиоту.
Сделав поворот кругом, Дорр тем же строевым шагом подошел к парадному входу «Кузины Мэри», сохраняя на лице Сияющую Улыбку, достойную дня Четвертого Июля, но уже думая о завтраке, который включал в себя апельсиновый сок, сосиски с картошкой, черничный пирог, два или три яйца, слегка поджаренные тосты с солью и, по меньшей мере, три чашки кофе. После того он мог позволить себе отправиться в город полюбоваться парадом.
Участники парада стали собираться к девяти часам недалеко от бывшего железнодорожного вокзала Дюранго, который, расставшись со своим предназначением, стал бесполезен, когда выяснилось, что железная дорога больше не приносит никакого дохода.
Вокзал преобразовали в Туристский и Культурный Центр Дюранго. Его существование длилось, пока не выяснилось, что он обслуживает всего несколько драгоценных туристов в год, а о культуре не стоило и говорить. Вокзал с равным успехом становился то подобием универмага, то баром, где подавали японское блюдо суши, то книжным магазином для взрослых, то кафе стиля «Текс-Мекс», то клиникой акупунктуры. Все эти заведения прогорали одно за другим. Наконец, здесь разместился городской Центр контроля за венерическими заболеваниями, который Сид Форк и все прочие по привычке называли триппер-бар.
Предполагалось, что парад начнется как предписывалось расписанием в 10.30, если бы у «Форда-Бронко», в котором добиралась мать-одиночка 12-летнего Билли Апко, не спустило колесо, что потребовало от нее с Билли двенадцати минут на его смену. Но поскольку Билли был ударником на самом большом барабане в оркестре из волынок и ударных, существующем на средства Кивани-клуба, начало парада отложили до его появления.
Путь шествия пролегал прямо от Пятой Нордс-стрит через сердце делового квартала, пока примерно к полудню он не достиг Хэндшоу-парка, где стояла трибуна, с которой к участникам парада обратилась мэр Б.Д. Хаскинс, произнеся, по оценке «Дюранго Таймс» «краткую патриотическую речь». Сопровождение мэра слонялось по парку в ожидании бесплатных «горячих собак» и соды-пепси, которыми обеспечивали супермаркеты «Мейфуэй» и «Альфа-Бета», а для взрослых – пятицентовые пластиковые стаканчики пива, традиционное подношение бара «Синий Орел».
Джек Эдер и Келли Винс, держа в руках стаканы с разливным пивом, стояли у «Синего Орла», ожидая приближение парада. Чуть позади их и несколько слева находился детектив Джой Хафф, голый череп которого прикрывала бейсбольная шапочка с эмблемой «Чикагских кубинцев»: она, а также огромная сигара лишали его привычного профессорского вида. Справа от Винса и Эдера стоял детектив Уэйд Брайант, чей рост позволял ему смотреть поверх голов публики, толпящейся на повороте дороги.
Возглавляли парад цветастые мундиры, принадлежащие членам Американского Легиона и Ветеранов иностранных войн, все из которых были настолько стары, что могли принимать участие во второй мировой войне или в корейском конфликте. За ними следовала платформа «Сандвичи и Пироги Красотки Полли», одна из девяти коммерческих колесниц, принимающих участие в параде. Дальше двигалась «Дикая команда», клуб антикварных мотоциклов, члены которого пользовались только древними «Харлей Дэвидсон»; далее – Философическое общество Дюранго, предметом гордости которого было несколько превосходных лошадей; затем Корпус волынщиков и ударников Кивани-клуба во главе с Билли Апко, колотившем в свой огромный барабан; «Веселые Вакеро» в красочных костюмах, которые, лихо гарцуя, напропалую флиртовали со зрительницами; еще несколько колесниц; мэр, сидевшая на опущенном парусиновом верхе «Крайслера» 1947 года выпуска; шеф полиции, махавший с заднего сидения «Бьюика-Сенчури» 1940 года; члены городского совета, сгрудившиеся в одной повозке, влекомой двумя внушительными мулами, по-идиотски улыбались толпе; группа бойскаутов; клуб велосипедистов; четырнадцать клоунов, нанятых Торговой Палатой, которые разбрасывали конфетки от «Херши» и жевательные резинки «Флир», и, наконец, двенадцать мажореток, вошедших в возраст полового созревания, которые лихо жонглировали своими жезлами под звуки «Полковника Богги», производимого оркестром волынок и рожков Ротари-клуба.
Пропустив мимо себя парад, Эдер, Винс и Вирджиния Трис, сопровождаемые по пятам детективами Брайантом и Хаффом, направились в Хэндшоу-парк. Отдавая должное «горячим собакам» и пятицентовому пиву, они слушали, как прокурор города предоставил слово мэру Б.Д. Хаскинс.
Цитируя Тома Пэйна, Авраама Линкольна, Дуайта Эйзенхауэра и Брюса Спрингстина, мэр произнесла, по мнению Джека Эдера, лучшую восьмиминутную политическую речь, пригодную на все случаи жизни, которую только ему доводилось слышать.
– У нее не только прекрасный голос и большое чувство собственного достоинства, – объяснил он Келли Винсу, – но ей также доступен секрет, который девяносто девять сегодняшних политиканов забыли или никогда не знали.
– Какой именно? – заинтересовался Винс, принимая на себя роль, к которой он уже успел привыкнуть: прямого и незамысловатого человека.
– Она знает, как оставлять их в ожидании, – сказал Эдер. – А любой политик, который в наши дни способен заставлять людей желать чего-то и ждать его, будет переизбираться снова и снова, пока, как выразился бывший губернатор Луизианы, его не застукают в постели то ли с мертвой женщиной, то ли с живым мальчиком.
В 12.31, сразу же после того, как ее сестра завершила свое краткое патриотическое выступление в Хэндшоу-парке, Дикси Мансур свернула со 101-й трассы на Агуру и добралась до места с названием «Чертик из Коробочки» где ее будет ждать черный «Кадиллак».
Как и обещалось, у ресторана стоял припаркованный черный «Кадиллак» 1986 года выпуска. Дикси вылезла из белого «Роллс-Ройса» своего мужа, закрыла его и, прихватив с собой тот простой бумажный мешок, врученный ей Контрэром, направилась в женский туалет.
Никто из окружающих не обратил внимания на темноволосую женщину в мятом старомодном полотняном костюмчике и в зеленых очках, которая пять минут спустя покинула туалет. Никто также не обратил внимания, что, обогнув туалет, она направилась к черному «Кадиллаку», а не к белому «Роллсу», доставившему ее.
Ключ зажигания от «Кадиллака» лежал в пепельнице, как Контрэр и предупредил ее. Дикси включила двигатель, проверила количество горючего, которого оказалось более чем достаточно, сдала назад, выехала на 101-ю трассу и, проехав меньше мили, обнаружила узкую асфальтовую дорогу без обочины, которая вилась кверху среди выжженных холмов.
Дикси покинула Сан Диего и дом своих гостеприимных хозяев мистера и миссис Муссави в семь утра, объяснив свой поспешный отъезд убедительным извинением, что она все больше и больше тревожится из-за ожидающихся пробок на дорогах.
Точно в 12.46, расходясь с расписанием всего лишь на одну минуту, она повернула свой «Кадиллак» к санаторию «Алтоид», проехала между двух каменных колонн у входа вверх по извилистой дорожке и остановилась точно перед массивными парадными дверьми красного дерева. Пригнувшись, она внимательно осмотрела себя в зеркальце из косметички, нацепила на переносицу солнечные очки и проследила, как они тут же скользнули вниз. Она столь же внимательно изучила изменившийся, благодаря контактным линзам, карий цвет глаз, подсмугленное лицо с новыми морщинками, появившимися на нем, и еще раз подивилась одному из тех маленьких чудес, на которые способна современная химия.
Убедившись, что ей без труда можно дать не меньше сорока, Дикси вылезла из «Кадиллака» и дважды позвонила в колокольчик, не обращая внимания на выгравированную надпись на медной пластинке, которая просила посетителей звонить только один раз.
Теперь, сидя по другую сторону стола от доктора Дэвида Пиза, на котором была пурпурно-оранжевая гавайская рубашка с белыми шортами до колен, Дикси Мансур говорила:
– Мы были просто потрясены, когда у себя в Абердине получили письмо от мамы Данни. Мы с Нельсом буквально не имели представления.
– Нельсон, насколько я понимаю, – это ваш муж?
– Нельсон Уигмор? Разве я не сказала вам по телефону, что он из нефтяного бизнеса? Работает с «Окси»? Этим мы и занимаемся в Абердине вот уже четыре года.
– В Шотландии.
Дикси подкинула на переносицу очки с зелеными стеклами.
– Разве я не сказала, что мы из Шотландии? Я как-то привыкла, что любой из нефтяного бизнеса знает, что если ты упоминаешь Абердин, то речь идет о Шотландии и Северном море, а не о Южной Дакоте. Но как бы там ни было, мама Данни – это моя тетя Лена, а Джек Эдер – мой дядя, пусть даже они развелись и с семьдесят второго живут раздельно. Но в том письме, которое мы получили от тети Лены, говорится, что дядя Джек и Келли Винс… каким он мне стал родственником после женитьбы?…
Доктор Пиз понимающе кивнул, пока Дикси опять водружала очки на переносицу.
– Ну, словом, она слышала, то есть, тетя Лена, что из-за всех этих неприятностей, которые свалились на дядю Джека и Келли, они, так сказать, не могут больше оплачивать содержание здесь Данни. Вот я и поговорила с Нельсоном на эту тему.
– И что же он сказал?
– А Нельсон говорит: «Да плевать, скажи им, чтобы они не беспокоились относительно их счетов.» И тогда я переговорила с вами, и вы сказали, что лечение обходится в шесть тысяч в месяц, так? А Нельсон сказал, почему бы нам сразу не взять на себя эту заботу? Так что я приехала к вам… и вы не против, если я уплачу наличными?
– Это более, чем устроит, миссис Уигмор.
Дикси подняла с пола большую вязаную сумку и стала рыться в ней, успев не менее трех раз поправить очки. Наконец, она нашла фирменный конверт от «Ширсон, Лиман и Хаттон», адресованный мистеру Нельсону Уигмору на Кемден-драйв в Беверли Хиллс. Адресом вверх она послала конверт по полированной поверхности стола к доктору Пизу. Бросив взгляд на адрес на конверте, он заглянул внутрь, изучил его содержимое, а Дикси сказала:
– Будьте любезны, не могу ли я получить его обратно?
Удивившись, доктор Пиз собрался было возвращать конверт, но Дикси покачала головой.
– Да не деньги, сладкий мой, всего лишь конверт. На обратной стороне его записаны адрес и телефон, которые мне понадобятся.
Пытаясь припомнить, кто и когда в последний раз называл его «сладкий мой», доктор Пиз извлек шестьдесят стодолларовых банкнот и вернул конверт. Дикси засунула его в свою объемистую сумку и спросила:
– Устроит ли вас, если я буду расплачиваться пятнадцатого числа каждого месяца, может, день-другой туда или сюда, и видеться с Данни после того, как уплачу?
– Вы не хотите сейчас повидаться с ней?
– О! В самом деле можно? – воскликнула Дикси, водружая очки на переносицу, по прикидке доктора Пиза, раз двенадцатый. Выражение лица Дикси внезапно изменилось с восторженного на сосредоточенное. – Как вы думаете, она узнает меня? Тетя Лена пишет, что Данни не узнает даже Келли или дядю Джека.
– Независимо от того, узнает ли она вас или нет, вам имеет смысл повидаться с ней.
Дикси снова водрузила очки на место.
– Знаете, доктор Пиз, о чем я только что подумала? А что, если я прихвачу Данни с собой на прогулку и куплю ей сливочное мороженое с орехами? Всего лишь часик или около того, а? А в следующий раз, когда приеду оплачивать чек, может, я могла бы взять ее на ленч и немного покататься? Ведь это никому не повредит, как вы думаете?
Доктор Пиз уставился на деньги, поднял глаза на Дикси и улыбнулся.
– Не могу утверждать, миссис Уигмор, что это ей поможет. Но я не сомневаюсь, что поездка не ухудшит ее состояния.
Опять уделив внимание очкам, Дикси нахмурилась, наклонилась вперед и еле слышно шепнула:
– Но, надеюсь, она не склонна… м-м-м, к насилию и все такое?
– Конечно, нет.
– Я тоже так не думаю, – вздохнула Дикси. – Данни всегда была на редкость мягкой и милой девочкой.
Даниель Эдер Винс успела покончить со своим шоколадным мороженым, когда Дикси повернула к мотелю, который отстоял недалеко от 101-й трассы на Кенен Дам-роуд, что вела к океану и Малибу.
– Не хочешь ли ты зайти сюда, посмотреть телевизор и, может быть, выпить чего-нибудь холодненького?
– Я ужасно извиняюсь, – сказала Даниель, – но я никак не могу припомнить вашего имени.
– Бетти.
– Да. Бетти. Верно.
– И, может, чуть погодя, – сказала Дикси, заруливая «Кадиллак» на стоянку перед номером 141, – мы можем позвонить Джеку и Келли.
– Кому?
– Джеку Эдеру и Келли Винсу.
– Ах да, конечно. Мистер Эдер. Он очень милый. А мистер Винс такой забавный.