Текст книги "По следам солнечного камня"

Автор книги: Ромуальдас Неймантас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Введение
ЛЕГЕНДА О СОЛНЕЧНОМ КАМНЕ

* Тайна древнего рода * Загадки Енисейского клада * Янтарь: мифы и действительность * По следам солнечного камня: от Балтийского до Желтого моря *

Путешествуя у Енисея, в Хакасии, я познакомился с девушкой по имени Кюсстоса, которая оказалась сведущим историком и археологом. Она занималась изучением культуры своих предков и рассказала мне много интересного из прошлого своего края.

Однажды, узнав, что я родом из Прибалтики, Кюсстоса пришла, надев янтарное ожерелье. Оно было древней работы: бусинки поблекли и почти стерлись. Но что удивительно: на каждой бусинке было четко вырезано одно и то же лицо молодой девушки, очень похожей на мою милую собеседницу! Глаза незнакомки глядели пристально, как бы спрашивая: кто я, как и откуда появился в ее краях.

Кюсстоса рассказала, что эти янтарные украшения связаны с тайной ее древнего рода. Оказывается, на протяжении многих веков, из поколения в поколение, мать, как редчайшую драгоценность, передает дочери янтарное ожерелье. Наследница надевает его только осенью, когда начинает цвести дикий мак и его алым цветом полыхают степные просторы и откосы Енисея. Рассказывают, что это ожерелье давным-давно подарил прабабушке прабабушек ее любимый, прибывший с берегов моря, в которое солнце ложится отдыхать. Были и подвески, но они в смутное время утеряны…

– Красивая легенда, – с грустью заметила Кюсстоса, – и неизвестно, сколько в ней правды, а сколько вымысла. Если бы нашлись подвески, может, что-то и прояснилось бы…

Моя поездка в Хакасию закончилась. Легенду о янтарном ожерелье заслонили другие впечатления. Возможно, я и не вспомнил бы ее больше никогда, если бы не случай. Как-то летом возвращался я домой из Москвы. До отхода поезда оставались считанные минуты. Перед тем как прыгнуть в вагон, я купил в киоске на перроне «Неделю». Устроившись в купе, развернул газету. В глаза бросилась заметка, которая перевернула всю мою дальнейшую жизнь!

В заинтересовавшей меня публикации сообщалось, что сотрудники Средне-Енисейской экспедиции, снаряженной Ленинградским отделением Института археологии АН СССР, вели раскопки древнего городища у села Знаменка в Боградском районе Хакасии. «Это городище, – рассказывала руководитель экспедиции М. Пшеницына, – было сожжено на рубеже двух эр племенами гуннов. Никто не ожидал, что в недрах испепеленной земли мы натолкнемся на такие сокровища… Когда приподняли черепок, глазам открылся тайник, куда солнечный луч не заглядывал почти два тысячелетия. Чего там только не оказалось! Золотые серьги и булавки, серебряные подвески, украшения из самоцветов… Темно-вишневый огонь сердоликовых бус и теплое сияние янтаря словно спорили с голубоватыми тенями на агатовых подвесках…»

Я прервал чтение. Из глубины памяти всплыло лицо девушки на бусинках. Этого было достаточно, чтобы сойти с поезда в Ленинграде.

Археологи подтвердили, что среди других сокровищ действительно обнаружена брошь и две пластинки с отверстиями – подвески из янтаря. Они не сомневались, что это не случайно спрятанный клад, а остатки мастерской местного ювелира, жившего в первые века новой эры. Мастер, как и его род, очевидно, был тесно связан с широким миром. В кладе найдены серьги из ракушек «каури», которые водятся только в южных морях, жемчуг и драгоценные камни: малахит с Урала, сапфир из Шри-Ланки и хризолит из Египта.

Было также ясно, что клад принадлежал не коллекционеру, а мастеру по изготовлению украшений: большинство золотых изделий оказалось помято, – видимо, их намеревались использовать как сырье.

Участники экспедиции уверяли, что подвески не привозные: их изготовили на месте, используя инструменты, характерные для шурмакской культуры, в те века распространенной у истоков Енисея. Они утверждали, что в руки енисейского умельца попал натуральный янтарь и что в этих местах находился центр его обработки…

Оставалось установить, ОТКУДА и КАК попал янтарь в эти места? Археологи не сомневались, что подвески сделаны из сукцинита – разновидности янтаря, который добывается только у Балтийского моря.

Все это подтолкнуло меня всерьез заняться тайной солнечного камня.

В поисках ответов на возникающие вопросы я перерыл горы книг о янтаре, перелистал кипы пожелтевших бумаг в разных архивах как в Литве, так и в других республиках Советского Союза и за рубежом.

Я узнал, что янтарь, этот уникальный самоцвет, уже в античные времена привлекал внимание ученых. Его тайны пытались разгадать философ, физик и математик Таль Милетский (640–546 годы до новой эры), которого греки называли одним из «семи мудрецов мира». О янтаре писал Геродот (484–425 годы до новой эры). Место янтарю в своей книге о минералогии отвел ученик Аристотеля – Теофраст (372–287 годы до новой эры). О чудесных свойствах янтаря, употреблении его в медицине сообщил родоначальник античной медицины Гиппократ (460–377 годы до новой эры).

О том, что янтарь принадлежит к смолам, первым упомянул Аристотель (384–322 годы до новой эры). Свойствами янтаря интересовался и Плиний Старший (23–79 годы). В своей книге «Naturalis historia» он собрал все доступные ему сведения о янтаре, которые в разное время сообщили античные ученые и путешественники.

С глубокой древности о янтаре складывали легенды. В них янтарь называли «солнечным камнем», обладающим волшебными качествами, называли его «слезами о погибших героях».

В «Метаморфозах» римского поэта Публия Овидия Назона (43–18 год до новой эры) я прочел миф о Фаэтоне. В нем рассказывается, как однажды сын Фебоса, бога Солнца, юный Фаэтон осмелился сесть в колесницу своего отца, обычно совершающего установленный путь по небу среди светил. Юнец не смог справиться с конями, рухнул на землю и разбился. О нем долго и горько плакали мать и сестры. Они вросли в землю и превратились в деревья, но плакать не переставали. Их слезы падали на землю и застывали янтарем…

Публий Овидий Назон не выдумал этот миф, а только переработал старый, записанный еще греческим драматургом Эсхилом (525–456 годы до новой эры), в котором, корме элементов античной религии, отражаются и представления о происхождении янтаря. У Эсхила речь идет о Фаэтоне, как сыне бога Солнца Гелиуса. По Эсхилу, молодой возница, не совладавший с копями, так близко приблизился на огненной колеснице к земле, что чуть не поджег ее. Бог Дзеус послал молнию, и Фаэтон был низвергнут на землю. Сестры Геллиады так оплакивали брата, что превратились в деревья, а их слезы – в янтарь…

Другую античную легенду о происхождении янтаря обнародовал греческий драматург Софокл (496–406 годы до новой эры) в своей «Антигоне». Он назвал янтарь «слезами загадочных индийских птиц, оплакивающих смерть героя Малеагра».

Много легенд о янтаре сложено и в Литве. Каждый литовец с малых лет слышит сказ о том, как давным-давно, когда еще старшим среди всех богов был Пяркунас, на побережье Балтийского моря жил молодой рыбак Каститис. Он ловил рыбу в этом море, которое принадлежало самой красивой богине – Юрате, обитавшей в янтарном дворце на самом дне моря. Богине не нравилось, что Каститис мутит воду и ловит ее любимых рыбок. Не раз Юрате посылала русалок, чтоб они призвали рыбака к порядку. Но гот не слушался. Тогда она сама всплыла, чтобы поговорить с юношей. Увидев молодца, она влюбилась в него и заманила в свое подводное царство, в янтарный дворец… Узнав об этом, Пяркунас очень разгневался. Он убил Каститиса молнией и приказал волнам выбросить его тело на берег, потом разрушил дворец Юрате, а ее на долгие века приковал к развалинам дворца. День и ночь плачет Юрате, скорбя по Каститису и своему разбитому дворцу. Слезы ее выкатываются на берег в виде капелек янтаря. Кусочки янтаря покрупнее – это остатки дворца. Море выносит их во время шторма…

Замечательный литовский поэт Майронис переложил эту легенду па стихи, создав романтическую поэму о любви морской богини и человека. Запомнились строки из этого трагического рассказа:

 
Послушайте порой ночной,
Когда в тревоге стонут волны
И море на берег с волной
Янтарь бросает горстью полной…
 

Первая монография о янтаре появилась только в середине шестнадцатого века[1]1
  Аурифабер А. История сукцинита. Кенигсберг, 1551 (на лат. яз.).


[Закрыть]. Сейчас уже никто не сомневается, что янтарь – сосновая смола[2]2
  Сребродольский Б. И. Янтарь. Москва: Наука, 1984.


[Закрыть]. Ученые установили, что миллионы лет назад на территории нынешней Скандинавии, Карелии, Кольского полуострова, в так называемой Феноскандии, росли хвойные леса. При малейшем повреждении коры из деревьев обильно текла смола и по стволам стекала на землю. Из нее со временем и образовался янтарь. Исследователь янтаря В. Катинас предлагает назвать его «смолой сосны зоцена, видоизменившегося под воздействием полимеризации и самоокисления»[3]3
  Катинас В. Балтийский янтарь. Вильнюс, 1983 (на лит. яз.).


[Закрыть].

О природном происхождении янтаря свидетельствуют также и образцы флоры и фауны, законсервировавшиеся в кусках, именуемых инклюзиями, которых только в палангском музее имеется больше тысячи…

Я изучил все источники, в которых говорилось о культурном обмене конца старой – начала новой эры между народами околобалтийского региона и предгорьев Гималаев. О торговле янтарем одним из первых упомянул римский историк Корнелий Тацит (55—120 годы); в своем труде «Германия» он описал жизнь предков литовцев – айстиев, назвав их «аэстиорум гентес».

Я узнал, что во времена неолита (6 тысяч лет назад) янтарь с берегов Балтийского моря попал на Кавказ, в Северную Африку. Янтарные бусы обнаружены в захоронениях фараонов, датируемых 3400–2400 годами до новой эры. Изделия и украшения из прибалтийского янтаря немецкий археолог Г. Шлиман (1822–1890) нашел в Малой Азии, недалеко от пролива Дарданеллы, на острове Крит и на юге Греции, в шахтных гробницах микенской культуры, построенных около 1600—800 годов до новой эры.

Оказалось, что большую роль в торговле янтарем играла Троя, которая получала этот самоцвет с Севера и перепродавала народам Средиземноморья. Роль посредников отводилась также финикийцам. К VIII–VII векам до новой эры относится упоминание о финикийцах, которые торговали янтарем с жителями островов Эгейского моря.

Через Финикию янтарь попал в Аравию, Индию, Китай… Позже торговлю янтарем в свои руки прибрали римляне.

В Риме прибалтийский янтарь вошел в обиход около 900 года до новой эры, а в начале новой эры был настолько популярным, что принято говорить о господствовавшей в империи «янтарной моде». Многие римляне (не только женщины) носили янтарные бусы, кулоны. Янтарем украшали одежду и военные доспехи. Ремесленники делали из него разные вещи, начиная с ритона для меда и кончая амулетом для новорожденного или скульптурой для ценителя искусства…

Шло время. В моей картотеке появлялись все новые и новые имена вавилонцев и египтян, ассиров и арабов, представителей других народов, которые знали о прибалтийском янтаре. Хакасов среди них не оказалось…

Тогда я понял, что археологи перевернули еще одну неизвестную страницу прошлого, стерли одно из множеств «белых пятен» в летописи дружбы народов.

Ожившая легенда – а я давно поверил, что Кюсстоса поведала мне о реально существовавших фактах – надолго оторвала меня от других дел. Я совершил путешествие по маршруту «янтарной дороги» от Балтики до Средиземноморья, а затем через Аравию, Индию, Китай до Желтого моря. Побывал в разных странах Европы, Африки и Азии, где узнал много интересного о торговле янтарем.

Я изучил труды историков культуры наших дней, постарался вникнуть в рассказы о связях между народами грека Геродота и римлянина Тацита, араба Сулеймана из Басры, китайца Сыма Циань, русского Афанасия Никитина, литовца Матаса Шальчюса, других видных путешественников всех времен и народов.

Мне стало ясно, что торговля прибалтийским янтарем в прошлом зависела от политической ситуации, имела периоды спада и оживления. Интересовавший меня промежуток времени совпадал с подъемом цивилизации, с золотым веком Рима, интересы которого тогда охватили огромнейшие территории от Оловянных островов на севере до Черной Африки на юге и Топробана, Индии на востоке.

Следовал вывод, что, вероятнее всего, прибалтийский янтарь к хакасскому мастеру попал через римлян. Но как? Ответить на этот вопрос нелегко. В поле зрения исследователя попадают не только «янтарные дороги», но и великий Шелковый путь, а также Путь Соли, Благовоний, другие пути-дороги, проложенные в доисторические времена от одного парода к другому…

Настала пора браться за перо, чтобы изложить свою версию: как мог прибалтийский янтарь достичь верховьев Енисея. Приглашаю вас, дорогие читатели, в путь через Европу, Африку и Азию, в глубь прошлого, отдаленного от нас почти двумя тысячелетиями.

Нелегок этот путь. Прошлое подобно разбитому сосуду, черепки которого рассыпаны по всей Земле. Требуется много усилий, чтоб их собрать, сложить из них то, что, казалось, утрачено безвозвратно, но так необходимо нам и тем, кто придет за нами…

Глава первая
ВЕЛИКАЯ КЛЯТВА

* У стен Карнунта * Айстис вспоминает родной дом * Прибытие скальвов * Решение рода * Великая клятва * Белая коса * У сембов * На лодках к верховьям Вистулы * Битва с маркоманами *

Брошенная издалека булава, утыканная кремнем, попала юноше в плечо, кровь капала на жесткую траву с широкими тонкими листьями, острыми, как нож. Этой травой был покрыт весь берег – от самого леса с низкими кустами па опушке до крутого откоса к реке.

Вода в реке текла, переливаясь рябью над отмелями, огибая большие и маленькие острова. На некоторых из них росли деревья, другие были покрыты лишь травой. В лучах вечернего солнца трава казалась темно-зеленой, даже синей. Тени все удлинялись.

Юноша был высокий, ростом почти шесть стоп, голый до пояса, с продолговатым лицом и длинными светлыми волосами, перетянутыми ободком. Искусный мастер отковал ободок из темной меди, украсил кожей и серебром.

Казалось, юноша не замечал ни сочащейся крови, ни крупных белых цветов, которые покачивались над кустом рядом с ним. Он во все глаза смотрел на противоположный берег широкой реки, где на холме белели стены, такие высокие, что ходившие по верху люди казались ростом не выше муравьев. За этими стенами виднелись еще более высокие башни, которые пылали в солнечных лучах.

– О боги! Что это? – произнес юноша.

– Карнунт. Порог Рима, – ответил больше себе, чем юноше, человек, лежавший поблизости на расстеленной шкуре.

– Карнунт, – повторил юноша, не отрывая взгляда от башен. – Они на самом деле золотые?

– Солнце… Ничего странного, дома как дома… Люди как люди… Только они издают хрипящие звуки, как рыси. Порой бормочут себе под нос… Не зевай по сторонам, кровь останови!

Юноша как бы опомнился. Оглянувшись, он увидел примерно полсотни мужчин, которые то группами, то по одному рассыпались по лужайке. Одни лежали и стонали, товарищи перевязывали им раны. Другие сами старались перевязать окровавленные головы лоскутами, оторванными от одежды. Третьи, что покрепче, спускались к реке, чтобы освежить себя водой.

В середине лужайки в кучу были сложены сумки, пошитые из кожи или плетенные из лыка, корзины из лозы. Рядом возвышалась пирамида из аккуратно составленных копий. Несколько копий валялись в траве. Одно, окровавленное, стояло, воткнутое в землю.

– Айстис! – окликнул юношу пожилой мужчина, который сидел, опираясь спиной о покрытый мхом камень, и сшивал порванный кожух из медвежьей шкуры. – Приложи траву подорожник, и рана перестанет кровоточить…

Мужчина, который лежал па шкуре, рассмеялся:

– Подорожник! Где ты тут найдешь подорожник? Здесь совсем иной мир!

– Ничего страшного, – сказал Айстис. Он подошел к небольшому костру, над которым висел неглубокий котелок с закипающей водой, собрал пепел и посыпал рану.

В первое мгновение ему показалось, словно кто-то вонзил в рану нож, но вскоре боль отступила. Перестала сочиться и кровь.

– Все, – сказал сам себе Айстис и приблизился к мужчине, который зашивал кожух. – Гудрис! Ты бывал во многих местах. Довелось ли тебе побывать и в Карнунте?

– Нет, не довелось, – ответил Гудрис, не отрываясь от шитья, локтем отстраняя тяжелый меч с широким лезвием. – Там не был никто из нашего рода. – Гудрис снова отодвинул в сторону меч, чтобы Айстис мог сесть рядом с ним. Рукоятка меча была украшена янтарным шариком. – Мы первые… Так сказал Даумас.

Айстис слушал Гудриса и любовался им. Гудрис ему очень нравился. Льняная рубашка, застегнутая крупной брошью с двумя коньками, штаны, пошитые из шкуры, обувь из мягкой кожи. Дома он, как и другие мужчины их рода, чаще всего ходил в лаптях, плетенных из лыка молодой липы, обернув голени онучами, в оборах до колен. А сейчас бедра перетянуты полосками из кожи с медными пряжками. На пояснице – ремень из лосиной кожи, а на нем – бесконечные ряды мелких брошек. Сколько добыто на охоте зверей и уложено в бою врагов, столько маленьких брошек на поясе. «После сегодняшней схватки, – подумал Айстис, – следовало прикрепить их еще столько же!» В глаза бросался большой нож с черенком из лосиного рога. Это он сегодня спас жизнь Айстису, когда, внезапно выскочив из-за дерева, на него бросался тот великан с дротиком в руках! А вон там мешочек с янтарем. Айстис в испуге потрогал свой пояс. Есть! Подарок Угне! Во время схватки он совсем забыл о нем.

Гудрису очень шла борода. Светлая, как пшеница на лесной вырубке перед самой жатвой. Айстис пощупал свой обросший подбородок. И кто это придумал, что только женатым мужчинам положено отращивать бороду? Когда-то будет его, Айстиса, свадьба… Придется со свадьбой повременить, пока он не вернется из Карнунта. Тогда и Айстис будет настоящим мужчиной!

– Гудрис, почему тут такие высокие стены?

– Кто их знает… Ведь и у нас кое-кто огораживает усадьбы не только кольями.

– Карнунт – большая крепость, – снова вмешался в разговор лежащий на шкуре, – поэтому стены такие высокие и сложены из камней.

– Витингас, – не поворачивая голову, обратился к лежащему Гудрис. – Ты уже бывал тут много раз. Скажи, долго мы здесь пробудем?

– Как пойдет торговля. У нас много янтаря, мехов, воска. Если у жителей Карнунта найдется, чем платить, мы долго не задержимся. А если нет, придется дожидаться, пока они доставят товары с дальнего юга[4]4
  В Карнунт товары доставлялись из Рима.


[Закрыть]. Или, оставив все, вернуться домой с пустыми руками, а за платой прийти еще раз…

– Это нас не устраивает!

Мужчины умолкли.

– Где наш Куприс? – поинтересовался Айстис, оглядываясь по сторонам.

– Я его не видел, – ответил Гудрис.

– Я здесь! – Из высокой травы высунулась голова, покрытая шапкой из рысьей шкуры, а затем показалось и тощее тело и кожухе из тюленьей шкуры, лоснящейся от жира.

Куприс был лишь ненамного старше Гудриса, но рядом с ним выглядел чуть ли не стариком. Он ходил как-то боком, передвигался с трудом, сильно согнувшись, и казался горбатым. Из-за этого он и получил свое прозвище[5]5
  Куприс — от слова «купра», которое на литовском языке означает «горб».


[Закрыть], хотя горба у него не было. Его маленькие глаза так и бегали из стороны в сторону, изучая все кругом.

– Мы думали, тебя уже нет среди живых, – покосившись па него, сказал Гудрис.

– Ишь какие! Вам бы этого хотелось…

– Ты, верно, под счастливой звездой родился, – бросил ему Гудрис, оглядев полный колчан Куприса и новый ремень, которым был опоясан его кожух.

Айстис не слушал дальше, о чем говорили старшие. Молодому не положено было прислушиваться к их разговору. Взяв копье, он подошел к дереву, под которым стоял на страже Шятис, его сверстник, и сел рядом с ним.

За их стоянкой, словно темная стена, поднимался лес, сквозь заросли которого отряд много дней и ночей прокладывал себе дорогу на юг. Мысленно Айстис снова и снова возвращался по этой дороге…

Айстис и Угне сидели у края дюны, там, где и всегда, когда им хотелось побыть наедине. Отсюда открывался красивый вид: двойная подкова берега, устье реки Швянтойи, море, сливавшееся на горизонте с небом.

– Айстис, а правда ли, что вода, поднявшись из моря, плывет над ним и поэтому идет дождь? – ногой отгребая песок, спросила стройная, круглолицая, чуть курносая девочка с глазами синими, как цветущий лен. В своем длинном платье из отбеленного льна она казалась уже совсем девушкой. Платье было опоясано ремешком из розовой кожи, такая же полоска украшала голову девочки. К ее груди была пристегнута янтарная брошка, изображающая прыгающего человечка, – работа Айстиса.

– Не знаю… Думаю, что нет, а то дождь был бы соленый…

– Если бы так было, можно было бы вплавь добраться до облака, – продолжала Угне. – Ты слышал, как Даумас говорил, что там находится Страна Солнца, куда попадают рыбаки, заблудившиеся в море? Морские духи заманивают тех, кто им понравится, и уводят в Страну Солнца…

– А куда попадают те, что заблудились в лесу?

– Если они добрые – тоже оказываются в Стране Солнца. Им дорогу показывает лесной бог Гиринис. А если злые – в Страну Тьмы…[6]6
  В старолитовской мифологии потусторонняя жизнь представлялась большим пастбищем, где души умерших превращены в овец. Те, кто в жизни имел все, стал худой овцой и никак не мог насытиться, а бедняки превратились в жирных овец, пасущихся на прекрасных лугах. Иногда загробная жизнь изображена и как долина, где господствует неимоверная жара. Праведные могут утолить жажду водой, а души преступников не в состоянии до нее дотянуться, хотя и вынуждены носить воду в решете, переливать ее в бездонную посуду.
  Балты, как и другие старые племена, боялись умерших, старались выпросить их милость дарами как самим умершим, так и их покровительнице богине Велюне, иначе – Матери могил.


[Закрыть] Айстис, ты скоро вернешься?

Угне первая не выдержала и заговорила о том, что второй день волновало их больше всего на свете. Накануне жителей селения как молнией ударило, когда по нему из конца в конец с жезлом в руках пробежал глашатай и сообщил каждой семье, что в путь отправятся Гудрис, Куприс и Айстис.

– Почему ты спрашиваешь? – Айстис придвинулся ближе. – Разве может быть по-иному? Ведь ячмень, посеянный к нашей свадьбе, уже созревает! Ты видела, каким красивым он вырос?

– Видела…

Угне прильнула к плечу Айстиса.

– Когда в путь?

– Завтра. С восходом.

– Айстис, разреши, я тебя поцелую. Ведь это наше прощание. Завтра я не смогу подойти. Обычаи запрещают…

Их губы сомкнулись.

Первой опомнилась Угне:

– Возьми, это я сшила, чтобы ты взял с собой в дальнее путешествие…

Угне протянула ему красный мешочек из добротного льна. На нем были вышиты знаки Айстиса: хохлатый чибис – покровитель семьи юноши, – и ее знаки: языки огня[7]7
  Имя Угне – от литовского слова «угнис», что означает «огонь».


[Закрыть].

– В мешочке – янтарь. Я собрала его вчера, услышав, о чем возвестил глашатай… Пусть янтарь тебя оберегает, Айстис! – донесся ее голос уже издали.

Айстис не отрывал взгляда от стройной фигурки, пока она не скрылась за кривыми сосенками, которые цепко росли на песчаных дюнах… Затем он еще раз оглядел море. Кажется, оно дышало так же спокойно, как и вчера. Но нет! Что-то изменилось: появился ветерок. К вечеру он, чего доброго, еще больше окрепнет. «Нехорошо это», – встревожился Айстис. Ведь там, в море, вместе с другими и его брат Мядас. Рыбаки вышли в море, вооружившись острогами из берцовых костей лосей. Остроги изготавливали с зазубриной и отверстием для конопляной веревки, и для тюленевого промысла они подходили больше, чем железные. Не за горами осень. Пора припасти побольше жира. Его должно хватить для светильников, чтобы людям не сидеть в темноте по вечерам. А тюленьи шкуры пойдут на обувку для детей… Мысленно Айстис видел лодку брата, которую помогал смолить и украшать и которую позавчера, перед выходом в море, вместе с другими лодками благословил кривис[8]8
  Кривис — верховный жрец балтов и гражданский управитель. Были старшие и младшие жрецы.


[Закрыть]. Мядас, возможно, не вернется сегодня к вечеру и лишь позднее узнает, что Айстис отправился в путешествие…

Обдумывая события последних дней, Айстис вернулся домой.

Селение, в котором он жил, со всех сторон было огорожено высокой изгородью из толстых, туго сплетенных прутьев и ветвей. В одних местах ветви были уложены наискосок, в других, там, где прошлой зимой вломились медведи, устроили ограду из дубовых кольев, поставленных стоймя. Вспомнились разговоры мужчин о том, что пора бы все ветви заменить кольями, пожалуй, еще и ров вырыть кругом. Тогда не только звери, но и незваные гости так легко не проникнут в селение. А такие «гости» стали появляться. Однажды мужчины, возвратясь с охоты, рассказали, что им по пути попалась деревня, сожженная дотла. Куда девались жители, никто не мог сказать. На пожарище охотники обнаружили железные стрелы, каких еще никогда не видели. С того дня ворота своего селения жители постоянно держали закрытыми, на ночь выставляли стражу. Сначала никто не воспринимал это всерьез, однако, после того как Оудягиса и Курмиса застали спящими у ворот и старейшины выпороли их у всех на глазах, сторожевые зорко следили за всем, что происходило во тьме вокруг селения. От заката до восхода никто не имел права выйти за изгородь без разрешения Даумаса – главного в селении.

…В том месте, где тропа, идущая от моря, делилась на две, Айстис увидел ватагу мальчиков, которые шли с удочками.

– Куда собрались?

– Па озеро!

– Рыбу ловить!

Мальчики прошли мимо него, явно гордясь, что им, а не взрослым, доверили наловить побольше рыбы для торжественного ужина. Один дернул Айстиса за рубашку.

– А ты мне ножик привезешь? Мне вот как нужно!

– Чей ты?

– Я? Брат Угне! Забыл?

– Каким вымахал! Беги, беги, привезу!

– Спасибо!

И брат Угне побежал догонять друзей. Айстису тоже хотелось отправиться с хлопцами на озеро. Но гордость не разрешала. Не так давно он отпраздновал день зрелости, теперь ему нельзя играть с детьми: пора браться за серьезные дела. Но мысленно Айстис так и видел перед собой озеро, по краям заросшее камышом. Там много уток, а во впадинах, особенно там, где соорудили плотину, видимо-невидимо усатых сомов, щук. Еще он помнит местечко, где рыба клюет даже на голый костяной крючок!.. Надо будет показать это место брату Угне. Ему самому удить рыбу вряд ли доведется. Предстоит рыбный промысел в море, охота на зверя в лесу…

Айстис устремил взгляд в сторону леса, который был рядом, за изгородью. Шумели листвой дубы, которых никто не имел права рубить. Покачивались на ветру стройные сосны. Никто из сельчан не знал, как далеко простирается лес. Лишь молва шла о том, что кончается он на краю топкого болота – обрывается в трясину вместе с почвой. Никому не довелось побывать у этого болота. Оно, видимо, очень далеко. Ибо из леса порой приходят незнакомые люди, которые и не слыхали об этом болоте! Никто и не собирается его искать. Ведь любой, кто туда пойдет, уже не вернется. А кто же станет спешить умирать, пока боги не призовут к себе? Да и ни к чему такое путешествие. Кабанов, лосей и здесь вдоволь. Стадами пасутся в нескольких шагах. Иди себе в заросли и охоться! Волки сами приходят в голодную пору. По ночам они становятся на задние лапы и передними скребутся об изгородь! Тогда мечутся овцы и свиньи, фыркают лошади, мычат коровы…

Иногда мужчинам удается уложить зубра или тура. Это бывает во время больших охотничьих походов, когда в лес устремляется весь род. Мужчины берут с собой длинные луки, величиной чуть ли не с человеческий рост! Подростки волокут тяжелые колчаны, наполненные стрелами с костяными, кремневыми и железными наконечниками, длинные и короткие копья, рогатины. Детям дают маленькие луки, тупые стрелы. Пусть стреляют птицу. Надо только следить, чтобы птица, подбитая такой стрелой, придя в себя, не улетела.

Дети и так день за днем в лесу. Летом собирают ягоды, осенью – грибы, орехи, весной – птичьи яйца. А зимой те, кто уже подрос, вместе с родителями идут на охоту. Вся семья отправляется в лес, когда нужен новый участок под огород или для злаков. Тогда родители валят и сжигают деревья, а дети собирают остывшие головешки, затем помогают рыхлить почву. Приходится работать мотыгой, а кое-где отец погоняет прирученного тура, который тянет за собой кремневую или дубовую соху…

В бедро теплой мордой уткнулся пес.

– Вилькис? – Узнав свою собаку, юноша погладил ее. – Придется нам расстаться. Ты будешь оберегать Угне…

Крупный пес, которому и волки были не страшны, повилял хвостом.

… Ворота изгороди были полуоткрыты. Айстис вошел в селение.

Дома стояли недалеко друг от друга, дверями в сторону площади. Они были похожи друг на друга не только округлыми обрезами стен, но и крышами: все крыты озерным тростником, камышом, дерном, украшены скрещенными коньками.

Около домов играли дети. Взрослых не было видно.

Послышался свист.

– Чего тебе? – не оборачиваясь, спросил Айстис. Так свистел только его друг Мантас.

– Отец искал. Сказал, чтобы ты, как появишься, пришел к нему в кузницу.

– Иду…

Кузница стояла в противоположном конце селения, с той стороны, откуда чаще всего дули ветры. Так распорядился Даумас, чтобы ветры не несли дым в сторону жилых домов. Туда и поспешил Айстис, пройдя около разных мастерских[9]9
  С давних пор в балтских племенах было развито ремесло. Проживая в лесах, у моря, на берегу рек, балты все необходимые вещи делали из камня, кости, дерева, а позже из бронзы. Около пятисот лет до новой эры они познакомились и с железом, что положило начало развитию кузнечного дела, литья, изготовлению украшений. С IV тысячелетия до новой эры у балтов были распространены керамика, ткачество, швейное дело. В поселении для мастеров отводилось определенное место – Ремесленная сторона.


[Закрыть].

– Это ты? – послышался из полутьмы голос отца, как только Айстис отворил дверь.

– Я, отец…

– Хотелось поговорить с тобой. Перед путешествием…

Отец вышел ему навстречу. Айстис снова почувствовал благоговение перед его крупной фигурой, увесистыми кулаками. Он вспомнил, как отец одним ударом повалил наземь еще не прирученного тура, сорвавшегося с привязи!

– Доволен ли ты предстоящим? – спросил отец, ставя большой молот к наковальне.

Айстис лишь пожал плечами.

– Я уже не молод. Пройдет год, еще, и я уже не смогу трудиться в кузнице. Кто меня сменит? Я хочу, чтобы мое место занял ты. Знай, об этом я думаю с того дня, как ты родился. И к этому тебя готовлю…

Юноша внимательно слушал. Да, он и на самом деле многому выучился. Чуть ли не каждый день приходит в кузницу. Отец знает много тайн своего дела: как плавить медь, как быть с серебром, чтобы оно, расплавленное, не чернело, как из болотной воды добыть железо. Отец умеет выковать меч, которым можно срубить довольно крепкое деревцо, а на лезвии даже следа не останется!

– Я тебя научу, как выплавить железо, которое даже в воде не ржавеет. Тогда мечи, выкованные тобой, будут лучше тех, что мы получаем от своих северных соседей…[10]10
  Родичи Айстиса торговали с другими балтскими племенами, жившими на территории современной Латвии, а также с предками эстонцев и финнов.


[Закрыть]

Отец помолчал, затем взял с полки блестящий кружок.

– Наступают новые времена. Железо получит распространение везде. Нужно уметь сделать из него все необходимое. Но не только железо станет необходимым. Видишь новый металл? Скальвы[11]11
  Скальвы — племя балтов, жившее в низовьях Нямунаса.


[Закрыть] зовут его золотом. Это металл мягкий. Для серьезного предмета не пригодно. Однако для украшений он очень хорош! Надо научиться изготавливать из него красивые предметы…

Он положил кружок на место.

– Я умею не так уж много. В нашем роду, кроме меня, никто не владел кузнечным делом. Поэтому я и хочу, чтобы ты, мой сын, отправился к людям, которые знают больше нас, а возвратясь, научил других. Сейчас как раз представилась такая возможность, поэтому я и попросил Даумаса, чтобы и тебя послали…

Айстис все понял. Им овладела гордость за то, что отец так ему доверяет.

– А за Угне не тревожься, – понимая, что творится в сердце сына, сказал отец. – Путешествие продлится недолго, к осени ты вернешься, а к этому времени и ячмень созреет… Ступай, пусть бог Праамжис[12]12
  Праамжис — бог-творец, один из самых древних богов балтов, которого позже вытеснили другие боги.


[Закрыть] будет благосклонен к тебе! Ступай, готовься…

Айстис вышел из кузницы, а отец снова взял в руки молот, и над селением разнеслись умеренные удары: дан, дан, дан…

Интересно, что он еще придумал?

Айстису всегда нравилось в кузнице. Он охотно помогал плавить металл, лить его в форму, вдавленную в землю. Ему нравилось ковать лемех, меч, брошь.