Текст книги "Четвертый Дюранго"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Глава тридцать четвертая

Угловатый оштукатуренный дом, возведенный тридцать девять лет назад, располагался на юго-восточной окраине Дюранго в районе, состоявшем из трех небольших улочек Льюис, Кларк и Фримонт. На улочках, названных в честь исследователей этих мест, должно было быть куда больше домов, если бы застройщик района, бывший учитель истории колледжа, унаследовавший скромное наследство, не потерял бы деньги вместе с покупателями во время спада 1949 года.

В 12.20 Сид Форк остановил свою машину на Фримонт-стрит под цветущей магнолией, которой было столько же лет, сколько и дому; сидя в машине, он дожидался, пока в третьем от угла доме потухнет свет. Свечение носило голубоватый оттенок, свойственный ТВ, и, поскольку дом не мог похвастаться тарелкой спутниковой антенны, Форк был почти уверен, что его обитатели смотрят взятую напрокат видеокассету. Если повезет, подумал он, она может оказаться короткой – может, сорокапятиминутный порнофильм с индексом «икс».

После того, как в 12.35 голубоватое свечение потухло, Форк предоставил обитателям дома еще минут двадцать пять, чтобы улечься по постелям и даже, может, погрузиться в сон. В 1.01 он постучал в парадную дверь. Меньше чем через минуту ее открыл уже заспанный Генри Квирт в белой рубашке и голубых боксерских трусах; он держал наизготовку тупорылый «Смит и Вессон» 38 калибра, направленный прямо в грудь шефа полиции.

– Господи, Сид, провалиться бы тебе…

– Ты можешь целиться в другое место?

После того как Квирт опустил оружие, Форк сказал:

– Я и сам был уже в постели, когда меня вдруг осенило.

– Что именно?

– Лучше бы нам переговорить внутри.

Прежде, чем Квирт успел ответить, из глубины дома раздался женский голос:

– Кто там, милый?

Квирт повернул голову на голос.

– Сид Форк.

– А ему-то что надо?

Квирт помедлил, прежде чем ответить на второй вопрос.

– Он по делам. – Квирт снова посмотрел на Форка. Сонливость окончательно покинула его, и он спросил уже шефа полиции: – Ты ведь по делу, не так ли, Сид?

Сид остался ждать в гостиной, пока заместитель шерифа, как он сказал, пошел что-нибудь накинуть на себя. Скорее по привычке, Сид осмотрел комнату, оценивая ее содержимое, которое включало в себя потрепанный диван и пару кресел, покрытых пластиковыми накидками. Несколько больший интерес вызвала у него мраморная этажерка для безделушек в углу, на пяти полках которой стояли девять фотографий в хромированных рамках, по меньшей мере две дюжины миниатюрных фарфоровых котят и кошек и пять остроконечных раковин, которые, как Форк прикинул, были из Флориды.

На стенах висели четыре репродукции в солидных рамках, изображавшие пасторальные сцены, имевшие место, как предположил Форк, в Европе девятнадцатого столетия, скорее всего, во Франции, но он решил, что они ему не нравятся. Подцепив носком правой ноги нейлоновый ковер, он прикинул, что оптовая стоимость его 4,95 доллара за квадратный ярд, и подошел ко встроенной книжной полке, которая содержала Библию, несколько томов последнего издания «Энциклопедия Британики» и девять романов в бумажной обложке серии «Арлекино».

Тем не менее, центром комнаты был большой дубовый стеллаж, на полках которого размещались телевизор «Сони» с экраном в 21 дюйм по диагонали, видеомагнитофон и целый комплекс аудиосистемы, предназначенный для прослушивания пластинок, магнитофонных лент и компакт-дисков. Наверху телевизора лежала видеокассета в упаковке. Подойдя поближе, Форк прочел на наклейке «Дебби отправляется к дьяволу» и попытался вспомнить, брал ли он такую напрокат.

Он отвернулся от центра развлечений как раз, когда Квирт вернулся в комнату. На заместителе шерифа теперь были джинсы, та же самая рубашка и пара плотных рубчатых белых спортивных носков. Хотя Форк лишь мельком заметил их, Квирт счел необходимым объяснить их наличие.

– Я не ношу обувь в доме, когда ребенок спит.

– Уэйну теперь должно быть… два года?

– Два с половиной.

– Как Мэри-Эллен?

– Все в порядке, если мы будем говорить потише и не разбудим малыша.

Форк занял кресло, а Квирт расположился на диване.

– Ничего встреча у нас состоялась, а?

Квирт кивнул головой, словно бы соглашаясь.

– Ну и Б.Д.!

– После того, как вы с шерифом ушли, я вернулся домой и отправился в постель. Но позади у меня остался чертовски длинный паршивый день, и я просто не мог уснуть. Главным образом я думал об Айви Сеттлсе, который был отменным копом, пусть даже он таковым и не выглядел.

– Айви был в порядке.

– Вот, значит, я лежал себе, прокручивая все в голове и думая об Айви и Карлотте – ты знаешь Карлотту?

Квирт сказал, что он знаком с Карлоттой Сеттлс.

– По крайней мере, она будет получать приличную пенсию. И лежал себе, думая о ней и прикидывая, кого мне взять на место Айви, как меня вдруг осенило.

– Кого же?

– Тебя.

Откинувшись на спинку дивана, Квирт стал внимательно изучать Форка. Шеф полиции был доволен, что не услышал от Квирта удивленного «Меня?». Он приободрился еще больше, заметив искорку заинтересованности в темно-карих глазах Квирта.

– Давай дальше.

Форк явно не торопился.

– Если Чарли Коутс в течение двух лет будет занимать пост, на который он нацелился, кто, по твоему мнению, будет новым шерифом?

– Полицейская ищейка Дик Григ.

– Вроде у тебя не идут дела с лейтенантом Григом?

– Я уживаюсь с любым, с кем мне надо уживаться, Сид.

– Ты не думаешь, что Чарли Коутс почти добрался до руководства округа?

– Этот пост для него лишь остановка.

– На пути куда?

– Коутсу сорок два. Если его выберут в девяностом, ему будет сорок четыре. Два года – и перед ним прямая дорога в Конгресс. Если он победит, прекрасно. Если нет, он проведет на этом посту еще два года, и ему будет только сорок шесть лет. Он использует следующие два года, чтобы его имя стало известно, обзаведется кучей наград и, когда ему стукнет сорок восемь, попробует еще раз пробраться в Конгресс. И если даже ему и на этот раз не удастся оказаться в Вашингтоне, он бросит это занятие и вместо этого станет богатеть.

– Все это он тебе и выложил?

– Он таскает меня с собой, чтобы я был кем-то вроде его биографа. Вот почему я и оказался у Б.Д. сегодня вечером. У меня чертовски хорошая память, Сид.

– И Чарли также сказал, что заберет тебя с собой в руководство округа или когда отправится в Вашингтон? Может, чтобы таскать его багаж, встречать его с самолета, делать для него памятные записки?

– Он может.

– Как тебе нравится в Дюранго, Генри?

– Погода меня устраивает.

– Считаешь, что тебе понравится в Вашингтоне?

– Я родился в Вашингтоне. Мой старик работал в департаменте торговли. Сегодня там температура 103 градуса. Влажность порой достигает девяносто процентов.

– Никогда не был в Вашингтоне, – сказал Форк, помолчал и нахмурился, словно бы ему предстояло принять трудное решение. В таком виде он и оставался сидеть, нагнетая напряжение. Наконец, Форк спросил:

– Ты говоришь, что можешь уживаться с любым, с кем тебе приходится уживаться, так?

Квирт кивнул.

– Уживешься ли ты с Б.Д. и со мной, если я предложу тебе тридцать пять в год, звание детектива, круглосуточную машину в твоем распоряжении, оплату стоматолога и медицины и оплачиваемые четыре недели ежегодного отпуска?

– Я-то отлично уживусь с тобой и Б.Д., Сид, но ведь я должен это отработать, не так ли?

Форк сделал вид, что удивлен.

– Как-то не улавливаю твою мысль.

– Я хочу сказать – тебе что-то от меня надо. Прямо сейчас. Сегодня вечером.

Форк сменил выражение с удивленного на обиженное.

– Ни я, ни Б.Д. не играем, Генри. Место – твое. И ты можешь начать прямо в понедельник, если успеешь рассчитаться с шерифом. Но лучше мне быть с тобой абсолютно откровенным. Если кому-то удастся утопить Б.Д., предполагаю, что первым уволят меня, и новый мэр, скорее всего, избавится от всех моих людей и наберет свою команду. Ведь так обычно эти дела и делаются, не так ли?

Генри Квирт склонился вперед, стараясь выглядеть и скептиком и мудрецом.

– Чем, по-твоему, я могу помочь Б.Д., чтобы она вечно оставалась мэром?

– Ничем. Как я и говорил, это место за тобой.

– Кончай нести ахинею, Сид.

– Ну, если ты так настаиваешь… отпечатки, о которых шериф говорил мне с Б.Д., – те, что обнаружили в розовом фургоне. Чарли уже получил ответ, так? Что бы он там ни говорил…

– Верно?

– И ты уже заглянул в него?

Квирт кивнул.

– И поскольку у тебя такая память…

– Я все помню, Сид. Все.

– И я не прошу тебя доложить мне, кому принадлежат эти отпечатки. Я хочу, чтобы ты понял: они не имеют ничего общего с работой, и с машиной, и тридцатью пятью тысячами в год, поскольку все уже обговорено. Кроме того, я вообще не могу просить тебя ни о чем, что противоречило бы твоей совести.

С видом еще более скептичным и задумчивым, чем обычно, Квирт сказал:

– Что-то я не слышу голоса своей совести, Сид.

– Ну что ж, отлично. Так когда ты бы хотел выйти на работу – в понедельник?

– Лучше, если пятнадцатого числа будущего месяца – на тот случай, если шериф Коутс выяснит еще, что может пригодиться Б.Д.

Глава тридцать пятая

В 2.04 этого последнего воскресенья июня Келли Винс и Сид Форк опять сидели бок о бок на диване в викторианской гостиной дома Вирджинии Трис.

Напротив них располагалась мэр Б.Д. Хаскинс. Джек Эдер устроился на низком плюшевом стульчике – волосы всклокочены, подол рубашки выбился из брюк и босые ноги наспех засунуты в парусиновые туфли, которые не успел зашнуровать, потому что именно он торопился на настойчивые трели дверного звонка, раздавшиеся в 1.52. Винс, который с трудом приходил в себя, одевался, пока Эдер на кухне готовил кофе.

Хаскинс поставила чашку с блюдцем и спросила:

– Вирджиния еще не пришла домой с работы?

– Еще нет.

– Нам надо кое о чем переговорить.

– О том, что, насколько я понимаю, не может ждать.

Она кивнула.

– Но первым делом я хотела бы получить ответы на кое-какие вопросы.

– А я бы первым делом хотел бы, Б.Д., – вмешался Сид Форк, – чтобы ты перестала вести себя столь таинственным образом.

Мэр не сводила с Эдера взгляда серых глаз, когда бросила:

– Заткнись, Сид.

Шеф полиции было открыл рот для ответа, но передумал и откинулся на спинку дивана, вытянув ноги и засунув руки в карманы брюк; вид у него был, как показалось Келли Винсу, глубоко униженный.

По-прежнему глядя на Эдера и давая понять, что ей глубоко безразлично, как себя чувствует Форк, Хаскинс откашлялась и сказала:

– Вы так и не рассказали нам, что же случилось с юношей и девушкой – Джеком и Джилл Джимсонами – когда ваш Верховный суд отменил обвинительный вердикт и назначил новое судебное разбирательство.

– Их дело рассматривалось в другом округе.

– То есть, его туда передали?

– Комби Уилсон добился своего. Дело Джимсонов разбиралось во второй раз в ста тридцати милях от дома, и они были оправданы.

– Но разве взятка, полученная старым судьей… как его имя, Фуллер?

– Марк Тайсон Фуллер.

– Не дискредитировала ли она решение верховного суда?

– Штат решил, что взятки тут не было.

– А как иначе назвать пятьсот тысяч долларов на обеденном столе в коробках из-под обуви?

– Четыреста девяносто семь тысяч, – поправил ее Эдер, – не говоря о тех пятистах тысячах в моем туалете, которых они так и не обнаружили.

– Давайте вернемся к делу Фуллера. Если это не взятка, то как же тогда назвать эту сумму?

– Двойное убийство. Разработать схему которого, чтобы все выглядело, как взятка, обошлось очень недешево.

– Такова официальная точка зрения – или это только ваша теория? – спросила Хаскинс.

– Такое решение вынесла полиция штата и города после тщательного расследования. Более того, из конторы генерального прокурора был следователь, ибо, кроме всего прочего, старый Марк был членом Верховного суда штата.

– Почему вы раньше не рассказали нам об этом? – спросила Хаскинс.

В голубых глазах Эдера было выражение как у новорожденного котенка, когда он посмотрел на Келли Винса и спросил:

– Разве мы не обговаривали это во время того ленча в харчевне у дороги?

– Нет.

– Почему же, мистер Винс? – спросила мэр.

Винс пожал плечами.

– Вся информация была в прессе.

– В прессе далекого штата.

– Может, я должен был сказать, что это всем известно.

– Сдается мне, что кое-кто, неизвестно почему, не доверяет кое-кому, – сказал Форк.

Возникшее молчание становилось томительным, когда Джек Эдер, пустив в ход самые мягкие и убедительные интонации, прервал его:

– Мы можем оказаться в тупике, но, с вашего разрешения, мэр, я хотел бы предотвратить такое развитие событий, если вы дадите мне пару минут.

Обдумав его предложение, она кивнула.

– В соответствии с данными полиции штата и города, убийца, который постарался представить смерть судьи Фуллера и его жены как убийство и самоубийство, соответственно, был то ли небрежен, то ли глуп, то ли не смотрел телевизор. Благодаря последнему теперь даже девятилетки знают, что, когда вы стреляете из полуавтоматического пистолета, он оставляет на руках следы пороха. Ничего подобного у судьи Фуллера обнаружено не было. Так что, он не мог стрелять ни в свою жену, ни в себя. – Эдер бросил взгляд на Винса. – Оружием убийства, насколько я припоминаю, было «Ллама» 32-го калибра, так?

– Модель ХА, – уточнил Винс.

– Полиция проследила его происхождение до оружейного магазина в Тампе, – продолжил Эдер, – где оно было куплено мистером Т.С. Джонсом, чье имя, адрес и водительская лицензия, как выяснилось, оказались фальшивыми.

– А как же то письмо, которое написал Фуллер – его признание? – спросила Хаскинс.

– Полиция пришла к выводу, что оно было ему продиктовано. Они убеждены, что убийца угрожал убить старую миссис Фуллер, если ее муж не напишет то, что ему было продиктовано. После того, как он написал этот текст и подписал, копы решили, его заставили вынуть нижнюю челюсть и использовать как пресс-папье – странная деталь – а также отодвинуть стул от стола. Затем убийца пристрелил Фуллера, вошел в гостиную и убил миссис Фуллер, которая была в таком состоянии, что вряд ли понимала происходящее вокруг нее. Затем убийца вернулся в столовую, обхватил пальцами Фуллера рукоятку пистолета, чтобы на ней остались его отпечатки и позволил оружию упасть на пол. Все это было, как говорят копы, чисто любительской работой – если не считать вставной челюсти на предсмертной записке, издевательской детали, и недостающих трех тысяч долларов из пятисот тысяч, которые Фуллер словно бы потратил.

– А что, если б копы нашли те полмиллиона в вашем туалете? – спросила Хаскинс.

– В таком случае, я предполагаю, они бы не копали так старательно убийство Фуллера и, скорее всего, сочли бы письменное признание неоценимым доказательством. Что же касается меня, то я бы, скорее всего, и сейчас тянул срок.

– Значит, взятки никто не давал, – сказала Хаскинс.

– Я по-прежнему живу на те полмиллиона, что Келли нашел в моем чулане и успел перевести на Багамы.

– Но в юридическом смысле слова, это не было взяткой?

– Как вы предпочитаете назвать их – подарком?

– Я бы сказал, что это были найденные деньги, – сказал Сид Форк. – Но готов принять и другое мнение.

Опять наступило молчание, на этот раз оно длилось меньше, потому что Хаскинс нарушила его вопросом, обращенным к Эдеру.

– Где они теперь?

– Джек и Джилл? – Судья посмотрел на Винса. – Точно не знаю. В Нью-Йорке?

– В Лондоне, – бросил Винс.

– Когда мы сегодня – то есть, уже вчера – покидали «Кузину Мэри», кроме, конечно, Сида, вы как-то обошли эту тему…

– Просто упустил из виду, а не обошел, – уточнил Эдер.

– Когда вы умолчали о том, что только сейчас нам рассказали, я вспоминаю ваши слова, что, мол, если двух ребят Джимсонов казнят, их доля залежей газа и отчисления перейдет к их мачехе. Так?

– Да, – согласился Эдер. – А в случае смерти мачехи, ее доля соответственно должна была достаться Джеку и Джилл.

– Поскольку взятка оказалась подложной, – сказал Сид Форк, – я готов за соответствующее вознаграждение поговорить с этой мачехой.

– Это уж решать Келли, – сказал Эдер.

Все трое уставились на Винса, но слова прозвучали из уст мэра:

– На этот раз, мистер Винс, будьте любезны, ничего не упускайте из виду.

Не обратив на нее внимания, Винс повернулся к шефу полиции, сидящему справа от него.

– Насколько трудно инсценировать самоубийство, если оружием служит пистолет?

– Черт побери, практически невозможно, учитывая возможности современной судебной медицины, – сказал Форк. – Самый лучший способ инсценировать самоубийство – это в три утра выкинуть жертву из окна, после которой не останется ни записки, ни намека.

Винс повернулся к мэру.

– После того, как копы выложили генеральному прокурору смутное предположение, что смерть Фуллеров является двойным убийством, он и пальцем не шевельнул, пока не прикинул, как извлечь из ситуации максимальный политический капитал. Наконец, он решил, что дело о взятках должно громко прозвучать в Верховном суде – хотя к тому времени у его главы были небольшие неприятности с отделом внутренних доходов.

– Не такие уж небольшие, – поправил Эдер.

– Таким образом, генеральный прокурор приказал провести полномасштабное расследование, которое, по его словам, камня на камне не должно было оставить в этой неясной ситуации. Одним из таких камней, который, конечно же, требовал внимательного осмотра, была мачеха. Поэтому к ней отправилась команда из двух весьма опытных следователей. Вскоре после их возвращения и отчета, генеральный прокурор созвал пресс-конференцию, на которой оповестил, что смерть судьи и миссис Фуллер отнюдь не было убийством и самоубийством, а, скорее, тем, что он назвал «дьявольским двойным убийством» и что ни судья Фуллер, ни глава Верховного суда Эдер не получали взяток. А через два дня, как раз, когда двоим следователям надо было снова допрашивать мачеху, ее «Кадиллак» слетел с трассы на скорости примерно в семьдесят восемь миль и врезался в дерево.

– Ручаюсь, она была убита, – сказал Форк.

– Она сломала себе шею. Вскрытие показало, что в крови у нее было 1,6 процента алкоголя, то есть, с точки зрения закона, она была основательно пьяна. Исследования «Кадиллака», проведенное командой механиков, отряженных генеральным прокурором, выяснило наличие – как он описывал на очередной пресс-конференции – «необъяснимого нарушения механизма рулевого управления». Когда репортеры спросили, не означает ли это, что кто-то подпилил рулевые тяги, он ответил, что не может комментировать данный факт до окончания расследования, и продолжил сообщением, что в последние пять месяцев данная мачеха сняла с разных счетов почти два миллиона долларов наличными. После этого все пришли к выводу, что теперь-то им понятно происхождение денег в коробке из-под обуви, и рулевые тяги были почти забыты.

– Убедительный мотив, – сказал Сид Форк. – Она вложила два миллиона долларов, чтобы выиграть… сколько там было: пятнадцать, двадцать миллионов?

– Если бы ребята Джимсоны отправились в мир иной, она бы стала получать все отчисления от добычи газа, – сказал Винс. – Последнее, что слышал: их запасы оценивались суммой от пятидесяти до ста миллионов долларов.

– Если бы ей удалось создать впечатление, что это двое ребят успешно подкупили Верховный суд, чтобы избавиться от газовой камеры…

– В моем штате делают смертельную инъекцию, – уточнил Эдер.

– О'кей, – согласился Форк. – От процедурной. Но случись это, сомневаюсь, что нашелся бы на земле суд, который хоть пальцем шевельнул, чтобы спасти ребят от смертной казни.

– Боюсь, вы правы, – кивнул Эдер.

– Но во всяком случае, все, конечно же, окончилось хэппи эндом, не так ли? – подытожил Сид Форк. – Эти двое ребят оправданы. Ризы Верховного суда штата остались незапятнанными, если не считать небольших проблем, которые касались отношений главного судьи с ведомством внутренних доходов. И когда наконец все стали прикидывать ситуацию с точки зрения «кому выгодно?», если ребят казнят, выяснилось, что речь может идти только о зловещей мачехе. Так, мистер Винс?

– Примерно так.

– Тогда растолкуйте мне вот что, – не унимался Форк. – Пытались ли найти и засечь того подонка, который сделал грязную работу? Того, кто прикончил старого судью и его жену, а потом одел рясу священника, чтобы подсунуть полмиллиона долларов в чулан судьи Эдера, и который, скорее всего, и подпилил рулевые тяги в машине мачехи?

Прежде, чем Винс собрался ответить, Б.Д. Хаскинс посмотрела на Эдера и спросила:

– Как звали ту мачеху?

– Мэри. Мэри Джимсон.

– А до того, как она вышла замуж… ее девичья фамилия?

– Мэри Контрэр.

Лицо Сида Форка мертвецки побледнело, и лишь некоторое время спустя кровь прихлынула к шее, отчего запунцовели кончики ушей. Вскочив, он обвинительным жестом ткнул в Хаскинс указательным пальцем и заорал:

– Черт побери, Б.Д.!

Мэр одарила его самой любезной из своих улыбок.

– Просто я хотела, чтобы ты услышал эту подробность от них, а не от меня.

Багровый цвет лица Форка сменился розовым; все еще пылая возбуждением, он сел и пробормотал:

– В этом дерьме еще надо разобраться.

– Так заткнись и слушай дальше, – приказала мэр и снова повернулась к Эдеру: – Поскольку Сида не было с нами, когда мы встречались с Парвисом Мансуром в «Кузине Мэри», я изложила ему лишь сокращенную версию нашей беседы. И, скорее всего, я упустила кое-какие детали.

– Как, например, девичье имя мачехи, – буркнул Форк.

Не обратив на него внимания, она перевела взгляд на Винса.

– Когда вы сегодня вечером звонили мне, я вела достаточно деликатный политический торг с шерифом, почему и прервала разговор с вами. Примите мои извинения.

– Нет необходимости извиняться.

– А позже появился Сид с очень важной информацией, которая и явилась подлинной причиной нашего визита.

Она пытается в силу каких-то причин вызвать к нему полное доверие, подумал Винс, глядя на Форка.

– Так что вам удалось выяснить, шеф?

По лицу Форка расплылась улыбка, которую скромной не назовешь.

– Тот парень, которого мы с Б.Д. знали давным-давно – тот, который представал в виде священника и водопроводчика – и которого мы знали как Тедди Смита или Джонса…

– Убийца, – сказал Винс.

– Да. Он. Так вот, я выяснил его настоящее имя.

– Каким образом?

– С помощью отпечатков, которые он оставил в фургоне.

– Перестань хорохориться, Сид, – бросила Хаскинс.

С той же гордой и счастливой улыбкой Форк перевел взгляд с Винса на Эдера.

– Словом, настоящее имя этого типа не Смит и не Джонс – хотя большого открытия тут не было. Настоящее его имя – Теодор Контрэр.

Не скрывая удовольствия, Форк наблюдал, как на лицах Эдера и Винса появилось изумление. Первым пришел в себя Винс и спросил:

– Ее брат?

Форк кивнул.

– Кому еще она могла довериться в таких делах? По его данным, у него есть – или точнее, была – сестра на три года старше, чье имя было Мэри-Эллен Контрэр – звучит, как старинный романс.

– Насколько длинен у него список правонарушений? – спросил Винс.

– Девять арестов и два приговора. Он провел два года в Луизиане, в тюрьме Ангола и девять месяцев в тюрьме округа Лос-Анжелес за попытку нападения.

– Чем он в основном занимался?

Форк с удовольствием ухмыльнулся.

– Он актер.

– Примите мои поздравления, шеф, – сказал Эдер.

– Тут понадобилось больше охмурять, чем работать мозгами, – со скромным видом ухмыльнулся Форк. – Мне всего лишь пришлось убедить кое-кого сделать то, в чем он сомневался, стоит ли ему этим заниматься.

Встав, Винс подошел к окну и выглянул из него, обратив внимание на неприметный четырехдверный седан, который остановился внизу на улице, и прикинул, не доставил ли он того черного детектива и высокого, которые всю ночь были на вахте. После чего отвернулся от окна к Б.Д. Хаскинс.

– Когда вы прервали разговор со мной, – сказал он, – я звонил сказать вам, что ваш родственник связался со мной по телефону и сказал, что достигнута договоренность о времени и месте обмена. Четвертого июля в «Кузине Мэри».

Хаскинс кивнула в знак поддержки этого решения.

– Хорошо. Мерримен обычно закрывается в этот день. Четвертого. Во сколько?

– Мансур не сказал.

– Должно быть, не раньше полудня.

– Почему?

– Потому что с утра мы с Сидом должны присутствовать на параде.