Текст книги "Четвертый Дюранго"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Локо может, – согласился Нельсон, – потому что у него крыша давно съехала. Но у старины Бобби уже больше ничего не получится. – Он пнул Бобби в живот. Жесткий удар вышиб из Дюпре дыхание, и его хныканье перешло в визгливый стон.

– Много тебе посулили, Бобби? – спросил Нельсон.

Бобби смог только покачать головой, продолжая стонать и всхлипывать, пока Нельсон угрожающе заносил ногу. Дюпре с трудом повернул голову, чтобы поднять глаза на Нельсона.

– Двадцатку, – выдохнул он в промежутке между рыданиями.

– Двадцать тысяч, – произнес Эдер, явно испытывая удовлетворение, что его жизнь так высоко ценится.

Благой Нельсон уставился на него долгим испытующим взглядом.

– Ну, дерьмо, Джек… да предложи мне кто-нибудь хоть половину этой суммы наличными, ты давно был бы мертв и похоронен.

– Несмотря на ту симпатию, что мы испытываем друг к другу, – криво усмехаясь, предположил Эдер.

– Несмотря на.

До того как его арестовали, обвинили и в обмен на признание приговорили к четырем годам в федеральной тюрьме, 29-летний Благой Нельсон – по его собственным подсчетам, которые он держал в секрете, – ограбил тридцать четыре банка и девятнадцать других организаций, державших при себе деньги, причем восемь из них дважды; все они располагались в долине Сан-Франциско под Лос-Анжелесом и не далее, чем в трех минутах ходьбы от только что украденной машины, на которой он выбирался на шоссе к Вентуре или Сан-Диего, ибо, как правило, предпочитал один из этих двух путей отхода.

Эдер прибегнул к услугам Нельсона по совету старого опытного вора, которого он когда-то, еще молодым адвокатом, дважды защищал в суде. Этот старый вор, Гарри Минс, из своих семидесяти двух лет двадцать три года провел за решеткой и освободился из последнего заключения всего семнадцать месяцев назад, когда Эдер – которому оставалось меньше десяти дней до его собственного водворения в Ломпок – позвонил ему и попросил совета, как выжить в тюрьме.

– Что бы не сидеть по уши в дерьме и сохранить все свои перышки – этого ты хочешь, Джек? – уточнил старый вор.

– Еще как хочу, Гарри.

– Тогда подцепи самого большого и самого омерзительного негра, которого только сможешь найти, кидайся ему на грудь: «Милый, я твой!» – С этими словами старый зек, хрипло расхохотавшись, повесил трубку.

В определенной мере Эдер последовал его совету, обратившись к Нельсону как покровителю за 500 долларов в месяц, за что был избавлен от необходимости оказывать ему сексуальные услуги. И поскольку он вышел из исправительного заведения живым и не изнасилованным, расставшись с восемьюдесятью шестью фунтами лишнего веса и относительно здоровым, Эдер имел все основания считать, что более чем разумно потратил эти деньги.

В небольшой раздевалке без зеркал и с пустыми дверными проемами Благой Нельсон наблюдал, как Эдер облачается. Заправив полы зеленой рубашки с длинными рукавами от «Дж. С. Пенни» в серые брюки с объемом талии в тридцать шесть дюймов, Эдеру пришлось подтянуть пояс на пару дюймов, чтобы подогнать его к своим размерам, после чего он заметил:

– Просто потрясающе, что может сделать продуманная диета.

– Вполне хватит и ста дней в карцере, – уточнил Благой Нельсон.

– В общем-то, да.

При виде галстука красно-оранжевой расцветки, Эдер состроил гримасу, но все же подсунул его под воротник рубашки и, поерзав шеей, сказал:

– Могу что-нибудь передать твоей матери, когда окажусь на месте.

– Мамаша предпочла бы получить не весточку от меня, а те пятьсот долларов, что ей пересылали от тебя.

Эдер натянул короткую куртку охряного цвета, напоминавшую ему о комбинезоне заправщика на колонке, и оглянулся в поисках зеркала, хотя знал, что тут нет такового.

– Больше я не могу позволить себе такие выплаты, Благой, – он сделал вид, что искренне сожалеет. – Но я тебе благодарен. От всей души. Не будь тебя, я бы ушел отсюда с вывихнутыми мозгами и неся с собой такое счастье, как СПИД. Вместо этого, я ухожу в целости и сохранности и – в определенном смысле слова – невинным, ибо смог уберечь себя от того неприятного опыта, с которым меня хотел познакомить старый дядя Ральф, когда мне было шесть лет, а ему… лет тридцать? тридцать два?

Раздражение, граничившее с гневом, исказило правильные черты лица Благого Нельсона, и он не пытался скрыть свои эмоции. В течение последних пятнадцати месяцев стараниями Эдера это выражение возникало у него на лице дважды, а то и трижды на дню. И хотя он уже был знаком со вспышками раздражения, присущими Нельсону, Эдер так и не мог понять, что их вызывает.

– Кончится ли когда-нибудь вся эта херня? – взорвался Нельсон.

– Как насчет следующего месяца, когда ты выходишь?

– Через месяц ты скажешь – Благой? Кто это – Благой?

Возмущенно замотав головой, Эдер отверг сие обвинение.

– Я не забываю своих друзей, Благой, так же, как и своих врагов.

– У тебя слишком много одних и значительно меньше других – так что нетрудно понять, в чем твоя слабина. Может, я и загляну к тебе, а, может, и нет. А сейчас давай пошевеливайся. – Схватив Эдера за левую руку, он выдернул его из раздевалки наружу, где тот попал чуть ли не в объятия старшего охранника с выцветшими светлыми волосами и остановившимся взглядом стеклянного левого зрачка.

– Эй ты, – надзиратель уставился на Нельсона единственным здоровым глазом. – Я тебя задерживаю.

– Дай мне пройти.

– Пройдешь. Прямиком в карцер. – Надзиратель повернулся к Эдеру: – Что же до вас, мистер главный судья, вам на выход.

Глава третья

Эдер терпеливо стоял перед большим серым металлическим столом, изучая распятую на стенке голову черного медведя, как всегда думая, что тот был слишком мал, когда его пристрелили, или иными словами очень юн. И стол, и медвежья голова принадлежали Дарвину Луму, начальнику тюрьмы, который при помощи авторучки «Уотермен», двадцати шести лет от роду, ставил свои инициалы на всех девяти страницах документа.

Лум был грузным человеком лет около пятидесяти, с вытаращенными от базедовой болезни глазами, с на удивление гладким лицом и редкими седыми волосами, сквозь которые просвечивала розоватая кожа черепа. Закончив расписываться, он закрыл ручку колпачком, аккуратно сложил в стопку все девять страниц бланков, поднял на Эдера глаза и показал ему на складной пластиковый стул.

Заняв указанное ему место, Эдер стал ждать слов, которые был обязан сказать ему начальник тюрьмы. Секунд девять или десять Лум молчал, лишь ухмыляясь и выразительно глядя на него. Затем заговорил тоном обвинителя.

– Я по-прежнему хотел бы получить откровенный ответ на вопрос: почему семь месяцев назад вы отказались от условно-досрочного освобождения?

– Со всем этим мы уже покончили.

– Мне смешно вас слушать.

– Может, на этот раз мы попробуем прибегнуть к методу катехизиса, – вздохнул Эдер.

– Прекрасно. Мне всегда нравилось общение в виде вопросов и ответов. Простые ответы на точные вопросы.

– Первый вопрос, – начал Эдер. – Почему я тут оказался?

– Вы преступник, осужденный за уклонение от уплаты федеральных налогов.

– И все преступники такого рода приговариваются к отбытию наказания в федеральной тюрьме особо строгого режима?

– Лишь в том случае, когда остается надежда еще что-то выжать из них.

– Куда обычно посылают нарушителей налогового законодательства?

– В федеральные учреждения в Пенсильвании, Флориде, Техасе и Алабаме – разве что в Алабаму отсылают особо преуспевающих неплательщиков.

– Так почему же я оказался здесь?

– Потому что не удалось доказать, что вы тайно присвоили миллион долларов – или, по крайней мере, половину от них.

– И что после этого случилось?

– Вас прихватили за уклонение от уплаты налогов, что вы не смогли опровергнуть и косвенно признались в нем.

Эдер снова уставился на голову черного мишки, который был слишком юн в момент гибели, после чего предложил:

– Давайте вернемся к вашему первоначальному вопросу.

– Почему вы отказались от освобождения под честное слово?

– Перед кем я должен отчитываться, когда сегодня выйду отсюда?

– Ни перед кем.

– А кому я должен был бы докладываться, если бы семь месяцев назад вышел под честное слово?

– Какому-нибудь полицейскому по надзору, может, вдвое младше вас.

– И что произошло бы, будь я обвинен в нарушении условий освобождения под честное слово – пусть даже минимальном?

Еще одна ухмылка заставила пойти морщинами лоб Лума, когда он откинулся на спинку кресло.

– Вы хотите сказать, вам бы подстроили нарушение правил, чтобы они могли еще раз попытаться выжать из вас подробности того дела со взяткой – так?

Эдер лишь улыбнулся. Лум отвел глаза.

– Ну, если бы они прихватили вас на ложном обвинении в таком нарушении, чего я не могу отрицать, в таком случае мы получили бы удовольствие снова увидеть вас тут. – Он посмотрел на Эдера, сдерживая улыбку. – А теперь у вас есть право сказать: «Я отбыл свой срок».

– Я отбыл свой срок, – повторил Эдер.

В ходе последовавшего молчания выражение лица Лума изменилось с почти дружелюбного на равнодушное. И когда он, наконец, заговорил, почти не шевеля губами, голос был ровен и монотонен. Он пробыл здесь столько времени, понял Эдер, что даже говорит, как заведенный.

– Расскажите мне о ваших отношениях с Бобби Дюпре, – словно чревовещатель, не шевеля губами, попросил Лум.

– С кем?

– С тем головорезом, который на пару с Локо бьет лампочки.

– Что именно относительно его?

Лум уставился на Эдера, и в голосе его появилась хрипотца.

– Он в больнице со сломанной левой рукой и, возможно, с повреждениями внутренних органов.

– Мне очень жаль, что его постигли такие неприятности, – без малейших признаков раскаяния произнес Эдер.

– Мы нашли его в душевой для освобождающихся.

– Да?

– Да, и последним, кто пользовался душевой до того, как его там нашли, были вы.

– Невозможно.

– Почему?

– Потому что последним, кто пользовался душевой, был тот, кто сломал руку мистеру Дюпре, а это для меня совершенно невозможно, принимая во внимание мой возраст и размеры мистера Дюпре.

– Гребаный адвокатский треп.

Эдер вежливо кивнул, словно принимая этот небольшой, но заслуженный комплимент.

– А что говорит сам мистер Дюпре?

– Что на него напали четверо и на всех были маски.

Эдер поднялся с пластикового стула.

– В таком случае я не вижу основания для дальнейшей дискуссии.

– Сядьте.

Эдер снова сел. Лум откинулся далеко назад в своем плетеном кресле. Положив ноги на стол, он сплел руки на затылке и уставился в потолок.

– Есть слухи, – сказал он. – Мы можем обсудить кое-какие из них.

– Например?

– Например, о том, что кто-то посулил двадцать тысяч наличными за то, чтобы вы никогда не вышли из этих ворот. Во всяком случае, в добром здравии. – Скользнув по потолку, взгляд начальника тюрьмы уперся в Эдера. – И поскольку вы не можете держать язык за зубами – во всяком случае, я так слышал – эти слухи, скорее всего, имеют давнее происхождение.

– Не такое уж давнее.

– Чьи деньги?

– Не имею представления.

– Чушь.

– Есть такие слухи или же нет, – Эдер пожал плечами, – думаю, вы предпочитаете, чтобы я вышел из ворот вашего заведения, скорее, на своих ногах, нежели вам пришлось выносить меня в гробу.

Лум сделал вид, что обдумывает такой вариант, но, наконец, кивнул в знак согласия.

– В таком случае, у меня есть предложение.

Начальник тюрьмы взглянул на часы в дубовом футляре, которые напоминали те, что обычно висят в школьном коридоре.

– Считаете, что можете чего-то добиться?

– Желательно ли вам выслушать мое предложение?

– Попробуйте.

– Хорошо. Я бы хотел, чтобы Благой Нельсон проводил меня за ворота, вплоть до стоянки машин.

Выслушав эту просьбу, Лум замотал головой.

– Вместо него я дам вам двух охранников.

– Сколько вы им сейчас платите?

– Как всегда, достаточно прилично. Поэтому у меня и полная папка заявлений о зачислении на федеральную службу, заполненных ребятами, которые и карандаш-то в руках держать не умеют.

– За половину тех двадцати тысяч, о которых ходят слухи, – сказал Эдер, – от этих двух охранников потребуется всего лишь на пару секунд, максимум на три секунды, посмотреть налево, а не направо или поболтать друг с другом, после чего я буду мертв, а они станут богаче на пять тысяч каждый, если вы следите за моими подсчетами.

Лум уже открыл было рот, готовясь выдать подготовленное возражение, когда раздался звонок зеленого телефона. На столе перед ним стояли два аппарата: панель кремового цвета с двенадцатью пластиковыми кнопками, означавшими двенадцать абонентов, и зеленый телефон с гладким кожухом, на котором не было ни кнопок, ни анахронического диска. Спустив ноги на пол, Лум пододвинул к себе зеленый телефон и буркнул в трубку свое имя.

Послушав не более пяти секунд, он рассеянно взглянул на Эдера, взял свою авторучку, с помощью зубов и правой руки стащив с нее колпачок, и стал набрасывать ответы на односложные вопросы, бросаемые им в трубку, когда и как – не упоминая ни кто, ни почему. Пообещав тут же быть на месте, Лум повесил трубку, привел ручку в порядок и, быстро поднявшись, уставился сверху вниз на Эдера со смешанным выражением растерянности и обвинения.

– Кто-то только что прикончил Благого Нельсона, – сказал Лум тоном, который как нельзя лучше соответствовал растерянному выражению его лица.

– Прикончил? – вырвалось у Эдера, который был не в силах поверить услышанному.

– Убит. Его закололи. Ручкой от швабры… или какой-то штукой с острым наконечником.

Какая-то часть Эдера тут же хладнокровно отметила, что Благой Нельсон погиб всего в 29 лет, а другая часть дала ему понять, что такая констатация свидетельствует об отсутствии у него чувства сожаления. Но когда Эдер попытался вызвать у себя печаль, он лишь устыдился, поскольку его попытка не увенчалась успехом. Тем не менее, он изобразил скорбь, сожаление и чувство невосполнимой утраты. Но, так как он ненавидел потери, гнев вынудил Эдера задать следующий вопрос, смахивающий на обвинение.

– Кстати, а вы не ждали этого звонка?

Выражение сочувствия тут же исчезло с лица Лума, уступив место полному равнодушию.

– Не больше, чем Благой ожидал получить шесть ударов. Может, семь. Их еще подсчитывают. – Лум посмотрел было на дверь, но тут же снова повернулся к Эдеру: – Оставайтесь на месте. Понятно?

– Здесь?

– Именно здесь. Не трогайтесь с места, пока вас не будут сопровождать четверо охранников, которых я подберу лично. – Лум направился к дверям, но снова повернулся – Кто вас будет встречать на стоянке?

– Келли Винс.

Лум припомнил это имя.

– Тот ваш высокооплачиваемый юрист, который подвергся дисквалификации?

– И, соответственно, мой бывший адвокат.

Любопытство едва не заставило Лума забыть, как он только что торопился.

– Кстати, почему его дисквалифицировали?

Эдер посмотрел на стенные часы, пытаясь понять, почему их кварцевая начинка вызывает такую ностальгию.

– Просто позор, – обратился он к часам и с легкой улыбкой повернулся к Луму: – Финансовые прегрешения, а не моральные, хотя я подозреваю, что, как и большинству из нас, ему свойственны и те, и другие.

Глава четвертая

Стояла последняя пятница июня, и Келли Винс на границе Ломпока в 2.27. В своем «Мерседесе 450»-седан, сошедшего с конвейера четыре года назад, он двинулся на запад по Океанской авеню, пока не добрался до бензозаправки, где уплатив по двадцать центов за галлон, доверху заполнил бак, и, кроме того, ему протерли ветровое стекло, проверили уровень масла и давление в шинах.

Пока заправщик возился с колесами, Винс обратил внимание, что полицейское управление Ломпока по другую сторону улицы отгорожено баррикадами черно-белых барьеров. Услышав от механика, что давление в шинах и уровень масла у него в порядке и что он должен за горючее 13,27 доллара, Винс, протянув ему двадцатку и ткнув пальцем в сторону полиции, спросил: «А там что за праздник?»

Глянув из-за плеча, заправщик повернулся к Винсу и, отсчитывая ему сдачу, бросил:

– Парад в честь Цветочного фестиваля. Проходит каждый год, и это единственный праздник, что выпадает на нашу долю.

Когда Винс повернул на авеню Флору, что вела к тюрьме, его поразило буйство красок. По обе стороны двухполосной асфальтовой дороги простирались квадратные акры золотых и красных, розовых и синих, пурпурных и оранжевых цветов. Он сбросил скорость «Мерседеса» до 15 миль в час, рассматривая участки выращиваемых для продажи лобелий, настурций, душистого горошка и вербены.

В своей прошлой жизни Келли Винс был неопытным, но увлеченным любителем покопаться в саду по уикэндам. В глаза ему бросились цветы, которые он не мог опознать, и пожалел, что у него нет времени поинтересоваться у кого-нибудь, что это за растения. Но времени решительно не было, и Винс прикинул, что если он позволит себе любоваться цветочными плантациями, задержка обречет его на эмоциональную встряску, которую он не испытывал желания пережить. Он нажал на акселератор. «Мерседес» сразу же набрал скорость шестьдесят миль в час и понес Винса навстречу неопределенному будущему, которое должно был предстать перед ним в виде Джека Эдера.

На обсаженной соснами подъездной дорожке, что вела на стоянку перед тюрьмой, Винс сбросил скорость, чего требовали от него четыре предупреждения, которые он встретил на пути от авеню Флоры до стоянки для посетителей тюрьмы. Оставив стоянку слева от себя и центр семейных посещений – справа, он проехал мимо спортивного зала и административного корпуса, напоминавшего общежитие колледжа. Длинная изогнутая дорожка заставила его свернуть направо; она была обсажена низкими кустами можжевельника, утыкана флагштоками, и, миновав ее, он поднялся к трехэтажной сторожевой вышке современных очертаний, от которой по обе стороны тянулась высокая металлическая изгородь, увенчанная шипами бритвенной остроты.

Винс увидел здание тюрьмы, скрывавшееся за двумя рядами изгороди с острыми навершиями. Главное здание было возведено из бледно-желтого камня, и его пристройки тянулись к воротам, обманчиво давая понять, что «Выход там». Предполагая, что федеральное правительство хотело придать этому месту самый мрачный и угрожающий вид, Винс прикинул, что оно добилось блистательных успехов в своих намерениях, ибо нельзя представить ничего более мрачного и подавляющего, чем огромные коробки из камня и металла, куда кидают заключенных, запирают их там и держат под замком много лет, а порой и до скончания жизни.

Следуя повороту дорожки, «Мерседес» повернул у самой вышки, откуда стражник глянул на Винса, который в это время слегка прибавил скорость, вписываясь в свободное место на стоянке. Она была заполнена едва ли на треть, и между машиной Винса и ближайшей к нему могло разместиться еще не менее шести автомобилей.

Когда часы сообщили ему, что минуло 2.59, он вылез из салона «Мерседеса», открыл багажник и извлек оттуда черную тросточку. Захлопнув крышку багажника, он занял позицию у левого переднего бампера машины и, опершись на тросточку обеими руками, стал ждать Джека Эдера.

Шестеро человек вышли из центра семейных посещений, расположенного через дорогу. Возглавлял шествие крупнокостный седой мужчина. За ним шествовал охранник средних лет со «Спрингфилдом 03» с откинутым прикладом в руках, внимательно обшаривая взглядом стоянку и ничего не упуская из виду.

Келли Винс буквально застыл на месте, если не считать, что зрачки глаз метались из стороны в сторону. Он прикинул, что охранник со «Спрингфилдом» смахивает на отставного ветерана морской пехоты, который провел в ее рядах лет двадцать, а то и тридцать. Сразу же за ним шел Джек Эдер, куда тоньше, нежели пятнадцать месяцев назад. Теперь Эдер шел легким шагом, чуть ли не подпрыгивая, и на мгновение Винс забыл, что Эдер всегда передвигался быстрыми шажками, не отрывая подошв от земли, что являлось его отличительной особенностью.

По бокам Эдера шествовали двое охранников помоложе – лет двадцати с небольшим, один из которых дышал широко открытым ртом, и оба с автоматами. Замыкал шествие мрачноватый охранник примерно в возрасте Винса с типичным для охотника взглядом, а свой М-16 он держал с небрежной уверенностью, свойственной людям, имеющим дело с оружием с пеленок.

Человек с редкими седыми волосами раскрыл свой рот на расстоянии от него меньше тридцати футов:

– Мистер Винс?

Винс кивнул и повесил тросточку на сгиб левой руки.

– Дарвин Лум. Начальник тюрьмы.

– К чему такая пожарная команда, начальник?

– Нас обеспокоили слухи и… случилась кое-какая неприятность. Погиб один из заключенных.

– Его убили?

– Да.

Не сводя глаз с начальника тюрьмы, Винс обратился к Эдеру.

– Кто-то из твоих знакомых, Джек?

– Благой Нельсон.

– Мне очень жаль. – Винс, наконец, посмотрел на Эдера. – А что за слухи?

– Похоже, за мою голову назначили цену.

– Цена за твою голову, – словно пробуя на вкус каждое слово, повторил Винс. – И сколько же?

– Двадцать тысяч, как мне сказали.

– Что должно тебе льстить, – оценил Винс. – Готов в путь?

– Более чем.

Эдер направился было к «Мерседесу», но начальник тюрьмы быстро повернулся, преграждая ему путь.

– Пока еще не торопитесь, – сказал Лум, вынимая из кармана маленький блокнот и старую авторучку «Уотерман». – Вы можете оказать нам содействие, мистер Винс.

Придерживая черную тросточку, все так же висящую на левой руке, Винс быстро подошел к Эдеру и остановился рядом с ним. Придав тросточке прежнее положение, он снова оперся на нее обеими руками и с вежливым интересом уставился на Лума.

– В чем именно оказать содействие?

– Уточнив, каким образом мы можем связаться с судьей. Постарайтесь понять нас. В силу того, что он… словом, поддерживал кое-какие неформальные отношения с Благим Нельсоном, и шериф, и ФБР, скорее всего, захотят поговорить с ним… или, в крайнем случае, с его адвокатом.

– Я больше не являюсь его адвокатом.

– Знаю. Но вы можете дать мне знать, каким образом я мог бы связаться с вами или с ним, если…

– Я не знаю, где мы будем, – и Винс одарил собеседника веселой мальчишеской улыбкой, полной очарования, которая, как знал Джек Эдер, обманула не одного. – Еще в начале этого месяца я обитал в Ла-Джолле, но теперь у меня нет определенного адреса и, соответственно, телефона.

Лум нахмурился, словно отсутствие у Винса определенного адреса автоматически вызывало подозрение к нему.

– А как насчет вашей жены или ближайших родственников? Может быть, ваш юрист или бухгалтер? Просто любой, кто мог бы связаться с вами.

Винс с сожалением покачал головой.

– Мои финансы в таком состоянии, что я не нуждаюсь в бухгалтере. И если бы даже мне были нужны услуги юриста, я бы не мог их себе позволить. Моя жена находится в частной психиатрической клинике и старается не иметь дело с реальным миром, не говоря уж обо мне. Родители мои скончались. У меня нет ни детей, ни ближайших родственников.

– А друга?

Винс кивнул в сторону Эдера.

– Он перед вами.

С очередной ухмылкой Лум повернулся к Эдеру.

– Значит, вы не имеете представления, где остановитесь, так?

– Предполагаю, что сегодня вечером в мотеле. А потом… ну, что тут можно сказать?

– Родители? Жена? Дети? Старые друзья – кроме него? – Лум небрежно кивнул в сторону Винса.

– Все данные имеются в моем личном деле, – сказал Эдер. – Но чтобы сэкономить вам время, сообщу, что мои родители скончались. Мой сын, как вы знаете, умер в Мексике четырнадцать месяцев назад, когда я был здесь. Самоубийство. С женой мы развелись в семьдесят втором, и она давно вышла замуж. Моя дочь содержится в частной психиатрической больнице.

Взгляд Лума упал на Винса.

– В той самой, что и ваша жена?

– Его дочь и есть моя жена.